Потерянный рай (Мильтон; Чюмина)/Книга четвёртая/ДО
| ← Книга третья | Потерянный Рай — Книга четвертая | Книга пятая → |
- Википроекты
При видѣ Эдема, гдѣ предстояло совершить ужасное злоумышленіе, Сатана колеблется и долго борется съ завистью, страхомъ и отчаяньемъ. Но зло беретъ верхъ, и Діаволъ входитъ въ Рай. Описаніе мѣстоположенія Эдема. Принявъ образъ морской птицы, Сатана садится на верхушку «древа жизни» и оттуда осматриваетъ жилище перваго человѣка. Описаніе райскаго сада. Сатана издали видитъ Адама и Еву и поражается какь совершенствомъ и правильностью ихъ формъ, такъ и ихъ радостнымъ настроеніемъ. Но это не удерживаетъ Сатану отъ его злого замысла. Онъ подслушиваетъ бесѣду первыхъ людей, изъ которой узнаетъ, что подъ угрозой смерти имъ воспрещено вкушать Плоды отъ «древа познанія добра и зла». Рѣшивши этимъ путемъ погубить человѣка, Сатана ближе знакомится съ его положеніемъ въ Раю. Тѣмъ временемъ Уріилъ, спустившись на одномъ изъ солнечныхъ лучей, предупреждаетъ стража райскихъ вратъ Гавріила о пролетѣ сюда Сатаны и его намѣреніяхъ. Гавріилъ обѣщаетъ сдѣлать обыскъ. Наступленіе ночи. Адамъ и Ева идутъ на покой. Описаніе ихъ пристанища. Ихъ молитвословіе передъ сномъ. Гавріилъ во главѣ своихъ подчиненныхъ обходитъ рай, отрядивъ сильнѣйшихъ двухъ ангеловъ для охраны Адама и Евы отъ Діавола. Эти ангелы застаютъ Сатану у изголовія Адама и Евы и силой ведутъ его къ Гавріилу. Вопросъ Сатаны. Его презрѣніе и готовность къ борьбѣ. Небесное знаменіе и бѣгство Сатаны изъ Эдема.
КОГДА Драконъ, вторично пораженъ,
Въ отчаяньѣ на землю устремился,
Чтобъ выместить свой гнѣвъ на человѣкѣ —
Зачѣмъ тогда безмолвствовалъ тотъ гласъ,
Что́ нѣкогда пророкъ великій слышалъ,
Которому открытъ Апокалипсисъ?
— О, горе всѣмъ, живущимъ на землѣ! —
Вѣщалъ тотъ гласъ. Покуда было время,
О, если-бы отъ тайнаго Врага
Предостерегъ онъ съ Евою Адама —
Сѣтей грѣха избѣгли-бы они!
Ужъ близокъ онъ, вначалѣ искуситель,
Впослѣдствіи — и обвинитель ихъ.
На слабомъ неповинномъ человѣкѣ
Онъ выместить свои потери хочетъ.
Но Сатана, какъ ни былъ онъ безстрашенъ,
Покуда цѣль казалась далека —
Приблизясь къ ней, не радуется больше
И злая мысль, созрѣвшая вполнѣ,
Въ груди его бушуетъ и кипитъ.
Такъ, выпустивъ зарядъ свой смертоносный,
Отпрядываетъ адская машина.
Сомнѣніе и ужасъ потрясаютъ
Смятенный духъ. Со дна души его
Встаетъ предъ нимъ неумолимый Адъ,
Который онъ съ собою носитъ вѣчно
Внутри себя, вокругъ себя. Не можетъ
Онъ убѣжать отъ Ада ни на шагь,
Какъ отъ себя укрыться онъ не властенъ.
Отчаянье въ немъ пробудила Совѣсть:
Онъ думаетъ о томъ, чѣмъ прежде былъ,
Чѣмъ нынѣ сталъ и чѣмъ въ грядущемъ будетъ,
Когда свои умножа злодѣянья,
Онъ горшія страданья испытаетъ.
Порою онъ глядитъ печальнымъ взоромъ
На свѣтлый Рай во всей его красѣ,
Затѣмъ въ тоскѣ глубокой созерцаетъ
Полдневное свѣтило съ Небесами
И, наконецъ, со вздохомъ произноситъ:
— Вѣнчанное сіяньемъ несравненнымъ,
Какъ властелинъ и царь ея, на Землю
Взираешь ты, предъ которымъ меркнутъ
Всѣ прочія созвѣздія, о, Солнце!
