Потерянный рай (Мильтон; Чюмина)/Книга четвёртая
| ← Книга третья | Потерянный рай — Книга четвертая | Книга пятая → |
- Википроекты
При виде Эдема, где предстояло совершить ужасное злоумышление, Сатана колеблется и долго борется с завистью, страхом и отчаяньем. Но зло берет верх, и Диавол входит в Рай. Описание местоположения Эдема. Приняв образ морской птицы, Сатана садится на верхушку «древа жизни» и оттуда осматривает жилище первого человека. Описание райского сада. Сатана издали видит Адама и Еву и поражается как совершенством и правильностью их форм, так и их радостным настроением. Но это не удерживает Сатану от его злого замысла. Он подслушивает беседу первых людей, из которой узнает, что под угрозой смерти им воспрещено вкушать Плоды от «древа познания добра и зла». Решивши этим путем погубить человека, Сатана ближе знакомится с его положением в Раю. Тем временем Уриил, спустившись на одном из солнечных лучей, предупреждает стража райских врат Гавриила о пролете сюда Сатаны и его намерениях. Гавриил обещает сделать обыск. Наступление ночи. Адам и Ева идут на покой. Описание их пристанища. Их молитвословие перед сном. Гавриил во главе своих подчиненных обходит рай, отрядив сильнейших двух ангелов для охраны Адама и Евы от Диавола. Эти ангелы застают Сатану у изголовия Адама и Евы и силой ведут его к Гавриилу. Вопрос Сатаны. Его презрение и готовность к борьбе. Небесное знамение и бегство Сатаны из Эдема.
КОГДА Дракон, вторично поражен,
В отчаянье на землю устремился,
Чтоб выместить свой гнев на человеке —
Зачем тогда безмолвствовал тот глас,
Что́ некогда пророк великий слышал,
Которому открыт Апокалипсис?
— О, горе всем, живущим на земле! —
Вещал тот глас. Покуда было время,
О, если бы от тайного Врага
Предостерег он с Евою Адама —
Сетей греха избегли бы они!
Уж близок он, вначале искуситель,
Впоследствии — и обвинитель их.
На слабом неповинном человеке
Он выместить свои потери хочет.
Но Сатана, как ни был он бесстрашен,
Покуда цель казалась далека —
Приблизясь к ней, не радуется больше
И злая мысль, созревшая вполне,
В груди его бушует и кипит.
Так, выпустив заряд свой смертоносный,
Отпрядывает адская машина.
Сомнение и ужас потрясают
Смятенный дух. Со дна души его
Встает пред ним неумолимый Ад,
Который он с собою носит вечно
Внутри себя, вокруг себя. Не может
Он убежать от Ада ни на шаг,
Как от себя укрыться он не властен.
Отчаянье в нём пробудила Совесть:
Он думает о том, чем прежде был,
Чем ныне стал и чем в грядущем будет,
Когда свои умножа злодеянья,
Он горшие страданья испытает.
Порою он глядит печальным взором
На светлый Рай во всей его красе,
Затем в тоске глубокой созерцает
Полдневное светило с Небесами
И, наконец, со вздохом произносит:
— Венчанное сияньем несравненным,
Как властелин и царь её, на Землю
Взираешь ты, пред которым меркнут
Все прочие созвездия, о, Солнце!
И я к тебе взываю для того,
Чтоб высказать, как ненавистны мне
Лучи твои! Они напоминают
Мне прежнее величие мое,
Когда я сам во славе возвышался
Над сферою твоей, покуда гордость
На Господа меня не ополчила.
И почему? Заслуживал ли Он,
Меня таким величьем одаривший
И никогда ни в чём не упрекавший,
Чтоб отплатил Ему изменой я?
Не тяжело Ему служенье было,
Но милости Его во мне рождали
Лишь ненависть. Ему повиноваться
Я не желал, и, стоя высоко,
Я возмечтал еще одной ступенью
Возвыситься, избавившись от долга
Признательности вечной. О, зачем
Не создан был я ангелом простым?
Я вечно бы блаженством наслаждался,
Безумною надеждой честолюбья
И замыслом о славе не тревожим.
Но, впрочем, нет! Другой могучий дух,
Подобно мне, мог власти добиваться
И в заговор вовлечь меня с собой.
Однако же, архангелы другие,
Мне равные, не поддались соблазну.
Как и они, я был вооружен
И силою, и волею свободной.
Кого винишь? На что же ропщешь ты?
На ту любовь небесную, какою
Мы были все наделены равно?
Когда любовь и ненависть приносят
Страданья мне — проклятие любви!
Нет, самого себя я проклинаю!
Свободен я и собственною волей
Все то избрал, в чём каюся теперь.
О, горе мне, несчастному! Куда
Укрыться мне, куда бежать от гнева
И вечного отчаянья? В себе
Ношу я Ад, и бездною своею
Меня грозит пожрать он. И в сравненье
С той бездною, которая во мне,
Кромешный Ад готов считать я Небом.
Ужели же я не могу смириться
И места нет раскаянью во мне,
Прощению? Смириться воспрещают
Презрение и страх стыда пред теми,
Кого в Аду оставил я. Не рабство —
Победу им сулил я над Творцом.
Как тяжко я страдаю на престоле,
Как дорого за поклоненье их
Плачуся я — увы, они не знают!
Вот радости, какие честолюбье
Приносит нам! Чем скипетр и венец
Блестящее — тем глубже и паденье.
Я выше их страданием одним.
Но, если бы раскаялся я даже
И к прежнему вернулся состоянью,
То, вместе с ним, вернулись бы и мысли
Опасные: я скоро бы отрекся
От вызванных страданьем ложных клятв;
Где ненависть смертельно поразила —
Там полного не будет примиренья.
