Они постятся въ четыредесятницу цѣлыя семь недѣль. На первой недѣлѣ употребляютъ молочное и называютъ ее сырною (caseacea); въ слѣдующія недѣли всѣ они (исключая путешествующихъ) воздерживаются даже отъ рыбы. Нѣкоторые принимаютъ пищу въ воскресенье и субботу, а въ остальные дни воздерживаются отъ всякой пищи; другіе принимаютъ пищу въ воскресенье, вторникъ, четвергъ и субботу, а въ остальные три дня воздерживаются. Также весьма многіе довольствуются кускомъ хлѣба съ водой въ понедѣльникъ, среду и пятницу. Остальные посты въ году соблюдаются не такъ строго. Они постятся также съ восьмаго дня пятидесятницы, который у нихъ есть день всѣхъ Святыхъ, до праздника Петра и Павла. Этотъ постъ называется петровскимъ. Потомъ у нихъ есть постъ Пресвятой Дѣвы, отъ перваго августа до Успенія Богородицы; также постъ Филиппа, продолжающійся шесть недѣль до Рождества и называющійся филипповымъ, потому что начало этого поста, по ихъ календарю, бываетъ въ день Филиппа. Если праздникъ Петра и Павла, также Успенія случится въ среду или въ пятницу, тогда и въ этотъ день они не употребляютъ мяснаго. Они не чествуютъ постомъ кануны святыхъ, кромѣ Усѣкновенія главы св. Іоанна, которое ежегодно соблюдаютъ двадцать девятаго августа. Если въ великій постъ четыредесятницы случится какой нибудь праздникъ, то въ этотъ день они употребляютъ рыбу. На монаховъ же наложены посты, гораздо болѣе трудные и тяжкіе, и они должны довольствоваться квасомъ т. е. кисловатымъ питьемъ и водой, смѣшанной съ закваскою. Священникамъ также въ это время запрещены медовая вода и пиво. Однако нынѣ всѣ эти законы и постановленія падаютъ и нарушаются. Когда нѣтъ поста, они употребляютъ мясное въ субботу и воздерживаются въ среду.
Учители, которымъ они слѣдуютъ, суть Василій Великій, Григорій и Іоаннъ Хризостомъ, котораго они называютъ Златоустомъ (Slatausta) т. е. золотыя уста. У нихъ нѣтъ проповѣдниковъ. Они думаютъ, что достаточно присутствовать при богослуженіи и слышать Евангеліе, Посланія и слова другихъ учителей, которыя читаетъ священнослужитель на отечественномъ языкѣ. Сверхъ того, они думаютъ этимъ избѣжать различныхъ толковъ и ересей, которыя большею частью рождаются отъ проповѣдей. Въ воскресенье объявляютъ праздники будущей недѣли и читаютъ публичную исповѣдь. Они считаютъ истиннымъ и обязательнымъ для всѣхъ, во что вѣритъ или что думаетъ самъ князь.
Мы слышали въ Московіи, что по просьбѣ самого московскаго князя константинопольскій патріархъ прислалъ одного монаха, по имени Максимиліана, чтобы онъ, по здравомъ обсужденіи привелъ въ порядокъ всѣ книги, правила и отдѣльныя постановленія, касающіяся вѣры. Сдѣлавъ это и замѣтивъ многія весьма важныя заблужденія, Максимиліанъ объявилъ князю, что онъ совершенный схизматикъ, потому что не слѣдуетъ ни греческому, ни римскому обрядамъ. Говорятъ, что онъ пропалъ немного спустя послѣ того, какъ высказалъ это, и, по мнѣнію многихъ, былъ утопленъ, хотя князь и оказывалъ ему величайшее благоволеніе. Разсказываютъ, что на третій годъ послѣ нашего пребыванія въ Московіи, Маркъ, одинъ греческій купецъ изъ Кафы, говорилъ тоже самое, и хотя за него усиленно ходатайствовалъ тогда турецкій посолъ, но онъ также былъ схваченъ и приговоренъ къ смерти. Грекъ Георгіи, по прозванью Малый, казначей, канцлеръ и высшій совѣтникъ князя, немедленно былъ удаленъ отъ всѣхъ должностей и подвергся опалѣ, потому что благопріятствовалъ этому дѣлу и ходатайствовалъ за Марка. Но такъ какъ князь никакъ не могъ обойтись безъ Георгія, то онъ снова былъ принятъ въ милость, — только ему дали другую должность. Это былъ мужъ необыкновенно ученый и искусный во многихъ дѣлахъ; онъ прибылъ въ Московію вмѣстѣ съ матерью князя. Князь такъ уважалъ его, что, позвавъ его однажды къ себѣ во время его болѣзни, приказалъ нѣсколькимъ изъ самыхъ знатныхъ своихъ совѣтниковъ посадить его въ повозку и принести во дворецъ. Но когда его привезли ко дворцу, онъ не позволилъ нести себя по такой высокой лѣстницѣ; его высадили изъ повозки, и онъ сталъ по маленьку взбираться къ князю. Князь, нечаянно увидѣвъ его, началъ сильно гнѣваться и приказалъ его принести къ себѣ на носилкахъ. Наконецъ, посовѣтовавшись съ нимъ и окончивъ дѣло, онъ приказалъ снести его по лѣстницѣ на носилкахъ и всегда потомъ носить вверхъ и внизъ.
