С окончанием работ над минными заграждениями деятельность нашей дунайской флотилии на некоторое время затихла. Но не могли моряки помириться даже и на короткий срок с пассивною ролью, которая, как казалось, выпадает им на долю на неопределённое время до общих решительных действий на Дунае. А между тем турецкие мониторы совсем на виду стоят и словно дразнят своим присутствием. Предположения о действиях при случае торпедами ещё до начала кампании входили в наши планы; для моряков же и тем более казалось важным испытать собственною практикою то, что было дотоле известно им лишь теоретически, а именно: насколько шестовые мины могут быть действительно опасны для хорошего броненосного судна.
Капитан Рогуля, как начальник дунайской флотилии, вполне разделял стремление своих офицеров и заранее дал им согласие на это испытание. Оставалось только испросить разрешения у командующего браиловским отрядом, генерал-майора Салова; но и за этим дело не стало; разрешение охотно было дано, и моряки стали приготовляться.
Весь день и весь вечер хлестал проливной дождь без перерыва. За пряслом этого ливня противоположный берег Дуная и устье Мачинского рукава совсем исчезали в дождевом тумане, а с наступлением вечера низко надвинувшиеся тучи, ровною и беспросветною пеленой обложившие всё небо, ещё усилили мглу, до такой степени, что в десяти шагах уже невозможно было разглядеть что бы то ни было. Холодно, сыро, темно, — как раз самое счастливое соединение всех условий для рискованного предприятия.
Четыре лёгкие паровые шлюпки уже разводили пары у браиловской пристани. Лейтенант Дубасов совещался со своими ближайшими помощниками о плане предстоявшего нападения, когда к нему подошёл начальник румынской флотилии, морской службы майор Муржеско, и осведомился куда это собираются наши катера в такую непогоду? Лейтенант Дубасов объяснил, что хотят-де испытать на практике действие шестовых мин и предложил майору Муржеско — не желает ли он принять участие в их поездке. Тот согласился с величайшею готовностию, и Дубасов пригласил его на свой катер «Цесаревич», приобретённый нами у румынского правительства. Всех катеров было четыре, и общий план предстоявших действий заключался в том, чтоб идти к затопленному лесистому острову, держась всё время пути в расстоянии двадцати сажень один от другого, дабы иметь возможность оказывать друг другу ближайшее содействие и помощь, в случае несчастия с которым-либо из катеров; затем, обогнув остров и проследовав по протоку, войти в Мачинский рукав выше турецких броненосцев, заметить как можно лучше их позицию и, спускаясь, на всех парах вниз по рукаву, нанести удар миною тому судну, которое будет избрано для этой цели.
Первым должен был идти гвардейского экипажа лейтенант Дубасов, с майором Муржеско и четырнадцатью матросами. В носовой и кормовой частях его катера были уже заранее приготовлены длинные шесты в 22 фута, с укреплёнными на выдающемся конце их минами, заряженными каждая двумя пудами пороха. Подобные же приспособления имелись и на всех остальных шлюпках. За Дубасовым должен был следовать лейтенант Шестаков[1] на шлюпке «Ксения»[2], с охотником лейтенантом Петровым и девятью матросами; за Шестаковым мичман Персин и восемь матросов на «Джигите», а за ним шлюпка «Царевна»[3], с мичманом Балем и девятью матросами[4].
Если бы первый удар миной у лейтенанта Дубасова был неудачен, то второй, по условному сигналу, должен был наносить лейтенант Шестаков; в случае же неуспеха и этого удара, третий даёт мичман Персин, а потом мичман Баль; передовые же шлюпки в это время уже успели бы описать на воде круг и таким образом явиться готовыми для новых ударов, если бы то потребовалось. В случае несчастия с которым-либо из катеров, остальные должны были тотчас же оказать ему возможную помощь и быть в полной готовности принять на свой борт людей с утопающей лодки; с этою целью к «Цесаревичу» был назначен катер «Царевна», а к шлюпке «Ксения» — «Джигит», и обратно. Оставалось только отвалиться и плыть с Божиею помощью. Но… останавливал один маленький, вполне впрочем извинительный, предрассудок, от которого, как известно, не свободны бывают в иную минуту самые развитые и отважные люди.
Было тринадцатое число, и притом пятница: день тяжёлый, да и число-то нехорошее. Матросам нашим не хотелось «на такое дело» выходить «под нелёгкую руку», и поэтому, в виде уступки людям, решено было переждать полночь.
В 4 минуты первого часа 14-го мая, шлюпки наши, благословясь, отвалили от пристани и пошли по заранее назначенному направлению.
