Безъ сомнѣнія, у всѣхъ, проводившихъ эту ночь, подъ кровлею «Золотаго льва», укрѣпилась увѣренность, что въ слѣдующій день непремѣнно должно состояться какое либо рѣшеніе. Неприлично же было, молодой дѣвушкѣ терпѣть при себѣ двухъ обожателей, изъ которыхъ каждый считалъ себя вправѣ претендовать на ея руку. Также нельзя было позволить молодымъ людямъ еще дальше преслѣдовать другъ друга враждебными взглядами. Супруги Фоссъ боялись, не безъ основанія, что дѣло могло и не ограничиться одними взглядами, какъ это весьма нерѣдко случалось. Урмандъ, вполнѣ убѣжденный, въ необходимости вырваться, какимъ бы то пи было образомъ изъ своего, въ высшей степени непріятнаго и мучительнаго положенія, находился подъ впечатлѣніемъ самаго сильнаго негодованія на всѣхъ членовъ семейства Фоссъ. Въ особенности не могъ онъ простить Маріи, такъ схитрившей съ нимъ, по его мнѣнія и самому хозяину почти насильно дотащившаго его въ Гронперъ.
— Еслибъ только, — такъ думалъ Урмандъ, — онъ оставилъ меня спокойно слѣдовать моему собственному убѣжденію, то вѣрно, ужъ я, теперь, не находился бы въ горькомъ положеніи осмѣяннаго любовника.
— И этотъ самый Фоссъ, самъ же заваривъ всю эту нашу, готовъ оставить меня теперь на произволъ судьбы!
Урмандъ былъ бы счастливъ, какъ можно скорѣй, удалиться въ Базель, потому что союзъ съ семействомъ Фоссъ не былъ уже для него желаемою цѣлью, такъ какъ оно, по его мнѣнію, оказалось вполнѣ необразованнымъ и все затрудненіе состояло лишь въ томъ, какъ бы отступать безъ униженія. Его право на руку Маріи было ясно, какъ день и невыносима была мысль отказаться отъ ней, ради какого то другаго; но также нельзя ему было не сознаться, какъ безразсудно и глупо было бы стоять на этой свадьбѣ. Ему говорили будто онъ всюду можетъ разсчитывать на гораздо лучшую партію, въ чемъ онъ и нисколько не сомнѣвался; но какъ выкарабкаться изъ этой исторіи, чтобы не показаться смѣшнымъ? Какъ, о Господи, какъ выдти изъ этаго проклятаго дома!
— Между тѣмъ Георгъ отыскалъ отца. Когда онъ крѣпко пожалъ протянутую ему руку, на глазахъ послѣдняго выступили слезы.
— Я привозъ пачку того табаку, о которомъ говорилъ тебѣ въ послѣдній разъ, — сказалъ ему Георгъ, вытаскивая изъ кармана пакетикъ.
— Спасибо, Георгъ, спасибо; но теперь мнѣ все равно, чтобы ни курить. Съ тѣхъ поръ, какъ я всюду вижу неудачу, меня уже ничего болѣе не радуетъ.
— Не должно такъ говорить, батюшка!
— Какъ же иначе? Вотъ, посмотри на того человѣка. Ну, что стану я съ нимъ дѣлать! Онъ кажется съ мѣста не сдвинется, пока не получитъ обѣщанную ему жену.
— Отсюда онъ ни въ какомъ случаѣ не повезетъ съ собой жену, хотя бъ ему пришлось ждать до тѣхъ поръ, пока все зданіе разрушится надъ его головой!
— Теперь я самъ это хорошо понимаю! Однако какъ свалю я его со своей шеи? Вѣдь и правду сказать, нельзя опровергать того, что мы поступили съ нимъ весьма дурно.
— Не согласенъ ли онъ будетъ отдѣлаться деньгами, батюшка?
— Нѣтъ, ужъ онъ не такъ дуренъ!
— Я только такъ подумалъ, потому что онъ говорилъ объ адвокатахъ.