Преимущественная забота духовныхъ состоитъ въ томъ, чтобы всѣхъ приводить въ свою вѣру. Монахи-отшельники уже давно обратили въ христіанскую вѣру большую часть идолопоклонниковъ, издавна и часто проповѣдуя у нихъ Слово Божіе. Даже и теперь отправляются они въ разныя страны, лежащія на сѣверъ и востокъ, куда достигаютъ только съ величайшимъ трудомъ и съ опасностью чести и жизни. Они не ждутъ и не желаютъ никакой отъ того выгоды, ибо, запечатлѣвая иногда ученіе Христово смертью, они стараются единственно только о томъ, чтобы сдѣлать угодное Богу, наставить на истинный путь души многихъ, совращенныхъ съ него заблужденіемъ, и пріобрѣсти ихъ Христу.
Важнѣйшій монастырь въ Московіи есть монастырь св. Троицы, отстоящій къ западу отъ города Москвы на 12 германскихъ миль. Говорятъ, что погребенный тамъ св. Сергій творитъ многія чудеса; удивительное стеченіе племенъ и народовъ съ благоговѣніемъ прославляетъ его. Туда ѣздитъ часто самъ князь, а народъ стекается ежегодно въ извѣстные дни и питается отъ щедротъ монастыря. Утверждаютъ, что тамъ есть мѣдный горшокъ, въ которомъ варятся извѣстныя кушанья, и по большей части огородныя овощи, — и мало ли, много ли народу придетъ въ монастырь, однако пищи всегда остается столько, что монастырскій причтъ можетъ быть сытъ, такъ что никогда нѣтъ ни недостатка, ни излишка.
Московиты хвалятся, что они одни только христіане, а насъ они осуждаютъ, какъ отступниковъ отъ первобытной церкви и древнихъ святыхъ установленій. Если какой нибудь человѣкъ нашей вѣры по доброй волѣ перейдетъ къ московитамъ, или же убѣжитъ къ нимъ противъ воли господина, какъ будто для того, чтобы выучиться ихъ вѣрѣ и принять ее; то они утверждаютъ, что не слѣдуетъ отсылать его или возвращать по требованію господина. Это я узналъ по одному странному случаю, который я и приведу здѣсь. Когда я ѣхалъ въ Московію, одинъ знатный краковскій обыватель поручилъ и почти противъ моей воли отдалъ мнѣ на руки нѣкоего Еразма, изъ почтенной фамиліи Бетмановъ, юношу образованнаго, но который былъ до того преданъ пьянству, что иногда напивался до безумія и принуждалъ меня своими частыми попойками сажать его въ кандалы. Однажды, сознавая за собой вину, онъ соединился съ тремя московитами и съ моимъ кучеромъ, полякомъ, и въ одну ночь убѣжалъ изъ Москвы, переплылъ рѣку Оку и направилъ путь къ Азову. Узнавъ объ этомъ, князь немедленно разослалъ во всѣ стороны своихъ курьеровъ (которыхъ они называютъ гонцами, Gonecz), чтобы воротить бѣглецовъ съ дороги. Гонцы наткнулись на стражей, которые расположены въ тѣхъ мѣстахъ противъ постоянныхъ набѣговъ татаръ и, разсказавъ имъ этотъ случай, склонили и ихъ отправиться на лошадяхъ для отысканія бѣглецовъ. Они встрѣтились съ человѣкомъ, который сказалъ имъ, что онъ давалъ ночлегъ пяти всадникамъ, и что они принудили его показать имъ прямую дорогу въ Азовъ. Стражи погнались по ихъ слѣдамъ и ночью увидѣли огонь, который они зажгли. Въ молчаніи, какъ змѣи, они подползли къ ихъ лошадямъ, блуждавшимъ на пастбищѣ около мѣста ночлега, и отогнали ихъ дальше. Когда мой кучеръ, проснувшись, хотѣлъ привести назадъ лошадей, которыя далеко разбрелись, — они выскочили на него изъ травы и, угрожая ему смертью, если онъ издастъ хоть малѣйшій звукъ, взяли и связали его. Потомъ они опять