Галаховъ, Алексѣй Дмитріевичъ, историкъ литературы, профессоръ Петербургскаго историко филологическаго института, родился 1 января 1807 г. въ Сапожкѣ Рязанской губ., умеръ скоропостижно 14 ноября 1892 г. въ С.‑Петербургѣ, погребенъ на Волковоыъ кладбищѣ. Отецъ Г. началъ службу въ гвардіи, но скоро вышелъ въ отставку,женился на дочери одного варайскаго помѣщика и поселился въ своемъ родовомъ имѣніи, въ селѣ Мордовѣ, Сапожковскаго уѣзда, гдѣ его цѣнили какъ человѣка умнаго и степеннаго. По выборамъ, онъ отправлялъ три трехлѣтія должность уѣзднаго судьи и былъ повидимому человѣкъ практическаго направленія. Мать Г. была полной противоположностью: она быласклонна къ мечтательности и идеализму и совершенно неспособна вникать въ житейскія мелочи и домашнее хезяйство. Эти качества, бывшія причиною разлада съ мужемъ, несомнѣнно имѣли благотворное вліяніе на сына. Чтенію Г. обучался у приходскаго священника, мать же, хотя и была первой его учительницею,но учила его только письму. Ученіе и воспитаніе Г. производилось въ духѣ того времени, но имѣло нѣкоторыя отличія. Родители его были настолько образованы, что могли замѣнить собою учителей, и не настолько зажиточны, чтобы принимать къ себѣ гувернеровъ или гувернантокъ. На первое время родители его рѣшили обходиться съ воспитаніемъ и образованіемъ домашними средствами, или хотя и посторонними, но такими которыя стоили бы «не золотыхъ и серебряныхъ, но мѣдныхъ денегь». Сначала занимался ариѳметикой самъ отецъ, но потомъ былъ привезенъ отставной офицеръ-морякъ, который къ ариѳметикѣ присоединилъ и грамматику. Что же касается воспитанія Г., то главное отличіе состояло въ томъ, что родители его никогда не подвергали дѣтей своихъ тѣлеснымъ наказаніямъ,не въ силу какихъ-либо педагогическихъ идей, а просто изъ любви къ нимъ. Необходимость дальнѣйшаго образованія заставила родителей Г. въ 1816 г. оставить деревню и переѣхать въ Рязань, гдѣ отецъ его поступилъ на службу засѣдателемъ гражданской палаты, а затѣмъ занялъ должность губернскаго уголовныхъ дѣлъ стряпчаго. Г. вмѣстѣ съ братомъ прошелъ курсъ двухкласснаго уѣзднаго училища. Окончивъ первымъ ученикомъ училище, Г. поступилъ въ гимназію. Въ первый годъ его пребыванія директоромъ былъ Воскресенскій, распустившій гимназію. Вскорѣ его замѣнилъ Татариновъ — человѣкъ умный и образованный. Онъ сразу поднялъ гимназію во мнѣніи рязанскаго общества. Единственнымъ недостаткомъ директора — масона было то, что онъ, отдавая дань времени, увлекался мистицизмомъ. Естественно, что и библіотека, устроенная имъ же, большею частью состояла изъ книгъ масонскаго и мистическаго содержанія. Это увлеченіе мистицизиомъ отразилось и на юномъ Г.: онъ зачитывался такими книгами какъ «Приключенія послѣ смерти», «Тоска по отчизнѣ» Юнга Штиллинга, «Божественная философія» Дю‑Туа, «Путеводитель къ совершенству жизни христіанской» и т. п. Религіозный духъ родителей, знакомство со студентомъ Рязанской семинаріи Петровымъ, приносившимъ Г. книги религіознаго содержанія, еще больше усилили желаніе «украсить душу свою добродѣтелями, достигнуть совершенства христіанскаго»… Вслѣдъ за этимъ начались подвижничества: воздержаніе въ пищѣ, продолжительное моленіе и пр. Все это сильно отразилось на Г. — онъ сильно измѣнился, похудѣлъ, сдѣлался молчаливымъ и задумчивымъ, чѣмъ не на шутку напугалъ своихь родителей. Кромѣ увлеченія мистицизмомъ, Г. съ 4‑го класса, вмѣстѣ съ нѣкоторыми товарищами, устроилъ нѣчто вродѣ литературнаго кружка: собираясь за полчаса до начала уроковъ, они читали интересующія ихъ книги, писали на опредѣленныя темы сочиненія и пр. Этотъ литературный интересъ сумѣлъ возбудить въ своихъ ученикахъ учитель словесности Гаретовскій, отчасти парализовавшій дурные результаты мистицизма.
