Съ окончаніемъ работъ надъ минными загражденіями, дѣятельность нашей дунайской флотиліи на нѣкоторое время затихла. Но не могли моряки помириться даже и на короткій срокъ съ пассивною ролью, которая, какъ казалось, выпадаетъ имъ на долю на неопредѣленное время, до общихъ рѣшительныхъ дѣйствій на Дунаѣ. А между тѣмъ турецкіе мониторы совсѣмъ на виду стоятъ и словно дразнятъ своимъ присутствіемъ. Предположенія о дѣйствіяхъ, при случаѣ, торпедами еще до начала кампаніи входили въ наши планы; для моряковъ же и тѣмъ болѣе казалось важнымъ испытать собственною практикою то, что̀ было дотолѣ извѣстно имъ лишь теоретически, а именно: на сколько шестовыя мины могутъ быть дѣйствительно опасны для хорошаго броненоснаго судна.
Капитанъ Рогуля, какъ начальникъ дунайской флотиліи, вполнѣ раздѣлялъ стремленіе своихъ офицеровъ и заранѣе далъ имъ согласіе на это испытаніе. Оставалось только испросить разрѣшенія у командующаго браиловскимъ отрядомъ, генералъ-маіора Салова; но и за этимъ дѣло не стало; разрѣшеніе охотно было дано, и моряки стали приготовляться.
Весь день и весь вечеръ хлесталъ проливной дождь безъ перерыва. За прясломъ этого ливня противоположный берегъ Дуная и устье Мачинскаго рукава совсѣмъ исчезали въ дождевомъ туманѣ, а съ наступленіемъ вечера низко надвинувшіяся тучи, ровною и безпросвѣтною пеленой обложившія все небо, еще усилили мглу, до такой степени, что въ десяти шагахъ уже невозможно было разглядѣть что̀ бы то ни было. Холодно, сыро, темно, — какъ разъ самое счастливое соединеніе всѣхъ условій для рискованнаго предпріятія.
Четыре легкія паровыя шлюпки уже разводили пары у браиловской пристани. Лейтенантъ Дубасовъ совѣщался со своими ближайшими помощниками о планѣ предстоявшаго нападенія, когда къ нему подошелъ начальникъ румынской флотиліи, морской службы маіоръ Муржеско, и освѣдомился куда это собираются наши катера въ такую непогоду? Лейтенантъ Дубасовъ объяснилъ, что хотятъ-де испытать на практикѣ дѣйствіе шестовыхъ минъ и предложилъ маіору Муржеско — не желаетъ ли онъ принять участіе въ ихъ поѣздкѣ. Тотъ согласился съ величайшею готовностію, и Дубасовъ пригласилъ его на свой катеръ «Цесаревичъ», пріобрѣтенный нами у румынскаго правительства. Всѣхъ катеровъ было четыре, и общій планъ предстоявшихъ дѣйствій заключался въ томъ, чтобъ идти къ затопленному лѣсистому острову, держась все время пути въ разстояніи двадцати сажень одинъ отъ другаго, дабы имѣть возможность оказывать другъ другу ближайшее содѣйствіе и помощь, въ случаѣ несчастія съ которымъ либо изъ катеровъ; за тѣмъ, обогнувъ островъ и прослѣдовавъ по протоку, войти въ Мачинскій рукавъ выше турецкихъ броненосцевъ, замѣтить какъ можно лучше ихъ позицію и, спускаясь, на всѣхъ парахъ внизъ по рукаву, нанести ударъ миною тому судну, которое будетъ избрано для этой цѣли.
Первымъ долженъ былъ идти гвардейскаго экипажа лейтенантъ Дубасовъ, съ маіоромъ Муржеско и четырнадцатью матросами. Въ носовой и кормовой частяхъ его катера были уже заранѣе приготовлены длинные шесты въ 22 фута, съ укрѣпленными на выдающемся концѣ ихъ минами, заряженными каждая двумя пудами пороха. Подобныя же приспособленія имѣлись и на всѣхъ остальныхъ шлюпкахъ. За Дубасовымъ долженъ былъ слѣдовать лейтенантъ Шестаковъ[1] на шлюпкѣ «Ксенія»[2], съ охотникомъ лейтенантомъ Петровымъ и девятью матросами; за Шестаковымъ мичманъ Персинъ и восемь матросовъ на «Джигитѣ», а за нимъ шлюпка «Царевна»[3], съ мичманомъ Балемъ и девятью матросами[4].
