— Эдакое несчастье, Гаукинсъ!
И утренняя газета выпала изъ рукъ полковника.
— Въ чемъ дѣло?
— Онъ погибъ! Свѣтлая личность, юный, даровитый, благороднѣйшій изъ своего знаменитаго рода. Погибъ среди пламени, въ сіяніи лучезарнаго ореола!
— Да кто погибъ-то?
— Мой дорогой, безцѣнный молодой родственникъ — Киркудбрайтъ-Ллановеръ, Марджорибэнксъ Селлерсъ, виконтъ Берклей, сынъ и наслѣдникъ узурпатора Росмора.
— Не можетъ быть!
— Вѣрно, говорю вамъ — вѣрно!
— Когда же это случилось?
— Вчерашней ночью.
— Гдѣ?
— Здѣсь у насъ, въ Вашингтонѣ, куда онъ прибылъ вечеромъ изъ Англіи, какъ сообщаетъ газета.
— Что вы говорите!
— Гостинница сгорѣла до тла.
— Какая гостинница?
— Нью-Гэдсби.
— Вотъ тебѣ разъ! Значить, мы лишились ихъ обоихъ?
— Кого это «обоихъ»?
— А Питъ? Однорукій Питъ?
— Ахъ, Господи! Про него-то я совсѣмъ забылъ. Да навѣрно онъ остался живъ. Я не думаю.
— Вы не думаете! Ну, конечно! Вѣдь намъ безъ него хоть въ петлю, — чистый зарѣзъ! Пропади пропадомъ цѣлый милліонъ виконтовъ — богъ съ ними! — только бы уцѣлѣлъ однорукій Пить — наша единственная опора и спасеніе.
Они стали внимательно просматривать газету и ахнули, когда прочли, что, во время переполоха, въ корридорѣ отеля видѣли бѣгущаго однорукаго человѣка въ нижнемъ бѣльѣ. Совсѣмъ потерявъ голову съ перепугу, онъ не хотѣлъ слушать никакихъ увѣщаній и бросился внизъ по внутренней лѣстницѣ, которая должна была привести его къ неминуемой гибели. На спасеніе этого несчастнаго не было никакой надежды.
— Бѣдняга! — вздохнулъ Гаукинсъ, — не зналъ онъ, сердечный, что у него подъ бокомъ друзья! Не надо намъ было уходить оттуда; мы, пожалуй, спасли бы его.
Графъ поднялъ глаза и сказалъ спокойнымъ тономъ:
— Въ томъ, что онъ умеръ, нѣтъ ровно никакой бѣды. Раньше однорукій Питъ могъ ускользнуть отъ насъ, а теперь онъ въ нашей власти. Попался!
— Попался? Какимъ это образомъ?
— Очень просто. Я возьму и матеріализую его.
— Росморъ, умоляю васъ… не шутите надо мною такъ жестоко! Неужели это возможно? И вы съумѣете?
— Съумѣю. Это также вѣрно, какъ то, что вы тутъ сидите. Непремѣнно надо его матеріализовать.
— Дайте скорѣй вашу руку! Позвольте мнѣ пожать ее. Я погибалъ, но вы воскресили меня. Приступите же къ дѣлу, не теряя ни минуты!
— Ну, нѣтъ, съ этимъ придется подождать. Къ тому же, намъ вовсе не зачѣмъ торопиться — при данныхъ обстоятельствахъ. Прежде всего я долженъ подумать объ исполненіи кое-какихъ, весьма серьезныхъ обязанностей. Тотъ несчастный молодой аристократъ…
— Ахъ, да! Простите, ради Бога, мою эгоистическую забывчивость. Вѣдь васъ постигло новое семейное горе. Конечно, первымъ дѣломъ вы должны матеріализовать своего родственника; это вполнѣ понятно.
— Хм… я… собственно не имѣлъ этого въ виду, но, впрочемъ… какъ же такъ?.. Дѣйствительно, вѣдь и его слѣдуетъ матеріализовать. О, Гаукинсъ, себялюбіе самая низкая черта человѣческаго характера. Мнѣ только что пришло въ голову, что наслѣдникъ узурпатора отлично сдѣлалъ, убравшись на тотъ свѣтъ. Но ты простишь мнѣ эту минутную слабость и позабудешь о ней. Не вспоминай никогда, что Мельберри Селлерсъ позволилъ себѣ однажды унизиться до такой мысли. Я матеріализую его; клянусь честью, это дѣло рѣшенное, хотя бы въ Берклеѣ сидѣла дѣлая тысяча наслѣдниковъ и всѣ они, опираясь на свои права, протягивали бы отсюда руки за несправедливо присвоенными владѣніями Росморовъ, заграждая дорогу настоящему графу.