отогнали лошадей дальше, — и когда бѣглецы одинъ за другимъ хотѣли привести ихъ назадъ, то такимъ же образомъ всѣ по порядку были захвачены хитростью, исключая одного Еразма, который обнажилъ саблю (framea) и защищался, когда на него напали, и звалъ на помощь Станислава (это было имя моего кучера). Но когда тотъ отвѣчалъ, что онъ въ плѣну и связанъ, — Еразмъ сказалъ: «И я не хочу быть свободнымъ или жить, когда вы въ плѣну», — и такимъ образомъ сдался, когда они находились всего въ двухъ дняхъ пути отъ Азова. По ихъ возвращеніи я просилъ князя, чтобы мнѣ отдали моихъ. Онъ отвѣчалъ, что никто не можетъ отдаіъ назадъ человѣка, который перешелъ къ московитамъ для принятія истинной вѣры (они утверждаютъ, какъ было сказано, что только одни они держатъ правую вѣру). Однако кучера моего онъ вскорѣ отдалъ мнѣ назадъ. Но когда онъ отказался возвратить Еразма, то я сказалъ эконому, — который намъ былъ данъ, и котораго они называютъ приставомъ (Pristavu), — что люди будутъ худо думать и говорить о князѣ, если онъ будетъ отнимать у пословъ ихъ слугъ. Чтобы не могли обвинять ни меня, ни князя, я просилъ у него позволенія призвать Еразма и въ присутствіи его совѣтниковъ узнать отъ него самаго объ его желаніи. Когда это было сдѣлано съ согласія князя, я спрашивалъ у Еразма, хочетъ ли онъ остаться у князя для принятія религіи? и на его утвердительный отвѣтъ, сказалъ ему: Хорошо постелешь, хорошо будешь лежать. Потомъ одинъ литовецъ, бывшій въ свитѣ графа Нугароля, отговаривалъ его отъ принятаго имъ намѣренія и получилъ въ отвѣтъ, что онъ боится моей строгости. Тогда литовецъ сказалъ ему, не хочетъ ли онъ воротиться, если графъ приметъ его въ свою свиту? — и онъ согласился. Когда это дѣло было доведено до свѣденія графа, онъ спрашивалъ у меня, соглашусь ли я? — на что я отвѣчалъ, что съ моей стороны не будетъ препятствій. Ибо я и самъ желалъ устроить такъ, чтобы родственники Еразма не истолковали этого дѣла иначе, нежели какъ оно случилось.
Впрочемъ къ московитамъ вообще перебѣгаютъ рѣдко, и только тѣ, которымъ въ другомъ мѣстѣ жить нельзя или опасно. Таковъ былъ въ наше время Северинъ Нордведъ, адмиралъ датскаго короля Христіерна, человѣкъ воинственный, но привыкшій начинать всякое дѣло во имя дьявола; о немъ я много слышалъ, но изъ благоразумія умолчу. Когда онъ увидѣлъ, что его король, по причинѣ своихъ жестокостей въ Голміи (которая есть столица Шведскаго королевства и на отечественномъ языкѣ называется Стокгольмомъ), сдѣлался ненавистенъ жителямъ и добровольно удалился въ Данію; тогда онъ занялъ одно укрѣпленное мѣсто на островѣ Готландѣ (который простирается на 12 германскихъ миль), откуда онъ долго тревожилъ набѣгами Балтійское море и грабилъ, никого не щадя, какъ друзей, такъ и враговъ. Наконецъ, заставивъ всѣхъ бояться себя, какъ всеобщей язвы, и не имѣя ни одного мѣста, въ которомъ бы могъ быть безопасенъ отъ преслѣдованій, онъ убѣжалъ къ князю московскому, взявъ съ собой нѣсколькихъ разбойниковъ, и съ нѣсколькими кораблями вошелъ въ рѣку Нарову, къ Иваньгороду, крѣпости московскаго князя. Оттуда онъ былъ приведенъ сухимъ путемъ въ Москву, въ тотъ годъ, когда я былъ тамъ. Отпущенный по ходатайству цесаря Карла Пятаго, онъ былъ убитъ ядромъ на его службѣ, во время осады итальянскаго города Флоренціи.