Немного времени спустя прахъ близнецовъ прибылъ по назначенію и былъ доставленъ знаменитому родственнику. Не пытаемся даже описывать страшное бѣшенство стараго лорда. Однако, давъ перекипѣть своему гнѣву, онъ мало по малу успокоился и пришелъ къ тому заключенію, что умершіе братья Латерсы имѣли кое-какія моральныя, если не легальныя, права на наслѣдство, что они приходились ему единокровными и потому было бы неблаговидно отнестись къ нимъ, какъ къ первымъ встрѣчнымъ. Такимъ образомъ графъ распорядился похоронить близнецовъ вмѣстѣ съ ихъ знатнымъ родствомъ въ церкви Кольмондлейскаго замка, съ подобающей честью и пышностью. Онъ даже придалъ особую торжественность церемоніи, явившись въ ней главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, но выставлять траурныхъ гербовъ на своей резиденціи не счелъ нужнымъ.
Тѣмъ временемъ наши друзья въ Вашингтонѣ коротали скучные дни; поджидая Пита и осыпая его упреками за преступную мѣшкотность. Что же касается Салли Селлерсъ — которая была настолько же практичной и демократкой, насколько леди Гвендоленъ была романичной и аристократкой, — то она не сидѣла, сложа руки, и извлекала какъ можно больше пользы изъ своей двойственной личности. Цѣлый день въ уединеніи рабочей комнаты Салли Селлерсъ добывала для семьи насущный хлѣбъ, а цѣлый вечеръ леди Гвендоленъ Селлерсъ поддерживала достоинство графовъ Росморовъ. Днемъ она была американка, энергичная, гордившаяся дѣломъ своихъ рукъ и его практическою пользой, а по вечерамъ для нея наставалъ праздникъ, когда она витала въ волшебной фантастической странѣ, населенной титулованными и коронованными призраками, созданными ея воображеніемъ. При дневномъ свѣтѣ ихъ жилище было въ ея глазахъ убогой ветхой развалиной и ничѣмъ больше, но подъ таинственнымъ покровомъ ночи оно обращалось въ Росморъ-Таоэрсъ. Въ пансіонѣ она незамѣтно выучилась шитью. Подруги находили, что Салли удивительно удачно придумываетъ свои костюмы. Ободренная заслуженной похвалой, дѣвушка не знала послѣ того ни минуты праздности, да и не тяготилась этимъ, потому что развитіе своихъ талантовъ доставляетъ величайшее удовольствіе въ жизни, а Салли Селлерсъ положительно обладала даромъ составлять превосходные костюмы. Не прошло и трехъ дней съ ея пріѣзда домой, какъ она уже добыла себѣ кое-какую работу, а прежде чѣмъ наступилъ срокъ, назначенный Питомъ, и близнецы нашли себѣ вѣчное упокоеніе въ нѣдрахъ англійской земли, молодая дѣвушка была почти завалена работой, такъ что ея родителямъ не приходилось болѣе жертвовать фамильными хромолитографіями на покрытіе долговъ.
— Молодецъ у меня дочь, — говорилъ Росморъ майору, — вся въ отца. Ловко работаетъ головой и руками, и не стыдится этого. За что ни возьмется, ни въ чемъ не знаетъ неудачи. Совсѣмъ американка, по усвоенному національному духу, и въ то же время вполнѣ англійская аристократка, по унаслѣдованному кровному благородству. Ни дать, ни взять, я самъ: Мельберри Селлерсъ въ сферѣ финансовъ и изобрѣтательности. А послѣ дѣловыхъ часовъ, кого ты находишь во мнѣ? Платье то же, но кто въ немъ? Росморъ, пэръ Англіи!
Оба пріятеля ежедневно навѣдывались въ главный почтамтъ. Наконецъ, ихъ терпѣніе было вознаграждено. Къ вечеру двадцатаго мая они получили письмо съ городскимъ штемпелемъ. На немъ не было выставлено числа и оно гласило слѣдующее:
«Боченокъ съ золою у фонарной будки въ аллеѣ Чернаго Коня. Если вы играете въ чистую, то ступайте и сядьте на него завтра по утру, 21-го, въ десять часовъ 22 минуты, не раньше, не позже, и ждите, пока я приду».
Друзья призадумались надъ письмомъ. Наконецъ, графъ замѣтилъ:
— Понимаешь ты, онъ труситъ, подозрѣвая, что за нами кроется шерифъ съ понятыми.
— Изъ чего же это вы заключаете, м’лордъ?
— Изъ того, что на указанномъ мѣстѣ нельзя расположиться для дружеской бесѣды. Ничего нѣтъ радушнаго въ такомъ приглашеніи. Ему, очевидно, хочется, не подвергая себя опасности и не обнаруживая любопытства, узнать, кто будетъ жариться подъ лучами солнца на боченкѣ съ золою. А это очень легко устроить. Остановившись на углу улицы, онъ окинетъ взглядомъ аллею и увидить, что нужно.
