Бронзовые шейные или головные обручи. — Рыцарская цепь. — Различные мнения о принадлежащем к цепи наплечнике. — Куфическая монета. — Находки против д. Кручери. — При д. Эгли. — Люцинские находки при фол. Фряжки и Шкельбатове. — Каменные долота. — Древний обычай класть в гроб покойников любимеишие ими вещи.— Символический знак власти или достоинства, булава. — Мнения о ней. — Ожерелье. — Перстни, с изображением птиц. — Рожанские древности. — Находки при сел. Езерниках, люцинского уезда. — Серги, найденные в городокском уезде. — Серебряные гривны, найденные в витебском уезде. — Находка монет, кольца и серебряного шарика в лепельском уезде. — Серебряные украшения, найденные в динабургском уезде. — Находки в разных местах Витебской губернии старинных монет, с 1873 по 1886 год. — Истукан Перуна и двухголового идола. — Замечательная находка в Могилевской губернии.
В какую бы отдаленную эпоху не существовал человек, он должен оставить следы в тех местах, где он жил, на той земле которую он попирал ногами.Луи. Филье.
В течении двух с половиной тысячь лет много племен и народностей жило и основалось на памяти истории в пределах нашего отечества. И чем разнообразнее был самый племенной состав, чем продолжительнее время претворения ею в одно государство с единым народом, тем обильнее был вклад в общую сокровищницу русской древности.Граф И. Толстой и Н. Кондаков.
Как ни редки в Витебской губернии находки древних вещей кроме монет, вне курганов, валов и городищ, однако ж и они случаются. Это замечание не относится к орудиям каменного века исключительно находимых при копке канав, обработке полей и огородов, в лесах, болотах, по берегам рек и озер словом везде, где только человек мог заниматься работой, добывать себе пищу, строить жилища, бороться со зверем.... Есть впрочем места, где особенно часто попадаются эти орудия, а есть и такие где, покрайней мере доселе, их вовсе не находят. Об этом подробнее мы скажем в IV главе.
Из вне курганных находок важнейшие произведены в г. Динабурге и Лепеле, Динабургском, Люцинском, Лепельском и Режецком уездах, а также на границе Витебского и Оршанского уездов, в пределах Могилевской губернии. Динабургская находка относится [61]к 1862 году. Она сделана совершенно случаяно, именно: при вырытии рва под дом одного частного лица, строившийся возле дамбы, рядом с усадьбой дворянина П. М Будревича. В этой местности, в песчаном грунте, не глубже 4 аршин от поверхности, земли, вырыт был скелет человека большего роста, при котором, кроме совершенно истлевшего оружия найдены:
Рис 33.
Рис 34.
Четыре бронзовых витых обруча (гривны) из коих два, в окружности до ушек, имеют по 3 англ. фута, а весом по 1 фунту 3½ золотника, а остальные при величине окружности в 2 фута 9 дюймов, весом по 78 золотн. Толщина свитка первых двух обручей (гривен) равна 1 дюйму в окружности, а последних ⅞ дюйма. Эти головные украшения похожи на хранящиеся в Копенгагенском музеуме северных древностей. На этих именно частях остова т. е. на черепах или близ них они и были найдены. Вот изображения первого и второго вида найденных в г. Динабурге обручей или гривен. (рис. 33 и 34).
Цепь состоит из четырех бронзовых, массивных, прорезанных, с красивой насечкой вокруг отверстий — пластинок, из коих две, находящиеся по концам цепи, имеют форму как бы треугольника, с вырезанными боками и закругленными углами; а две помещающиеся между звеньями, [62]в расстоянии от первых на З½, англ. дюйма, продолговатые и также с вырезными боками, закругленными углами и чеканкой; все четыре пластинки соединенные девятью рядами прочных, хорошо сохранившихся двойных бронзовых не спаянных цепей. На всех четырех пластинках, в частях обращенных в одну сторону, имеются небольшие круглые отверстия, в которые, по всей вероятности, прикреплялись еще особые цепочки, для подвески каких-либо украшений, или мелких, принадлежностей вооружения, или наконец, что еще правдоподобнее, особых знаков отличия. Уцелевший с одной стороны обрывок цепи убеждает в этом предположении. Вес цепи около 2½ ф., а длина 3½ английских фута.
Рис 35.
Судя по положению цепи на остове, т. е. от левого плеча наискось груди, под правую руку, где она достигала правого плеча, а равно бывших при ней весьма изящной чеканной отделки бронзовых наплечников, должно предполагать, что цепь эта не составляя необходимой принадлежности рыцарского одеяния, была знаком особого достоинства или звания носившего её лица. Прилагаемые рисунки 35 и 36 представляют первый: точно изображение одного из треугольных пластинок от рыцарской цепи, а последний продолговатую пластинку.
