Въ свой второй пріѣздъ и въ послѣдующіе пріѣзды, когда каникулы заставляли Лорана пріѣзжать къ его опекуну, онъ не чувствовалъ себя болѣе акклиматизированнымъ, чѣмъ въ первый день. У него всегда былъ видъ непрошеннаго гостя, слетѣвшаго съ луны человѣка и занимавшаго чужое мѣсто.
Какъ только вносили его чемоданъ, его сейчасъ же спрашивали, надолго ли онъ пріѣхалъ и всѣ занимались болѣе состояніемъ принадлежавшихъ ему вещей, чѣмъ имъ самимъ. Его встрѣчали безъ восторга: кузина Лидія машинально протягивала ему свою щеку, оттѣнка лимона. Типа, казалось, забывала его съ минуты послѣдней встрѣчи, а что касается кузена Гильома, онъ вовсе не хотѣлъ, чтобы его безпокоили изъ-за такого пустяка, какъ пріѣздъ этого шалуна; достаточно того, что она, увидитъ его во время первой же трапезы.
— «А! это ты! Что-жъ ты поумнѣлъ?.. Учишься ли лучше?» Всегда раздавались одни и тѣ же вопросы, выраженные съ какимъ-то сомнѣніемъ; никогда не чувствовалось никакого одобренія! Если Лоранъ получалъ награды, то оказывалось, что, именно, имъ г. Добузье не приписывалъ никакого значенія.
За столомъ, круглые глаза кузины Лидіи, неумолимо наблюдавшіе за нимъ, укоряли его за большой аппетитъ его двѣнадцатилѣтняго возраста. Право, она словно заставляла его выпускать стаканъ изъ рукъ или куски кушанья съ вилки. Эти погрѣшности мальчика не всегда навлекали на него эпитетъ неловкаго, нона лицѣ кузины замѣчалась всегда презрительная гримаса, довольно ясно выдававшая ея мысль. Эта гримаса, между тѣмъ, ничего не значила по сравненію съ насмѣшливой улыбкой непогрѣшимой Гины.
Кузенъ Гильомъ, котораго надо было звать нѣсколько разъ прежде, чѣмъ сѣсть всѣмъ за столъ, наконецъ, появлялся, съ нахмуреннымъ лбомъ, съ новыми планами въ головѣ, высчитывая результаты, взвѣшивая тѣ или другія преимущества, весь погруженный въ разсчеты.
Съ своей женой г. Добузье говорилъ о дѣлахъ; опа прекрасно столковалась съ нимъ, отвѣчала ему, употребляя непонятные техническіе термины, показывавшіе въ ней опытнаго человѣка.
Г. Добузье измѣнялъ своимъ цифрамъ и оживлялся только тогда, когда любовался своею дочерью, ласкалъ ее. Лоранъ все сильнѣе и сильнѣе замѣчалъ полное согласіе и обожаніе, царившія между этими двумя существами. Если важный и положительный промышленникъ дѣлался человѣчнымъ, занимаясь съ Гиной, то она тоже находясь съ отцомъ, покидала свой гордый, развязный и самонадѣянный тонъ. Г. Добузье предупреждалъ ея желаніе, удовлетворяя ея малѣйшіе капризы, защищалъ ее даже отъ нападокъ матери. Онъ, человѣкъ положительный и практичный, съ Гиной могъ забавляться пустяками.
Во время каждыхъ каникулъ, Лоранъ находилъ свою маленькую кузину все болѣе красивой, но все болѣе и болѣе далекой отъ него и болѣе холодной. Родители взяли ее изъ пансіона. Опытные и модные учителя готовили ее къ ея судьбѣ богатой наслѣдницы.
Превратившись въ высокую дѣвушку, слишкомъ барышню, чтобы забавляться съ такимъ мальчикомъ, какъ Лоранъ, Гина принимала своихъ сверстницъ и много выѣзжала. Маленькія Вандерлингъ, дочери самаго извѣстнаго въ городѣ адвоката, бѣлокурыя и живыя болтуньи, были ея подругами одновременно въ занятіяхъ и удовольствіяхъ. Если, въ видѣ исключенія, не имѣя другого товарища, Гина забывалась до такой степени, что начинала играть съ деревенскимъ мальчикомъ, кузина Лидія находила сейчасъ же предлогъ, чтобы прекратить ея досугъ. Она посылала Фелиситэ предупредить барышню о приходѣ того или другого профессора, пли же она увозила ее въ городъ, или портниха ждала ее мѣрить платье, или надо было сѣсть за рояль. Прекрасно вышколенная, Фелиситэ чаще всего предугадывала намѣреніе своей хозяйки и исполняла съ самымъ похвальнымъ рвеніемъ подобныя порученія. Лоранъ могъ развлекаться, какъ ему хотѣлось.
Фабрика разросталась до такой степени, что съ каждымъ годомъ новыя постройки, сараи, мастерскія, магазины, овладѣвали садами, окружавшими жилой домъ. Лоранъ не безъ сожалѣнія узналъ объ исчезновеніи лабиринта съ его башенкою, его бассейномъ и утками: это ужасное мѣсто было для него дорого изъ-за воспоминаній о Гинѣ.