Если бы первый ударъ миной у лейтенанта Дубасова былъ неудаченъ, то второй, по условному сигналу, долженъ былъ наносить лейтенантъ Шестаковъ; въ случаѣ же неуспѣха и этого удара, третій даетъ мичманъ Персинъ, а потомъ мичманъ Баль; передовыя же шлюпки въ это время уже успѣли бы описать на водѣ кругъ и такимъ образомъ явиться готовыми для новыхъ ударовъ, если бы то потребовалось. Въ случаѣ несчастія съ которымъ либо изъ катеровъ, остальные должны были тотчасъ же оказать ему возможную помощь и быть въ полной готовности принять на свой бортъ людей съ утопающей лодки; съ этою цѣлью къ «Цесаревичу» былъ назначенъ катеръ «Царевна», а къ шлюпкѣ «Ксенія» — «Джигитъ», и обратно. Оставалось только отвалиться и плыть съ Божіею помощью. Но… останавливалъ одинъ маленькій, вполнѣ впрочемъ извинительный, предразсудокъ, отъ котораго, какъ извѣстно, не свободны бываютъ въ иную минуту самые развитые и отважные люди.
Было тринадцатое число, и притомъ пятница: день тяжелый, да и число-то нехорошее. Матросамъ нашимъ не хотѣлось «на такое дѣло» выходить «подъ нелегкую руку», и поэтому, въ видѣ уступки людямъ, рѣшено было переждать полночь.
Въ 4 минуты перваго часа 14-го мая, шлюпки наши, благословясь, отвалили отъ пристани и пошли по заранѣе назначенному направленію.
Дождь начиналъ стихать и вскорѣ затѣмъ прекратился, но небо по прежнему оставалось покрыто сплошною тучей, сквозь которую мутно-бѣлесоватымъ пятномъ, безъ ясныхъ очертаній, просвѣчивалъ мѣсяцъ, и при его неопредѣленномъ полусвѣтѣ, сквозь сырую мглу можно было кое-какъ разглядѣть темный призракъ сосѣдней лодки.
Было уже около половины третьяго часа ночи, когда шлюпки наши вошли въ Мачинскій рукавъ и различили неподалеку отъ себя три турецкія судна. По срединѣ рукава стоялъ одинъ, самый большой, мониторъ; вправо отъ него и нѣсколько впереди, надъ берегомъ виднѣлась во мглѣ темная масса другаго броненосца, а влѣво — военный пароходъ, на которомъ можно было разглядѣть смутныя очертанія двухъ трубъ. Сторожевыхъ огней ни на одномъ изъ этихъ судовъ не было замѣтно. Тѣмъ не менѣе, невозможно же было предположить, чтобы на палубахъ не стояли часовые, которые въ потьмахъ еслибъ и не разглядѣли нашихъ шлюпокъ, то все-таки по знакомому морякамъ звуку работающихъ механизмовъ могли бы разслышать ихъ приближеніе. Но и въ этомъ случаѣ, къ счастію, нашимъ морякамъ помогло одно совершенно постороннее обстоятельство, приключившееся какъ нельзя болѣе кстати: по берегамъ Мачинскаго рукава миріады лягушекъ подымали на всю окрестность такой громкій, неистовый концертъ, о какомъ сѣверные жители и понятія себѣ не могутъ составить. Это непрерывное кваканье, сливавшееся въ одинъ урчащій гулъ, было столь сильно, что до извѣстной степени заглушало даже шумъ четырехъ паровыхъ машинъ.