Кончилъ гимназію Г. въ 1822 году. Публичный экзаменъ для него былъ торжествомъ. На актѣ раздавали его сочиненіе: «Объ истинной славѣ», напечатанное въ губернской типографіи. Это первое печатное произведеніе Г. было написано по всѣмъ правиламъ риторики. По окончаніи гимназіи Г. долженъ былъ, по плану отца, записаться въ одно изъ присутственныхъ мѣстъ Рязани, чтобы, выслуживая чины, занять, наконецъ, какую-нибудь должность. Но мать воспротивилась такому рѣшенію и настояла на томъ, чтобы Г. поступилъ въ университетъ. Въ 1822 г. Г. былъ принятъ въ Московскій университетъ, на этико-политическій (юридическій) факультетъ, хотя ему еще не было шестнадцати лѣтъ, но, принимая во вниманіе его отличные успѣхи и рекомендацію директора гимназіи, для него сдѣлали исключеніе. Пробывъ очень недолгое время на этомъ факультетѣ, Г. перешелъ на физико-математическій. Всѣхъ студентовъ на факультетѣ было 10 человѣкъ. Въ виду многочисленности предметовъ, каждый изъ нихъ избралъ одинъ своею спеціальностью, поступивъ при томъ подъ протекторатъ своего профессора. Г. избралъ извѣстнаго зоолога Фишера-фонъ-Вальдгейма. Въ 1825 г. Г. былъ выпущенъ дѣйствительнымъ студентомъ. Для полученія кандидатской степени Г. остался еще на годъ и получилъ первое отличіе — золотую медаль за лучшее сочиненіе по физикѣ: «О дѣйствіяхъ теплорода на тѣла». Въ послѣднее время своего студенчества, Г. задумалъ изучать французскій языкъ. Для этой цѣли онъ началъ переводить книги съ французскаго, которыя и были впослѣдствіи изданы. Это были «Искусство не платить долговъ, или дополненіе къ искусству занимать, сочиненное человѣкомъ порядочнымъ» и «Правила билліардной игры». Послѣ этихъ трудовъ французскій языкъ не затруднялъ уже больше Г. Кромѣ того, Г. профессору Фишеру въ 1830 г. представилъ сочиненіе «О различіи человѣческаго рода», которое было напечатано въ «Новомъ магазинѣ натуральной Исторіи, Физики и Химіи»; здѣсь же въ этомъ году онъ помѣстилъ переводную статью съ французскаго: «Объ ископаемыхъ слоновыхъ костяхъ». По окончаніи университета Г. былъ оставленъ при немъ. Ему была предложена одна изъ Стевенскихъ стипендій, что дало ему возможность, не задумываясь о добываніи средствъ къ жизни, готовиться къ магистерскому экзамену. Взамѣнъ обычныхъ обязанностей стипендіатовъ — разъяснять посѣтителямъ зоологическаго музея неизвѣстные имъ предметы, Г. переводилъ съ французскаго статьи Г. И. Фишера «Объ ископаемыхъ животныхъ» и помѣщалъ переводы въ «Новомъ магазинѣ натуральной исторіи». Для этого же журнала онъ началъ переводить внаменитое произведеніе Кювье: «Discours sur les révolutions du globe». Трудъ этотъ требовалъ зрѣло-научнаго изложенія, почему и былъ прекращенъ самимъ Г. послѣ выхода нѣсколькихъ отрывковъ. Въ 1827 г. онъ, какъ знающій иностранные языки, поступилъ на службу въ цензурный комитетъ и правленіе университета. Здѣсь онъ имѣлъ возможностъ ознакомиться ближе съ литературнымъ міромъ. Въ этомъ же году инспекторъ казенно-коштныхъ студентовъ Котельницкій уговорилъ Г. принять должность субъ-инспектора. Эта должность почти не отнимала времени. Но въ университетѣ Г. оставался недолго.
Послѣ эпидеміи 1830—31 г. въ домѣ кн. Гагарина былъ устроенъ на средства частной благотворительности институтъ для сиротъ, родители которыхъ умерли отъ холеры. Князь черезъ «Московскія Вѣдомости» приглашалъ учителей для безплатныхъ занятій съ сиротами. Г. вызвался давать уроки русскаго языка. Съ этого времени и начинается его педагогическая дѣятельность, превратившая математика-натуралиста въ даровитаго словесника. Одновременно съ этимъ Г. занялся частными уроками въ аристократическихъ домахъ и женскихъ пансіонахъ (Жарни, Данквартъ, Севенаръ). Ясно и просто разъясняя непонятное, Г. пріобрѣлъ извѣстность хорошаго учителя, но самъ свой успѣхъ онъ объясняетъ тѣмъ, что былъ дворянинъ н зналъ французскій языкъ, посредствомъ котораго ему приходилось объяснять правила русской грамматики дѣтямъ русскихъ аристократовъ. Что же касается спроса на русскій языкъ, то, по словамъ Г., «онъ проистекалъ не изъ настоятельной въ немъ потребности, еще менѣе изъ любви къ родному слову, какъ бы внезапно восчувствованной. Ни то, ни другое не могло явиться тамъ, гдѣ безъ родного слова обходились очень удобно, гдѣ каждый и каждая гораздо свободнѣе изъяснялись на французскомъ діалектѣ». Причина же была та, что согласно волѣ Государя образованіе должно было вестись «въ духѣ православія, самодержавія и народности». Въ домѣ Гагарина пріютъ пробылъ около двухъ лѣтъ, а затѣмъ былъ переведенъ въ домъ гр. Разумовскаго и въ 1832 г. изъ него образовалось новое учебно-воспитательное заведеніе Александринскій сиротскій институтъ. Г. продолжалъ преподавать и на новомъ мѣстѣ. Кромѣ занятій въ Александринскомъ сиротскомъ институтѣ, Г. занялъ въ 1837 г. должность проподавателя русской словесности въ старшемъ отдѣленіи Александровскаго