Янъ Вингерхоутъ сейчасъ же нанялъ молодого человѣка, котораго рекомендовалъ ему его другъ, Винсанъ Тильбакъ. Янъ былъ веселый малый, живой, здоровый, младшій сынъ одного фермера изъ земли польдерсовъ, не желавшій обрабатывать землю съ убыткомъ, и купившій на деньги, полученныя имъ по наслѣдству, часть паевъ въ одной «Націи».
Націи, рабочія корпораціи, напоминающія старинныя фламандскія гильдіи, дѣлятъ между собою нагрузку, выгрузку, упаковку, перевозку товаровъ; онѣ составляютъ въ современномъ городѣ силу, съ которой должны считаться крупные промышленники, такъ какъ, соединившись, онѣ располагаютъ цѣлой арміей мало стѣсняющихся людей, способныхъ вызвать полный застой торговли и поколебать власть магистрата. Тамъ, по крайней мѣрѣ, охранялись права мѣстныхъ жителей; никогда человѣкъ, принадлежавшій этой странѣ, не обошелъ бы первобытныхъ жителей Антверпена въ качествѣ baes’а, т. е. хозяина, или даже простого компаньона корпораціи.
«Америка» — самая старинная и богатая изъ этихъ націй, на службу къ которой поступилъ Лоранъ, занимала первое мѣсто среди рабочихъ корпорацій, располагала самыми красивыми лошадьми, владѣла лучшими помѣщеніями и орудіями. Телѣги, упряжь, крюки, парусинные чехлы, веревки, блоки и вѣсы не имѣли себѣ подобныхъ въ другихъ корпораціяхъ, соперничавшихъ съ «Америкой». Ея вѣсовщики и мѣрильщики перегружали хлѣбъ, увозимый большими пароходами; носильщики взваливали мѣшки и тюки на плечи и выстраивали ихъ на набережной или поднимали на платформы; выгрузчики располагали на рейдѣ доски, балки, бревна, подбирая вмѣстѣ однородные предметы.
Лоранъ, по рекомендаціи коллеги Вингерхоута, синдика хозяевъ, былъ обязанъ служить въ конторѣ, а также контролировать при входѣ или выходѣ изъ доковъ цифры, выставленныя вѣсовщиками и мѣрильщиками другихъ корпорацій.
Если какой-нибудь торговецъ кофе, кліентъ «Американской Націи», беретъ партію товара у своего собрата, Лоранъ получаетъ количество товара изъ рукъ конкурирующей «націи», съ которой находится въ сношеніяхъ продавецъ. Часто онъ проводитъ цѣлый день на набережной, подъ палящими лучами солнца или во время дождя и снѣга. Но онъ погруженъ въ свою работу. Сотни тюковъ, съ номерами отъ перваго до послѣдняго, проходятъ передъ его глазами. Онъ вписываетъ колонки цифръ, наблюдая угломъ глаза за вѣсами. Онъ долженъ остерегаться ошибокъ! Если тотъ, кто будетъ получать, не убѣдится въ вѣрности подсчета, «Американская нація» отвѣтитъ за это, по крайней мѣрѣ, если Лоранъ не подтвердитъ, что ошибка не происходитъ ни отъ торговца, ни отъ его рабочихъ.
Много разъ онъ долженъ былъ наблюдать за отправками фабрики Добузье, и онъ не безъ волненія разсматривалъ бѣлые ящики, на которыхъ черною краскою было написано D. В. Z.
Но онъ не чувствовалъ ни малѣйшаго сожалѣнія отъ перемѣны своего положенія. Напротивъ! Онъ охотно служилъ у этихъ негордыхъ патроновъ, столь привѣтливыхъ хозяевъ, вмѣсто того, чтобы существовать въ конторѣ на жалованіи у какого-нибудь Бежара или у другого выскочки. При видѣ рейда и бассейновъ, заполненныхъ пароходами, безпрерывнаго ихъ движенія взадъ и впередъ, выгрузки и нагрузки товаровъ, массы тюковъ на набережной и въ глубинѣ трюмовъ, торговля не казалась ему больше абстрактнымъ понятіемъ, но осязаемымъ и грандіознымъ организмомъ.