Не теряя времени, такъ какъ вскорѣ должно было уже свѣтать, лейтенантъ Дубасовъ рѣшился тотчасъ же аттаковать средній мониторъ и далъ знать Шестакову, чтобы тотъ, выждавъ результатъ перваго удара, былъ въ полной готовности ко второму. Затѣмъ, направивъ свою шлюпку къ лѣвой кормовой раковинѣ монитора, Дубасовъ велѣлъ дать ей полный ходъ.
— Кимъ дыръ о̀?[5] послышался окликъ съ непріятельской палубы.
Что̀ отвѣчать ему?… А отвѣчать что нибудь надо же. Дубасовъ вспомнилъ знакомое ему турецкое слово и хватилъ на удачу: «сизымъ-адамъ», дескать: «свой человѣкъ», но во первыхъ, произнесъ его не совсѣмъ правильно, а именно: «сени-адамъ», да потомъ и самое слово-то въ данномъ случаѣ оказалось вовсе не подходящимъ. По объясненію Н. Д. Макѣева, драгомана при Главнокомандующемъ, турки, на окликъ часоваго, отвѣчаютъ всегда: «япанджи деиль», что̀ совершенно, пожалуй, равнозначуще «своему человѣку», но въ буквальномъ переводѣ значитъ: «я не иностранецъ», или «я не чужеземецъ». Поэтому нѣтъ ничего мудренаго, что наше на удачу пущенное «сызымъ-адамъ», да еще перековерканное въ «сени-адамъ» , показалось подозрительнымъ турецкому часовому. Онъ окликнулъ вторично.
— Сени-адамъ, повторилъ лейтенантъ Дубасовъ.
Часовой настойчиво окликаетъ въ третій разъ.
— Да говорятъ же тебѣ «сени-адамъ»! раздается въ отвѣтъ ему съ нашей шлюпки.
Турокъ далъ по ней предупредительный выстрѣлъ, вслѣдъ за которымъ и съ другихъ судовъ часовые пустили по заряду. Пули просвистали надъ головами. «Цесаревичъ» между тѣмъ быстро приближался къ монитору. Правая носовая мина была уже у него наготовѣ, и ея шестъ высунутъ на 22 фута за бортъ. На палубѣ броненосца поднялась суматоха, матросы загалдѣли, забѣгали во всѣ стороны, раздалась трескотня нѣсколькихъ ружейныхъ выстрѣловъ… стали-было пытаться выпалить изъ орудія, но оно дало три осѣчки. Въ это время «Цесаревичъ» уже поравнялся съ мониторомъ и ловко ткнулъ его подъ лѣвый бортъ, нѣсколько выше кормовой раковины. Раздался оглушительный трескъ, и за чернымъ дымомъ турецкое судно совершенно скрылось изъ глазъ. Въ это же самое мгновеніе поднявшійся столбъ воды опрокинулся на шлюпку Дубасова и залилъ ее до борта. Полагая, что она получила пробоину и уже тонетъ, лейтенантъ Дубасовъ крикнулъ машинисту и кочегару, чтобъ они вылѣзали изъ-подъ блиндажа на верхъ.
— Не сумлевайтесь, ваше благородіе! хладнокровно отозвался ему со своего мѣста рулевой Кисловъ, черноморскій матросъ 1-й статьи изъ старо-опытныхъ моряковъ, — катеръ еще ништо себѣ: держится.
Тогда машинисту приказано было дать полный задній ходъ, а всей командѣ откачивать воду. Не было извѣстно, откуда набралось въ катерѣ столько воды — сверху ли она попала отъ перваго всплеска, поднявшагося при взрывѣ, или же кромѣ того есть еще и пробоина; но маіоръ Муржеско пролѣзъ въ машинное отдѣленіе и, энергично помогая во всемъ машинисту, быстро успѣлъ пустить въ ходъ паровой экзекторъ. Приблизившаяся «Царевна» была уже въ полной готовности принять къ себѣ людей съ «Цесаревича», если бы этотъ послѣдній сталъ тонуть окончательно. Однако же, благодаря находчивости и энергіи маіора Муржеско, на катерѣ все обошлось благополучно.