Такого перемирья краткий миг
Купил бы я удвоенною мукой.
Каратель мой об этом знает Сам:
Не менее далек Он от того,
Чтоб даровать помилованье мне,
Как я — от просьб о милости подобной.
Отверженных изгнанников взамен
Он сотворил недавно Человека
И для него — чудесный новый мир.
Итак, прости, надежда, — а с надеждой
Прости и страх! Раскаянье, прости!
Увы! Добро исчезло без возврата,
Отныне, Зло, будь благом для меня.
При помощи твоей, я разделю
Владычество Его с Царем Небесным,
Через тебя над большей половиной
Вселенной я победно воцарюсь,
И Человек о том узнает вскоре!
Покуда он так говорил, на бледном
Лице его все страсти отражались:
Безумный гнев, отчаянье и зависть
Светились в нём и, облик искажая
Им принятый, могли б не медля выдать
Обманщика пред взором посторонним.
И Сатана, заметив это сам,
Старается прикрыть свою тревогу.
Не первый ли — искусный лицемер —
Личиною избрал он добродетель?
Но обмануть не мог он Уриила:
Следя за ним в его полете смелом,
Тот на горе увидел Ассирийской
Мятежные порывы Сатаны,
Безумные его телодвиженья
И бледный лик, волненьем искаженный,
Которое блаженным духам чуждо.
Но Сатана идет своим путем,
И, наконец, он Рая достигает,
Венчавшего зеленою оградой
Пустынную и дикую вершину
Большой горы. Её крутые склоны
Кустарником повсюду заросли,
А наверху, вздымаясь к небесам,
Виднеются ряды высоких кедров,
Тенистых пальм, уступами растущих;
Над ними же высокая стена
Чарующего Рая зеленела,
Откуда вид обширный открывался
На страны все, лежащие внизу.
В самом Раю чудесные деревья
Росли кругом. Роскошные плоды
Невиданными красками пестрели,
Среди ветвей на солнце золотясь,
Которое здесь радостней сияло,
Чем посреди вечерних облаков
Иль радуги. Чем дальше он летел,
Тем воздух все прозрачней становился,
И в сердце он вливал собою радость
Весеннюю, способную изгнать
Печали все, за исключеньем чувства
Отчаянья. Здесь нежно обвевает
Душистыми крылами ветерок
И в тишине лепечет о краях,
Откуда он приносит ароматы.
Так, обогнув Надежды Доброй мыс,
Не медля ощущают мореходы
Дыхание тех ветров благовонных,
Что с берегов Аравии счастливой
Несут в моря её благоуханья.
И моряки стараются замедлить
Ход корабля, чтоб дольше насладиться
Благоуханием, которым дышит
С улыбкою сам старец Океан.
Задумчиво поднялся Сатана
На дикую, крутую эту гору,
Но далее дороги не находит:
Так меж собой переплелися густо
Кустарники колючие и травы.
Со стороны восточной находились
Ведущие в прекрасный Рай врата,
Но Сатана, пренебрегая ими,
Одним прыжком преграды миновал
И по средине Рая очутился.
Так хищный волк, следящий за добычей,
Среди полей ограду примечает,
Куда пастух стада сгоняет на ночь,
Считая их укрытыми вполне, —
Но, изгородь легко перескочив,
Вторгается в его овчарню хищник.
Так, обокрасть задумав богача,
Который полагается на крепость
Замков своих и не боится взлома,
В окно к нему влезает ловкий вор.
Укрыться мне, куда бежать от гнева
И вечного отчаянья?..
Так Сатана — из хищников первейший —
В небесную овчарню ворвался,
И так поздней в Господень храм священный
Развратные вторгались торгаши.
На дерево, по середине Рая
Стоявшее и бывшее всех выше,
Которое звалося Древом Жизни,
Взмахнув крылом, взлетает Сатана
И, ворона морского вид приняв,
Садится там, но истинная жизнь
Ему чужда: на Древе Жизни сидя,
Он думает о смерти для живущих.
И дерево, которое залогом
Бессмертия могло бы послужить,
Лишь для того приютом он избрал,
Чтоб далее обозревать окрестность.
Как верно то, что, исключая Бога,
Никто ценить достойно не умеет
Великих благ и извращает их!
И с новым изумлением взирает
Отверженник на все, что сотворил
Всевышний здесь для блага человека,
На все богатства дивные Природы,
Что в уголке её заключены:
Здесь на земле он снова видит Небо.
Блаженный Рай с восточной стороны
Эдема был Всевышним насажден.
Эдемская страна распространялась
От Гаурана[1] до надменных башен
Селевкии, владыками Эллады
Построенных. В саду своем роскошном
Он почве плодородной повелел
Произрастить древесные породы,
Приятные для вкуса, обонянья
И зрения. От золотых плодов
Растущего меж ними Древа Жизни
Амврозии лилось благоуханье.
А рядом с ним стояла наша смерть —
Познания таинственное Древо,
Познания Добра, что мы купили
Так дорого — ценой познанья Зла.
Широкая река через Эдем
Текла на юг, скрываяся в горе,
Которая являлась черноземом
В саду Творца. Там всасывает нежно
В себя земля прозрачную струю,
И та струя наружу пробивалась
Десятками журчащих ручейков;
Они, в один сливаяся поток,
Катились вниз, реке большой навстречу,
Которая делилась на четыре
Главнейшие потока. Воды их
Не мало стран великих орошали
И славных царств, которые не стану
Перечислять. Я лучше опишу,
Когда оно доступно для искусства,
Как из воды сафировой ключа
Прозрачные бежали ручейки
И по песку струились золотому
И жемчугам Востока, под навесом
Густых ветвей, нектарными струями
Растения питая и цветы,
Достойные Эдема. Не искусство
Куртинами здесь рассадило их,
Но щедрая природа разбросала
Их по холмам, долинам и лугам.