института, или училища для дѣвицъ дворянскаго сословія, а въ 1839 г. и въ Николаевскомъ институтѣ; съ 1840 г. онъ состоялъ помощникомъ инспектора въ Александровскомъ и Екатерининскомъ институтахъ. Здѣсь Г. впервые сталъ знакомить ученицъ съ современной литературой и вмѣстѣ съ другимъ преподавателемъ П. Кудрявцевымъ, устроилъ особый классъ чтенія, гдѣ ученицы читали произведенія Жуковскаго, Пушкина, Гоголя и Лермонтова. Въ 1850 г. Г. вышелъ въ отставку. — По выходѣ изъ университета, занимаясь педагогическою дѣятельностью, Г. не переставалъ время отъ времени «дѣлать вклады» въ различные журналы. Такъ, въ первомъ году изданія «Московскаго Вѣстника» (1827 г.) напечатана была его статья: «Четыре возраста естественной исторіи»; эта статья, по выраженію студентовъ, была «пропитана павловщиной», т.‑е. духомъ и тономъ лекцій профессора Павлова; она доставила Г. знакомство съ издателемъ журнала М. П. Погодинымъ, а черезъ него и съ С. П. Шевыревымъ, принімавшимъ дѣятельное участіе въ изданіи. Въ 1832 г. въ «Московекомъ Телеграфѣ» появилась другая статья Г. — разборъ книги проф. А. Ловецкаго: «Краткое начертаніе естественной исторіи животныхъ», она доставила ему знакомство съ братьями К. и Н. Полевыми. О Полевомъ Г. сохранилъ самыя лучшія воспоминанія, а въ то время относился къ нему даже съ восторженнымъ благоговѣніемъ. Въ это же время Г. познакомился съ издателемъ «Телескопа» — Н. И. Надеждинымъ. Сотрудничество Г. въ «Телескопѣ» выразилось въ рядѣ мелкихъ статей по русской грамматикѣ, почему онъ и былъ прозванъ «великимъ мужемъ русской грамматики». Постоянная литературная работа началась у Г. съ развитіемъ издательскихъ предпріятій А. А. Краевскаго. Мать послѣдняго содержала пансіонъ, гдѣ Г. преподавалъ русскій языкъ. Когда къ Краевскому перешли «Литературныя прибавленія къ Русскому Инвалиду», Г., познакомившись съ нимъ, предложилъ свое сотрудничество, которое и было охотно принято (1836 г.). Вначалѣ сотрудничаніе у Краевскаго ограничивалось разборомъ книгъ по русскому языку и словесности. Между прочимъ, отзывъ его объ «Основаніи русской грамматики» послужилъ болѣе тѣсному знакомству съ авторомъ книги В. Г. Бѣлинскимъ. До этого времени Г. встрѣтился однажды съ нимъ на вечерѣ у своего товарища по университету, Селивановскаго, гдѣ также познакомился и скоро сталъ на пріятельскую ногу съ В. П. Боткинымъ. Вь 1839 г. къ Краевскому перешли и «Отечественныя Записки». Направленіе «Отечественныхъ Записокъ» отличалось тенденціозностью, выражавшеюся всего сильнѣе въ критикѣ и библіографической хроникѣ. Эти два отдѣла должны были служить опредѣленнымъ идеямъ и стремленіямъ, которыя критикъ считалъ полезнымъ проводить въ среду читателей. «Мы пользовались, — говоритъ Г., — новымъ трудомъ литератора или ученаго, какъ поводомъ поговорить о томъ, что составляло задачу журнала, давало ему цвѣтъ, отвѣчало сущности его программы… Мы ухитрялись прицѣпляться къ чему ни попало, чтобы высказать то, о чемъ, по нашему мнѣнію, не слѣдовало молчать въ настоящую минуту». Вплоть до 1860 года безъ перерыва шла плодотворная работа талантливаго кружка сотрудниковъ «Отечественныхъ Записокъ», принадлежавшаго къ тому направленію, которое его противники называли «западничествомъ». Г. не былъ крайнимъ представителемъ этого движенія. Въ 1846 г. Бѣлинскій и нѣкоторыя другія крупныя силы перешли въ «Современникъ», и Г. долженъ былъ чаще писать въ отдѣлѣ критики и библіографіи. Въ 1847 г. въ № 12 «Отечественныхъ Записокъ» появился первый отрывокъ изъ «Записокъ человѣка», посвященный П. Н. Кудрявцеву. Этотъ отрывокъ Г. вышелъ подъ псевдонимомъ Сто‑одинъ, который уже былъ извѣстенъ читателямъ «Отечественныхъ Записокъ» по первой статьѣ Г. «Характеръ лирическихъ стихотвореній В. Гюго», подписанной этимъ же псевдонимомъ. Содержаніемъ этой статьи служило то мистико-аскетическое настроеніе, которое еще въ юношествѣ охватило Г. Статья эта произвела сильную сенсацію въ интеллигентныхъ кружкахъ столицъ. Въ Москвѣ читали ее и славянофилы и западники. Бѣлинскій писалъ Боткину, что читалъ ее съ удовольствіемъ. Въ этомъ же году появился новый трудъ Г. — «Русская литература въ 1847 году». Эта критическая статья имѣла большой успѣхъ. Но вслѣдъ за «тріумфомъ» для Г. наступила «темная пора». Ему пришлось имѣть непріятности отъ митрополита Филарета и профессоровъ Московской духовной академіи, усмотрѣвшихъ въ «Запискахъ человѣка» «явное отверженіе религіозно нравственныхъ истинъ». Все это заставило Г., по совѣту Грановскаго, написать вторую часть «Записокъ человѣка», вродѣ объяснительной статьи къ первой части, что и было напечатано въ мартовской книжкѣ «Отечественныхъ Записокъ». Въ этомъ же году на страницахъ «Сѣверной Пчелы», за «Обзоръ русской литературы въ 1847 г.», посыпались на Г. незаслуженныя инсинуаціи, гдѣ нѣкто К. въ фельетонѣ выставлялъ безнравственность мыслей, содержащихся въ первой части «Обзора».