Что касается упомянутых наплечников, из коих, один принесен мною в дар Московскому археологическому обществу, то покойный председатель этого общества, граф А. С. Уваров, а также член общества о. архимандрит Амфилохий остались при том мнении, что вещь эта не есть наплечник, а пряжка от женского пояса. Это мнение свое граф Уваров основывает на том, „что при раскопках, произведенных им в Суздальском уезде Владимирской губернии, он имел случай найти несколько подобных украшений, которые всегда встречаются по бокам женского костяка [63]у пояса, и у некоторых сохранились даже кожаные ремни“.
Рис 36.
В подтверждение своего мнения, граф указывает на имеющиеся внутри этого предмета следы пряжки (fibula)[1]. Ниже помещена оборотная сторона этого предмета. (рис. 38).
Рис 37.
Рис 38.
В виду того, что вещь эта весьма сходна с хранящимся в королевском Копенгагенском музее под № 422 бронзовым запястьем и ближе подходит под запястья за №№ 419, 420 и 421-м,[2] мы готовы согласиться с приведенным здесь мнением покойного председателя Археологического общества, если бы вещь эта не была найдена вместе с прочими принадлежностями рыцарского одеяния, совршенно такого же металла и характера. Затем и предположения покойного Н. И. Костомарова, с которым мы лично входили по этому предмету в сношение, и который по тщательномь осмотре другого, совершенно такого же экземпляра этой вещицы, признал ее за наколенник или налокотник от древнего рыцарского панциря... мы уж никак разделить не можем, и скорее согласны, что вещь эта есть наплечник, составлявший часть вышеописанной цепи, вместе с которой он найден, при мужском скелете, при котором находились часть разрушившегося оружия и другие вышеописанные вещи.
Вот изображенья лицевой и оборотной [64]стороны описанного предмета (рис. 37 и 38).
Что на пространстве, занимаемом ныне Динабургом и его предместьями, мог быть схоронен кто-либо из знаменитейших военноначальников давно прошедших веков, в том нельзя сомневаться, припомнив, что основание этого города относится если не к XII, то наверно к XIII веку (именно к 1278 году), что Динабург, в течение почти пятисот лет, был постоянным театром военных действий соседственных держав и народов; что на полях его в частую сталкивались поляки, литовцы, шведы, датчане и русские, не говоря уже о битвах более близких к нам времен. На груди скелета, на цепочке, покоилась серебряная арабская куфическая монета. Какому веку принадлежит она — неизвестно; но, судя по хорошо сохранившимся на обеих сторонах её надписям, это легко может быт определено опытным нумизматом.
Розыскание этих замечательных памятников старины, попавших немедленно по вынутии из земли, в разные руки, сделано нами. Из числа четырех гривен, две отправлены витебским губернским статистическим комитетом Императорской археологической комиссии, а все остальные вещи, за исключением одного наплечника — московскому археологическому обществу. Наплечник же, попавшийся мне прежде других вещей и послуживший путеводною нитью для дальнейших розысканий, передан брату моему К. М. Сементовскому, у которого хранится и ныне.
Из уездных местностей наиболее оказались богатыми в археологическом отношении окрестности м. Креславки. Здесь граф Адам Плятер, на берегах Западной Двины находил много прекрасных бронзовых и серебряных изделий, как напр. головные уборы, ожерелья, браслеты, проволочные поясы, кольца, цепочки, серебряные и стеклянные бусы, медные топорики, молоты, бердыши и другие. Из дел Витебского губернского статистического комитета видно, что подобная находка повторилась в прошлом 1886 году, в Динабургском уезде, близ деревни Кручери. Здесь крестьянин Донат Вигуль нашел несколько медных (вероятно бронзовых) вещей, именно: шейное кольцо (гривну) с тремя подвесками; проволочную цепь о двенадцати звеньях; гребешок; два браслета с украшениями (?) на концах; один тонкий браслет с орнаментом; шейный обруч с отломаным концем; пряжку; четыре обломка шейных колец; шесть тонких, гладких браслетов; восемь тонких [65]изогнутых лентообразных обломков; проволочное спиральное кольцо; три тонких проволочных кольца; двенадцать небольших обломков от спиральных трубочек (?); две малых пластинки с тремя дырочками на каждой; пять маленьких обломков (?), один из них проволочный. Более точного описания или фотографии этой весьма интересной находки, в делах комитета нет. Это лишает нас возможности сделать какое либо правильное заключение о значении найденных вещей; тем не менее мы думаем что они принадлежали покойнице из более или менее знатного рода. Еще раньше, именно в 1882 году, в огороде крестьянина деревни Эгли, Ужвалдской волости, Динабургского уезда найдено: шесть бронзовых браслет, пряжка, два крученых, в виде веревки, прута; вероятно шейных обручей (гривен) и пять небольших обломков от вещей (?).