Как дивно был прекрасен этот вид,
Где чудные сменялися картины
Одна — другой! Меж рощами виднелись
Цветущие поляны, на которых
Паслись стада. Там высились холмы,
Увенчанные пальмами, а здесь —
Ковер долин, усеянных цветами.
Со стороны другой виднелись гроты,
Обвитые лозою виноградной,
Манившие к себе прохладной сенью.
Меж них повсюду звонкие струи
Со склонов гор сбегали ручейками
Иль светлыми озерами сливались,
В чье зеркало гляделись берега,
Украшенные миртами. Звенели
Здесь в воздухе пернатых песнопенья,
И ветерки весенние шумели
Среди листвы, а с Грациями[2] в пляске
И с Горами, меж тем, всемирный Пан
Вел за собою вечную весну.
С той прелестью сравниться не могли
Ни дивная Эннейская долина,
Где сумрачным Плутоном Прозерпина[3],
Сбиравшая цветы, сама цветок
Прекраснейший, похищена была,
Ни тихая дубрава юной Дафны[4]
На берегу Оронта, ни волшебный
Кастальский[5] ключ, источник вдохновенья,
Ни остров тот, где престарелый Хам[6],
Кого зовут Юпитером Ливийцы,
От Реи скрыл когда-то Амалтею
И юношу цветущего, который
Был сыном ей и назывался Вакхом.
Высокая Амгарская гора,
Где царское потомство обитало
И многими считавшаяся Раем,
Ему в красе далеко уступала.
Но адский Дух взирал без наслажденья
На все, что здесь его ласкало взор,
И на живых диковинных существ.
Два существа превосходили прочих
Красой своей и совершенством форм,
Как у богов — прямым и стройным станом.
Достоинством облечены врожденным
И наготой, исполненной величья —
Владыками над всем они казались,
Достойными подобного господства.
Великого Творца небесный образ
В божественном их взоре отражался.
Различными их назначенья были
И самый пол. В мужчине воплотились
Живая мысль и сила, а в жене —
Чарующая нежность с красотою.
Для Господа он создан был, она —
Для Бога же, но в муже лишь своем.
Высокое прекрасное чело
И властный взор мужчины выражали
Величие. Над всеми господином
Казался он. Подобно гиацинту,
Блистающие кудри ниспадали
Ему до плеч, но волосы жены,
Рассыпавшись волною золотистой,
Окутали покровом тонкий стан.
Как усики от виноградных лоз,
Вилися их причудливые кольца —
Зависимости символ. Добровольно
Склоняется она пред властью кроткой
И женственным сопротивленьем нежным
Старается минуту отдалить
Желанных ласк. Одежда не скрывает
Их чудных тел; рожденного грехом
Виновного стыда — под видом чести
Нанесшего созданиям Природы
Один позор — тогда еще не знали.
Так, об руку друг с другом, наготой
Безгрешною своею не смущаясь
Пред Господом и ангелами всеми,
В Раю чета счастливая гуляла,
Прекраснее которой с той поры
Не знает мир. Красой превосходила
Всех дочерей, рожденных ею, Ева,
И был Адам прекрасней всех сынов.
В тени ветвей зеленых, на лужайке
У светлого ручья они сидели,
Окончив труд. Работа их в саду
Лишь делала отрадней самый отдых,
Когда зефир прохладу навевает,
А голода и жажды утоленье —
Приятнее. Тянувшиеся к ним
Нектарные плоды они вкушали,
А кожура служила им сосудом
Для черпанья воды из ручейка.
И не было при этом недостатка
Ни в сладостных улыбках и речах,
Ни в ласковых и беззаботных шутках,
Что свойственны чете прекрасной были,
Живущей там в уединенье полном.
Резвилися вокруг земные твари,
Которые впоследствии укрылись
Среди пустынь и дебрей, одичав.
Перед людьми, баюкая барашка,
Играя с ним, скакал могучий лев
И грозный тигр, медведь и леопард
С пантерою резвились меж собою
И прыгали, а неуклюжий слон
Показывал, как хоботом искусно
Владеет он. Среди густой травы
Лукавая змея, подкравшись к людям,
Свивалась в узел Гордиев и словно
О гибельном коварстве, непонятном
Для них тогда, сама предупреждала.
Животные, насытившись — одни
Среди лугов спокойно отдыхали,
Другие шли искать себе ночлег,
Ввиду того, что солнце уж зашло
И к островам далеким океана
Склонялося, а в небе загорались
Предвестницы глубокой ночи — звезды.
А Сатана, меж тем, как в первый миг,
Глядит на все в печальном изумленье
И, наконец, с тоскою восклицает:
— О, горе мне! Что вижу скорбным взором?
Как? Ради них, из праха сотворенных,
Лишились мы блаженства на-всегда?
Не Духи те созданья, но немногим
Лишь разнятся они от светлых Духов.
Я чувствую, что мог бы полюбить их:
Так ясно в них сознанье Божества,
И так они одарены богато.
Прекрасная невинная чета!
Не знаешь ты, как близко перемена,
И радости заменятся твои
Страданием, тем более тяжелым,
Чем счастье твое полнее было.
Вы счастливы, но слабо защищен
Ваш дивный Рай от сильного врага,
Проникшего сюда. Увы, врагом
Являюсь я, но склонным к состраданью,
Хотя его не оказали мне.