1850 годъ былъ весьма знаменательнымъ въ педагогической дѣятельности Г. Въ октябрѣ этого года онъ получилъ изъ Петербурга отъ К. Д. Кавелина, начальника учебнаго отдѣленія въ штабѣ военно-учебныхъ заведеній, письмо, приглашавшее его заняться выработкой программъ по русскому языку и словесности, согласно «наставленію для преподаванія въ военно-учебныхъ заведеніяхъ, одобренному государемъ 24 декабря 1848 г.» Предложеніе понравилось Г., во‑первыхъ, какъ исходившее отъ такого лица какъ К. Кавелинъ, во‑вторыхъ, какъ самая подходящая къ роду его занятій работа. Въ 1851 году Г. закончилъ программу, при чемъ не удержался отъ критики существующихъ методовъ преподаванія. Программа очень понравилась Я. И. Ростовцеву; онъ отозвался о ней въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ. Чтобы придать ей гласность въ вѣдомствѣ военно-учебныхъ заведеній и поближе ознакомить съ нею преподавателей русскаго языка и словесности, онъ передалъ конспектъ и программы на разсмотрѣніе особой комиссіи подъ предсѣдательствомъ И. П. Шульгина. Изъ мнѣній, поданныхъ лицами, разсматривавшими трудъ Г., только одно оказалось вполнѣ одобрительнымъ и сочувственнымъ. Эго мнѣніе принадлежало И. И. Введенскому, извѣстному литератору и даровитому педагогу. Г. усматриваетъ причину недовольства многихъ педагоговъ, засѣдавшихъ въ комиссіи, въ томъ, что критическія замѣтки его о «недостаткахъ, и неправильностяхъ преподаванія русскаго языка и словесности были ими истолкованы какъ личныя нападки и отнесены на счетъ преподавателей въ военно-учебныхъ заведеніяхъ». Въ виду такой разноголосицы необходимо было отдать программу на пересмотръ третьяго лица, совершенно безпристрастнаго, которое могло бы въ интересахъ науки и педагогическихъ требованій произвести свой приговоръ. Выборъ принадлежалъ самому Г., и онъ выбралъ профессора Московскаго университета Ѳ. И. Буслаева, человѣка авторитетнаго. Общими усиліями они занялись отдѣлкой программы. Ѳ. И. преимущественно работалъ надъ программой грамматики и, кромѣ того, составилъ отдѣлъ исторіи языка и слога въ программѣ исторіи русской словесности, Г. же принадлежала работа по исторіи русской литературы и теоріи словесности. Эта исправленная, такимъ образомъ, программа русскаго языка и словесности была утверждена 25 іюня 1852 г. главнымъ начальникомъ военно-учебныхъ заведеній въ видѣ опыта на пять лѣтъ, а Г. была объявлена награда: Высочайшее благоволеніе и тысяча рублей. Кромѣ того, Г. поручено было, на основаніи выработанной программы, составленіе учебныхъ руководствъ по исторіи русской словесности и хрестоматіи къ новому ея періоду. Въ ноябрѣ этого же года Г. получилъ оффиціальное письмо, извѣщавшее его, что «Его Императорскому Высочеству Наслѣднику Цесаревичу благоугодно, чтобы Г. прибылъ въ Петербургъ для словеснаго совѣщанія съ преподавателями русскаго языка и словесности С.‑Пб. военно-учебн. заведеній». Озадаченный такою неожиданностью, Г. обратился сначала къ Буслаеву, а затѣмъ къ Введенскому, съ просьбой вмѣстѣ поѣхать на диспутъ и защищать выработанную программу.
На диспутѣ съ преподавателями военно-учебныхъ заведеній, отнесшимися къ Г. крайне враждебно, на сторонѣ его были только, кромѣ Введенскаго, Г. Е. Благосвѣтловъ и В. Ѳ. Кеневичъ. «Я ошибочно», говоритъ Г., «велъ диспутъ, пустившись въ толки о самомъ содержаніи науки, а не ограничившись защитой рекомендуемаго практическаго метода». Результатомъ получилось то, что «въ состязаніи съ моими оппонентами я не одержалъ побѣды, но программа, мною составленная, взяла верхъ». Подъ этими словами Г. разумѣлъ не только то, что его программа была введена въ военно-учебныя заведенія, но и то, что она служила образцомъ программъ въ учебныхъ заведеніяхъ другихъ вѣдомствъ и легла въ основу программъ всѣхъ учебныхъ заведеній вплоть до программы 1872 р. для гимназій и прогимназій.
Представляя отчетъ Я. И. Ростовцеву о ходѣ работъ по составленію учебника по исторіи русской литературы, Г. долженъ былъ выдержать состязаніе съ Н. И. Гречемъ; еще ранѣе Г. и Буслаеву пришлось вести съ нимъ войну путемъ печати, такъ какъ новая реформа сильнѣе всего задѣвала Греча, учебники котораго неограниченно царили въ продолженіе нѣсколькихъ десятилѣтій и о грамматикѣ котораго Г. выражался не иначе какъ съ прибавленіемъ эпитета «такъ называемая», или просто выражался такъ: «это — не грамматика русскаго языка, а грамматика языка Греча».