И я къ тебѣ взываю для того,
Чтобъ высказать, какъ ненавистны мнѣ
Лучи твои! Они напоминаютъ
Мнѣ прежнее величіе мое,
Когда я самъ во славѣ возвышался
Надъ сферою твоей, покуда гордость
На Господа меня не ополчила.
И почему? Заслуживалъ-ли Онъ,
Меня такимъ величьемъ одарившій
И никогда ни въ чемъ не упрекавшій,
Чтобъ отплатилъ Ему измѣной я?
Не тяжело Ему служенье было,
Но милости Его во мнѣ рождали
Лишь ненависть. Ему повиноваться
Я не желалъ, и, стоя высоко,
Я возмечталъ еще одной ступенью
Возвыситься, избавившись отъ долга
Признательности вѣчной. О, зачѣмъ
Не созданъ былъ я ангеломъ простымъ?
Я вѣчно-бы блаженствомъ наслаждался,
Безумною надеждой честолюбья
И замысломъ о славѣ не тревожимъ.
Но, впрочемъ, нѣтъ! Другой могучій духъ,
Подобно мнѣ, могъ власти добиваться
И въ заговоръ вовлечь меня съ собой.
Однако-же, архангелы другіе,
Мнѣ равные, не поддались соблазну.
Какъ и они, я былъ вооруженъ
И силою, и волею свободной.
Кого винишь? На что-же ропщешь ты?
На ту любовь небесную, какою
Мы были всѣ надѣлены равно?
Когда любовь и ненависть приносятъ
Страданья мнѣ — проклятіе любви!
Нѣтъ, самого себя я проклинаю!
Свободенъ я и собственною волей
Все то избралъ, въ чемъ каюся теперь.
О, горе мнѣ, несчастному! Куда
Укрыться мнѣ, куда бѣжать отъ гнѣва
И вѣчнаго отчаянья? Въ себѣ
Ношу я Адъ, и бездною своею
Меня грозитъ пожрать онъ. И въ сравненьѣ
Съ той бездною, которая во мнѣ,
Кромѣшный Адъ готовъ считать я Небомъ.
Ужели-же я не могу смириться
И мѣста нѣтъ раскаянью во мнѣ,
Прощенію? Смириться воспрещаютъ
Презрѣніе и страхъ стыда предъ тѣми,
Кого въ Аду оставилъ я. Не рабство —
Побѣду имъ сулилъ я надъ Творцомъ.
Какъ тяжко я страдаю на престолѣ,
Какъ дорого за поклоненье ихъ
Плачуся я — увы, они не знаютъ!
Вотъ радости, какія честолюбье
Приноситъ намъ! Чѣмъ скипетръ и вѣнецъ
Блестящѣе — тѣмъ глубже и паденье.
Я выше ихъ страданіемъ однимъ.
Но, если-бы раскаялся я даже
И къ прежнему вернулся состоянью,
То, вмѣстѣ съ нимъ, вернулись-бы и мысли
Опасныя: я скоро-бы отрекся
Отъ вызванныхъ страданьемъ ложныхъ клятвъ;
Гдѣ ненависть смертельно поразила —
Тамъ полнаго не будетъ примиренья.
Такого перемирья краткій мигъ
Купилъ-бы я удвоенною мукой.
Каратель мой объ этомъ знаетъ Самъ:
Не менѣе далекъ Онъ отъ того,
Чтобъ даровать помилованье мнѣ,
Какъ я — отъ просьбъ о милости подобной.
Отверженныхъ изгнанниковъ взамѣнъ
Онъ сотворилъ недавно Человѣка
И для него — чудесный новый міръ.
Итакъ, прости, надежда, — а съ надеждой
Прости и страхъ! Раскаянье, прости!
Увы! Добро исчезло безъ возврата,
Отнынѣ, Зло, будь благомъ для меня.
При помощи твоей, я раздѣлю
Владычество Его сь Царемъ Небеснымъ,
Черезъ тебя надъ большей половиной
Вселенной я побѣдно воцарюсь,
И Человѣкъ о томъ узнаетъ вскорѣ!
