Придя къ себѣ въ комнату, лордъ Берклей прежде всего вздумалъ занести въ свой дневникъ послѣднія «путевыя впечатлѣнія» — что представляетъ для каждаго англичанина-туриста нѣчто въ родѣ священной обязанности. Приготовляясь къ этому занятію, онъ распаковалъ чемоданъ. Хотя на столѣ нашлись всѣ письменныя принадлежности, но тамъ у чернильницы лежали одни стальныя перья. Извѣстно, что англійская нація снабжаетъ ими девятнадцать двадцатыхъ населенія всего земного шара, но истый англичанинъ непремѣнно предпочтетъ для собственнаго употребленія до-историческое гусиное перо. Такъ поступалъ и наслѣдникъ Росморовъ. Отыскавъ у себя въ чемоданѣ отличное гусиное перо, какого ему уже давно не попадалось, онъ принялся строчить свои замѣтки и, прилежно проработавъ надъ ними нѣкоторое время, заключилъ періодъ слѣдующими строчками:
«Въ одномъ я сдѣлалъ непростительную ошибку. Прежде отплытія изъ Англіи мнѣ слѣдовало сложить съ себя свой титулъ и перемѣнить фамилію».
Полюбовавшись немного своимъ перомъ, дѣйствовавшимъ скорѣе, какъ мазилка, онъ продолжалъ:
«Всѣ мои попытки слиться съ простымъ народомъ и стать въ его ряды останутся безплодными до тѣхъ поръ, пока я не стушуюсь на время, чтобы появиться потомъ подъ другимъ, вымышленнымъ именемъ. Меня непріятно поражаетъ въ американцахъ ихъ стремленіе знакомиться съ англійскою знатью и заискивать въ ней. Хотя въ нихъ еще нѣть свойственнаго англичанамъ раболѣпія передъ аристократіей, однако, оно угрожаетъ скоро къ нимъ привиться. Мое громкое имя самымъ непостижимымъ образомъ опережаетъ меня. Такъ, между прочимъ, я записалъ свою фамилію, безъ прибавленія титула, въ спискѣ пріѣзжихъ въ здѣшней гостинницѣ, мечтая сойти за неизвѣстнаго путешественника простого происхожденія, но конторщикъ тотчасъ крикнулъ: «Проводите милорда въ комнату на лицевой сторонѣ, въ четвертомъ этажѣ, нумеръ восемьдесятъ второй!» И прежде чѣмъ я успѣлъ добраться до подъемной машины, ко мнѣ подскочилъ уже газетный репортеръ, желавшій «интервьюировать» меня, какъ это здѣсь зовется. Нужно положить конецъ такому абсурду. Завтра же отправлюсь пораньше на поиски нашего американскаго претендента, исполню свой долгъ по отношенію къ нему, потомъ перемѣню квартиру и скроюсь отъ назойливаго любопытства подъ вымышленнымъ именемъ».
Берклей оставилъ дневникъ на столѣ, на случай, если бы ему вздумалось занести туда еще какія-нибудь «впечатлѣнія» даже ночью, легъ въ постель и крѣпко заснулъ. Прошелъ часъ или два; вдругъ онъ смутно почувствовалъ сквозь сонъ, что происходитъ что-то неладное. Минуту спустя, виконтъ опять очнулся подъ оглушительный стукъ и грохотъ, хлопанье дверьми, крики и топотъ, раздавшіеся по всему отелю. Испуганный ночной тревогой, онъ вскорѣ различилъ въ этомъ адскомъ гвалтѣ стукотню отворяемыхъ оконъ, звонъ разбитаго стекла, шлепанье босыхъ ногъ по корридору, наконецъ, заглушаемые стоны, вопли отчаянія, мольбы и хриплую, отрывистую команду съ улицы. Все кругомъ трещало, обрушивалось и побѣдоносное пламя съ свистомъ вырывалось наружу.
Раздался торопливый стукъ въ дверь:
— Спасайтесь! Горимъ!