— Это имъ сказано было въ сердцахъ! Во имя святаго Георга, еслибъ я находился въ подобномъ положеніи, то не такъ бы еще поступилъ! Но какъ же намъ теперь быть.
Георгъ посовѣтовалъ заложить экипажъ и предложить молодому человѣку отправиться въ Ремиромонъ, но Михаилъ чувствовалъ, что дѣло должно совершиться по Формальнѣе и со многими тяжелыми вздохами согласился онъ наконецъ поговорить наединѣ съ Урмандомъ.
— Это, конечно, будетъ лучше всего, — согласился съ нимъ сынъ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. А заложить экипажъ, я думаю, все таки не мѣшаетъ.
Михаилъ, молча, пошелъ отыскивать Урмамда. Замѣтивъ Марію, но онъ пріостановился на нѣсколько минутъ, задумавшись сообщить ли ей о своемъ намѣреніи или нѣтъ и разсудивъ, что такъ какъ дѣло касалось ея счастія, то почемужъ бы и не сказать ей о немъ?
— Вы оба, ты и Георгъ, одержали надо мной побѣду, — обратился онъ къ молодой дѣвушкѣ — Что мнѣ, однако, дѣлать, съ тѣмъ человѣкомъ, наверху, это выше моихъ понятій. Слава Богу, что еще много лѣтъ до того времени, пока намъ придется думать о пристройствѣ нашей Флоссъ!
Малюткѣ Флоссъ, тогда едва минуло нить лѣтъ.
— Надѣюсь, милѣйшій дядюшка, что никто не покажется тебѣ такою упрямою и не послушною, какъ я, ласкалась къ нему Марія, крѣпко обнимая его. Она чувствовала себя неизъяснимо счастливою, такъ какъ ей удалось, наконецъ, освободиться отъ ненавистнаго жениха и вслѣдствіе этого могла надѣяться принадлежать тому, кого любила. Кромѣ того, между нею и ея дорогимъ другомъ, возстановилась, снова, полная гармоніи.
Дяди Михаила и отъ племянницы не могъ добиться никакого совѣта, въ томъ, какъ ему поступить въ отношеніи молодаго человѣка и такимъ образомъ уже самъ долженъ былъ разрѣшить эту весьма грудную задачу.
Онъ нашелъ Урманда наверху, у окна, погруженнаго въ созерцаніе утокъ, плескающихся въ какой то лужѣ и въ такомъ настроеніи, въ которомъ человѣкъ обыкновенно бываетъ способенъ придираться ко всякой бездѣлицѣ.
Завидѣвъ хозяина, онъ облегчилъ свою душу жалобами на страшную скуку въ этомъ краю; но это нисколько но подвинуло Михаила къ сто цѣли и онъ въ замѣшательствѣ почесалъ себѣ за ухомъ. Теперь уже онъ не обманывалъ себя въ томъ, какую тяжелую обузу взвалилъ на свои плеча поѣздкою въ Базель. Нѣсколько дней тому назадъ хвастался онъ передъ молодымъ человѣкомъ своимъ авторитетомъ, передъ которымъ всѣ должны были преклоняться, а теперь ему предстояло сознаться въ полнѣйшемъ своемъ безсиліи.
— Господинъ Урмандъ, — рѣшился онъ наконецъ заговорить, — право, я очень огорченъ — увѣряю васъ, сильно огорченъ этимъ непріятнымъ оборотомъ дѣлъ!
— Какія дѣла подразумѣваете вы? — спросилъ Адріянъ.
— Ну, тѣ — которые касаются Маріи. Когда я пріѣхалъ къ вамъ, въ Базель, го мнѣ и но снѣ не снилось. что все могло бы такъ дурно устроиться, право нѣтъ!
— А какъ же все устроилось?
— Я никакъ не могу заставить молодую дѣвушку сказать «да», возразилъ Михаилъ.