Домъ тоже овладѣлъ одною частью сада. Имѣя въ виду въ будущемъ выѣздъ въ свѣтъ ихъ дочери, Добузье воздвигли цѣлый дворецъ, представлявшій изъ себя анфиладу гостиныхъ, украшенныхъ и обставленныхъ самыми модными поставщиками. Кузенъ Гильомъ, казалось, руководилъ всѣмъ этимъ убранствомъ, но онъ всегда считался съ выборомъ, и вкусомъ дочери. Онъ устроилъ уже для балованнаго ребенка чудесный аппартаментъ молодой дѣвушки: двѣ комнаты, серебряную и голубую, которыя были наслажденіемъ для ихъ маленькой хозяйки.
Комната молодого Паридаля тоже не осталась безъ перемѣны. Его мансарда, подъ крышей, принимала все болѣе и болѣе неоконченный видъ. Казалось, что она никогда не пользовалась расположеніемъ хозяевъ. Фелиситэ убрала ее настолько, чтобы поставить тамъ небольшую желѣзную кровать.
Теперь чердака не хватало, чтобы размѣстить тамъ всѣ старыя вещи отъ прежней мебели, въ домѣ и вмѣсто того, чтобы заполнить ими мансарды прислуги, Фелиситэ перенесла ихъ въ комнату Лорана. Она вкладывала въ это столько рвенія, что мальчику уже представлялся тотъ моментъ, когда онъ будетъ принужденъ выѣхать жить на лѣстницу.
Въ глубинѣ души опъ не сердился на это вмѣшательство. При такомъ нагроможденіи предметовъ, его жилище дарило ему чудесныя неожиданности. Между заброшеннымъ сиротою и предметами, переставшими нравиться образовывалась нѣкоторая симпатія, происходившая отъ сходства условій ихъ жизни. Но стоило было Лорану заняться какими иибудь старыми предметами, какъ Фелиситэ, любезный завѣдующій, лишала его, насколько было возможно, ихъ близости. Чтобы оставить свои богатства и скрыть свои находки, мальчикъ употребляла, настоящую хитрость контрабандиста.
Въ этой мансардѣ, къ великой радости непокорнаго юноши сохранились книги, которыя г. Добузье счелъ слишкомъ легкомысленными. Это былъ запретный плодъ, подобно малинѣ и персикамъ въ саду! Мыши уже поглодали грязные кончики, а Лоранъ наслаждался тѣмъ, что оставили ему прожорливые звѣрки изъ этой литературы. Часто онъ до такой степени погружался въ чтеніе, что забывалъ о всякой предосторожности. Фелиситэ, входившая на цыпочкахъ, чтобы застать его врасплохъ, часто накрывала его. Если эта вѣдьма не заставала его на мѣстѣ преступленія, она замѣчала, что онъ нарушилъ порядокъ на полкахъ и вызвалъ обвалъ книгъ. Тогда раздавались визгъ, точно крикъ птицы, жалобы, точно приговоренной къ казни, которыя кончались тѣмъ, что привлекали кузину Лидію.
Однажды его застали за чтеніемъ «Поля и Виргиніи.»
— Дурная книга!.. Ты лучше бы училъ ариѳметику! сказала ему кузина. Г. Добузье поддержалъ мнѣніе своей жены, прибавляя, что изъ этого скороспѣлаго мальчика, слишкомъ усерднаго чтеца и ротозѣя, никогда не выйдетъ ничего хорошаго и что онъ останется на всю жизнь такимъ же бѣднякомъ, какъ и Жакъ Паридаль. Ротозѣй! Сколько презрѣнія вкладывалъ кузенъ въ это слово.
Въ зимніе вечера, во время рождественскихъ каникулъ, Лоранъ стремился какъ можно скорѣе добраться до своей дорогой мансарды. Внизу, въ столовой, гдѣ его удерживали послѣ обѣда, онъ чувствовалъ, что онъ надоѣлъ всѣмъ и что онъ стѣснялъ всѣхъ. Почему же тогда не отсылали его спать! Если онъ не скрывалъ желанія вытянуться, если онъ зѣвалъ, если онъ отрывался отъ учебниковъ, прежде, чѣмъ пробьетъ десять часовъ, кузина Лидія вращала своими круглыми глазами, а Гина гордо взглядывала на него, притворялась бодрствовавшей болѣе, чѣмъ когда-либо, смѣялась надъ оцѣпѣненіемъ мальчика.
Даже въ теченіе дня, послѣ двухъ или трехъ обидъ, Лоранъ бѣжалъ спрятаться подъ крышу.
Лишенный книгъ, онъ поднималъ окно, взбирался на стулъ и созерцалъ разстилавшуюся у его ногъ окрестность.