Покуда онъ такъ говорилъ, на блѣдномъ
Лицѣ его всѣ страсти отражались:
Безумный гнѣвъ, отчаянье и зависть
Свѣтились въ немъ и, обликъ искажая
Имъ принятый, могли-бъ не медля выдать
Обманщика предъ взоромъ постороннимъ.
И Сатана, замѣтивъ это самъ,
Старается прикрыть свою тревогу.
Не первый-ли — искусный лицемѣръ —
Личиною избралъ онъ добродѣтель?
Но обмануть не могъ онъ Уріила:
Слѣдя за нимъ въ его полетѣ смѣломъ,
Тотъ на горѣ увидѣлъ Ассирійской
Мятежные порывы Сатаны,
Безумныя его тѣлодвиженья
И блѣдный ликъ, волненьемъ искаженный,
Которое блаженнымъ духамъ чуждо.
Но Сатана идетъ своимъ путемъ,
И, наконецъ, онъ Рая достигаетъ,
Вѣнчавшаго зеленою оградой
Пустынную и дикую вершину
Большой горы. Ея крутые склоны
Кустарникомъ повсюду заросли,
А наверху, вздымаясь къ небесамъ,
Виднѣются ряды высокихъ кедровъ,
Тѣнистыхъ пальмъ, уступами ростущихъ;
Надъ ними-же высокая стѣна
Чарующаго Рая зеленѣла,
Откуда видъ обширный открывался
На страны всѣ, лежащія внизу.
Въ самомъ Раю чудесныя деревья
Росли кругомъ. Роскошные плоды
Невиданными красками пестрѣли,
Среди вѣтвей на солнцѣ золотясь,
Которое здѣсь радостнѣй сіяло,
Чѣмъ посреди вечернихъ облаковъ
Иль радуги. Чѣмъ дальше онъ летѣлъ,
Тѣмъ воздухъ все прозрачнѣй становился,
И въ сердце онъ вливалъ собою радость
Весеннюю, способную изгнать
Печали всѣ, за исключеньемъ чувства
Отчаянья. Здѣсь нѣжно обвѣваетъ
Душистыми крылами вѣтерокъ
И въ тишинѣ лепечетъ о краяхъ,
Откуда онъ приноситъ ароматы.
Такъ, обогнувъ Надежды Доброй мысъ,
Не медля ощущаютъ мореходы
Дыханіе тѣхъ вѣтровъ благовонныхъ,
Что съ береговъ Аравіи счастливой
Несутъ въ моря ея благоуханья.
И моряки стараются замедлить
Ходъ корабля, чтобъ дольше насладиться
Благоуханіемъ, которымъ дышетъ
Съ улыбкою самъ старецъ Океанъ.
Задумчиво поднялся Сатана
На дикую, крутую эту гору,
Но далѣе дороги не находитъ:
Такъ межъ собой переплелися густо
Кустарники колючіе и травы.
Со стороны восточной находились
Ведущія въ прекрасный Рай врата,
Но Сатана, пренебрегая ими,
Однимъ прыжкомъ преграды миновалъ
И по срединѣ Рая очутился.
Такъ хищный волкъ, слѣдящій за добычей,
Среди полей ограду примѣчаетъ,
Куда пастухъ стада сгоняетъ на ночь,
Считая ихъ укрытыми вполнѣ, —
Но, изгородь легко перескочивъ,
Вторгается въ его овчарню хищникъ.
Такъ, обокрасть задумавъ богача,
Который полагается на крѣпость
Замковъ своихъ и не боится взлома,
Въ окно къ нему влѣзаетъ ловкій воръ.
Укрыться мнѣ, куда бѣжать отъ гнѣва
И вѣчнаго отчаянья?..
Такъ Сатана — изъ хищниковъ первѣйшій —
Въ небесную овчарню ворвался,
И такъ позднѣй въ Господень храмъ священный
Развратные вторгались торгаши.
На дерево, по серединѣ Рая
Стоявшее и бывшее всѣхъ выше,
Которое звалося Древомъ Жизни,
Взмахнувъ крыломъ, взлетаетъ Сатана
И, ворона морского видъ принявъ,
Садится тамъ, но истинная жизнь
Ему чужда: на Древѣ Жизни сидя,
Онъ думаетъ о смерти для живущихъ.
И дерево, которое залогомъ
Безсмертія могло-бы послужить,
Лишь для того пріютомъ онъ избралъ,
Чтобъ далѣе обозрѣвать окрестность.