Всполошившіеся турки открыли между тѣмъ со всѣхъ судовъ бѣглый и сильный, но безпорядочный огонь изъ ружей и пушекъ по нашимъ лодкамъ.
Видя, что раненый мониторъ хотя и сильно осѣлъ кормою, но все еще держался, тогда какъ съ момента взрыва прошло уже около десяти минутъ, лейтенантъ Дубасовъ крикнулъ слѣдующей шлюпкѣ:
— Шестаковъ, начинай! Плохо тонетъ!…
«Ксенія» полнымъ ходомъ двинулась впередъ, не смотря на отовсюду направляемый въ нее сильный, горячій огонь. Лейтенантъ Петровъ съ замѣчательнымъ хладнокровіемъ и выдержкой далъ направленіе минѣ, — и черезъ минуту новый трескъ удачнаго взрыва съ сильнымъ сотрясеніемъ отдался въ воздухѣ.
Надо отдать справедливость упорной стойкости турокъ, которые не прекратили огня, и даже во время погруженія монитора продолжали стрѣлять изъ орудій. Второй ударъ былъ намѣченъ тоже со стороны лѣваго борта, подъ самую середину, и вся масса монитора тотчасъ же вслѣдъ за нимъ тихо и уже окончательно погрузилась въ воду.
«Ура» нашихъ моряковъ дружно и единодушно грянуло со всѣхъ шлюпокъ, при видѣ смерти грознаго броненосца. Но тутъ вышелъ случай, который для «Ксеніи» и ея экипажа могъ бы имѣть самыя печальныя послѣдствія. Вслѣдъ за вторымъ взрывомъ, съ монитора посыпалось въ воду и на шлюпку множество всякихъ осколковъ, даже цѣлая тяжелая дверь упала въ нее около кормы, чуть было не убивъ ближайшихъ матросовъ, и «Ксенія» запуталась своимъ винтомъ въ массѣ этихъ обломковъ. Механизмъ пересталъ дѣйствовать, такъ что шлюпка не могла двинуться ни взадъ, ни впередъ. Лейтенантъ Шестаковъ, видя приближавшуюся непріятельскую шлюпку, приказалъ четыремъ своимъ стрѣлкамъ отвѣчать на огонь противника и самъ пустилъ въ дѣло свой револьверъ, распоряжаясь въ то же время, вмѣстѣ съ лейтенантомъ Петровымъ, работой надъ освобожденіемъ винта изъ хаоса опутавшихъ его осколковъ. Встрѣченная выстрѣлами, непріятельская шлюпка отошла. Остальныя шлюпки все это время оставались подъ сильнымъ огнемъ. Въ «Джигита» (катеръ мичмана Персина) хватило турецкое ядро и сдѣлало въ его кормѣ пробоину, а вмѣстѣ съ этимъ другой снарядъ упалъ въ воду около самаго носа того же катера и, поднявъ сильный и высокій всплескъ, залилъ его водою. Мичманъ Персинъ тотчасъ же далъ полный ходъ, подчалилъ къ берегу и на-скоро принялся затыкать пробоину просаленною пенькою, но тутъ, на бѣду, и его винтъ запутался въ вѣтвяхъ затопленныхъ кустарниковъ. Не малыхъ и долгихъ усилій стоило «Джигиту» высвободиться подъ огнемъ изъ этого подводнаго капкана, а тѣмъ временемъ часть его команды, чтобы не сидѣть безъ дѣла, сожгла стоявшую вблизи турецкую караулку. «Цесаревичъ», все еще наполненный водою, не могъ пока маневрировать и потому былъ лишенъ возможности подать ему помощь. Но наконецъ, благодаря маіору Муржеско, успѣли откачать воду, а тѣмъ часомъ освободили свои винты «Джигитъ» и шлюпка лейтенанта Шестакова.