Часто Лоранъ присутствовалъ на собраніи хозяевъ, вечеромъ, въ какомъ-нибудь погребкѣ въ порту. Платформы и телѣги были убраны въ сараи, ясли наполнены, подстилки обновлены. Лошади жевали овесъ, бухгалтеръ свелъ свои счета, обширныя зданія не видали никого живого, кромѣ сторожей, а огромныя массивныя двери, настоящія двери крѣпости оберегали богатство «Америки» противъ нашествія воровъ.
Въ очень занятое время, когда наличнаго состава постоянныхъ рабочихъ, выстраивавшихся, въ пору возобновленія работы, передъ помѣщеніемъ «Америки», было не достаточно въ виду изобилія требованій, Лорану случалось сопровождать своего хозяина, Дна Вингерхоута на Уголъ Лѣнивцевъ, перекрестокъ, сосѣдній съ Ганзейскимъ домомъ, такъ называемый потому, что тамъ была устроена биржа постоянныхъ лѣнивцевъ. Сцены найма, при которыхъ онъ присутствовалъ, были очень типичны! Въ первый разъ Лоранъ не понималъ, почему хозяинъ Янъ, нуждавшійся только въ пяти рабочихъ, запасался почти двумя десятками этихъ грубіяновъ, очень здоровыхъ, созданныхъ скорѣе для какой-нибудь гигантской работы, но употреблявшихъ свою мускулатуру только для ссоръ и прибавлявшихъ слишкомъ много алкоголя въ свою кровь.
— Подождите! — говорилъ ему смѣясь хозяинъ, знавшій этихъ людей.
Послѣ сдѣлки, смѣшные молодцы, наконецъ, соглашались и отправлялись въ путь, но съ каждымъ шагомъ испускали жалобные вздохи.
Пройдя на разстояніи двадцати метровъ отъ ихъ стоянки, одинъ или другой изъ этихъ сѣверныхъ лацарони, останавливался и объявлялъ, что онъ не пойдетъ дальше, если ему не подадутъ выпить.
Вингерхоутъ представлялся глухимъ; жаждущій двигался, не безъ проклятій, готовый объявить то же самое черезъ нѣсколько шаговъ. Хотя двое другихъ нанявшихся молодцовъ подтверждали просьбу товарища прищелкиваніемъ языка и жестами, достойными Тантала, хозяинъ не слушалъ ихъ, какъ и въ первый разъ.
Послѣ третьей попытки, терпѣніе молодца лопалось, и съ страшнымъ ругательствомъ онъ покидалъ компанію, чтобы отправиться выпить. Его двое товарищей двигались до слѣдующей западни, но тамъ, послѣ большой, но напрасной просьбы, они уходили за можжевеловой водкой.
Лоранъ начиналъ понимать, почему Вингерхоутъ увеличилъ контингентъ необходимыхъ рабочихъ.
— Эти трое пьяницы и ужасные лѣнтяи! — говорилъ ему хозяинъ. — Я нанимаю ихъ только для очистки совѣсти, такъ какъ увѣренъ, что они покинутъ меня на первомъ же поворотѣ набережной. Точно я не знаю людей!
Янъ былъ правъ, не довѣряя ихъ характеру. Верфь, къ которой онъ направлялся, находилась на разстояніи километра оттуда; нѣсколько человѣкъ еще отпало, одинъ за другимъ, и когда они пришли на мѣсто, то у Вингерхоута было только десять человѣкъ, въ которыхъ онъ и нуждался.
— Надо радоваться, что и эти не проскользнули еще у насъ между пальцами въ послѣднюю минуту, а то мы принуждены были бы возвратиться и начать снова поиски! — въ заключеніе сказалъ хозяинъ. И чтобы вознаградить ихъ, онъ далъ имъ по рюмкѣ можжевеловой водки!