Дождь начинал стихать и вскоре затем прекратился, но небо по-прежнему оставалось покрыто сплошною тучей, сквозь которую мутно-белесоватым пятном, без ясных очертаний, просвечивал месяц, и при его неопределённом полусвете, сквозь сырую мглу можно было кое-как разглядеть тёмный призрак соседней лодки.
Было уже около половины третьего часа ночи, когда шлюпки наши вошли в Мачинский рукав и различили неподалёку от себя три турецкие судна. Посредине рукава стоял один, самый большой, монитор; вправо от него и несколько впереди, над берегом виднелась во мгле тёмная масса другого броненосца, а влево — военный пароход, на котором можно было разглядеть смутные очертания двух труб. Сторожевых огней ни на одном из этих судов не было заметно. Тем не менее, невозможно же было предположить, чтобы на палубах не стояли часовые, которые впотьмах если б и не разглядели наших шлюпок, то всё-таки по знакомому морякам звуку работающих механизмов могли бы расслышать их приближение. Но и в этом случае, к счастию, нашим морякам помогло одно совершенно постороннее обстоятельство, приключившееся как нельзя более кстати: по берегам Мачинского рукава мириады лягушек подымали на всю окрестность такой громкий, неистовый концерт, о каком северные жители и понятия себе не могут составить. Это непрерывное кваканье, сливавшееся в один урчащий гул, было столь сильно, что до известной степени заглушало даже шум четырёх паровых машин.
Не теряя времени, так как вскоре должно было уже светать, лейтенант Дубасов решился тотчас же атаковать средний монитор и дал знать Шестакову, чтобы тот, выждав результат первого удара, был в полной готовности ко второму. Затем, направив свою шлюпку к левой кормовой раковине монитора, Дубасов велел дать ей полный ход.
— Ким дыр о́?[5] послышался оклик с неприятельской палубы.
Что отвечать ему?.. А отвечать что-нибудь надо же. Дубасов вспомнил знакомое ему турецкое слово и хватил наудачу: «Сизым-адам», дескать, «свой человек», но, во-первых, произнёс его не совсем правильно, а именно «сени-адам», да потом и самое слово-то в данном случае оказалось вовсе неподходящим. По объяснению Н. Д. Макеева, драгомана при Главнокомандующем, турки на оклик часового отвечают всегда: «Япанджи деиль», что совершенно, пожалуй, равнозначаще «своему человеку», но в буквальном переводе значит «я не иностранец», или «я не чужеземец». Поэтому нет ничего мудрёного, что наше наудачу пущенное «сызым-адам», да ещё перековерканное в «сени-адам», показалось подозрительным турецкому часовому. Он окликнул вторично.
— Сени-адам, — повторил лейтенант Дубасов.
Часовой настойчиво окликает в третий раз.
— Да говорят же тебе «сени-адам»! — раздаётся в ответ ему с нашей шлюпки.
Турок дал по ней предупредительный выстрел, вслед за которым и с других судов часовые пустили по заряду. Пули просвистали над головами. «Цесаревич» между тем быстро приближался к монитору. Правая носовая мина была уже у него наготове, и её шест высунут на 22 фута за борт. На палубе броненосца поднялась суматоха, матросы загалдели, забегали во все стороны, раздалась трескотня нескольких ружейных выстрелов… стали-было пытаться выпалить из орудия, но оно дало три осечки. В это время «Цесаревич» уже поравнялся с монитором и ловко ткнул его под левый борт, несколько выше кормовой раковины. Раздался оглушительный треск, и за чёрным дымом турецкое судно совершенно скрылось из глаз. В это же самое мгновение поднявшийся столб воды опрокинулся на шлюпку Дубасова и залил её до борта. Полагая, что она получила пробоину и уже тонет, лейтенант Дубасов крикнул машинисту и кочегару, чтоб они вылезали из-под блиндажа наверх.
— Не сумлевайтесь, ваше благородие! — хладнокровно отозвался ему со своего места рулевой Кислов, черноморский матрос 1-й статьи из староопытных моряков, — катер ещё ништо себе: держится.
Тогда машинисту приказано было дать полный задний ход, а всей команде откачивать воду. Не было известно, откуда набралось в катере столько воды — сверху ли она попала от первого всплеска, поднявшегося при взрыве, или же, кроме того, есть ещё и пробоина; но майор Муржеско пролез в машинное отделение и, энергично помогая во всём машинисту, быстро успел пустить в ход паровой экзектор. Приблизившаяся «Царевна» была уже в полной готовности принять к себе людей с «Цесаревича», если бы этот последний стал тонуть окончательно. Однако же, благодаря находчивости и энергии майора Муржеско, на катере всё обошлось благополучно.