Личное состязаніе произошло на квартирѣ Ростовцева, куда, кромѣ Буслаева и Галахова, были приглашены въ качествѣ спеціалистовъ Шульгинъ, Гречъ и Востоковъ. Гречъ былъ разбитъ на всѣхъ пунктахъ и при томъ пораженію въ значительной степени способствовала его же собственная грамматика. Гречъ не брезговалъ и окольными путями, чтобы натравить кого слѣдуетъ на Г., называлъ его сотрудникомъ «такъ называемыхъ Отечественныхъ Записокъ», будто бы возбуждавшихъ въ читателѣ пристрастіе къ иноземцамъ и нелюбовь къ отечеству, величалъ послѣдователемъ Огюста Конта и Литтре, проповѣдникомъ гибельнаго ученія, только потому, что въ объявленіи о подпискѣ на «Отечеств. Зап.» 1848 г. на ряду со статьями, обѣщанными редакціей, значилась и статья Галахова «Изложеніе позитивной философіи (по Литтре)», которая, между прочимъ, не была напечатана. Кромѣ того, Гречъ явно намекалъ, что люди подобные Г., могутъ быть не образователями, а развратителями юношества. Живя еще въ Москвѣ, Г. сдѣлался преподавателемъ во второмъ спеціальномъ классѣ перваго кадетскаго корпуса, при чемъ ему было поручено неоффиціальное наблюденіе за преподаваніемъ русскаго языка и словесности во всѣхъ Московскихъ корпусахъ. Въ 1856 г. Г. по предложенію начальника военно-учебныхъ заведеній Я. И. Ростовцева, занялъ каѳедру русскаго языка и словесности въ Николаевской академіи генеральнаго штаба, для чего и оставилъ Москву, гдѣ прожилъ 34 года, и переселился въ Петербургъ. Здѣсь Г. принималъ дѣятельное участіе по устройству Литературнаго Фонда и на первомъ засѣданіи членовъ-учредителей (8 ноября 1859 г.) былъ выбранъ секретаремъ и исполнялъ эту обязанность до 2 февраля 1861 г., послѣ чего состоялъ членомъ этого общества до 1869 г. Кромѣ лекцій, Г. занялся составленіемъ двухъ капитальныхъ трудовъ: «Исторической хрестоматіи новаго періода русской словесности», въ двухъ томахъ, и «Исторіи русской словесности древней и новой», также въ двухъ томахъ (во второмъ томѣ двѣ части), напечатанныхъ въ 1863—1875 гг. Послѣдній трудъ Академія Наукъ удостоила преміи графа Уварова. Въ 1863 г. А. Д. былъ назначенъ членомъ ученаго комитета Министерства Народнаго Просвѣщенія, а въ 1865 г. избранъ въ ординарные профессора С.‑Петербургскаго историко-филологическаго института. Полезную дѣятельность Г. Московское общество любителей россійской словесности почтило избраніемъ его въ 1867 г. въ дѣйствительные члены, въ 1868 году Академія Наукъ избрала его въ члены-корреспонденты по второму отдѣленію, «въ уваженіе къ ученымъ трудамъ». Въ Московскомъ обществѣ испытателей природы Г. состоялъ въ бытность свою еще въ Москвѣ. Кромѣ того, въ этомъ же году онъ былъ приглашенъ Святѣйшимъ Синодомъ въ число членовъ временной комиссіи по пересмотру существующаго и начертанію новаго устава духовныхъ академій. Въ 1882 г. Г., по прошенію, уволился отъ должности профессора историко-филологическаго института, продолжая до самой смерти заниматься въ ученомъ комитетѣ Министерства Народнаго Просвѣщѳнія и въ Академіи генеральнаго штаба. За послѣднее время лекціи Г. представляли живую лѣтопись литературы: ему приходилось говорить не о дѣятеляхъ русскаго слова, а о своихъ умершихъ друзьяхъ и непріятеляхъ, о томъ мірѣ, въ которомъ онъ жилъ, который составлялъ и его прошлую жизнь. Въ свою очередь слушателямъ было любопытно видѣть свидѣтеля отдаленнаго прошлаго, видѣвшаго своими глазами Пушкина, пріятеля Бѣлинского, Кудрявцева, Грановскаго и другихъ, преданнаго всей душой ихъ свѣтлой памяти до конца жизни.
Все это время Г. не переставалъ сотрудничать въ періодическихъ изданіяхъ. Кромѣ участія въ вышеукаванныхъ журналахъ и газетахъ, онъ помѣщалъ свои статьи въ «Атенеѣ» Е. Ѳ. Корша, «Библіографическихъ Запискахъ» А. Афанасьева, «Русскомъ Вѣстникѣ», «Современникѣ» (редакціи Некрасова и Панаева), «Вѣстникѣ Европы», «С.‑Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» (редакціи Краевскаго и В. Ѳ. Корша), «Новомъ Времени», «Журналѣ Мин. Нар. Просв.», «Историческомъ Вѣстникѣ»,«Русской Старинѣ» и друшхъ. По словамъ самого Г., «всѣхъ статей нѣтъ возможности указать: такъ ихъ много». Перечень главнѣйшихъ трудовъ Г., какъ отдѣльно изданныхъ, такъ и помѣщенныхъ въ разныхъ періодическихъ изданіяхъ, напечатанъ въ «Русской Старинѣ» 1888 г. (т. І, стр. 35—36). Полный перечень трудовъ Г. находится въ его біографіи, составленной Д. Д. Языковымъ («Обзоръ жизни и трудовъ русскихъ писателей и писательницъ», вып. XII, Спб. 1912). Въ различныхъ газетахъ и журналахъ появлялись небольшія статьи его и замѣтки безъ подписи автора, да и во время почти двадцатилѣтняго сотрудничанія въ «Отеч. Зап.» Г. лишь немногія изъ статей подписалъ своимъ именемъ или псевдонимомъ (Сто‑одинъ) пребладающее же большинство статей и замѣтокъ, главнымъ образомъ критическаго содержанія, были напечатаны анонимно. Особенно интересны воспоминанія Г. («Записки человѣка») въ «Историч. Вѣстникѣ» 1886 г. и «Русскомъ Вѣстникѣ» 1875, 1876 и 1878 гг. Кромѣ автобіографическаго матеріала въ его «воспоминаніяхъ» отразилась интеллектуальная жизнь 40‑хъ годовъ. Здѣсь и Бѣлинскій, Анненковъ, Щербина, Кетчеръ, А. Григорьевъ, С. Соловьевъ, Грановскій и наши классики Некрасовъ, Тургеневъ, Гоголь и др. Литературное наслѣдство Г. весьма разнообразно по содержанію. Онъ является и педагогомъ, и историкомъ литературы, и критикомъ, и даже беллетристомъ. Въ своихъ беллетристическихъ попыткахъ Г. (повѣсти «Старое зеркало», «Ошибка» и «Кукольная комедія» напечатаны въ «Отеч. Запискахъ» 1845—47 гг., а повѣсть «Превращеніе» въ «Современникѣ» 1847 г.) оставался вѣренъ своимъ взглядамъ и убѣжденіямъ; Бѣлинскій, хотя и ругалъ его повѣсти съ «элегико-романтическимъ пафосомъ», но находилъ у автора «если не дарованіе, то способности». Повѣсть «Старое зеркало» пользовалось большимъ успѣхомъ у славянофиловъ за высказываемое въ ней сочувствіе къ крѣпостному сословію. Гораздо обильнѣе и интереснѣе критическая дѣятельность Г. Кто-то назвалъ критику его «библіографической», желая этимъ, очевидно, выразить ея ничтожность. Но это названіе вовсе не характеризуетъ направленія Г. и развѣ только съ большой натяжкой можетъ быть примѣнено ко второму періоду его критической дѣятельности. Гранью этихъ двухъ періодовъ является 1848 годъ, когда едва ли возможна была какая-нибудь критика, не только что проводящая извѣстную тенденцію. До этого года Г. стойко слѣдовалъ тому направленію, выразителемъ котораго былъ его другъ Бѣлинскій. Критика Г. и лицъ, съ нимъ работавшихъ, по его же собственному сознанію, клонилась къ тому, чтобы противоборствовать современнымъ тремъ «мошенникамъ печати», Булгарину, Гречу и Сенковскому. Это, такъ сказать, была отрицательная сторона ихъ дѣятельности. Но была у нихъ, учениковъ Бѣлинскаго, и положительная задача: они явились вѣрными адептами принципа, разсматривавшаго литературу не только какъ источникъ эстетическаго наслажденія, но и какъ могущественное орудіе, при помощи котораго можво было вдохнуть въ человѣка міръ новыхъ идей и стремленій. Съ другой стороны въ критическихъ статьяхъ Г. отразилось увлеченіе философіей Окена, обоснованной на романтическомъ міросозерцаніи Шеллинга. Затѣмъ, ненапечатанный трудъ изложенія основъ позитивной философіи свидѣтельствуетъ объ увлеченіи Огюстомъ Контомъ и Литтре.