Лоранъ познакомился съ еще болѣе оригинальными молодцами, чѣмъ эти грубіяны, когда сопровождалъ Вписана Тильбака въ лодкѣ на встрѣчу пароходовъ. Отвязавъ канатъ, гребецъ могъ грести сначала только кормовымъ весломъ, чтобы выйти изъ бассейна и рейда, не сталкиваясь съ шаландами и суднами, стоявшими на якорѣ. Яликъ проходилъ иногда между двумя пароходами, которые, въ своей неподвижности, казались спавшими китами, имѣвшими вмѣсто глазъ блестящіе сигналы. Затѣмъ Тильбакъ легко игралъ веслами. Ненарушаемое почти ничѣмъ безмолвіе, болѣе величественное, чѣмъ абсолютная тишина, дарило надъ землею и небомъ. Лоранъ прислушивался къ треску уключинъ, вызываемому веслами, плеску воды, падавшей капельками съ веселъ, шуму въ трюмѣ. Иногда раздавался окликъ: «кто тамъ»? на какомъ-нибудь таможенномъ суднѣ. Имя и голосъ Тильбака успокаивали сыщиковъ. Въ Послѣ они проводили ночи, сообразно съ временемъ года и температурой, въ общемъ залѣ скромнаго трактирчика или подъ открытымъ небомъ, на травѣ, растущей на берегу.
Они встрѣчали тамъ контрабандистовъ, которыхъ могъ изучить Лоранъ: это были кочующіе малорослые молодцы, эстафеты торговли, дрогоманы притоновъ, непокорные лоцманскіе ученики, выгнанные служащіе харчевенъ, праздношатающіеся съ набережной, — приманка для руководителей исправительныхъ домовъ, добыча, привлекавшая вниманіе исповѣдниковъ. Безбородые юноши, развязные подонки людей, полуночники, какъ коты, вкрадчивые, какъ дѣвушки: червяки рыболововъ въ мутной водѣ.
— Не бойтесь, господинъ Лоранъ, — говорилъ Тильбакъ, презирая удивленіе Лорана передъ этимъ бивакомъ непокорныхъ. Въ дѣйствительности, Паридаль оглушалъ болѣе чѣмъ пристрастное любопытство, подъ довольно явными отвращеніемъ и неудовольствіемъ Они жевали табакъ, курили, тянули крѣпкую водку, играли въ карты, примѣшивали къ ихъ фламандскому нарѣчію отголоски англійскаго языка моряковъ. Нажива, хитрость, злоба и порокъ искажали красивыя лица въ полумракѣ широкихъ морскихъ козырьковъ и беретовъ, а рембрандтовское освѣщеніе лачуги, удалявшійся лунный свѣтъ, чуть замѣтная заря придавали имъ еще большую двусмысленность.
Честный Тильбакъ, котораго они уважали до такой степени, что давали дорогу его кліенту, сохранилъ ненависть къ нимъ со времени своей матроской жизни.
— Вотъ, кто поѣдаетъ моряковъ! — говорилъ онъ. — Ахъ, сколько разъ я проклиналъ ихъ. Сколько было искушеній, которыя я выдерживалъ, когда они блуждали на мосту, точно туча летающихъ рыбъ. Къ счастью, я былъ всей душой захваченъ Сизкою и не слушалъ ихъ. Они располагаютъ прейсъ-курантомъ и образчиками. Я оберегался, чтобы предложить имъ свою готовность, свое тѣло и спасеніе. Но все равно, я былъ радъ отправиться пѣшкомъ, чтобы избѣгнуть ихъ сѣтей. Говорю вамъ, господинъ Лоранъ, эти runners настоящіе соучастники семи главныхъ грѣховъ!..
Винсанъ Тильбакъ долженъ былъ бы замѣтить, что Лоранъ, далекій отъ того, чтобы раздѣлять его презрѣніе, изучалъ этихъ молодцовъ съ недозволенною симпатіей.
Однажды, онъ даже высказалъ своему ментору сходство, которое онъ открылъ въ себѣ, съ нѣкоторыми преступниками.