Всполошившиеся турки открыли между тем со всех судов беглый и сильный, но беспорядочный огонь из ружей и пушек по нашим лодкам.
Видя, что раненый монитор хотя и сильно осел кормою, но всё ещё держался, тогда как с момента взрыва прошло уже около десяти минут, лейтенант Дубасов крикнул следующей шлюпке:
— Шестаков, начинай! Плохо тонет!..
«Ксения» полным ходом двинулась вперёд, несмотря на отовсюду направляемый в неё сильный, горячий огонь. Лейтенант Петров с замечательным хладнокровием и выдержкой дал направление мине, — и через минуту новый треск удачного взрыва с сильным сотрясением отдался в воздухе.
Надо отдать справедливость упорной стойкости турок, которые не прекратили огня, и даже во время погружения монитора продолжали стрелять из орудий. Второй удар был намечен тоже со стороны левого борта, под самую середину, и вся масса монитора тотчас же вслед за ним тихо и уже окончательно погрузилась в воду.
«Ура» наших моряков дружно и единодушно грянуло со всех шлюпок при виде смерти грозного броненосца. Но тут вышел случай, который для «Ксении» и её экипажа мог бы иметь самые печальные последствия. Вслед за вторым взрывом, с монитора посыпалось в воду и на шлюпку множество всяких осколков, даже целая тяжёлая дверь упала в неё около кормы, чуть было не убив ближайших матросов, и «Ксения» запуталась своим винтом в массе этих обломков. Механизм перестал действовать, так что шлюпка не могла двинуться ни взад, ни вперёд. Лейтенант Шестаков, видя приближавшуюся неприятельскую шлюпку, приказал четырём своим стрелкам отвечать на огонь противника и сам пустил в дело свой револьвер, распоряжаясь в то же время вместе с лейтенантом Петровым работой над освобождением винта из хаоса опутавших его осколков. Встреченная выстрелами неприятельская шлюпка отошла. Остальные шлюпки всё это время оставались под сильным огнём. В «Джигита» (катер мичмана Персина) хватило турецкое ядро и сделало в его корме пробоину, а вместе с этим другой снаряд упал в воду около самого носа того же катера и, подняв сильный и высокий всплеск, залил его водою. Мичман Персин тотчас же дал полный ход, подчалил к берегу и наскоро принялся затыкать пробоину просаленною пенькою, но тут на беду и его винт запутался в ветвях затопленных кустарников. Немалых и долгих усилий стоило «Джигиту» высвободиться под огнём из этого подводного капкана, а тем временем часть его команды, чтобы не сидеть без дела, сожгла стоявшую вблизи турецкую караулку. «Цесаревич», всё ещё наполненный водою, не мог пока маневрировать и потому был лишён возможности подать ему помощь. Но наконец благодаря майору Муржеско успели откачать воду, а тем часом освободили свои винты «Джигит» и шлюпка лейтенанта Шестакова.
К этому времени восток уже быстро стал заниматься зарёю, так что все предметы вблизи и даже вдали могли быть ясно различаемы, а вместе со светом ещё более усилился и огонь противника. Как только обе шлюпки управились со своими винтами, лейтенант Дубасов приказал флотилии начинать отступление, после чего она вскоре благополучно вышла из-под выстрелов и возвратилась в Браилов. К удивлению всех, это лихое, горячее дело не стоило нам ни единой потери; по поверке даже и раненых не оказалось[6]. Вот что значат быстрота, внезапность атаки и беззаветная решимость довести её до конца во что бы то ни стало! Вся история продолжалась не более двадцати минут, и во всё время боя участники его с нашей стороны успели выказать замечательное спокойствие и самообладание; всё исполнялось отчётливо и верно, словно это был не бой, а простое ученье; никто не позволил себе даже громкого возгласа, за исключением, конечно, «ура», когда монитор окончательно пошёл ко дну. Честь и слава нашим морякам-героям! Пускай у нас нет пока флота, — он будет, он создастся, лишь бы были подобные моряки, а они есть, они не перевелись… Дух Петра I, дух Орлова-Чесменского, Лазарева, Нахимова, дух славных дедов и отцов всецело продолжает жить и в детях.
Наши молодцы успели снять и флаг с потопленного ими монитора. 15-го числа вечером великий князь главнокомандующий послал в Петербург нарочного курьера, дабы повергнуть этот наш второй дунайский трофей нынешней войны к стопам монарха. В тот же день (15-го) к обеду его высочества прибыли вызванные по телеграмме герои совершившегося события, лейтенанты Дубасов и Шестаков. В это время была уже получена телеграмма государя императора, выражающая удовольствие и признательность его величества молодцам-морякам за их подвиг, в воздаяние коего оба они пожалованы орденом св. Георгия Победоносца 4-й степени. Главнокомандующий собственноручно навесил на грудь обоих офицеров по кресту из числа своих собственных орденов и предложил за обедом тост в честь этих первых наших в настоящую войну георгиевских кавалеров офицерского ранга и за здоровье всего русского флота. Прочие участники молодецкого дела представлены к соответственным наградам.