[3] В отношеши статистического комитета в Императорскую Археологическую комиссию,[4] касательно прутьев (т. е. гривен) сказано: „один потолще с наконечниками“; пряжка переименована в „кольцо в виде пряжки с надетыми на него крючками“. Об остальных вещах пояснено: „небольшой кусок спиральной, согнутой, крученой проволоки и четыре куска плоско разбитой проволоки, свитые спиралью“. Люцинские вне курганные находки, весьма сходны с динабургскими, отчего должно заключить что они относятся к одному и тому же времени и одинакового происхождения. Из числа известных нам находок, мы можем указать на две: в 1878 году, в расстоянии четверти версты от фольварка Фряшки, Нетрской волости, саженях в двацати пяти от проселочной дороги, на песчаном поле, свиньи вырыли четыре серебряных гривны, а в 1877 году в имении Шкельбатах, Пыльденской волости в местности называемой военные могилы вырыты: 1) Обрывки узких в ¼ дюйма ширины ремней с дырочками для прикрепления к ним украшений: 2) медное кольцо, представляющее три изгиба змеи, изломанное, без головки; 3) остатки цепи из медной витой спиралью проволоки, с наружной стороны закругленной, а с внутри плоской; 4) остатки пластинок и проволоки очевидно от концов цепи; 5) два браслета медных: один витой, а другой украшен насечкой, для руки не большой величины; 6) витой шейный обручь медный; 7) такойже большего размера красной меди обручь, с загнутыми в виде колец концами. 8) Шейное украшение в виде наполовину широкого — плоского, а наполовину узкого - круглого обруча, с восемнадцатью трех угольными и одной шарообразной подвесками. Подвесков этих, судя по числу отверстий в широкой части обруча, было тридцать один; 9) тройная цепь, соединенная одним концомь с подвеской и 10) буса, расколотая пополам, величиной в лесной орех, светло-зеленовато-желтого цвета, потерявшая наружный блеск (рис. 39).
На прилагаемом рисунке изображено [66]по фотографии восемь главнейших из этих предметов; самые вещи, в свое время, отосланы Витебским губер. стат. комитетом в Императорскую Археологическую комиссию, именно: два бронзовых браслета (1 и 2) две гривны медных (3 и 4), одна серебряная (№ 5), одно бронзовое украшение с привесками в роде трех угольных пластннок и с шариком по средине их (6), тройная бронзовая цепь (№ 7) и наконец обрывок бронзовой, спиралою витой, в виде трубочки проволоки (№ 8).
Рис 39.
В 1855 году, при проведении канавы на пахатной земле имения Завидич, отстоящего от г. Лепеля на шести верстах, открыто значительное количество человеческих костей, лежавших не глубже полутора аршина от поверхности. Между этими костями найдены два каменные долота. Орудия эти принадлежать М. Ф. Кусцинскому, который сообщая нам рисунок их и выше изложенные сведения, добавляет, что вероятно на том месте, где найдены долота, было когда-то
языческое кладбище и что орудия эти зарыты в землю, вместе с покойниками, при которых обыкновенно [67]оставляли предметы, бывшие в употреблении. Изображение сих орудий помещено в IV главе.
Обычай класть в гробы покойков любимейшие ими вещи, из особого понимания народом загробной жизни, сохранился еще и доныне, в большей или меньшей степени, в разных местностях России. Наш белорусский народ также не чужд этим верованиям, кои в особенности рельефно обрисовываются при праздновании им Троициных дней и при совершаемых в Духов день поминках[5].
Но чем народ менее развить, чем менее усвоил он учение нашей церкви, тем более сохранилось в нём языческих верований предков, тем легче обычаями его объяснить значение археологических находок. Относительно обычая класть в гроба покойников любимейшие их вещи и вообще относительно представления загробной жизни, согластно с древними языческими понятиями, мордовцы Пензенской губ. представляют, самые поразительные образцы. Крестьяне этой губернии, как и наш белорусский народ, убеждены, что покойники за гробом также едят и пьют, как и в здешней жизни. Поэтому каждому умершему всегда кладут в гроб те предметы, которые он любил. Так например, если умерший любил курить, то кладут с ним в гроб трубку, ежели любил плесть лапти, кладут качедык; женщинам кладут иглу с ниткой, лоскуть холста и т. д. Но мордвинские верования о загробной жизни еще характеристичнее обрисовываются в праздновании этим народцем сорокового дня.