Отныне я ищу союза с вами
Столь тесного, что будем неразлучны
Во-веки мы. Быть может, меньше Рая
Понравится мое жилище вам,
Но и оно — Творца произведенье,
И с вами им охотно я делюсь.
Навстречу вам широко распахнутся
Врата его, и все владыки Ада
Вас примут там, где более простора
Окажется для вашего потомства,
Чем на земле, в пределах тесных Рая.
Вините лишь Того, Кто принуждает
Меня на вас, безвинных, вымещать
Страданья те, которых Он — Виновник.
Пусть вашею невинностью я тронут,
Но благо, честь подвластного мне царства —
Которое, мир новый покорив,
Расширю я посредством славной мести;
Причины все повелевают мне
Исполнить то, чего — проклятья Дух —
И сам бы я, быть может, ужаснулся!
Как деспоты, во всем необходимость
Винящие — так молвил Враг Небес,
И, с дерева высокого спустившись,
Дабы свою добычу подстеречь —
Он в образе является зверином:
То в виде льва сверкает он очами,
То, словно тигр, он крадется, играя
Со встреченною парой кротких ланей,
Удобной лишь минуты выжидая,
Чтоб сразу их обеих захватить
Но тут Адам — прекраснейший и первый
Из всех мужей, вдруг к Еве обратился —
Прекраснейшей и первой между жен,
И Сатана ему внимает жадно.
— Единая подруга! Лишь с тобой
Все радости мои я разделяю.
Ты для меня дороже всех сокровищ.
Как бесконечно милостив Господь,
Создавший нас и этот мир обширный!
Он столь же благ, как беспределен Он.
Из праха Им мы созданы чудесно
И здесь в Раю сподобились блаженства,
Которого ничем не заслужили,
Чего от нас Он требует взамен?
Единственного легкого обета!
Из всех плодов, растущих здесь в Раю,
Он запретил касаться лишь плодов
От дерева Познания, что рядом
Виднеется с бессмертным Древом Жизни:
Столь близкою бывает к жизни смерть.
И, если б мы осмелились вкусить
Плодов его — Господь грозит нам смертью.
Что значит смерть? — не ведаю о том,
Но Господу, взамен Его даров,
Обязаны мы полным послушаньем.
Господствуя над тварями земными
И в выборе утех и наслаждений
Свободные — не будем же считать
Единственный запрет Его тяжелым,
Но, Господа во-веки прославляя,
Работою приятною займемся
В саду Его, и даже утомленье
Мне сладостным покажется с тобой.
И Ева так Адаму отвечала:
— Ты, для кого и от кого была
Я создана, плоть от твоей же плоти,
Ты — мой глава, путеводитель мой,
Слова твои глубоко справедливы
И мудрости исполнены. Должны
Благодарить мы Бога повседневно,
Тем больше я, которую Господь
Соединяет с высшим существом,
С избранником, меж тем как для себя
Ты равного нигде найти не можешь.
Как часто я припоминаю день,
Когда, от сна впервые пробудясь,
Увидела себя среди цветов
Лежащею в тени и подивилась:
Кто я и как, откуда я взялась?
Поблизости из глубины пещеры
Бежал родник и дальше разливался
Широкою равниной водяной.
Над берегом цветущим я склонилась
И в озеро старалась заглянуть,
Которое вторым казалось Небом,
Но предо мной, среди блестящей влаги
Явился вдруг какой-то образ светлый
И на меня глядел он. Отшатнулась
В испуге я, он также отшатнулся,
Но вскоре, им плененная, опять
Нагнулась я, и он ответил мне
Исполненным любви и ласки взором.
От образа очей своих отвесть
Я не могла и долго бы томилась
Желанием напрасным, если б голос
Неведомый вдруг не воззвал ко мне:
«Прекрасное созданье! То, что видишь
Ты здесь в воде — твое изображенье,
Которое с тобой исчезнет вместе.
Последуй же за Мною — и не призрак
На нежные объятия ответит,
Но тот, чей образ носишь ты сама.
Ты будешь с ним блаженством наслаждаться
И дашь ему существ, тебе подобных,
И матерью всего людского рода
Впоследствии ты станешь».
О, могла ли
Я за вождем незримым не пойти?
Увидела тебя я над платаном;
Ты строен был, но менее прекрасен,
Чем кроткое и нежное виденье,
Которое явилось мне в воде.
Я кинулась бежать, но ты — за мною;
Ты звал меня своей прекрасной Евой
И говорил: «Меня ли ты бежишь?
«Ты — плоть моя, кость от моих костей,
«Ты создана из моего ребра,
«Которое всех ближе к сердцу было,
«И будешь мне ближайшим существом.
«Души моей ты составляешь часть
«И, как мою другую половину,
«Я требую тебя».
Так говоря,
К руке моей ты прикоснулся нежно.
Я предалась доверчиво тебе
И с этого мгновения узнала,
Что красоту далеко превосходят
Достоинство и мужественный разум.
Так общая праматерь говорила.
С супружеской любовью непорочной
Она на грудь склонилася к Адаму,
Коснувшися его открытой грудью,
Вздымавшейся под золотом кудрей.
А он, её красою восхищенный
И прелестью покорной — улыбался
Ей с нежностью, исполненной величья.
Юпитер так Юноне улыбался,
Даруя плодородье облакам,
Рассыпавшим на землю майский цвет.
И с завистью на них бросает Демон
Ревнивый взгляд, и мысленно он ропщет:
— Мучительный и ненавистный вид!
Два существа в объятиях друг друга
Не райским ли наделены блаженством?