Совершенно иной характеръ носитъ критическая дѣятельность Г. послѣ 1848 г. Однимъ изъ поводовъ къ тому послужидо изданіе сочиненій русскихъ писателей Смирдина. Не смотря на ту громадную пользу, которую могло принести это издавіе, оно выходило небрежно и неряшливо, страдало отсутствіемъ критики издаваемаго матеріала и было лишено какихъ бы то ни было указаній на жизнь и дѣятельность тѣхъ писателей, произведенія которыхъ были впервые извлечены со страницъ забытыхъ періодическихъ изданій. Пополнить эти-то пробѣлы Г. и ставилъ своей задачей. Г. старался установить сбивчивыя біографическія данныя о писателяхъ, опредѣлить ихъ литературныя физіономіи и пр. Чтобы выяснить себѣ всю важность этихъ статей, достаточно указать, что онѣ послужили для Г. базисомъ его послѣдующихъ объединительныхъ трудовъ по исторіи русской литературы. Да и не только для него самого, и для другихъ изслѣдователей эти статьи явились важнымъ матеріаломъ при изученіи русской литературы конца XVIII и начала XIX вѣка. Съ 1849 по 1858 годъ Г. напечаталъ въ «Отечественныхъ Запискахъ», «Современникѣ» и др. журналахъ статьи о сочиненіяхъ Кантемира, Д. В. Давыдова, Богдановича, А. Е. Измайлова, Княжнина, Кострова, Аблесимова, Карамзина, Сумарокова, Фонвизина, Лермонтова. Этими трудами, такъ сказать, заключался періодъ журнальной дѣятельности Галахова. Статьи, помѣщенныя въ періодическихъ изданіяхъ послѣ 1857 года, носятъ случайный характеръ и состоятъ изъ литературныхъ и автобіографическихъ воспоминаній, некрологовъ и пр.
Центръ дѣятельности Г. составляютъ его педагогическіе труды, начавшіе появляться съ 1842 г., когда вышла въ свѣтъ его «Русская хрестоматія». Какъ это ни странно для учебника, появленіе ея было цѣлымъ событіемъ. Дѣло въ томъ, что въ глазахъ современныхъ Г‑у педагоговъ его хрестоматія была крайне смѣлымъ новшествомъ. Она посягала на такіе авторитеты, которые, правда, въ публикѣ и въ литературѣ были давно забыты, но въ школѣ царствовали безгранично. Мнѣніе Г., что хрестоматія, имѣющая цѣлью представить образцы простого и правильнаго языка, должна почерпать свой матеріалъ изъ новой литературы, показалась дерзкимъ и неблагонамѣреннымъ. Давъ мѣсто классикамъ, Г. вмѣстѣ съ тѣмъ не только ввелъ образцы изъ писателей Карамзинской и Пушкинской школы, но и помѣстилъ произведенія своихъ юныхъ современниковъ, какъ‑то: Кольцова, Майкова, Фета и др., репутація которыхъ еще далеко не была установлена въ литературѣ. Новаторство Г, нашло сейчасъ же яростныхъ обличителей, и прежде всего въ лицѣ С. Шевырева, который, главнымъ образомъ, напиралъ на то, что изученіе языка должно итти путемъ историческимъ, забывая о томъ, что цѣль хрестоматіи не научная, а практическая, и упуская изъ виду задачи и средства средней школы. Полемика Г. съ Шевыревымъ въ 1843 г. (Г. — въ «Отечеств. Зап.», Шевыревъ — въ «Москвитянинѣ») задѣвала попутно и другіе вопросы, и противники не щадили другъ друга. Гораздо удивительнѣе враждебное отношеніе къ хрестоматіи Н. А. Полевого, напавшаго на Г. за его хрестоматію въ своемъ предисловіи къ собранію сочиненій Державина. Другимъ не менѣе важнымъ трудомъ Галахова является «Исторія русской словесности, древней и новой». Въ первомъ томѣ (1863 г.) изложены древній періодъ литературы — до Петра Великаго и затѣмъ литература этого столѣтія до Карамзина; во второмъ (1875 г.) обозрѣніе литературы доведено до Пушкина. Въ предисловіи къ 1‑му тому Г. опредѣляетъ задачу сочиненія и его составъ слѣдующими словами: «Согласно двумъ сторонамъ словесныхъ произведеній, послѣднія разсматриваются мной съ двухъ точекъ зрѣнія: исторической и литературной. Читатель увидитъ, что книга моя даетъ перевѣсъ первой точкѣ зрѣнія, особенно въ новомъ періодѣ словесности, которымъ я больше занимался. Авторское достоинство критика измѣряетъ не одною степенью литературнаго искусства, но и качествомъ образа мыслей, который сообщаетъ сочиненіямъ извѣстное направленіе. Она требуетъ, чтобы