Празднества эти так интересны, что читатели наши, без сомнения, не посетуют на нас за это маленькое отступление, и потому продолжаем. Каждый умирающий и умирающая, разумеется взрослые, пред смертию, назначают себе наместников, называемых по мордовски озай-васта (от слова как-сижу), которые в сороковой день представляет собою умершего. Озай-васта выбирается обыкновенно умирающим из самых близких друзей его. С вечера накануне сорокового дня, все родственники покойного собираются в тот дом, где устраиваются поминки, и приносят с собою что-нибудь из съестного, но непременно в деревянных чашках. Потом хозяева дома ставят среди избы брагу в кадушке, и все начинают ее распивать чашками, вместе с ними и озай-васта, виновник празднования, главное лицо, на которое обращается внимание всех. Утром поминки идут своим чередом: едят, пьют водку и брагу, и пьяные пляшут. После обеда настает пора расставаться с мнимым покойником, пора проводить его в могилу, в новое его жилище. Для этого озай-васта, сидевший до того времени в переднем углу, на подушке, садится на приготовленную нарочно для сего случая скамью среди избы. Среди же избы ставят длинную палку, упирая ее одним концом в пол, а другим в потолок, и прилепляют [68]к этой палке восковую свечу, согнутую в кольцо и составленную из нескольких свеч. После этого один из гостей берет палку со свечей и идет вон из избы, другие же берут скамью, на которой сидит озай-васта и вся процессия шествует за свечей на двор, где для мнимого покойника, если он мужчина готова оседланная лошадь. Тут начинается полное провожание т. е. плач, стон, и если после покойника остались мать, жена, дети, эти несчастные обнимают, целуют озай-васта, и на прощанье, угощают его водкой и брагой.
Распростившись со своими родственниками, воображаемый мертвец садится на лошадь и уезжаеть. Озай-васта, желая вероятно, выразить: как трудно умирающему расставаться с этой жизнью и с родными, до трех раз возвращается в дом, где встречают его с новой радостью и угощением. После третьего раза, он уезжает из вида и возвращается в дом тайком, чрез задний двор, обыкновенным гостем. Поминки женщин бывают с немногими вариациями. Женский озай-васта уходит пешком[6].
В Себежском уезде Витебской губернии[7], в день радоницы (во вторник, на Фоминой неделе), при совершении на кладбищах панахид, на всех могилах стоит кутья, покрытая хлебами, в которых теплятся свечи, и лежат два окрашенных яйца. Это в знак христосования с умершими. Простодушный народ верит что умершие родные их невидимо делят с ними трапезу и потому многие оставляют остатки пищи на могилах. В троицын день поминовение совершается также как и в радоницу, с тем только различием, что в этот день прибывшие на кладбище родные ветками берез опахивают могилы. Обычай этот в некоторых местах называется парить стариков. Хлестая могилы покойников свежими березовыми ветвями, крестьяне думают доставить почивающим в земле родным удовольствие бани... В эти же дни в окнах изб вывешиваются ручники для того, как говорит народ, чтобы дяды, т. е. души покойников могли безошибочно узнать хаты своих родных и навестить их. Навещая своих родных дяды, по понятиям народа, садятся под печкой. Во всех этихь обычаях ярко видна грубая языческая идея о загробной жизни. После этого понятно, почему в старину, когда народ был еще темнее, языческие обряды исполнялись аккуратнее и гробы покойников наполнялись предметами потребления их земной жизни.
Из числа сделавшихся известными нам внекурганных археологических находок пятидесятых годов, одна обратила на себя особое внимание. Эта каменная вещица составляющая, как думаеть М. Ф. Кусцинский, большую редкость, есть по его мнению символический знак достоинства лица, занимавшего особо важный пост. Мы не разделяем этого мнения почтенного нашего сочлена и помещая изображение находки предоставляем судить о значении её нашим археологам. Изображаемый [69]предмет сделан из твердого серого камня, имеет круглую форму, с четырьмя, крестообразно-расположенными, выпуклыми украшениями, и отверстие для насадки на палку (рис. 40).
Рис 40.
М. Ф. Кусцинский, сообщивши нам рисунок этой находки, извещал, что этот знак достоинства найден на поле имения Белое, помещицы Корсак, и что ни в берлинском музеуме древностей, ни в копенгагенском собрании северных древностей ему не случилось видеть подобного. Мы далеко не разделяем этого мнения г. Кусцинского и думаем, что вещица эта — изделие последних времен.
Что касается находки, сделанной 4-го Апреля 1865 года, в самом городе Лепеле, при вырытии канавы на площади, против дома коллежского советника Соколовского, то по мнению г. Кусцинского, это жезл или булава, какие обыкновенно употребляли в старину гетманы и вообще начальники войск, в знак своей власти. Булава эта сделана из красноватого порфира, с тщательной полировкой; по обеим концам её имеются углубления в один вершок; к нижней оконечности вероятно прикреплялась ручка, так как оконечность эта немного тоньше и не так гладко отполирована: в длину весь предмет имеет пять вершков (рис. 41).