Ужель вкусить сполна им суждено
Все счастье, меж тем как ввержен я
В глубокий Ад, где счастья и любви
Не ведают и знают лишь желанья:
Не меньшее среди мучений наших!
Но забывать не должен я того,
Что слышал здесь, из уст их. Им в Раю
Принадлежит не все. Воспрещено им
Вкушать плоды от дерева Познанья.
Познание запрещено! Но разве
С собою грех и смерть несет оно?
Ужель они неведеньем живут,
И счастье их от веры лишь зависит
И послушанья полного? На этом
Как мне легко их гибель основать!
Я разожгу у них познаний жажду,
Внушая им не слушаться завета,
Который их обрек на униженье.
Тогда они сравняться с божествами
Задумают и, плод вкусив запретный,
Подвергнутся неумолимой смерти.
Но прежде Рай я должен обойти
И, может быть, кого-нибудь из Духов
Увижу там на берегу ручья,
И от него всю истину узнаю.
Живи пока, счастливая чета,
И пользуйся минутой краткой счастья:
Страдания твои продлятся долго!
Презрительно он покидает их,
Но, хитрости исполнен осторожной,
Он крадется долинами, лесами,
Полянами, — а солнце, между тем,
На дикую, крутую эту гору,
Но далее дороги не находит…
Склонилося к закату, где как будто
Сливаются с лазурным небосводом
Земля и море. Райские врата
Последний луч заката позлащал.
Они в горе из алебастра были,
Достигнувшей вершиною своей
Клубившихся в высоком небе туч.
Сюда с земли вела одна тропинка,
И высились ряды громадных скал
Со всех сторон. Меж ними Гавриил,
Великий вождь над ангельскою стражей,
Сидел и ждал, когда настанет ночь,
А воины игрою забавлялись
Геройскою. Алмазами сверкая
И золотом, поблизости виднелись
Блистающие шлемы их и копья.
Вдруг в сумраке вечернем Уриил
Спустился к ним на солнечном луче.
Так осенью — предвестницею бури
Для моряков — вдруг падает звезда.
И говорит прибывший:
— Гавриил!
Блаженное жилище охраняешь
Ты бдительно и строго, для того,
Чтоб не могло сюда проникнуть зло.
В полдневный час в моей явился сфере
Какой-то Дух, желавший увидать
(Так он сказал) творения Господни
И Божие подобье — Человека.
И мною путь ему указан был.
Когда же он на гору опустился,
Лежащую на севере Эдема, —
Заметил я, что взор его страстями
Был омрачен, неведомыми в Небе.
Страшуся я: не вырвался ль из бездны
Мятежный Дух — для новых смут и козней?
Найти его — обязанность твоя.
В ответ ему сказал крылатый воин:
— Ты, Уриил, царящий в сфере Солнца,
Я не дивлюсь, что взор твой проникает
И в даль, и в ширь, — но ангельская стража
Поставлена у врат, и миновать
Ее никто не может. Светлый Дух
Здесь ни один с полудня не являлся,
А если Дух мятежный в Рай проник
С намереньем враждебным — естество
Эфирное преградою земною
Немыслимо бывает удержать.
Но тот, о ком упоминаешь ты —
В каком бы он ни укрывался виде —
Его найду заутра на рассвете.
Так обещал воинственный Архангел,
И Уриил обратно возвратился
На солнечном луче, спустившись к Солнцу,
Которое зашло за острова
Азорские и пурпуром сияло
И золотом. В воздушных облаках,
Которые собою окружали
Престол его на западе, их отблеск
Чудесно отражался. Между тем,
Настала ночь, а с нею — тишина,
И темною одеждой сумрак серый
Окутал все. Укрылись зверь и птица
В убежища ночные. Соловей
Один не спит: его любовной песне
Внимает тишь. Блеснули небеса
Созвездьями — сафирами живыми,
И ярче всех сияет дивный Геспер[7],
Пока луна-царица из-за туч
Не выплыла, на сумрак темной ночи
Серебряный покров свой не набросив.
Тогда Адам сказал прекрасной Еве:
— Любимая подруга! Час ночной,
В который вся природа отдыхает,
Нас к отдыху такому же зовет.
Установил Всевышний смену ночи
Днем трудовым, а труд — отдохновеньем,
И сладкою дремотою роса
Вечерняя смыкает наши вежды.
Бездействие дозволено лишь тварям,
От них Господь не требует отчета,
Но людям Он предписывает труд
Телесный иль духовный — ежедневно;
И этим нас возвысил Он над ними.
Заутра же, с сиянием зари
Вернуться мы должны к занятьям нашим:
Цветущие беседки исправляя,
Зеленые аллеи расчищая,
Которые так густо заросли,
Что с роскошью ветвей их своевольной
Нам не легко без помощи справляться.
И от цветов опавших мы должны
Очистить сад, когда гулять желаем
Свободно в нём. Теперь же нас природа
И мрак ночной зовут к отдохновенью.
Красы своей блистая совершенством,
Так молвила в ответ супругу Ева:
— Виновник дней моих и повелитель!
Как Господом назначено — тебе
Готова я во всем повиноваться.
Он — твой закон, а ты моим законом
Являешься, и высшее блаженство
Для женщины не знать иных законов.
Беседуя с тобой, я забываю
О времени. Все перемены года
Приятны мне, дыханье утра сладко,
И сладостно с рассветом пенье птиц.
Отрадно мне сияющее солнце,
Когда в саду лучами озаряет
Оно траву, деревья и цветы,
Покрытые душистою росою.
