— Кимъ дыръ о̀?[1] послышался окликъ съ непріятельской палубы.
Что̀ отвѣчать ему?… А отвѣчать что нибудь надо же. Дубасовъ вспомнилъ знакомое ему турецкое слово и хватилъ на удачу: «сизымъ-адамъ», дескать: «свой человѣкъ», но во первыхъ, произнесъ его не совсѣмъ правильно, а именно: «сени-адамъ», да потомъ и самое слово-то въ данномъ случаѣ оказалось вовсе не подходящимъ. По объясненію Н. Д. Макѣева, драгомана при Главнокомандующемъ, турки, на окликъ часоваго, отвѣчаютъ всегда: «япанджи деиль», что̀ совершенно, пожалуй, равнозначуще «своему человѣку», но въ буквальномъ переводѣ значитъ: «я не иностранецъ», или «я не чужеземецъ». Поэтому нѣтъ ничего мудренаго, что наше на удачу пущенное «сызымъ-адамъ», да еще перековерканное въ «сени-адамъ» , показалось подозрительнымъ турецкому часовому. Онъ окликнулъ вторично.
— Сени-адамъ, повторилъ лейтенантъ Дубасовъ.
Часовой настойчиво окликаетъ въ третій разъ.
— Да говорятъ же тебѣ «сени-адамъ»! раздается въ отвѣтъ ему съ нашей шлюпки.
Турокъ далъ по ней предупредительный выстрѣлъ, вслѣдъ за которымъ и съ другихъ судовъ часовые пустили по заряду. Пули просвистали надъ головами. «Цесаревичъ» между тѣмъ быстро приближался къ монитору. Правая носовая мина была уже у него наготовѣ, и ея шестъ высунутъ на 22 фута за бортъ. На палубѣ броненосца поднялась суматоха, матросы загалдѣли, забѣгали во всѣ стороны, раздалась трескотня нѣсколькихъ ружейныхъ выстрѣловъ… стали-было пытаться выпалить изъ орудія, но оно дало три осѣчки. Въ это время «Цесаревичъ» уже поравнялся съ мониторомъ и ловко ткнулъ его подъ лѣвый бортъ, нѣсколько выше кормовой раковины. Раздался оглушительный трескъ, и за чернымъ дымомъ турецкое судно совершенно скрылось изъ глазъ. Въ это же самое мгновеніе поднявшійся столбъ воды опрокинулся на шлюпку Дубасова и залилъ ее до борта. Полагая, что она получила пробоину и уже тонетъ, лейтенантъ Дубасовъ крикнулъ машинисту и кочегару, чтобъ они вылѣзали изъ-подъ блиндажа на верхъ.
- ↑ Кто идетъ? или, еще вѣрнѣе, кто это есть?