Рис 41.
К какому времени принадлежит эта находка — с точности определить трудно; но принимая в соображение что нынешняя Витебская губерния в XVI веке служила неоднократно театром войн, можно с некоторой достоверностью отнести ее к этому времени, тем более, что, по сказанию Стрыйковского, в 1568 году, близ Лепеля было кровопролитное сражение.
Мы не разделяем и этого мнения г. Кусцинского, так как форма старинных гетманских булав была совершенна другая, точно также как и материал из коего они были сделаны[8]. Вот как описываются гетманские булавы в сочинении брата нашего покойного Н. М. Сементовского „Малороссийской, запорожской и донской старине“[9]. Булавы, как и бунчуки разделялись на большие и малые, перначи или шестоперы или жезлы. Обыкновенная гетманская булава состояла из палки орехового или другого [70]крепкого дерева, длиною в три четверти аршина, с одного конца палки приделывался серебряный шар, нередко продолговатый или имевший вид осьмигранника и другие формы. Шар был серебряный, вызолоченный и осыпанный жемчугом, лаллами, аметистами, изумрудами, бирюзой и другими камнями. Также на булавах нередко вырезывались надписи: кому и от кого пожалована булава или приличное изречение, большею частью взятое из священного писания. У Мазепы была булава с его гербом, а у Самуйловича с вензелем. Противоположный конец палки также обделывался в серебряную оправу, иногда гладкую а чаще с узором. Были булавы чисто серебряные, без деревяной палки; такую булаву Хмельницкий получил от Польского короля в 1649 году, а от турецкого Султана осыпанную жемчугами и драгоценными камнями. Дорошенко получил от Крымского хана подобную же булаву. Булава присланная Царем гетману Хмельницкому, по принятие его в подданство России, была серебряная с подписью: 1654 год и вензелем Царя. Многие гетманы имели у себя несколько булав и употребляли их смотря но важности торжества на котором они должны были присутствовать. Делались булавы и длинные, так что служили вместо палки; такую булаву имел Самуйлович, в то время, когда был взят в церкве и представлен в царскую палату пред Голициным.
Полковники имели свои булавы — перначи и шестоперы, иначе полковничьи жезлы, отличавшиеся от гетманских булав меньшим размером и тем, что по большей части верх их был шести-гранный, от чего они и назывались шестоперами.
Запорожские атаманы также имели большие и малые булавы и перначи: большие были серебряные, а малые железные. В Петербурге до селе хранится булава войска запорожского; она, представляет стиснутый граненый шар, с серебряной обделкой на конце ореховой палки.
Кроме войскового атамана на Запорожье имели перначи как куренные, так и походные атаманы и полковники.
В 1776 году Императрица Екатерина II подарила атаману Донского войска: насеку, т. е. большую булаву и булаву обыкновенную. Насека была деревянная, длиною 2¼ аршина с серебряною позлащенною главой из двух вместе стиснутых шаров; на верхнем шаре прикреплены вертикально два металлические черные орла, крестообразно пересекающиеся. Булава была из черного дерева, длиною в аршин; глава её гладкая, круглая, как и наконечник, серебряная, вызолоченая.
Как на булаве, так и на насеке имелась следующая надпись: „Войска Донского Войсковому Атаману Алексею Иловайскому, пожалована в 1776 году, во время командования как оным, так и всеми иррегулярными войсками Генерал-Аншефа князя Потемкина“.
Мы нарочно несколько распространились о гетманских булавах, чтобы показать на сколько верно предположение г. Кусцинского о лепельской находке. По нашему мнению найденная в Лепеле порфировая [71]вещица — небольше, как дверная рукоятка или украшение от старинной кастольной мебели или же просто головка от трости; но уже никак не гетманская булава.
Высказав наше мнение о „лепельской“ булаве, мы нисколько не желаем противоречить мнению покойного графа А. С. Уварова, допускавшего глубокую древность употребления каменных булав в Сибири и на Кавказе и потому склонявшегося видеть и в лепельской находке — булаву, т. е. знак власти,
хотя и позднейшего времени[10]. Точно также мы не согласны считать прототипом гетманских булав находки грубых круглых каменных молотов в Сибири и на Кавказе.
Рис 42.
Рис 43.
Рис 44.
В 1864 году, в Люцинском уезде недалеко от селения Езерник, один крестьянин, совершенно случайно, выкопал в местности, не представлявшей никаких искусственных возвышенностей, низменной и отчасти болотистой, 22 больших серебряных монеты, начала XII века, из коих 4, достались нам, несколько зерен из ожерелья, из коих одно (рис. 42) красное с четырьмя белыми полосками, имеющими голубой процвет; древний серебряный крестик, о котором скажем ниже в V главе и наконец два перстня: (рис. 43 и 44) серебряный, с изображением стоящей на ветке птицы, крылья коей подняты кверху, и медный почти такой величины, как предыдущий, с таким же изображением птицы и поднявшейся пред нею змеи, но работы более грубой. Эти зерна ожерелья, перстни и крестик составляют ныне собственность автора.