При этомъ открытіи лицо честнаго Тильбака приняло выраженіе такого трогательнаго отчаянія, что Лоранъ поспѣшилъ отвергнуть свои симпатии объявилъ, краснѣя, что онъ захотѣлъ пошутить. Инстинкты непокорнаго человѣка усиливались въ немъ. Отсюда происходили, даже незамѣтно для него самого, скрытыя влеченія, нервная тревога, раздирающая душу ревность и одновременно боязливое и нѣжное, состраданіе, которыя охватывали его передъ ужасной каменной мельницей, прибѣжищемъ непокорныхъ существъ.
Трудолюбивая и здоровая жизнь, которую онъ велъ вмѣстѣ съ прямыми и честными молодцами изъ рабочихъ Яна Вингерхоута, дружба съ Винсаномъ и Сизкой, и скорѣе всего благотворное вліяніе Генріэтты должны были противодѣйствовать расцвѣту, этихъ болѣзненныхъ влеченій въ его душѣ. Лоранъ сдѣлался обычнымъ посѣтителемъ семьи Тильбака. Братская дружба вскорѣ установилась между имъ и Генріэттой. Никогда еще онъ не чувствовалъ себя такъ пріятно съ особой другого пола. Ему казалось, что онъ зналъ ее давно. Точно они выросли вмѣстѣ. Вечеромъ Лоранъ помогалъ дѣтямъ, Пьерке и Луссѣ, приготовлять уроки. Старшая сестра, занятая хозяйствомъ, ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, восторгалась ученостью молодого человѣка. Послѣ ужина онъ читалъ вслухъ всей семьѣ или поучалъ ихъ всѣхъ чему-нибудь въ бесѣдѣ. Генріэтта слушала его съ горячностью, нелишенной нѣкотораго безпокойства. Когда онъ говорилъ о событіяхъ міра И о жизни человѣчества, молодая дѣвушка гораздо больше находилась подъ впечатлѣніемъ волненія, горечи, возбужденія, прорывавшихся въ рѣчахъ Лорана, чѣмъ самымъ смысломъ его рѣчей. Надѣленная этимъ вторымъ зрѣніемъ любящихъ женскихъ душъ, она чувствовала его глубоко печальнымъ и неспокойнымъ, и чѣмъ больше онъ выказывалъ состраданія по отношенію къ несчастнымъ и страдающимъ, тѣмъ сильнѣе любила она его самого, тѣмъ сильнѣе привязывалась къ нему, полагая, что среди всѣхъ несчастныхъ онъ больше всего нуждался въ состраданіи.
Къ тому же, благодаря ей, направленіе его мыслей приняло менѣе мучительный оттѣнокъ. Подъ ласкою этихъ большихъ голубыхъ глазъ, наивно останавливавшихся на немъ, онъ ощущалъ настоящій покой, только дозволенныя радости жизни, и его дурныя влеченія умолкали.
Прежде, на фабрикѣ, глаза Гины внушали ему чувство какой-то измѣны; онъ не владѣлъ больше собой, становился дурнымъ, мечталъ о волненіяхъ, репрессаліяхъ, бойнѣ, рабскомъ возстаніи, послѣ которыхъ онъ присвоилъ бы себѣ, какъ добычу, гордую и надменную патриціанку, и выставилъ бы ей обидныя страстныя требованія. Даже изъ ненависти къ Гинѣ, какъ и изъ ненависти къ правящимъ классамъ и капиталистамъ онъ спустился до эксплоатированнаго слоя общества. Онъ хотѣлъ смѣшаться съ погибшими паріями, когда встрѣтилъ на своемъ пути разумный пролетаріатъ. Онъ сдѣлался чѣмъ-то вродѣ рабочаго диллетанта. Разсудочность, кротость, хорошее настроеніе, беззаботность близкихъ дѣтей, въ особенности, доброта и прелесть Генріэтты, усыпили его злобу, сдѣлали его удобнымъ для жизни, почти оппортюнистомъ. Образъ Гины въ его душѣ блѣднѣлъ.