— Да, его хитрость ясна. Конечно, это человѣкъ съ нечистой совѣстью, потому что не хочетъ дѣйствовать открыто. Вѣрно онъ принимаетъ насъ за какихъ-нибудь негодяевъ. То-ли дѣло, еслибъ онъ поступилъ, какъ слѣдуетъ порядочному малому, и далъ знать, въ какой гостинницѣ…
— Стой, Вашингтонъ! Ты какъ разъ угодилъ въ точку. Онъ уже сообщилъ намъ это.
— Какимъ образомъ?
— А вотъ какимъ, хотя, разумѣется, это вышло съ его стороны нечаянно. Маленькая уединенная аллея Чернаго Коня примыкаетъ съ одной стороны къ Нью-Гэдсби. Въ этой гостинницѣ онъ и остановился.
— Что заставляетъ васъ вывести подобное заключеніе?
— Да ужь я отлично знаю. Онъ взялъ комнату противъ самой фонарной будки и завтра преспокойно сядетъ у окна съ спущенными занавѣсками въ десять часовъ 22 минуты, а когда увидитъ насъ сидящими на боченкѣ съ золою, то скажетъ себѣ: «одного изъ этихъ людей я видѣлъ на поѣздѣ», схватигь въ полминуты свой сакъ-вояжъ и удеретъ на край свѣта.
Гаукинсу сдѣлалось даже дурно при такомъ разочарованіи.
— Все пропало, полковникъ; онъ непремѣнно удеретъ, какъ пить дастъ.
— Нѣтъ, ошибаешься, онъ останется.
— Останется? Почему?
— Потому что не ты будешь сидѣть на боченкѣ съ золою, а я.
Ты же подоспѣешь съ полицейскимъ коммисаромъ и понятыми въ полной формѣ — т. е. это одинъ офицеръ будетъ, конечно, въ полной формѣ — и вы нагрянете на него, какъ только онъ подойдетъ и заговоритъ со мною.
— Ахъ, что за голова у васъ; полковникъ Селлерсъ! Вѣдь мнѣ никогда въ жизни не придумать бы этого.
— Да не только тебѣ, а даже ни единому изъ графовъ Росморъ, сколько ихъ ни было въ нашей родословной, начиная отъ Вильгельма-Завоевателя и кончая Мельберри въ качествѣ графа. Но теперь дѣловые часы и графъ во мнѣ молчитъ. Пойдемъ, я покажу тебѣ самую комнату Пита.
Они очутились по близости Нью-Гэдсби около девяти часовъ вечера и прошли по аллеѣ до фонарной будки.
— Вотъ оно, — съ торжествующимъ видомъ произнесъ полковникъ, проводя рукой по воздуху и указывая на цѣлый фасадъ гостинницы, — Вотъ оно гдѣ! Что, не говорилъ я тебѣ?
— Посудите, полковникъ, да вѣдь тутъ шесть этажей. Которое же изъ этихъ оконъ…
— Всѣ окна, всѣ. Пускай выбираетъ любое. Это для меня безразлично, разъ я открылъ его притонъ. Ступай, стань на углу и жди, а я обойду гостинницу.
Полковникъ походилъ туда и сюда среди сновавшаго люда, и, наконецъ, выбралъ себѣ наблюдательный постъ по близости элеватора. Цѣлый часъ публика массами поднималась вверхъ и спускалась внизъ, но у всѣхъ этихъ людей руки и ноги оказывались въ цѣлости. Наконецъ, Росморъ увидалъ одну подозрительную фигуру, увидалъ, правда, сзади, потому что не успѣлъ заглянуть ей въ лицо. Но и бѣглаго взгляда было для него достаточно. Передъ нимъ мелькнула пастушья шляпа, завернутый въ плэдъ ручной сакъ-вояжъ и пустой рукавъ пальто, пришпиленный къ плечу. Въ ту же минуту элеваторъ поднялся и скрылъ незнакомца отъ глазъ. Селлерсъ, сіяя восторгомъ, побѣжалъ къ своему сообщнику.
— Ну, мошенникъ теперь въ нашихъ рукахъ, майоръ! — крикнулъ онъ. — Я отлично видѣлъ его и узнаю, гдѣ угодно и когда угодно, если этотъ человѣкъ повернется ко мнѣ спиной. Вотъ мы и готовы! Остается заручиться содѣйствіемъ полиціи.
Добившись желаемаго — не безъ проволочекъ и хлопотъ, неизбѣжныхъ въ подобномъ случаѣ — пріятели вернулись въ половинѣ двѣнадцатаго домой въ самомъ счастливомъ настроеніи и легли спать, мечтая о завтрашнемъ многообѣщающемъ днѣ. Посреди груза на элеваторѣ, гдѣ находился человѣкъ, залодозрѣнный полковникомъ въ тожественности съ однорукимъ Питомъ, стоялъ, между прочимъ, молодой родственникъ Мельберри Селлерса, но Мельберри его не видѣлъ и не догадывался, что такъ близко отъ него былъ виконтъ Берклей.