Несколько лет тому назад[11], в имении моем Лепельского уеда, Рожанщине, расположенном на берегу речки Ушача, при вырытии ям для хранения картофеля, найден был довольно хорошо сохранившийся остов человека громадного роста. Так как кости эти открыты в небольшом борку, на песчаном бугре, между фольварковыми постройками, где никогда не было кладбища, то догадок о том кому принадлежат эти кости, и когда и по какому случаю зарыт здесь покойник, было множество. В конце концов наши деревенские археологи [72]порешили, что это кости какого то богатыря[12].
Одинадцатого мая 1885 года, при расчистке берега р. Ушача, в слое глины и ила, в моем присутствии, найдена очень большая железная шпора (по народному — острога), резко отличающаяся не только от ныне употребляемых, но и от тех кои носили ратные люди, лет сто тому назад и более. Найденная шпора имеет в длину 6⅜, между концами дужки 3 2/8, а ширина ободка (дужки) ⅝ английск. дюйм. На дужке имеется по концам два круглых, в 2/8, по сторонам шесть длинных, в ⅜ англ. дюйма отверстий, в кои вероятно вбивались гвозди для прикрепления шпор к подбору сапога; кроме того как видно по уцелевшей, с правой стороны, железной сережке, шпора пристегивалась еще и под подошвой сапога ремнем.
Принимая в соображение, что на другой стороне р. Ушача, делающей здесь крутой поворот, почти под прямым углом, находятся еще довольно заметные следы обширного земляного укрепления, обращенного фасом в поле по направлению к г. Полоцку, в настоящее время густо поросшего сосновым лесом, должно предполагать, что здесь в XV и XVI веках были кровавые стычки ливонцев и литвы, и что найденные древности суть остатки этих воителей.
Это не противоречит сказаниям истории и согласуется с общей судьбой нашей многострадальной Белоруссии, а также подтверждается хотя и не частыми находками: остатков перержавевшего оружия и старинных мелких серебряных монет.
Рис 45.
В 1873 году крестьяне деревни Родьзки, Холомерской волости, Городокского уезда, обработывая землю под посев льна, под слоем дерна, нашли две проволочных серебряных серги довольно простой работы. Серги хотя и похожи одна на другую, но не парные. Металл их очень мягок и по-видимому представляет сплав серебра с оловом. Настоящий рисунок представляет серги в натуральную их величину (Рис. 45).
В 1872 году в пределах Ловожской волости, Витебского уезда, при распашке ляды близ деревни Заборцев, возле озера Лосвидского (оно же Лука), под слоем дерна, на глубине около трех вершков от поверхности земли, найдено крестьянами несколько разной формы серебряных витых, обручей (гривен); каждый из них весил около полуфунта. Серебро этих вещей [73]было смешано с значительным количеством олова и малой долей меди, которая, по-видимому явилась здесь не как искусственная примесь, а как спутник дурно обработанного серебра. Большая часть этой находки сделалась добычей жидов.
Вот рисунок двух из найденных в Ловожской волости гривен. Форма их довольно красива, хотя работа не особенно отчетлива. (рис. 46).
Рис 46.
В том же году в Бешенковенской волости, Лепельского уезда, при деревне Хмельнике, в 40 саженях от р. Западной Двины, в земле, при копании картофеля, найден крестьянами глиняный горшок, с тремя большими, и горстью малых серебряных монет, а также серебряные кольцо и дутый шарик. Почти одновременно с сим кладом, в Ливенгофской волости, Динабургского уезда, в полуверсте от станции Риго-Динабургской железной дороги, в песчаном бугре, найдено крестьянами 167 мелких (величиной в 15 копеечник), круглых серебряных, в роде пуговиц украшений и между ними 3 серебряных монеты.
Кроме описанных нами остатков древнего оружия, воинских украшений, уборов, монет и т. п. в Витебской губернии, хотя очень редко, находились изваяния древних языческих божеств. Г. Киркор в статье своей о первобытных памятниках Белорусского полесья упоминает о трех находках этого рода, именно:
В 1684 году, в развалинах какого то древнего здания близ г. Витебска, найден был как, полагают, идол Перуна значительных размеров, стоящиий на подносе. Идол и поднос были сделаны из чистого [74]золота. К. С. Стецевич описавший этоть случай, говорить: „что от находки многие поживились и что даже Папе в Рим послана была часть золота“.