— Вотъ теперь заговорилъ истинный Мельберри Селлерсъ, а тотъ — другой — былъ не вы, старый дружище.
— Гаукинсъ, мой мальчикъ, вѣдь я совсѣмъ позабылъ сказать тебѣ одну вещь. Сейчасъ только вспомнилъ. Намъ слѣдуетъ соблюдать крайнюю осторожность въ одномъ дѣлѣ.
— Въ какомъ?
— Да насчетъ матеріализаціи. О ней не долженъ подозрѣвать никто — понимаешь? — ни единая душа. Не говоря уже о моей женѣ и дочери — женщинахъ нервныхъ, впечатлительныхъ, но даже наши негры убѣгутъ изъ дому, если пронюхаютъ что-нибудь.
— Это вѣрно. Хорошо, что вы мнѣ сказали. Я иногда бываю невоздерженъ на языкъ, если меня не предупредить заранѣе.
Тутъ Селлерсъ подошелъ къ стѣнѣ, нажалъ пуговку электрическаго звонка и сталъ нетерпѣливо посматривать на дверь. Никто не являлся и онъ повторилъ свою попытку, ожидая результата. Слѣдя за его эволюціями, Гаукинсъ принялся превозносить своего друга, отзываясь о немъ, какъ о самомъ передовомъ человѣкѣ, который немедленно примѣняетъ у себя всѣ новѣйшія изобрѣтенія науки и неутомимо идетъ въ ногу съ современной цивилизаціей, не отставая ни на шагъ во всемъ, касающемся улучшенія матеріальнаго быта. Наконецъ, полковникъ оставилъ въ покоѣ пуговку (на самомъ дѣлѣ не имѣвшую электрическаго провода) и позвонилъ въ большой обѣденный колоколъ, стоявшій на столѣ, замѣтивъ небрежнымъ тономъ, что теперь, къ своему удовольствію, онъ убѣдился въ полной непригодности вновь изобрѣтенной сухой баттареи.
— Звонокъ Грэгама никуда не годится, но я былъ обязанъ испробовать его. Ужь одинъ тотъ фактъ, что я произвелъ надъ нимъ пробу, долженъ былъ вызвать довѣріе публики и дать толчекъ изобрѣтенію. Я говорилъ изобрѣтателю, что въ теоріи сухая баттарея превосходна, но на практикѣ — извините! И вотъ результатъ передъ тобою. Правъ-ли я? Что скажешь ты на это, Вашингтонъ Гаукинсъ? Ты видѣлъ, какъ я два раза нажималъ пуговку. И что же вышло? Резонно-ли я говорилъ, или нѣтъ?
— Вамъ и безъ того извѣстно мое мнѣніе о васъ, полковникъ Селлерсъ. По моему, вы понимаете толкъ рѣшительно во всемъ. Если бы тотъ человѣкъ зналъ васъ также хорошо, какъ я, то принялъ бы къ свѣдѣнію ваши слова и бросилъ бы къ чорту свою сухую баттарею.
— Изволили звонить, ма’съ [1] Селлерсъ?
— Нѣтъ, ма’съ Селлерсъ не звонилъ.
— Такъ значитъ это вы, ма‘съ Вашингтонъ? Я слышалъ звонокъ, сэ.
— Нѣтъ, и мистеръ Вашингтонъ не звонилъ.
— Ахъ, ты, Господи! Кто же тогда звонилъ?
— Лордъ Росморъ.
Старый негръ всплеснулъ руками и воскликнулъ:
— Экій я дуракъ! Опять позабылъ это имя. Эй, Джинни, иди-ка сюда. Ну, поскорѣе, голубушка!
Явилась Джинни.
— Сдѣлай то, что прикажетъ тебѣ лордъ, а я пойду внизъ и стану заучивать эту фамилію.
— Какъ же, дожидайся! Ты, кажетея, спятилъ съ ума. Зачѣмъ я стану исполнять приказаніе, когда позвали тебя?
— Да не все-ли это равно? Когда звонитъ звонокъ, надо же кому-нибудь прійти, а старый господинъ сказалъ мнѣ…
— Ступайте вонъ и бранитесь лучше на кухнѣ!
Голоса спорящихъ стали едва слышны издали, и тогда графъ прибавилъ:
— Чистая бѣда съ старыми слугами, которые были прежде вашими невольниками и всегда стояли на положеніи друзей.
— И членовъ семьи.
— Вотъ именно членовъ семьи. А подчасъ они даже разыгрываютъ роль хозяевъ дома. Напримѣръ, хоть бы эти двое. Они отличные люди, почитаютъ и любятъ своихъ господъ, преданы, честны, но — чортъ ихъ побери! — дѣлаютъ, что хотятъ, вмѣшиваются въ разговоры, лѣзутъ, надоѣдаютъ, просто убилъ бы ихъ въ другой разъ со злости.