Какъ вѣрно то, что, исключая Бога,
Никто цѣнить достойно не умѣетъ
Великихъ благъ и извращаетъ ихъ!
И съ новымъ изумленіемъ взираетъ
Отверженникъ на все, что сотворилъ
Всевышній здѣсь для блага человѣка,
На всѣ богатства дивныя Природы,
Что въ уголкѣ ея заключены:
Здѣсь на землѣ онъ снова видитъ Небо.
Блаженный Рай съ восточной стороны
Эдема былъ Всевышнимъ насажденъ.
Эдемская страна распространялась
Отъ Гаурана[1] до надменныхъ башенъ
Селевкіи, владыками Эллады
Построенныхъ. Въ саду своемъ роскошномъ
Онъ почвѣ плодородной повелѣлъ
Произрастить древесныя породы,
Пріятныя для вкуса, обонянья
И зрѣнія. Отъ золотыхъ плодовъ
Ростущаго межъ ними Древа Жизни
Амврозіи лилось благоуханье.
А рядомъ съ нимъ стояла наша смерть —
Познанія таинственное Древо,
Познанія Добра, что мы купили
Такъ дорого — цѣной познанья Зла.
Широкая рѣка черезъ Эдемъ
Текла на югъ, скрываяся въ горѣ,
Которая являлась черноземомъ
Въ саду Творца. Тамъ всасываетъ нѣжно
Въ себя земля прозрачную струю,
И та струя наружу пробивалась
Десятками журчащихъ ручейковъ;
Они, въ одинъ сливаяся потокъ,
Катились внизъ, рѣкѣ большой навстрѣчу,
Которая дѣлилась на четыре
Главнѣйшіе потока. Воды ихъ
Не мало странъ великихъ орошали
И славныхъ царствъ, которыя не стану
Перечислять. Я лучше опишу,
Когда оно доступно для искусства,
Какъ изъ воды сафировой ключа
Прозрачные бѣжали ручейки
И по песку струились золотому
И жемчугамъ Востока, подъ навѣсомъ
Густыхъ вѣтвей, нектарными струями
Растенія питая и цвѣты,
Достойные Эдема. Не искусство
Куртинами здѣсь разсадило ихъ,
Но щедрая природа разбросала
Ихъ по холмамъ, долинамъ и лугамъ.
Какъ дивно былъ прекрасенъ этотъ видъ,
Гдѣ чудныя смѣнялися картины
Одна — другой! Межъ рощами виднѣлись
Цвѣтущія поляны, на которыхъ
Паслись стада. Тамъ высились холмы,
Увѣнчанные пальмами, а здѣсь —
Коверъ долинъ, усѣянныхъ цвѣтами.
Со стороны другой виднѣлись гроты,
Обвитые лозою виноградной,
Манившіе къ себѣ прохладной сѣнью.
Межъ нихъ повсюду звонкія струи
Со склоновъ горъ сбѣгали ручейками
Иль свѣтлыми озерами сливались,
Въ чье зеркало глядѣлись берега,
Украшенные миртами. Звенѣли
Здѣсь въ воздухѣ пернатыхъ пѣснопѣнья,
И вѣтерки весенніе шумѣли
Среди листвы, а съ Граціями[2] въ пляскѣ
И съ Горами, межъ тѣмъ, всемірный Панъ
Велъ за собою вѣчную весну.
Съ той прелестью сравниться не могли
Ни дивная Эннейская долина,
Гдѣ сумрачнымъ Плутономъ Прозерпина[3],
Сбиравшая цвѣты, сама цвѣтокъ
Прекраснѣйшій, похищена была,
Ни тихая дубрава юной Дафны[4]
На берегу Оронта, ни волшебный
Кастальскій[5] ключъ, источникъ вдохновенья,
Ни островъ тотъ, гдѣ нрестарѣлыи Хамъ[6],
Кого зовутъ Юпитеромъ Ливійцы,
Отъ Реи скрылъ когда-то Амалтею
И юношу цвѣтущаго, который
Былъ сыномъ ей и назывался Вакхомъ.
Высокая Амгарская гора,
Гдѣ царское потомство обитало
И многими считавшаяся Раемъ,
Ему въ красѣ далеко уступала.
Но адскій Духъ взиралъ безъ наслажденья
На все, что здѣсь его ласкало взоръ,
И на живыхъ диковинныхъ существъ.