В пятидесятых годах, близ Полоцка, в им. Экимании, на груди костяка был найден неизвестный идол из шлифованого камня, изображающий человека восточного типа, в длинном одеянии, полулежачего, с чашей в левой руке, подносимой к устам, правая рука подогнута; волос нет и следа, лицо обрюзглое. Длина статуэтки 104 милиметра. Статуэтка эта была в свое время передана г. Киркором в Виленский музей древностей.
В 1874 г. в Невельском уезде, при посадке дерев был найден идол о двух головах, вышиной 9 дюймов. Фотографические снимки этой находки находятся в музее Ягеллонского университета, а к статье г. Киркора приложено изображение его с обоих сторон. К сожалению г. Киркор не сообщает из какого материала сделан этоть истуканчик, если из камня, как можно думать, судя по изображению, то какой породы. Судя также по изображению, истукан этот должен быть не двуглавый, а двуличный. Где он находится в настоящее время не известно, но в 1874 г. был у Городокского исправника — Бурмейстера.[13]
Как ни мало число вещей найденных на таких местах Витебской губернии, где не существует и не существовало, по крайней мере в памятные годы, никаких видимых остатков старинных насыпей, как вообще не редки подобные находки, но всё же существование их доказывает, что губерния эта не так бедна погребенными в недрах земли памятниками давно минувших веков и обитавших
когда-то на пространстве её народов, как это можно было думать до сего времени, по результатам местных исследований получивших гласность.
Впрочем к числу этих находок следует также отнести: а) тот металлический слиток, который, как мы заметили выше, найден в Городокском уезде, на поле, близ кургана Голубец и б) многочисленные находки различных Древних серебряных и медных монет, в числе коих нередко встречаются: арабские — куфические, греческие, римские, грузинские, германские, венгерские, голландские, русские великокняжеские и польские.
Монеты эти попадаются в таких разнообразных местностях, что вывести из этих находок какое либо заключение относительно преобладания, в той или иной местности, одного или другого рода монет положительно не всегда можно: иногда они попадаются одиночно, иногда же [75]в весьма больших массах, так называемыми кладами. Лет пятнадцать тому назад, совершенно случайно, при пахании земли, в III части г. Витебска, найдено было около четверика мелкой серебряной польской сигизмундовской монеты, называемой народом „луской“.
В 1866 году, апреля 9-го дня, в этом же городе и в той же части его, на левом берегу реки Западной Двины, насупротив Спасской церкви, при спуске на воду вновь построенной лайбы, почти на самом гребне довольно возвышенного и крутого берега, под пластом осунувшейся от движения лайбы, земли, на глубине четырех или пяти вершков, найден глиняный, круглой формы, горшок, вышиной, как рассказывали очевидцы, вершков пяти, наполненный старыми серебряными монетами; но к сожалению, по жадности и невежеству нашедших их рабочих, они почти все попали в руки жидов; и только девять из них достались нам. Монеты эти пяти величин, приблизительно соответствующих размерам нынешних рубля, полтинника, четвертака, гривенника, старого русского чекана, и пятикопеечника, но только несколько потолще и не совсем круглой формы. Почти все они польские XVI и XVII столетия, но между ними попадаются и голландские.
Из дел Витебского губернского статистического комитета, видно: что с 1873 года по 1886 год включительно, были получены официальные донесения о следующих находках монет (кладах).
В 1873 году, в Динабургском уезде, Колунской волости, близ имения Арендоль, крестьянами деревни Большие Стродишки найден оловяный горшочек, запаянный сверху с 257 древними серебряными монетами.
В 1875 году, Лепельского уезда, Усайской волости, деревни Заречья, крестьянами найдено 24 больших серебряных и около 12 фунтов мелких медных монет. В том же году крестьяне деревни Дубинок Михаловичской волости Полоцкого уезда, нашли в земле, на улице — 43 сереб. монеты; а крестьяне деревни Забумерье, Войханской волости, Городокского уезда, нашли в поле, в глиняном горшке около 13 фунтов старинной мелкой медной монеты.
В 1876 году, крестьяне деревни Котовщины, Каменской волости, Лепельского уезда, нашли, на поле, в двух верстах от почтовой дороги, идущей в г. Лепель из г. Витебска, 113 серебряных и медных монет.
В 1877 году крестьянские дети деревни Папортной, Козаковской волости, Велижского уезда, роясь в песке, нашли глиняный горшечек с 5 большими и 753 малыми серебряными монетами.
В том же году крестьянский мальчик села Запалы, Пылденской волости, Люцинского уезда, близ озера Солож, нашел 100 старинных монет, именно: 90 ор и солидов, 8 русских копеек и 2 иностранные.
В том же году, той же волости и деревни, на болотистом месте, в кочке, в свертке еловой коры, было вырыто свиньями 120 мелких серебряных монет; а в г. Витебске, на Вокзал-горе, при расчистке [76]места под здание классической гимназии найдено рабочими несколько хорошо сохранившихся армянских красной меди монет.