Послѣднія слова безсознательно сорвались у Селлерса съ языка и, разумѣется, не имѣли серьезнаго значенія, однако, они подали ему блестящую идею; впрочемъ, такъ случалось съ нимъ на каждомъ шагу.
— Вѣдь я хотѣлъ собственно послать за своимъ семействомъ, чтобы сообщить печальную новость, — спохватился хозяинъ.
— Ну, для этого не стоитъ опять связываться съ прислугой. Я самъ схожу за вашими дамами.
Когда онъ ушелъ, графъ принялся обдумывать осѣнившую его богатую идею.
— Да, — сказалъ онъ про себя, — когда мой способъ метеріализаціи окажется несомнѣннымъ, то я заставлю Гаукинса убить Даніэля съ Джинни и послѣ того они сдѣлаются послушнѣе. Несомнѣнно, что матеріализованнаго негра легко загипнотизировать до такой степени, чтобъ онъ пересталъ болтать всякій вздоръ. Это состояніе можно продлить сколько угодно и измѣнять по произволу — иногда слуга будетъ совсѣмъ молчаливымъ, иногда болѣе разговорчивымъ, болѣе дѣятельнымъ, подвижнымъ, смотря по надобности. Это — идея первый сортъ. Надо постараться примѣнить ее къ дѣлу посредствомъ винта или чего-нибудь другого.
Тутъ вошли обѣ леди съ Гаукинсомъ, а за ними незваные негры. Хитрыя бестіи принялись сметать пыль и чиститъ мебель щетками, пронюхавъ, что у господъ затѣвается что-то интересное.
Селлерсъ приступилъ къ сообщенію важной новости съ необыкновеннымъ достоинствомъ и торжественностью, деликатно предупредивъ сначала дамъ, что ихъ ожидаетъ новый ударъ судьбы въ то время, когда онѣ еще не успѣли опомниться отъ недавней тяжкой потери. Потомъ онъ взялъ газету и дрожащими губами, со слезами въ голосѣ прочелъ описаніе геройской смерти виконта.
Это извѣстіе вызвало взрывъ неподдѣльной горести и участія со стороны всѣхъ слушателей. Старшая леди заплакала, представляя себѣ, съ какою гордостью узнала бы мать этого великодушнаго юноши о подвигѣ сына, будь она въ живыхъ, и какъ велико было бы ея отчаяніе. Негры также взвыли, выражая свое одобреніе и жалость съ краснорѣчивой искренностью и простотою, свойственными ихъ расѣ. Гвендоленъ была тронута: трагическое происшествіе сильно подѣйствовало на ея мечтательную натуру. Она восхищалась душевнымъ благородствомъ виконта, которое, въ связи съ его знатностью, дѣлало Берклея въ ея глазахъ идеальнымъ героемъ. Еслибъ ей удалось встрѣтить такого человѣка, то она пошла бы ради него на всѣ жертвы и не пощадила бы даже собственной жизни. Какъ жаль, что они не имѣли случая видѣться между собою! Самой короткой встрѣчи, недолгаго разговора съ такою возвышенной личностью было бы достаточно, чтобъ облагородить характеръ Гвендоленъ, сдѣлать ее навсегда недоступной для низкихъ искушеній — дурныхъ мыслей и предосудительныхъ поступковъ.
— А найдено-ли тѣло, Росморъ? — спросила жена.
— Какъ же. То есть, собственно, нашли много тѣлъ. Его трупъ долженъ быть въ числѣ прочихъ, но они всѣ неузнаваемы.
— Что же ты намѣренъ дѣлать?
— Я отправлюсь на мѣсто пожара, признаю трупъ Берклея и отошлю его къ убитому горемъ отцу.
— Но, папа, вѣдь вы никогда не видали этого молодого человѣка?
— Нѣтъ, Гвендоленъ, а что?
— Какъ же вы его признаете?
— Я?.. Н-да… тамъ сказано, что всѣ мертвыя тѣла неузнаваемы. Ну, я пошлю отцу одно изъ нихъ — какой ужь тутъ выборъ.
Гвендоленъ знала по опыту, что если отецъ заберетъ что-нибудь въ голову, то всякая попытка разубѣдить его будетъ напрасна. Кромѣ того, онъ не упуститъ случая появиться на мѣстѣ печальнаго происшествія въ интересной и оффиціальной роли близкаго родственника погибшаго виконта. Поэтому дочь не сказала ни слова, пока Селлерсъ не потребовалъ корзинку.
— Корзинку, папа? Для чего она вамъ?
— А, можетъ быть, я найду одинъ пепелъ.
Примѣчанія
- ↑ Такъ негры произносятъ слово: «мистеръ».