явленія слова, удовлетворяя эстетическому чувству, въ то же время содѣйствовали распространенію идей истины и правды, чтобы художественная форма соединилась въ нихъ съ просвѣтительнымъ содержаніемъ. На основаніи этого я далъ больше простора изложенію отечественной литературы двухъ послѣднихъ столѣтій: въ это время, виднѣе чѣмъ когда-либо, она была орудіемъ культуры, усваивая и передавая русскому обществу начала западно-европейской цивилизаціи». Г., какъ западникъ, во всемъ древнемъ до петровскомъ періодѣ русской жизни не видѣлъ никакого развитія, всѣ эти восемь вѣковъ считалъ полнымъ умственвымъ застоемъ и потому не признавалъ древнюю нашу литературу заслуживающею внимательнаго изученія. Вотъ почему вполнѣ компетентный судья по исторіи лптературы, проф. Сухомлиновъ, указывая, какъ на достоинство труда Г., на «строгую опредѣленность, симметрію» критическихъ пріемовъ, въ слабомъ изложеніи древняго періода «Исторіи» видѣлъ не простое незнакомство съ предметомъ, а вліяніе Бѣлинскаго, начинавшаго исторію русской литературы съ Ломоносова; по его словамъ Г. «пришлось говорить о литературѣ, существованія которой онъ въ душѣ не признавалъ». Весьма обстоятельно разобралъ «Исторію» проф. Н. С. Тихонравовъ; его рецензія, главнымъ образомъ, сосредоточилась на до‑петровской литературѣ, удѣливъ лишь нѣсколько страницъ на вторую ея часть. Тихонравовъ оказался несогласнымъ съ самимъ методомъ изслѣдованія Галахова. По его мнѣнію методъ изслѣдованія долженъ быть только сравнительно-историческій, тогда какъ авторъ болѣе эстетически относился къ литературнымъ явленіямъ. Другой, отчасти справедливый, упрекъ Тихонравовъ направилъ на автора «Исторіи» за то, что онъ, вопреки своему желанію, не избѣжалъ подчиненія литературной табели о рангахъ; кромѣ того иногда у Г. выступаютъ личныя симпатіи; въ этомъ смыслѣ особенно посчастливилось Карамзину, біографія котораго оказалась черезчуръ идеальной. За новымъ періодомъ Тихонравовъ призналъ полную самостоятельность и несомнѣнную важность его труда и ставилъ эту часть на высоту изслѣдованія, вполнѣ отвѣчающаго научнымъ требованіямъ и достойнаго Уваровской награды. Галаховъ преклонился передъ справедливымъ разборомъ строгаго критика и, сознавая компилятивность своего труда (1 томъ) и неосновательное изученіе литературныхъ фактовъ до‑петровскаго періода, во 2‑мъ изданіи своей «Исторіи русской словесности» нѣкоторые отдѣлы поручилъ лицамъ вполнѣ компетентнымъ: отдѣлъ древнихъ повѣстей переработалъ академикъ А. Веселовскій, духовные стихи раэобралъ проф. Кирпичниковъ, о былинахъ и историческихъ пѣсняхъ написалъ О. Ѳ. Миллеръ, а о сказкахъ, пѣсняхъ и народныхъ пословицахъ П. О. Морозовъ.
Литературная хрестоматія выдержала 30 изданій, а «Исторія» 13 изданій. Только за послѣднее время труды Галахова, послуживъ съ пользой столько лѣтъ, теряютъ свою цѣнность какъ учебное пособіе, не совсѣмъ отвѣчающее духу времени, но какъ справочныя книги до сихъ имѣютъ болыное значеніе.
«Историч. Вѣстникъ» 1886, № 11 (ст. Галахова: «Мое сотрудничество въ журн.»); 1892, т. 47, стр. 126—152, 396—415 (ст. А. Галахова: «Сороковые годы»); 1893, № 1 (некрологъ); 1896, т. 64, стр. 479; 1898, т. 71, стр. 102; 1899, т. 75, стр. 707; 1900, т. 79,стр.674, т. 81, стр. 467; «Русская Старина»; 1874, т. 5, № 10, стр. 727; 1876, т. 17, № 5, стр. 180—181; 1888, т. 57, № 1 («автобіограф. замѣтка»); 1896, т. 85, № 2, стр. 269—272; «Отечеств. Записки», 1843, № 4, т. 27; стр. 41, т. 29, отд. 8, стр. 28 и 98, № 11, т. 30, отд. 6, стр. 14; 1844, № 11, отд. 6, стр. 38; 1845, т. 38, отд. 6, 1849, т. 66, отд. 6, стр. 24; 1852, т. 80, № 8, отд. 6, стр. 83; 1861, т. 138, № 10, отд. 3, стр. 116; 1864, т. 52, стр. 47; 1870, № 8, стр. 152; № 14, № 8, 12; 1876, № 5; «Москвитянинъ», 1843, ч. III, № 5, 6; 1846, ч. I, № 1; 1847, ч. 2, стр. 109; 1848, ч. I, № 2 (ст. Шевырева: «Очерки рус. литер.»); 1849, № 23; 1851, № 8, кн. 2, стр. 526; 1852, ч. 2, № 5; ib. ч. 