Два существа превосходили прочихъ
Красой своей и совершенствомъ формъ,
Какъ у боговъ — прямымъ и стройнымъ станомъ.
Достоинствомъ облечены врожденнымъ
И наготой, исполненной величья —
Владыками надъ всѣмъ они казались,
Достойными подобнаго господства.
Великаго Творца небесный образъ
Въ божественномъ ихъ взорѣ отражался.
Различными ихъ назначенья были
И самый полъ. Въ мужчинѣ воплотились
Живая мысль и сила, а въ женѣ —
Чарующая нѣжность съ красотою.
Для Господа онъ созданъ былъ, она —
Для Бога-же, но въ мужѣ лишь своемъ.
Высокое прекрасное чело
И властный взоръ мужчины выражали
Величіе. Надъ всѣми господиномъ
Казался онъ. Подобно гіацинту,
Блистающіе кудри ниспадали
Ему до плечъ, но волосы жены,
Разсыпавшись волною золотистой,
Окутали покровомъ тонкій станъ.
Какъ усики отъ виноградныхъ лозъ,
Вилися ихъ причудливыя кольца —
Зависимости символъ. Добровольно
Склоняется она предъ властью кроткой
И женственнымъ сопротивленьемъ нѣжнымъ
Старается минуту отдалить
Желанныхъ ласкъ. Одежда не скрываетъ
Ихъ чудныхъ тѣлъ; рожденнаго грѣхомъ
Виновнаго стыда — подъ видомъ чести
Нанесшаго созданіямъ Природы
Одинъ позоръ — тогда еще не знали.
Такъ, объ руку другъ съ другомъ, наготой
Безгрѣшною своею не смущаясь
Предъ Господомъ и ангелами всѣми,
Въ Раю чета счастливая гуляла,
Прекраснѣе которой съ той поры
Не знаетъ міръ. Красой превосходила
Всѣхъ дочерей, рожденныхъ ею, Ева,
И былъ Адамъ прекраснѣй всѣхъ сыновъ.
Въ тѣни вѣтвей зеленыхъ, на лужайкѣ
У свѣтлаго ручья они сидѣли,
Окончивъ трудъ. Работа ихъ въ саду
Лишь дѣлала отраднѣй самый отдыхъ,
Когда зефиръ прохладу навѣваетъ,
А голода и жажды утоленье —
Пріятнѣе. Тянувшіеся къ нимъ
Нектарные плоды они вкушали,
А кожура служила имъ сосудомъ
Для черпанья воды изъ ручейка.
И не было при этомъ недостатка
Ни въ сладостныхъ улыбкахъ и рѣчахъ,
Ни въ ласковыхъ и беззаботныхъ шуткахъ,
Что свойственны четѣ прекрасной были,
Живущей тамъ въ уединеньѣ полномъ.
Рѣзвилися вокругъ земныя твари,
Которыя впослѣдствіи укрылись
Среди пустынь и дебрей, одичавъ.
Передъ людьми, баюкая барашка,
Играя съ нимъ, скакалъ могучій левъ
И грозный тигръ, медвѣдь и леопардъ
Съ пантерою рѣзвились межъ собою
И прыгали, а неуклюжій слонъ
Показывалъ, какъ хоботомъ искусно
Владѣетъ онъ. Среди густой травы
Лукавая змѣя, подкравшись къ людямъ,
Свивалась въ узелъ Гордіевъ и словно
О гибельномъ коварствѣ, непонятномъ
Для нихъ тогда, сама предупреждала.
Животныя, насытившись — одни
Среди луговъ спокойно отдыхали,
Другія шли искать себѣ ночлегъ,
Ввиду того, что солнце ужъ зашло
И къ островамъ далекимъ океана
Склонялося, а въ небѣ загорались
Предвѣстницы глубокой ночи — звѣзды.
А Сатана, межъ тѣмъ, какъ въ первый мигъ,
Глядитъ на все въ печальномъ изумленьѣ
И, наконецъ, съ тоскою восклицаетъ:
— О, горе мнѣ! Что вижу скорбнымъ взоромъ?
Какъ? Ради нихъ, изъ праха сотворенныхъ,
Лишились мы блаженства на-всегда?
Не Духи тѣ созданья, но немногимъ
Лишь разнятся онн отъ свѣтлыхъ Духовъ.