Красные и низкіе дома въ предмѣстій нагромождались сплошными островками. Разроставшійся городъ уничтожилъ свой поясъ городскихъ валовъ, угрожалъ и покорялъ окружныя поля. Были намѣчены уже улицы веревками, протянутыми вдоль пашенъ. Тротуары окаймляли земли, до послѣдней минуты обрабатываемыя крестьяниномъ, у котораго отчуждали собственность. Посреди жатвы показывалась, на концѣ острой палки, точно пугало для воробьевъ, надпись, гласившая: земля для постройки. Истинные развѣдчики, часовые, посланные этой арміей городскихъ сооруженій, трактиры занимали уголки на новыхъ дорогахъ и созерцали, съ высоты своихъ банальныхъ фасадовъ, въ нѣсколько этажей, собранный хлѣбъ, взывавшій, казалось, о милости завоевателей. Нѣтъ ничего болѣе тяжелаго и внушительнаго, какъ эта встрѣча города и деревни. Они давали другъ-другу настоящее сраженіе.
Было что-то стѣсненное и скрытое въ этомъ пейзажѣ, окаймленномъ откосами укрѣпленій: въ зубчатыхъ воротахъ, темныхъ, словно туннели, раздавленныхъ стѣнахъ, пронзенныхъ бойницами, казармахъ, жалобныя трубы, которыхъ точно отвѣчали на колоколъ фабрики.
Три вѣтряныхъ мельницы, разсѣянныхъ по равнинѣ, быстро вертѣлись, наслаждаясь остаткомъ времени, въ ожиданіи того, когда онѣ раздѣлятъ судьбу четвертой мельницы, каменная часть которой господствовала съ жалкимъ видомъ надъ блокадою, такъ какъ этого требовали рабочіе домики, и которой эти осаждавшіе, съ лицомъ паразита и мошенническимъ видомъ, точно пьяные птицеловы, срѣзали крылья!
Лоранъ сочувствовалъ бѣдной, разрушенной мельницѣ, хотя вовсе не стремился ненавидѣть населеніе маленькихъ улицъ, которое окружало его, законченныхъ драчуновъ и негодяевъ, героевъ темныхъ происшествій, буйнаго народа, съ которымъ не всегда и полиція рѣшалась встрѣчаться въ ихъ притонахъ. «Эти мельники каменной мельницы» считались въ средѣ самыхъ сильныхъ развратниковъ, подонковъ столицы.
Но даже не считая этой кучки безпорядочныхъ людей, которыхъ Лоранъ впослѣдствіи долженъ былъ узнать поближе, остальная часть населенія, на половину городская, на половину деревенская, занимавшаяся хлѣбопашествомъ, болѣе сговорчивая, интересовала и занимала наблюдательнаго мальчика. Къ тому же «эти мельники,» съ очень повышеннымъ тономъ, фатально бросались въ глаза но сравненію съ ихъ сосѣдствомъ; они оскорбляли, словно покрывали народнымъ, ѣдкимъ помоломъ этихъ перебѣжчиковъ деревни, слугъ фермъ, обратившихся въ грязныхъ отъ извести рабочихъ, выгрузчиковъ, или наоборотъ, этихъ поддѣльныхъ деревенскихъ жителей, ремесленниковъ, ставшихъ огородниками, фабричныхъ работницъ, превратившихся въ молочницъ. Если можно было проникнуть въ дровосѣка, то въ немъ находили коровника, а въ мясникѣ, пастуха. Странная душа жестокая и фанатическая, какъ въ деревнѣ, циническая и буйная, какъ въ городѣ, одновременно гармоническая и экспансивная, лукавая и сладострастная, религіозная и политическая, въ глубинѣ вѣрующая, но богохульствующая на поверхности, глупая и хитрая, душа одностороннихъ патріотовъ, шовинистовъ, съ ихъ разнообразнымъ и малоопредѣленнымъ характеромъ, ихъ мускулистымъ сложеніемъ, мясистымъ и полнокровнымъ, можетъ быть, льстила съ этой поры хитрому дикарю, дрожащему и сложному, грубому существу, которымъ будетъ Паридаль… Надолго эти хитрыя души оставались въ его памяти, неясныя, точно инстинктивныя, тайныя.
Стоя на стулѣ передъ разстилавшимся предмѣстьемъ, онъ наслаждался, такъ сказать, тоской и не отрывался отъ своего болѣзненнаго созерцанія, пока не былъ готовъ умереть; тогда падая на колѣни, или катаясь по кровати, онъ извергалъ изъ души слезнымъ фонтаномъ всѣ эти душевныя страданія и обычную злобу. Громкій шумъ мельницъ, звонкій и отрывистый, какъ смѣхъ Гины, и ворчливый и глухой шумъ фабрики, точно выговоръ Фелиситэ, какъ бы аккомпанировали и возбуждали медленный и обильный потокъ его слезъ, — подобно тепловатымъ и слабымъ дождямъ измѣнчиваго апрѣля мѣсяца. Эта убаюкивавшая, печальная и терзавшая душу мелодія, казалось, повторяла: «Еще!.. Еще!.. Еще!!!»