Къ этому времени востокъ уже быстро сталъ заниматься зарею, такъ что всѣ предметы вблизи и даже вдали могли быть ясно различаемы, а вмѣстѣ со свѣтомъ еще болѣе усилился и огонь противника. Какъ только обѣ шлюпки управились со своими винтами, лейтенантъ Дубасовъ приказалъ флотиліи начинать отступленіе, послѣ чего она вскорѣ благополучно вышла изъ-подъ выстрѣловъ и возвратилась въ Браиловъ. Къ удивленію всѣхъ, это лихое, горячее дѣло не стоило намъ ни единой потери; по повѣркѣ, даже и раненыхъ не оказалось[6]. Вотъ что́ значатъ быстрота, внезапность аттаки и беззавѣтная рѣшимость довести ее до конца во что́ бы то ни стало! Вся исторія продолжалась не болѣе двадцати минутъ, и во все время боя участники его съ нашей стороны успѣли выказать замѣчательное спокойствіе и самообладаніе; все исполнялось отчетливо и вѣрно, словно это былъ не бой, а простое ученье; никто не позволилъ себѣ даже громкаго возгласа, за исключеніемъ, конечно, «ура», когда мониторъ окончательно пошелъ ко дну. Честь и слава нашимъ морякамъ-героямъ! Пускай у насъ нѣтъ пока флота, — онъ будетъ, онъ создастся, лишь бы были подобные моряки, а они есть, они не перевелись… Духъ Петра I, духъ Орлова-Чесменскаго, Лазарева, Нахимова, духъ славныхъ дѣдовъ и отцовъ всецѣло продолжаетъ жить и въ дѣтяхъ.
Наши молодцы успѣли снять и флагъ съ потопленнаго ими монитора. 15-го числа вечеромъ Великій Князь Главнокомандующій послалъ въ Петербургъ нарочнаго курьера, дабы повергнуть этотъ нашъ второй дунайскій трофей нынѣшней войны къ стопамъ Монарха. Въ тотъ же день (15-го) къ обѣду Его Высочества прибыли вызванные по телеграммѣ герои совершившагося событія, лейтенанты Дубасовъ и Шестаковъ. Въ это время была уже получена телеграмма Государя Императора, выражающая удовольствіе и признательность Его Величества молодцамъ-морякамъ за ихъ подвигъ, въ воздаяніе коего оба они пожалованы орденомъ св. Георгія Побѣдоносца 4-й степени. Главнокомандующій собственноручно навѣсилъ на грудь обоихъ офицеровъ по кресту, изъ числа своихъ собственныхъ орденовъ, и предложилъ за обѣдомъ тостъ въ честь этихъ первыхъ нашихъ въ настоящую войну георгіевскихъ кавалеровъ офицерскаго ранга и за здоровье всего русскаго флота. Прочіе участники молодецкаго дѣла представлены къ соотвѣтственнымъ наградамъ.
На этой лихой и оригинальной атакѣ заканчивается лѣтопись перваго мѣсяца нашихъ военныхъ дѣйствій. Попытаемся же теперь сдѣлать общій выводъ изъ фактовъ этого періода времени:
1) Черезъ 12 часовъ по объявленіи войны, кавалерія наша уже захватываетъ одинъ изъ важнѣйшихъ стратегическихъ пунктовъ, сдѣлавъ для этого болѣе ста верстъ и не имѣя при томъ ни отсталыхъ, ни заболѣвшихъ людей и лошадей; всѣ лошади пришли съ цѣлыми спинами, и третья часть всадниковъ тотчасъ же, безъ отдыха, отправилась на трудную сторожевую и разъѣздную службу. Таковой результатъ нашего казачьяго «набѣга», можно сказать не хвалясь, — стоитъ любаго американскаго «рэйда», которые получили въ военномъ мірѣ такую почетную извѣстность въ войну за освобожденіе негровъ.
2) Пѣхота наша въ тотъ же день проходитъ 70 верстъ и занимаетъ Рени и Галацъ — два пункта первостепенной важности, а особенно послѣдній. Этотъ истинно суворовскій переходъ даетъ намъ возможность убѣдиться, что наши молодыя войска воспитательною подготовкою мирнаго времени отлично пріучены къ перенесенію тяжкихъ трудовъ военнаго похода.