Мне тишина вечерняя отрадна;
Приятна ночь с певцом её чудесным
И светлая луна со свитой звездной,
Подобною жемчужинам Небес.
Но лишь с тобой все это мне отрадно,
Когда одна — ничто не мило мне.
Скажи: зачем в ночи горят светила?
Кто видит их, когда повсюду очи
Смежает сон?
И молвил прародитель:
— Дщерь Господа и человека, Ева,
Ты — образец чистейший совершенства!
Созвездия свершают ежедневно
Вокруг земли урочный свой обход
Затем, чтоб свет повсюду разливать,
Назначенный народам нерожденным,
И для того заходят и восходят,
Где чудные сменялися картины
Одна другой!..
Чтоб снова Ночь не завладела царством,
Которое принадлежало ей,
И с помощью подвластного ей мрака
В природе всей не загубила жизни.
Огонь тех звезд дает не только свет,
Но и тепло, которое питает
Зародыши, земли произведенья,
Дабы они уже готовы были
Для восприятья солнечных лучей,
Дающих им красу и совершенство.
Хотя в ночи никто не видит звезд,
Но все ж они сияют не напрасно:
И, если бы нас не было совсем,
То и тогда б, конечно, не осталось
Без зрителей небесное убранство,
И Божие величье — без хвалы.
Покуда сном покоимся, покуда
Мы бодрствуем, на землю к нам нисходят
Бесплотных сил бесчисленные сонмы,
Которые всечасно славят Бога.
Как часто к нам с холмов и из дубрав
Небесные несутся голоса,
И ангелы, когда стоят на страже
Иль свой обход полночный совершают,
Чаруют нас божественной игрой,
И звуки арф и песнопений дивных
Возносятся чудесно к Небесам,
А им вослед несутся помышленья.
Так меж собой беседуя, идут
Они к своей благословенной куще:
Устраивая Рай для их блаженства,
Божественный Садовник указал,
Где следует поставить эту кущу.
Был свод её из листьев ароматных,
Которые переплетались с лавром
И миртами. Зеленою стеной
Кругом кусты аканта поднимались,
А в зелени густой, уподобляясь
Мозаике цветочной, красовались
Головки роз, ириса и жасминов,
И крокусы, фиалки, гиацинты
Раскинулись узорчатым ковром,
Затмив собой каменьев яркий блеск.
Исполнены благоговенья к людям,
Переступить не смели здесь порога
Ни зверь, ни гад. Подобного приюта
Тенистого и мирного не знали
Сильван[8] и Пан — измышленные боги.
Впервые здесь душистою травой
И вязью из цветов убрала Ева
Свой брачный одр, и ангельские клиры
Воспели гимн венчальный в небесах
В тот день, когда, благословивший брак,
Привел ее к супругу Ангел Божий.
В нагой красе, без всяких украшений
Она была прекраснее Пандоры[9],
Осыпанной дарами и принесшей
Несчастье для сына Уафета,
К которому привел ее Гермес.
Пленив его посредством дивных чар,
Она тому жестоко отомстила,
Кем был огонь похищен у Зевеса.
Придя к шатру, Адам остановился
С подругою и под открытым Небом
Они к Творцу молитву вознесли,
Создавшему и воздух с небесами,
И шар луны сияющий, и землю
С созвездьями:
— Творец наш Всемогущий!
Ты ночь создал и миновавший день;
Его в трудах, указанных Тобою,
Мы провели, друг другу помогая,
Счастливые взаимною любовью,
В которой нам венец благополучья
Ты даровал. Ты насадил для нас
Обширный сад, и не с кем разделить нам
Твоих щедрот, но обещаешь
Ты От нас двоих произвести потомство,
Которое всю землю населит
И милости Твои прославит с нами,
Восстав от сна и отходя ко сну.
Так, помолясь благоговейно Богу,
Взошли они во внутренность жилища
Укромного и рядом возлегли
На брачный одр, где, думается мне,
В тиши ночной от прелестей супруги
Не отвращал очей своих Адам,
И, в свой черед, она от исполненья
Таинственных и сладостных законов
Супружеской любви не уклонялась.
Надевшие личину чистоты
И святости, одни лишь лицемеры
Нечистым все дерзают называть,
Что Господом самим освящено
И что иным вменяется в закон,
Дозволено же всем без исключенья.
Хвала святой супружеской любви!
Тебе — закон таинственный природы,
Священнейший источник бытия,
Единственная собственность в Раю,
Где общим все считалось достояньем.
Ты от людей ту похоть отгоняешь,
Которая приличествует тварям,
Через тебя мы знаем узы крови —
Священные, скрепленные тобой,
Великие слова: отец и сын.
В супружестве — всех радостей источник.
И на одре его благословенном
Покоились святые патриархи.
Лишь для тебя, о, непорочный Брак,
Стрелою золотой вооружилась
Сама Любовь и, факел засветив,
Повеяла пурпурными крылами.
В тебе одном — Любви великой царство
И радостей, которых не дадут
Притворные улыбки жриц порока,
Продажные восторги без любви!
Их не найти в случайных увлеченьях,
В безумии веселых маскарадов
И в пиршествах, и в звуках серенад,
Что юноша влюбленный распевает
Красавице надменной, от которой
Он должен бы с презрением уйти.
И, вот, они, под песню соловья,
Забылись сном в объятиях друг друга;
С цветочного же свода ниспадали,
Меж тем, на них душистые цветы.
Нектарные плоды они вкушали,
А кожура служила им сосудом
Для черпанья воды из ручейка.
Покойся сном, прекрасная Чета!
Ты, высшего блаженства не ища
И знания, счастливейшей могла бы
Пребыть во век!