Удары смолкли; голосъ замеръ въ отдаленіи. Лордъ Берклей вскочилъ съ кровати и въ темнотѣ, среди удушливаго дыма, бросился наудачу отыскивать вѣшалку съ платьемъ; къ несчастью, онъ споткнулся на стулъ, упалъ и заблудился впотьмахъ. Въ отчаяніи онъ сталъ шарить вокругъ себя по полу, ползалъ на рукахъ и вдругъ больно ударился головою объ столъ. Это было его спасеніемъ. Столъ стоялъ какъ разъ у двери. Схвативъ съ него самый драгоцѣнный для себя предметъ — свой дневникъ, виконтъ опрометью выбѣжалъ изъ комнаты. Потомъ онъ пустился, что есть духу, по безлюдному корридору къ тому мѣсту, гдѣ красный фонарь обозначалъ выходъ на случай пожара. Дверь комнаты у фонаря оказалась отворенной; здѣсь пылалъ газовый рожокъ, пущенный во всю, а на стулѣ лежало свертнутое мужское платье. Берклей подскочилъ къ окну, но не могъ отворить его, а высадилъ попавшимся подъ руку стуломъ. Выбравшись на верхнюю площадку спасательной лѣстницы, молодой человѣкъ взглянулъ внизъ. Тамъ, у подножія зданія, галдѣла и суетилась толпа народа. Въ морѣ мужскихъ головъ мелькали кое-гдѣ женскія и дѣтскія. Яркое пламя обливало эту подвижную картину колеблющимся багровымъ свѣтомъ. Неужели онъ спустится туда въ неприличномъ ночномъ костюмѣ, точно выходецъ съ того свѣта? Нѣтъ, эта часть отеля еще не охвачена пламенемъ; горитъ только дальній край фасада. Онъ успѣетъ надѣть на себя чужое платье, оставленное здѣсь. Сказано — сдѣлано. Платье пришлось ему по росту, но было широковато и отличалось немного вульгарной пестротой. Шляпа также удивила его своимъ фасономъ. Одна половина сюртука надѣлась отлично, но въ другую онъ никакъ не могъ влѣзть: одинъ рукавъ былъ откинутъ и пришпиленъ къ плечу. Молодой лордъ не сталъ возиться второпяхъ; накинувъ одежду на плечо, онъ благополучно спустился съ лѣстницы и полицейскіе немедленно вывели его на безопасное мѣсто, за веревку, которою было оцѣплено горящее зданіе, чтобы не подпускать къ нему близко толпу. Шляпа страннаго фасона и сюртукъ съ болтавшимся рукавомъ сдѣлали виконта предметомъ любопытства уличныхъ зѣвакъ, хотя народъ даже слишкомъ почтительно разступался передъ нимъ, давая дорогу. По этому поводу онъ въ пылу досады составилъ уже въ головѣ новую замѣтку, собираясь первымъ долгомъ внести ее по утру въ свой дневникъ: «Все напрасно. Американцы узнаютъ лорда, не смотря ни на какое переодѣванье, и станутъ выказывать передъ нимъ благоговѣніе, граничащее съ трепетомъ».
Выбравшись на просторъ, Берклей надѣлъ сюртукъ въ оба рукава и пошелъ отыскивать себѣ скромное, покойное помѣщеніе. Это ему скоро удалось. Устроившись кое-какъ на новомъ мѣстѣ, онъ легъ въ постель и скоро заснулъ. По утру виконтъ осмотрѣлъ свое платье; оно хотя и не пришлось ему по вкусу, но было новое и опрятное. Въ карманахъ оказались цѣнности на довольно значительную сумму. Пять билетовъ по сто долларовъ. Около пятидесяти долларовъ мелкими ассигнаціями и серебромъ. Сверхъ того, тамъ нашлись и другія вещи: картузъ табаку, молитвенникъ, который не отрывался, потому что служилъ футляромъ для флакона виски, — и записная книжечка безъ имени владѣльца. Въ ней были разбросаны отрывочныя безграмотныя замѣтки, написанныя нетвердымъ почеркомъ, записи жалованья, суммы выигрышей и проигрышей на пари, счеты по содержанію и покупкѣ лошадей. Попадавшіяся здѣсь имена поражали своей странностью: «Шестипалый Джэкъ», «Молодой человѣкъ, боящійся собственной тѣни» и т. п. Ни писемъ, ни документовъ.
Виконтъ задумался, какъ ему быть. Его книжка чековъ сгорѣла. Въ такомъ случаѣ онъ заимообразно воспользуется мелкими ассигнаціями и серебромъ, найденными въ карманахъ платья, часть этихъ денегъ употребитъ на газетныя объявленія, чтобы отыскать неизвѣстнаго владѣльца, а на остальное будетъ жить, пріискивая себѣ работу. Первымъ долгомъ Берклей послалъ за утренней газетой, желая прочитать описаніе пожара. И что же? На первой страницѣ ему бросилось въ глаза напечатанное жирнымъ шрифтомъ извѣстіе о своей собственной смерти! Репортеръ не поскупился на подробности. Въ статьѣ было обстоятельно изложено, какъ виконтъ Берклей, съ природнымъ героизмомъ знатнаго дворянина, спасалъ изъ огня женщинъ и дѣтей, пока его собственное спасеніе стало невозможнымъ. «Тутъ, въ виду цѣлой массы народа, проливавшей слезы, онъ скрестилъ руки, спокойно ожидая приближенія неумолимаго врага, и, стоя такимъ образомъ посреди бушующаго огненнаго моря и клубовъ дыма, благородный юный наслѣдникъ знаменитаго графскаго рода Росморовъ былъ охваченъ вихремъ пламени и въ этомъ пылающемъ ореолѣ навсегда сокрылся отъ человѣческихъ взоровъ».
Все это было до того благородно, великодушно и прекрасно, что виконтъ невольно умилился до слезъ надъ своимъ собственнымъ рыцарскимъ самоотверженіемъ. Наконецъ, онъ сказалъ себѣ: Теперь я знаю, что дѣлать. Милордъ Берклей умеръ. Пусть будетъ такъ. Онъ умеръ съ честью и это послужитъ утѣшеніемъ отцу. Послѣ этого, мнѣ не нужно обращаться къ американскому претенденту. Обстоятельства сложились какъ нельзя лучше. Остается только принять другое имя, чтобы вступить на новый путъ. Въ первый разъ я могу вздохнуть вполнѣ свободно. И какъ легко мнѣ дѣлается, какая свѣжесть и энергія вливаются въ грудь! Наконецъ-то я сдѣлался человѣкомъ, сталъ на равную ногу со всѣми. Только своими личными заслугами, какъ подобаетъ мужчинѣ, хочу я добиться житейскаго успѣха или погибнуть, если окажусь неспособнымъ къ борьбѣ. Сегодня счастливѣйшій день въ моей жизни, самый безоблачный и радостный!