На этой лихой и оригинальной атаке заканчивается летопись первого месяца наших военных действий. Попытаемся же теперь сделать общий вывод из фактов этого периода времени:
1) Через 12 часов по объявлении войны, кавалерия наша уже захватывает один из важнейших стратегических пунктов, сделав для этого более ста вёрст и не имея при том ни отсталых, ни заболевших людей и лошадей; все лошади пришли с целыми спинами, и третья часть всадников тотчас же, без отдыха, отправилась на трудную сторожевую и разъездную службу. Таковой результат нашего казачьего «набега», можно сказать не хвалясь, — стоит любого американского «рейда», которые получили в военном мире такую почётную известность в войну за освобождение негров.
2) Пехота наша в тот же день проходит 70 вёрст и занимает Рени и Галац — два пункта первостепенной важности, а особенно последний. Этот истинно суворовский переход даёт нам возможность убедиться, что наши молодые войска воспитательною подготовкою мирного времени отлично приучены к перенесению тяжких трудов военного похода.
3) О нравственном значении решимости двух лёгких полевых орудий, не задумываясь, действовать против двух броненосцев, мы уже высказались раньше. Но здесь следует теперь обратить полное внимание на степень подготовки и знание дела наших, опять-таки молодых, артиллеристов. Лёгкие орудия в несколько выстрелов сбивают у одного монитора трубу и руль, не говоря уже о потере людьми, у другого же пробивают и зажигают палубу; а в деле 29-го апреля два меткие выстрела сразу пускают ко дну броненосец, потеря которого выражается не одним миллионом рублей не только для турок, но и для англичан, у которых все турецкие броненосные суда, как известно, находятся в залоге. Значительно было нравственное воздействие на жителей Браилова уже и того факта, что наши лёгкие орудии, нанеся урон броненосцам, заставили их ретироваться; но что сказать о том впечатлении, которое произвёл не только на браиловцев, но и на всю Румынию, взрыв «Лютфи-Джелиля»! Две недели назад, когда войска наши только что вступали в это княжество, здесь не было уверенности: боялись и Европы (т. е. австрийцев), боялись и перехода турок через Дунай; но эти удачные действия внушили нашим соседям, а ныне хозяевам, нравственное доверие к нашей силе и уменью.
4) Минные заграждения главного русла Нижнего Дуная и Мачинского рукава, а также и все инженерные работы по возведению прибрежных укреплений вполне окончены нами в десятидневный срок, на пространстве от Рени до Браилова, и таким образом переправа русских войск через Дунай, если бы обстоятельства указали необходимость её именно на этом пространстве, совершенно уже была обеспечена для нас сверху и снизу течения реки от всяких покушений противника, коль скоро он не пожелает бесполезно взлететь на воздух, наткнувшись на первую же подводную мину. При этих специальных работах, как сапёры, так и моряки с гальванёрами, показали себя вполне достойными своего почтенного назначения.
5) Четыре шлюпки речной флотилии решаются напасть на большой монитор, стоящий в ближайшем соседстве других военных судов, и две из них в несколько минут пускают его ко дну. Обстоятельство это, не говоря уже о почти невероятной, геройской решимости исполнителей-моряков, само по себе настолько важно, что заставляет призадуматься о степени полезности дорого стоящих броненосцев. В европейской печати уже высказываются сомнения стоит ли убивать на сооружение их целые миллионы, если достаточно одной смелой шлюпки, чтобы всё это богатство в минуту пустить ко дну!
Итак, вот каковы результаты первого месяца нашей дунайской кампании.
Примечания
править- ↑ 1-го флотского Его Высочества Генерал-Адмирала экипажа.
- ↑ С пароходо-фрегата «Олаф».
- ↑ С фрегата «Адмирал Чичагов».
- ↑ Петров и Персин гвардейского экипажа, а Баль — черноморской команды.
- ↑ Кто идёт? или, ещё вернее, кто это есть?
- ↑ «Только волею всемогущего провидения, — говорит лейтенант Дубасов в своём донесении, — могу я себе объяснить тот факт, что мы вышли невредимыми из того неистового огня, который турки в поспешности ли, в испуге ли открыли по нас и поддерживали, по крайней мере, двадцать минут».