Я чувствую, что могь-бы полюбить ихъ:
Такъ ясно въ нихъ сознанье Божества,
И такъ они одарены богато.
Прекрасная невинная чета!
Не знаешь ты, какъ близко перемѣна,
И радости замѣнятся твои
Страданіемъ, тѣмъ болѣе тяжелымъ,
Чѣмъ счастіе твое полнѣе было.
Вы счастливы, но слабо защищенъ
Вашъ дивный Рай отъ сильнаго врага,
Проникшаго сюда. Увы, врагомъ
Являюсь я, но склоннымъ къ состраданью,
Хотя его не оказали мнѣ.
Отнынѣ я ищу союза съ вами
Столь тѣснаго, что будемъ неразлучны
Во-вѣки мы. Быть можетъ, меньше Рая
Понравится мое жилище вамъ,
Но и оно — Творца произведенье,
И съ вами имъ охотно я дѣлюсь.
Навстрѣчу вамъ широко распахнутся
Врата его, и всѣ владыки Ада
Васъ примутъ тамъ, гдѣ болѣе простора
Окажется для вашего потомства,
Чѣмъ на землѣ, въ предѣлахъ тѣсныхъ Рая.
Вините лишь Того, Кто принуждаетъ
Меня на васъ, безвинныхъ, вымещать
Страданья тѣ, которыхъ Онъ — Виновникъ.
Пусть вашею невинностью я тронутъ,
Но благо, честь подвластнаго мнѣ царства —
Которое, міръ новый покоривъ,
Расширю я посредствомъ славной мести;
Причины всѣ повелѣваютъ мнѣ
Исполнить то, чего — проклятья Духъ —
И самъ-бы я, быть можетъ, ужаснулся!
Какъ деспоты, во всемъ необходимость
Винящіе — такъ молвилъ Врагъ Небесъ,
И, съ дерева высокаго спустившись,
Дабы свою добычу подстеречь —
Онъ въ образѣ является звѣриномъ:
То ввидѣ льва сверкаетъ онъ очами,
То, словно тигръ, онъ крадется, играя
Со встрѣченною парой кроткихъ ланей,
Удобной лишь минуты выжидая,
Чтобъ сразу ихъ обѣихъ захватить
Но тутъ Адамъ — прекраснѣйшій и первый
Изъ всѣхъ мужей, вдругъ къ Евѣ обратился —
Прекраснѣйшей и первой между женъ,
И Сатана ему внимаетъ жадно.
— Единая подруга! Лишь съ тобой
Всѣ радости мои я раздѣляю.
Ты для меня дороже всѣхъ сокровищъ.
Какъ безконечно милостивъ Господь,
Создавшій насъ и этотъ міръ обширный!
Онъ столь-же благъ, какъ безпредѣленъ Онъ.
Изъ праха Имъ мы созданы чудесно
И здѣсь въ Раю сподобились блаженства,
Котораго ничѣмъ не заслужили,
Чего отъ насъ Онъ требуетъ взамѣнъ?
Единственнаго легкаго обѣта!
Изъ всѣхъ плодовъ, ростущихъ здѣсь въ Раю,
Онъ запретилъ касаться лишь плодовъ
Отъ дерева Познанія, что рядомъ
Виднѣется съ безсмертнымъ Древомъ Жизни:
Столь близкою бываетъ къ жизни смерть.
И, если-бъ мы осмѣлились вкусить
Плодовъ его — Господь грозитъ намъ смертью.
Что значитъ смерть? — не вѣдаю о томъ,
Но Госдоду, взамѣнъ Его даровъ,
Обязаны мы полнымъ послушаньемъ.
Господствуя надъ тварями земными
И въ выборѣ утѣхъ и наслажденій
Свободные — не будемъ-же считать
Единственный запретъ Его тяжелымъ,
Но, Господа во-вѣки прославляя,
Работою пріятною займемся
Въ саду Его, и даже утомленье
Мнѣ сладостнымъ покажется съ тобой.
И Ева такъ Адаму отвѣчала:
— Ты, для кого и отъ кого была
Я создана, плоть отъ твоей-же плоти,
Ты — мой глава, путеводитель мой,
Слова твои глубоко справедливы
И мудрости исполнены. Должны
Благодарить мы Бога повседневно,
Тѣмъ больше я, которую Господь
Соединяетъ съ высшимъ существомъ,
Съ избранникомъ, межъ тѣмъ какъ для себя
Ты равнаго нигдѣ найти не можешь.