Меж тем, подлунный свод
Объяла ночь уже на половину;
Открылися врата из алебастра,
И Ангелы в вооруженье полном
Готовились к полночному дозору.
Тут Гавриил так молвит Херувиму
Ближайшему по власти: — Уззиил!
Возьми с собой дружины половину
И с нею юг ты зорко осмотри,
Тогда как я отправлюся на север.
Круг заключив, на западе сойдемся
С тобою вновь. —
И, слову повинуясь,
Вмиг легион, как пламя, разделился.
Двух ангелов могучих подозвав,
Им Гавриил повелевает так:
— Итуриил! Зефон! Скорей к Эдему
Летите вы и осмотрите Рай,
Убежище прекрасных двух существ,
Которые, не ведая о близкой
Опасности, спокойно спят теперь.
Вечернею порой явился Ангел,
Сказавший мне, что некий адский Дух
Летел туда, и в том сомненья нет,
Что умысел преступный он питает.
Найдя Врага, ко мне его ведите!
С дружиною блестящею вперед
Он двинулся, затмив луны сиянье.
Два ангела, меж тем, слетели в кущу —
Искать врага и там нашли его.
Прикинувшися жабой, к изголовью
Подкрался он, поближе к уху Евы,
И силой чар её воображенье
Старался он мечтами взволновать
И призрачными грезами, посеяв
В душе её тревогу, беспокойство,
Бесплодные желанья и стремленья
Опасные, рождающие гордость.
Итуриил коснулся Сатаны
Копьем своим, и в образе обычном
Воспрянул тот: притворство не выносит,
Когда его касается оружье
Небесное. Так вспыхивает порох,
Когда в него вдруг искра попадет.
И ангелы невольно отступают,
Владыку преисподней увидав,
Но, чуждые боязни, к Сатане
Подходят вновь они с такою речью:
— Мятежный Дух, кто ты? Поведай нам,
Как вырваться ты из темницы мог?
И отчего, свой образ изменив,
Как лютый враг, грозящий из засады,
У изголовья спящих ты сидишь?
И отвечал с презреньем Сатана:
— Ужели же я неизвестен вам?
А некогда знавали вы меня —
Не равным, нет! Я так стоял высоко,
Что вы туда подняться не дерзали.
Сказав, что вы не знаете меня —
В ничтожестве своем вы сознаетесь,
А если я известен вам — к чему же
Тогда вопрос об имени моем?
Вступление не менее бесплодным
Считаю я, чем и конец посольства,
С которым вы являетесь ко мне.
Презрением ответил на презренье
Итуриил: — Мятежный Дух, не думай,
Что образ твой, как прежде, лучезарен.
Обязан ты последовать за нами
И дать отчет тому, кто нас послал
И кто хранит жилище от вторженья
И от греха — живущих там созданий.
Так говорил прекрасный Херувим,
И юношеской прелести исполнен
Он был в своем достоинстве суровом.
В лице его казалась добродетель
Столь светлою и власть добра — столь мощной,
Что в первый миг был Демон посрамлен,
Но вскоре он вещал неустрашимо:
— Бороться я согласен только с равным:
С пославшим вас — не с посланными им.
Иль сразу всех на бой я вызываю.
Тем большую приобрету я славу
Иль менее стыда перенесу.
Ему Зефон отважный возражает:
— Боязнь твоя настолько очевидна,
Что нечего доказывать на деле,
Как побороть слабейшему из нас
Преступника возможно. —
Сатана
Не отвечал, его душила злоба.
Но, гордому подобен скакуну,
Что, закусив мятежно удила,
Несется в даль, с поднятой головою
Он следует за ними. Бесполезным
Считает он бороться и бежать.
Неведомый, благоговейный ужас
Смирил его, не ведавшего страха.
Так к западу приблизились они,
Где с двух сторон сошлися легионы.
И Гавриил, стоявший во главе,
Воскликнул вдруг: — Друзья, шаги я слышу!
Итуриил с Зефоном возвратились,
И третьего я вижу вместе с ними.
Хотя померк его чудесный блеск,
Но грозный вид и царская осанка
В нём князя тьмы собою обличают.
Приблизились Итуриил с Зефоном
И тотчас же поведали вождю,
Кто пленник их и в образе каком
Он был найден. И с грозным взором молвил
Архистратиг: — Зачем, о, Сатана,
Покинул ты темницу самовольно,
Тревожа тех, кого пример преступный
Твой не увлек и кто имеет право
Потребовать отчета у тебя?
Зачем хотел спокойствие нарушить
Ты тех существ, которым суждено
Всевышним здесь в блаженстве пребывать?
И Сатана с презреньем отвечает:
Великий вождь над ангельскою стражей,
Сидел и ждал, когда настанет ночь,
А воины игрою забавлялись.
— Ты, Гавриил, считался в Небе мудрым,
И таковым тебя я почитал,
Но твой вопрос меня в сомненье вводит.
Поведай мне: кто рад своим мученьям
И, если б мог, из Ада не бежал бы?
Уверен я, ты поступил бы так же,
На дерзостный отважившись полет,
С тем чтоб бежать подальше от страданий
В такой приют, где мог бы, наконец,
Надеяться, что муки сменит отдых,
И горести — блаженство без конца.
Вот здесь чего искал я. Но тебе ли
Понять меня? Ты знаешь только счастье.
Напрасно мне ты говоришь о воле
Того, Кто нас цепями оковал!
Пускай создаст крепчайшие затворы
Для узников, когда желает Он
Их заточить в темнице на-всегда.
Вот мой ответ. Все остальное — верно.
Меня нашли там, где тебе сказали.