— Въ такомъ случаѣ и я въ свою очередь долженъ вамъ объяснить, господинъ Фоссъ, что еслибъ даже, это молодая дѣвушка, какъ вамъ угодно ее называть. сказала «да», то я теперь ее самъ не хочу, потому что она опозорила и осрамила меня.
Михаилъ слушалъ эти выраженія съ полнымъ душевнымъ спокойствіемъ.
— Она осрамила васъ.
При этихъ словахъ Михаилъ закусилъ губы, но чувствуя себя виноватымъ, промолчалъ.
— И наконецъ, она осрамила самою себя, — окончилъ Адріянъ съ возможно большимъ паѳосомъ.
— Нѣтъ, это ужъ позвольте мнѣ опровергнуть, — вскричалъ Михаилъ, близко подходя къ своему противнику. — Я опровергаю ваши слова, потому что они несправедливы и при мнѣ никто не смѣетъ говорить что либо подобное о Маріи, даже и не вы?
— Но тѣмъ не менѣе, я остаюсь при томъ, что она осрамила себя. Зачѣмъ дала она мнѣ слово, когда думала выходить за другого?
— Но это было вовсе не такъ! И я, вотъ что еще скажу вамъ, мой другъ — меня и Георга вы можете бранить сколько вашей душѣ будетъ угодно; но я не желаю, чтобы вы въ моемъ присутствіи дурно отзывались о Маріи Бромаръ. Кромѣ того, мы согласны дать вамъ такое удовлетвореніе, какое вы сами назначите!
— Конечно, мнѣ слѣдуетъ дать удовлетвореніе.
— Чего же требуете вы? Денегъ, что ли?
— Денегъ нѣтъ; этого добра у меня больше, чѣмъ у васъ!
— Ну, такъ что-же, въ такомъ случаѣ? Вѣдь не дѣвушку, наконецъ?
— Нѣтъ, ужъ никакъ не ее. Я не взялъ бы ее и тогда, когда бы она на колѣнахъ умоляла меня о томъ. Но что такое можемъ мы сдѣлать для вашего удовлетворенія? Да говорите же!
— Я — я хочу, — но я не въ состояніи высказать того, что хочу! Вашъ поступокъ со мной сдѣлалъ изъ меня посмѣшище всему свѣту! Ничего подобнаго, никогда не случалось мнѣ видѣть. Мнѣ, не требовавшаго ни одного франка приданаго, предлагаете вы денегъ! Нѣтъ, никогда еще, ни съ однимъ человѣкомъ не поступали такъ дурно!
Съ этими словами цѣлый нотокъ слезъ хлынулъ изъ глазъ Урманда.
При видѣ этихъ слезъ, сострадательное сердце хозяина растаяло, горько раскаялся онъ въ томъ, что позволилъ себя упомянуть о деньгахъ и готовъ былъ испросить себѣ за то прощеніе. Съ этимъ благимъ намѣреніемъ подошелъ онъ къ Урманду, упавшему на стулъ.
— Прошу у васъ извиненія, Урмандъ, униженно прошу васъ о томъ. Признаюсь, мнѣ не слѣдовало бы упоминать о деньгахъ, но такъ какъ вы говорили объ удовлетвореніи.
— Не могъ же я, подъ этими словами, подразумѣвать денежнаго удовлетворенія — никакъ ужъ не такое, оно относилось къ моему чувству.
— Но я готовъ сдѣлать все, что вы только потребуете, увѣрялъ Михаилъ жалобнымъ голосомъ. Вся эта исторія сложилась такъ скверно, далека была отъ насъ мысль оскорбить васъ!
— Еслибъ только вы оставили меня, въ покоѣ въ Базелѣ! жаловался, все еще сильно огорченный молодой человѣкъ.
Михаилъ, сидя подлѣ него, обращался съ нимъ съ такою любовью и нѣжностью, какъ съ ребенкомъ. Онъ мало по малу пришелъ къ убѣжденію, что его молодому другу не столько горя причиняетъ потеря невѣсты, какъ мысль о людской молвѣ. Всему городу уже извѣстно было о его свадьбѣ; чтоже, въ самомъ дѣлѣ, скажетъ онъ при своемъ возвращеніи?
