тутъ, и попросивъ Французскаго полковника, чтобы отпустить съ нами одного жандарма въ провожатые, дабы не могли насъ ограбить шатающіеся по улицамъ Французы, послалъ за Москву рѣку въ лабазы за горѣлою пшеницею для нашего пропитанія; что дѣлать? хоть и не такъ вкусно, да дѣлать нечего, что нибудь надобно ѣсть, и мы натаскали, каждый для себя, сколько могъ, а къ лабазамъ, гдѣ была мука, поставлены были Французскіе часовые, и намъ ни крошки не давали; и мы во все пребываніе Французовъ питались хлѣбомъ пополамъ съ горѣлою пшеницею, рыбою, икрою, которую таскали: съ соляного двора, картофелемъ и морковью, за которою ходили за заставу, и если пойдемъ съ жандармами, то принесемъ домой, они не давали насъ въ обиду прочимъ, а если безъ нихъ, то все отнимутъ, да и самого подъ ношу запрягутъ, заставятъ что-нибудь нести за собою, и такое было мученіе, что сказать нельзя; — нельзя было выдти даже изъ воротъ Воспитательнаго Дома; какъ вышелъ, то и оберутъ, да подъ ношу, а внутри Дома не смѣли тронуть, потому что Иванъ Акинѳіевичъ, еще какъ взошли Французы, то ходилъ къ Наполеону и исходатайствовалъ для всего Дома Французскій караулъ; Наполеонъ былъ очень доволенъ тѣмъ, что пришелъ къ нему, и велѣлъ отрядить человѣкъ до 50 жандармовъ для охраненія Дома и увѣрилъ, что Воспитательный Домъ будетъ невредимъ, что-бы ни послѣдовало съ Москвою, и сдержалъ свое слово: только одно было притѣсненіе, что велѣно очистить половину квадрата, гдѣ у нихъ была (?), да еще въ окружномъ строеніи госпиталь; туда каждый день привозили раненыхъ и даже всѣ комнаты были набиты оными; и мы, привыкши нѣсколько, ходили по близости Дома, только боялись проклятыхъ ихъ ношей, а съ насъ уже нечего имъ было взять, — кто босикомъ, другой въ оборванномъ платьѣ и лаптяхъ, даже чиновники и первогильдейцы, оставшіеся
тут, и попросив французского полковника, чтобы отпустить с нами одного жандарма в провожатые, дабы не могли нас ограбить шатающиеся по улицам французы, послал за Москву-реку в лабазы за горелою пшеницею для нашего пропитания; что делать? хоть и не так вкусно, да делать нечего, что-нибудь надобно есть, и мы натаскали, каждый для себя, сколько мог, а к лабазам, где была мука, поставлены были французские часовые, и нам ни крошки не давали; и мы во все пребывание французов питались хлебом пополам с горелою пшеницею, рыбою, икрою, которую таскали с соляного двора, картофелем и морковью, за которою ходили за заставу, и, если пойдем с жандармами, то принесем домой, они не давали нас в обиду прочим, а если без них, то все отнимут да и самого под ношу запрягут, заставят что-нибудь нести за собою, и такое было мучение, что сказать нельзя; — нельзя было выйти даже из ворот Воспитательного дома; как вышел, то и оберут да под ношу, а внутри Дома не смели тронуть, потому что Иван Акинфиевич, еще как взошли французы, то ходил к Наполеону и исходатайствовал для всего Дома французский караул; Наполеон был очень доволен тем, что пришел к нему, и велел отрядить человек до пятидесяти жандармов для охранения Дома и уверил, что Воспитательный дом будет невредим, что бы ни последовало с Москвою, и сдержал свое слово: только одно было притеснение, что велено очистить половину квадрата, где у них была (?), да еще в окружном строении госпиталь; туда каждый день привозили раненых и даже все комнаты были набиты оными; и мы, привыкши несколько, ходили поблизости Дома, только боялись проклятых их ношей, а с нас уже нечего им было взять, — кто босиком, другой в оборванном платье и лаптях, даже чиновники и первогильдейцы, оставшиеся