Но в чём же тут насилье и вражда?
Презрительною речью раздражен,
Насмешливо Архангел возражает:
— Воистину, утратив Сатану,
Премудрого судьи лишилось Небо.
Безумие с Небес его низвергло,
И, вырвавшись безумно из темницы,
Не знает он, назвать возможно ль мудрым
Того, кто смел задать ему вопрос:
Как он дерзнул бежать из преисподней?
Избавиться побегом от страданий
Считает он разумным? Думай так,
Надменный Дух, покуда гнев Господень
Не поразит тебя в семь раз сильней
И бич Его обратно не прогонит
В кромешный Ад ту высшую премудрость,
Которая тебя не научила,
Что вечный гнев Создателя ужасней
Страданий всех. Но ты — один! Зачем же
Ты не привел с собою целый Ад?
Не менее страдают остальные…
Иль мужеством ты меньше наделен,
Чем все они? Не первым ли бежал,
О, смелый вождь, ты от мучений лютых?
Сознайся ты покинутой дружине,
Что поводом тебе служило к бегству —
Из бездны ты бежал бы не один.
На это Враг, нахмурясь, отвечает:
— Я в мужестве не уступлю другим.
Ты знаешь, дерзкий Ангел, уступал ли
Тебе в бою, пока на помощь залпы
Громовые к тебе не подоспели,
Копье твое мне страха не внушало.
Твои слова, как ранее — дела,
Неопытность твою мне доказали.
Не знаешь ты, что, опытом тяжелым
И прежней неудачей умудренный,
Дружин своих не станет полководец,
Что верностью и долгом дорожит,
Случайностям опасным подвергать,
Покуда сам дороги не узнает.
Вот почему я первый и один
Перелетел через пустыню бездны,
Чтоб новый мир увидеть. Я надеюсь
Здесь лучшее пристанище найти
И поместить рассеянное войско
Здесь на земле иль в средних Небесах,
Хотя бы мне для этого пришлось
Вступить в борьбу с твоей беспечной ратью.
Но лучше пусть она Владыке служит
И гимны воспевает, пресмыкаясь
Перед Его престолом раболепно.
Сражаться же — совсем не ваше дело.
Воинственный Архангел отвечает:
— Во всем себе противоречишь ты!
Бежать от мук ты признавал разумным,
Затем себя лазутчиком признал.
Обманщик ты, не полководец верный!
Ты осквернил святое это слово:
Ты верностью дерзаешь похваляться
Кому? Толпе мятежников? Дружине,
Которая вполне вождя достойна?
В измене ли Верховному Владыке
Ваш долг и честь, и верность состоят?
О, лицемер, защитником свободы
Явившийся! Кто с большим униженьем
Небесному Владыке поклонялся,
Чтоб самому престолом завладеть?
Вот мой совет: спеши отсюда прочь,
Вернись туда, откуда ты бежал,
И, если вновь в священные пределы
Ты вторгнешься — в оковах повлеку я
Тебя назад и приложу печать
Такую я к вратам зловещим Ада,
Что более тебе уж не придется
Над слабостью затворов издеваться.
Так угрожал Архангел. Но, угрозу
Его презрев и гневом распалясь,
Ему отважно молвит Сатана:
— Заговори, надменный Херувим,
Ты о цепях, когда тебе я сдамся,
Но прежде ты всю тяжесть испытай
Руки моей. Ты тяжести подобной
Не ведаешь, хотя, к ярму привычен,
Впрягаешься с подобными тебе
Позорно ты в Господню колесницу
И по Небу, что звездами Своими
Он вымостил, влечешь ее, как раб.
Покуда он держал такую речь,
Небесная дружина, словно пламя,
Зардевшися и копьями грозя,
Сомкнулася, как грозный полумесяц,
Вокруг него. В полях, во время жатвы,
Так иногда, колеблемые ветром,
Склоняются созревшие колосья,
И с ужасом взирает земледелец:
Боится он, что жатва даст ему
Не хлебное зерно, а лишь мякину.
Но, с силами сбираясь, Сатана
Незыблемо, как Тенериф иль Атлас,
Их ожидал. Он словно вырастал
И головой касался облаков.
Меж перьями блистающего шлема
Виднелся Ужас; мощная рука
Сжимала щит и грозное копье,
И страшные свершились бы деянья:
Не только Рай, быть может, звездный свод,
Искать врага и там нашли его.
Стихии все исчезли бы и прахом
Рассеялись от столкновенья их, —
Когда б Господь, предотвращая битву,
Своих Весов не поднял золотых,
Там, где блестят Астрея[10] с Скорпионом —
Поныне их мы в Небе созерцаем.
И в первый раз Он взвесил мирозданье,
И шар земной привел Он в равновесье
Со сферою его. На тех Весах
Божественных все взвешивает Он:
Великие событья мировые
И битв исход, и участь государств.
Два жребия Он в чаши положил,
И первый был — побег Врага из плена,
Второй — война. И чаша поднялась
Последняя с такою быстротой,
Что Гавриил, увидев это, молвил:
— Давно уже мы знаем наши силы
Взаимные. К чему хвалиться мощью,
Что не от нас, но свыше нам дается?
Удвоилось могущество мое,
И в прах тебя могу я растоптать:
Взгляни наверх — и в знаменье небесном
Судьбу свою, что взвешена Всевышним,
Сам прочитай и этим убедись:
Насколько ты окажешься бессильным,
Когда дерзнешь упорствовать в борьбе.
И Сатана возвел на Небо очи;
Увидел он, как чаша поднялась, —
И с ропотом невольным отступил…
А вместе с ним бежала тень ночная.