— Скажите только, что мы для васъ слишкомъ неотесанны и необразованны, совѣтывалъ ему Михаилъ. Но Урмандъ все еще не утѣшался.
— Я думаю, лучше всего для меня уѣхать въ Ліонъ на нѣсколько мѣсяцевъ! Что мнѣ теперь до моей торговли?
Такимъ образомъ просидѣли они цѣлое утро. Петръ Бекъ нѣсколько разъ просовывалъ въ дверь спою голову и каждый разъ, возвращался съ извѣстіемъ, что конференція еще не окончена.
— Баринъ ни на одинъ шагъ не отходитъ отъ господина Урманда, разсказывалъ онъ, «и такіе тамъ у нихъ идутъ нѣжности, какъ будто у парочькѣ голубковъ.
Марія слушала не говоря ни слова. Георгъ неоднократно пытался втянуть ее въ тихую любовную бесѣду, но опа не поддавалась. Тотъ, съ которымъ она была обручена, находился еще у нихъ въ домѣ и хотя она была совершенно спокойна въ отношеніи его, но все таки теперь считала еще неприличнымъ слушать любовныя объясненія другаго.
Наконецъ открылась дверь. Урмандъ пошелъ въ свою комнату, а Михаилъ присоединился къ своимъ. Марія, сидѣвшая въ сосѣдней комнатѣ, могла слышать каждое слово. Георгъ тотчасъ же подошелъ къ отцу, а мадамъ Фоссъ спросила за всѣхъ:
— Ну, какъ все кончилось?
— Я предложилъ маленькій пикникъ, къ водопадамъ, возразилъ Михаилъ.
— Пикникъ! удивился пасторъ.
— Пикникъ. Это въ моемъ вкусѣ, вскричалъ Георгъ.
— Пикникъ, повторила мадамъ Фоссъ, при такой сырости и такомъ вѣтрѣ, дующемъ такъ рѣзко съ горъ, что въ состояніи кажется перерѣзать человѣка на части.
— Что намъ за дѣло до вѣтра! Мы вооружимся, шинелями, салопами и парасолями! Гораздо лучше быть на вольномъ воздухѣ, тамъ Урмандъ скорѣй успокоится!
Марія, слушая все это, рѣшила съ своей стороны ничего не пропустить, если только, хорошо наполненныя корзины съ провизіею могли способствовать къ возстановленію спокойствія въ душѣ отвергнутаго обожателя. Она хотѣла наполнить ихъ холодною дичью, бутылками съ шампанскимъ и всякою всячиною и не смотря на вѣтеръ и сырость, съ радостью готова была расположить все это у какого нибудь утеса.
— Такъ пикникомъ должна кончится вся эта исторія , сказалъ пасторъ, съ неудовольствіемъ качая головой.
Изъ всего, что сообщилъ Михаилъ о своей длинной конференціи, можно было заключить, что Адріянъ успокоился и но прежнему сталъ ласковъ и довѣрчивъ. Долго ломали оба головы, какъ бы придать дѣлу такой оборотъ, будто свадьба разошлась по обоюдному согласію. Наконецъ, старику пришла счастливая идея о пикникѣ. «Я не подумалъ о Времени года, разсказывалъ онъ, но мнѣ и Урманду показалось, что если передъ его отъѣздомъ совершится какое нибудь веселое происшествіе, то это не даетъ повода думать, будто случилось что-либо непріятное».
— При такомъ холодѣ мы всѣ заморозимся до смерти, возразила мадамъ Фоссъ.
— Вѣдь не надо оставаться тамъ Богъ вѣсть какъ долго, успокоивалъ ее мужъ. И, прибавилъ онъ, отыскавъ Марію въ сосѣдней комнаткѣ, Марія, смотри у меня — веди себя хорошенько!
— Будь покоенъ дядя Михаилъ, вотъ ты увидишь!..