В 1878 году в огороде крестьянина деревни Замошья, Бельской волости, Лепельского уезда найдено 150 старинных серебряных монет.
В 1879 году крестьяне деревни Лукашенок, Усвятской волости Велижского уезда, при поднятии земли для озимого посева, вырыли 125 пражских грошей.
В 1880 году, крестьянин деревни Поплавок, Пышнянской волости, Лепельского уезда — Кубарь, усмотрев на принадлежащем ему лугу, на верху кротовины, серебряную монету, разрыл выброшенную кротом землю и в ней нашел еще
2 монеты.
В 1881 году, того же уезда, Бельской волости, в деревне Замошье, близ гумна крестьянина Семенова, свиньи вырыли 90 старинных серебряных монет.
В 1882 году, того же уезда, в местечке Бочейкове, при проведении канавы найдено 68 штук серебряных монет.
В 1883 году, в местечке Кохановичах, Дриссенского уезда, при снятии обвалившегося плетня на огороде церковного причта, найден рабочими кувшин, рассыпавшийся от прикосновения, в котором находилось старинных серебряных монет: 4 величиной в пятачек, 1398 в двугривенный и 357 штук в полтинник.
В том же году в Невельском уезде, в имении Бродах помещика Адамовича, при распашке земли, найдено более 200 мелких серебряных монет XIV века, а в Витебскомь уезде, близ заштатного города Суража, при обработке поля,
вырыто сохою 486 серебряных монет, из коих две величиной в рубль, пять в полтинник, а остальные в двугривенный, овальной формы, времен царей Михаила Феодоровича и Алексея Михаиловича.
В 1885 году, на крестьянском огороде деревни Бородавки, Смолянецкой волости, Лепельского уезда, при вспашке земли найдено 1680 старинных малого размера серебряных монет и 60 большего.
В том же году, крестьянскими детьми, близ деревни Типилоки, Замошанской волости, Полоцкого уезда найдено 148 старинных серебряных монет; а в огороде деревни Бикольниц, Черствятской волости, Полоцкого уезда, около 1000 таких же монет; наконец, в прошлом 1886 году, на крестьянском огороде деревни Батукаловой, Каменецкой волости, Лепельского уезда, близ дома, на глубине шести вершков найден глиняный горшок с 10 малыми и 10 большими серебряными монетами 1617 года.
Оканчивая эту главу мы должны упомянуть о весьма замечательной и совершенно случайной находке старинных монет и древних серебряных украшений, вырытых, лет двадцать тому назад, в пределах Могилевской губернии, Оршанского уезда, в имении Суходреве, принадлежавшем в то время д. с. с. Матюнину, верстах в 20 от г. Витебска, на поле, недалеко от речки Суходревки.
Находка эта заключалась из значительного количества древних [77]серебряных восточных монет, нескольких, разных форм серебряных шейных обручей и перстней с камнями и резьбой.
Рис 46.
К крайнему сожалению мы очень поздно узнали от помещика Г. П. Матюнина об этой находке и лишь при большом усилии успели приобресть, уже из третьих рук, два шейных обруча, рисунок коих в половину натуральной величины здесь прилагается (рис. 47).
↑Мнение графа А. С. Уварова сообщено мне секретарем общества К. К. Герцем, 14 ноября 1865 года, за № 291. Оно потом напечатано в одной из книг древностей, издаваемых обществом. А. С.
↑Северные древности Королевского музея в Копенгагене. А. С.
↑Прим. Посетив в мае 1888 года М. Ф. Кусцинского, в имении его Завидичах, и осмотрев собрание его редкостей, мы окончательно убедились что вещь названная им булавой, не более как костельное украшение весьма недавнего происхождения.
↑„Старина малороссийская, запорожская и донская“. С.-Петербург 1848 г.
↑Первое известие об этом напечатано мною в Витебских Губ. Вед. 1885 г. № 42.
↑Народ верит, что в этих местах жили когда-то богатыри, огромного роста и страшной силы люди, воевавшие каменными молотами. Ясное указание на существование „каменного века“ у здешних аборигенов.
↑Рукопись наша была уже окончена когда по счастливой случайнюсти, нам удалось, в мае 1888 г. увидеть в собрании М. Ф. Кусцинского — этот прославленный идол. Каково же было наше удивление, когда прославленный г-м Киркором идол оказался не более не менее, как гипсовой покрытой желтым лакомь уродливой куклой, весьма недавнего происхождения. — Очень жаль если ученое собрание Ягеллонского университета, на основании фотографии этой куклы, вздумает делать какие либо выводы о языческих верованиях Белоруссов. А. С.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