6, стр. 518; 1853, ч. І, стр. 226; «Журналъ Мин. Народнаго Просв.», 1862, № 7; 1863, № 10, ч. 120, отд. V, (ст. Водовозова); 1867, № 10. т. 136, стр. 287, № 12, стр. 1032; 1867, № 136, отд. 2, стр. 288; 1869, т. 141, № 2, стр. 476; 1880, ч. 208, отд. III (мартъ); 1880, № 3, ст. Кирпичникова; 1892, ч. 284 (некрологъ Майкова), 1896, № 5; «Современникъ», 1843. т. XXX, стр. 190; 1848, т. 9, отд. 3, стр. 60; 1849, № 10, т. 17, отд. З, стр. 106; 1851, № 26, отд. III. стр. 66; 1852, т. 31, отд. 4, стр. 66; 1854, т. 43, отд. 4. стр. 28. «Рус. Инвалидъ»; 1843. № 131; 1844, № 177; 1863, № 154, стр. 659; 1865, № 38; 1868, № 346; «Рус. Мысль», 1889, библ. отд. № 11, стр. 504; 1892, № 6, стр. 290; 1892, № 3; «Литературная Газета», 1843, № 14, стр.277; 1844, № 44, стр. 740; «Изв. И. Акад. Н.», 1861, т. X, вып. 2, стр. 152 (ст. Грота); «Сист. обзоръ рус. нар. учебн. лит., 1878, стр. 210, 214; «Педагогич. хроника», 1879, № 39, Плетневъ, Мелкіе крит. разб., 390; «Московск. Вѣд.», 1858, № 3, (ст. Лонгинова); 1861, № 279; «Голосъ», 1863, № 198 (ст. Милюкова), 1868, № 352; «Сѣверная Почта», 1863 № 212, стр. 865; «Библ. для чтенія», 1863, № 6, отд. 2; «С.‑Пб. Вѣд.», 1864, № 23; «Воспитаніе», 1863, т. 14, № 12, стр. 113 (ст. Некрасова); «Книжный Вѣстникъ», 1864, № 13, стр. 246; «Недѣля» 1869. № 4; «Современная лѣтопись», 1869, № 6, (ст. Лонгинова); «Современность», 1875, № 9; «Кіев. университ. изв.», 1876, № 6, стр. 4 (ст. Котляревскаго); «Педагогич. Музей», 1876, № 3; «Циркул. по упр. Кіев. Окр.», 1864, № 3; «С.‑Пб. Вѣд.», 1848, № 205; 1876, № 23; 1861, № 197; «Тифлис. Вѣстникъ», 1876, № 196; «Revista Europea», 1877, 15 апр. р. 149; «Archiv fur vissench. Kunde von Russland von Ermann», 1865, B. 23, S. 647; «Нов. Вр.», 1879, № 137; 1880, №1572; «Педагогич. хронина», 1879, №37; XIX присужд. Уваровской преміи» (ст. Тихонравова); Соч. Котляревскаго, т. II, стр. 415; «Вѣстникъ Европы» 1880, № 8; «Современ. Лѣтопись» 1863, № 23; «Рус. Слово», 1861, № 10, отд. 2, стр. 757; «Совр. Листокъ», 1861, № 12 и 13; «Рус. Рѣчь» 1861, № 87; «С.‑Пб. Вѣд.» 1864, № 305; «Рус. Вѣстникъ», 1861, № 12; «Русскій Филологич. Вѣстникъ», 1880, № 2, т. 3, стр. 54; «Соврем. Изв.», 1881, № 13; «Христ. чтеніе», 1886, № 7, 8; «Гражданинъ», 1876, № 15, стр. 403, №16, стр. 459; Бѣлинскій, соч. т. X, стр. 160, 292; Семевскій, «Альбомъ»; К. Полевой, «Записки», стр. 420; Котляревскій, т. 6, стр. 292; «Починъ», вып. I, стр. 210, вып. 2 (письма Бѣлинскаго, письмо I, стр. 157); Чернышевскій. Очерки Гоголевскаго періода; Михневичъ, Наши знакомые; «Рус. Мысль», 1892, № 6, стр. 290, № 3 (Д. Корсаковъ, Изъ литер. переп. Кавелина); 1895, № 9, стр. 133; «Харьков. Губ. Вѣд.», 1892, № 298; «Самарская газета», № 254, 1892; «Рижскій Вѣстникъ», 1892, № 253; «Рус. Обозр.», 1894, № VI, стр. 386; «Литературная Газета», 1843, № 14; 1844, стр. 740; 1848, № 15; «Маякъ», 1844, кн. 26, т. XIII, стр. 85; «Сѣвер. Почта», 1848, № 191, (ст. Сухарева); «Журналъ для воспит.», 1857, т. 2; «Соврем. Листокъ», 1862, № 11, 12, 13; «Книжникъ», 1865, № 1; Венгеровъ, «Источники словаря рус. писателей»; «Юбилейный сборникъ литературнаго фонда», С.‑Пб., 1910; «Рус. хрестоматія Г.»; «Хрестоматія для дѣтей» Галахова; «Исторія рус. литер. Г.»; «Вѣстникъ Европы», 1892, т. 6, № 12; «Книжки недѣли», 1892, № 2, № 3, № 12; «Всемірная Иллюстрація», 1892, № 265; «Виленскій Вѣстникъ», 1892, № 247; «Библіографъ», 1892; «Библіот. для чтенія», 1848, т. 88, отд. 6, стр. 28; Словари Брокгаузъ и Ефронъ, Березина и Толь, дополн.; «Сѣверная Пчела», 1858. № 69; «Разсвѣтъ», 1859, № 4; «Ярославск. Губ. Вѣд.», 1864, № 2; «Вѣсть», 1866, № 162; «Рус. Архивъ», 1889, т. II, стр. 513; 1891, т. II, стр. 449; 1895, т. II, стр. 326 и 541; Пыпинъ, Общ. движ. въ Рос. при Александрѣ I, С.‑Пб., 1908, стр. 196, 324; Н. Барсуковъ, «Жизнь и труды Погодина», т. 4, стр. 3, 39. т. 7, стр. 81—86, 91, 270; XII т., стр. 280, 216; Петербург. Некрополь, I, 527.