3) О нравственномъ значеніи рѣшимости двухъ легкихъ полевыхъ орудій, не задумываясь, дѣйствовать противъ двухъ броненосцевъ, мы уже высказались раньше. Но здѣсь слѣдуетъ теперь обратить полное вниманіе на степень подготовки и знаніе дѣла нашихъ, опять-таки молодыхъ, артиллеристовъ. Легкія орудія въ нѣсколько выстрѣловъ сбиваютъ у одного монитора трубу и руль, не говоря уже о потерѣ людьми, у другаго же пробиваютъ и зажигаютъ палубу; а въ дѣлѣ 29-го апрѣля два мѣткіе выстрѣла сразу пускаютъ ко дну броненосецъ, потеря котораго выражается не однимъ милліономъ рублей не только для турокъ, но и для англичанъ, у которыхъ всѣ турецкія броненосныя суда, какъ извѣстно, находятся въ залогѣ. Значительно было нравственное воздѣйствіе на жителей Браилова уже и того факта, что наши легкія орудіи, нанеся уронъ броненосцамъ, заставили ихъ ретироваться; но что̀ сказать о томъ впечатлѣніи, которое произвелъ не только на браиловцевъ, но и на всю Румынію, взрывъ «Лютфи-Джелиля»! Двѣ недѣли назадъ, когда войска наши только что вступали въ это княжество, здѣсь не было увѣренности: боялись и Европы (т. е. австрійцевъ), боялись и перехода турокъ черезъ Дунай; но эти удачныя дѣйствія внушили нашимъ сосѣдямъ, а нынѣ хозяевамъ, нравственное довѣріе къ нашей силѣ и умѣнью.
4) Минныя загражденія главнаго русла Нижняго Дуная и Мачинскаго рукава, а также и всѣ инженерныя работы по возведенію прибрежныхъ укрѣпленій вполнѣ окончены нами въ десятидневный срокъ, на пространствѣ отъ Рени до Браилова, и такимъ образомъ переправа русскихъ войскъ черезъ Дунай, если бы обстоятельства указали необходимость ея именно на этомъ пространствѣ, совершенно уже была обезпечена для насъ сверху и снизу теченія рѣки отъ всякихъ покушеній противника, коль скоро онъ не пожелаетъ безполезно взлетѣть на воздухъ, наткнувшись на первую же подводную мину. При этихъ спеціальныхъ работахъ, какъ саперы, такъ и моряки съ гальванерами, показали себя вполнѣ достойными своего почтеннаго назначенія.
5) Четыре шлюпки рѣчной флотиліи рѣшаются напасть на большой мониторъ, стоящій въ ближайшемъ сосѣдствѣ другихъ военныхъ судовъ, и двѣ изъ нихъ въ нѣсколько минутъ пускаютъ его ко дну. Обстоятельство это, не говоря уже о почти невѣроятной, геройской рѣшимости исполнителей-моряковъ, само по себѣ на столько важно, что заставляетъ призадуматься о степени полезности дорого стоющихъ броненосцевъ. Въ европейской печати уже высказываются сомнѣнія стоитъ ли убивать на сооруженіе ихъ цѣлые милліоны, если достаточно одной смѣлой шлюпки, чтобы все это богатство въ минуту пустить ко дну!
И такъ, вотъ каковы результаты перваго мѣсяца нашей дунайской кампаніи.
Примѣчанія править
- ↑ 1-го флотскаго Его Высочества Генералъ-Адмирала экипажа.
- ↑ Съ пароходо-фрегата «Олафъ».
- ↑ Съ фрегата «Адмиралъ Чичаговъ».
- ↑ Петровъ и Персинъ гвардейскаго экипажа, а Баль — черноморской команды.
- ↑ Кто идетъ? или, еще вѣрнѣе, кто это есть?
- ↑ «Только волею Всемогущаго Провидѣнія — говоритъ лейтенантъ Дубасовъ въ своемъ донесеніи — могу я себѣ объяснить тотъ фактъ, что мы вышли невредимыми изъ того неистоваго огня, который турки въ поспѣшности ли, въ испугѣ ли открыли по насъ и поддерживали по крайней мѣрѣ, двадцать минутъ».