Какъ часто я припоминаю день,
Когда, отъ сна впервые пробудясь,
Увидѣла себя среди цвѣтовъ
Лежащею въ тѣни и подивилась:
Кто я и какъ, откуда я взялась?
По близости изъ глубины пещеры
Бѣжалъ родникъ и дальше разливался
Широкою равниной водяной.
Надъ берегомъ цвѣтущимъ я склонилась
И въ озеро старалась заглянуть,
Которое вторымъ казалось Небомъ,
Но предо мной, среди блестящей влаги
Явился вдругъ какой-то образъ свѣтлый
И на меня глядѣлъ онъ. Отшатнулась
Въ испугѣ я, онъ также отшатнулся,
Но вскорѣ, имъ плѣненная, опять
Нагнулась я, и онъ отвѣтилъ мнѣ
Исполненнымъ любви и ласки взоромъ.
Отъ образа очей своихъ отвесть
Я не могла и долго-бы томилась
Желаніемъ напраснымъ, если-бъ голосъ
Невѣдомый вдругъ не воззвалъ ко мнѣ:
«Прекрасное созданье! То, что видишь
Ты здѣсь въ водѣ — твое изображенье,
Которое съ тобой исчезнетъ вмѣстѣ.
Послѣдуй-же за Мною — и не призракъ
На нѣжныя объятія отвѣтитъ,
Но тотъ, чей образъ носишь ты сама.
Ты будешь съ нимъ блаженствомъ наслаждаться
И дашь ему существъ, тебѣ подобныхъ,
И матерью всего людского рода
Впослѣдствіи ты станешь».
О, могла-ли
Я за вождемъ незримымъ не пойти?
Увидѣла тебя я надъ платаномъ;
Ты строенъ былъ, но менѣе прекрасенъ,
Чѣмъ кроткое и нѣжное видѣнье,
Которое явилось мнѣ въ водѣ.
Я кинулась бѣжать, но ты — за мною;
Ты звалъ меня своей прекрасной Евой
И говорилъ: «Меня-ли ты бѣжишь?
«Ты — плоть моя, кость отъ моихъ костей,
«Ты создана изъ моего ребра,
«Которое всѣхъ ближе къ сердцу было,
«И будешь мнѣ ближайшимъ существомъ.
«Души моей ты составляешь часть
«И, какъ мою другую половину,
«Я требую тебя».
Такъ говоря,
Къ рукѣ моей ты прикоснулся нѣжно.
Я предалась довѣрчиво тебѣ
И съ этого мгновенія узнала,
Что красоту далеко превосходятъ
Достоинство и мужественный разумъ.
Такъ общая праматерь говорила.
Съ супружеской любовью непорочной
Она на грудь склонилася къ Адаму,
Коснувшися его открытой грудью,
Вздымавшейся подъ золотомъ кудрей.
А онъ, ея красою восхищенный
И прелестью покорной — улыбался
Ей съ нѣжностью, исполненной величья.
Юпитеръ такъ Юнонѣ улыбался,
Даруя плодородье облакамъ,
Разсыпавшимъ на землю майскій цвѣтъ.
И съ завистью на нихъ бросаетъ Демонъ
Ревнивый взглядъ, и мысленно онъ ропщетъ:
— Мучительный и ненавистный видъ!
Два существа въ объятіяхъ другъ друга
Не райскимъ-ли надѣлены блаженствомъ?
Ужель вкусить сполна имъ суждено
Все счастіе, межъ тѣмъ какъ вверженъ я
Въ глубокій Адъ, гдѣ счастья и любви
Не вѣдаютъ и знаютъ лишь желанья:
Не меньшее среди мученій нашихъ!
Но забывать не долженъ я того,
Что слышалъ здѣсь, изъ устъ ихъ. Имъ въ Раю
Принадлежитъ не все. Воспрещено имь
Вкушать плоды отъ дерева Познанья.
Познаніе запрещено! Но развѣ
Съ собою грѣхъ и смерть несетъ оно?
Ужель они невѣденьемъ живутъ,
И счастье ихъ отъ вѣры лишь зависитъ
И послушанья полнаго? На этомъ
Какъ мнѣ легко ихъ гибель основать!
Я разожгу у нихъ познаній жажду,
Внушая имъ не слушаться завѣта,
Который ихъ обрекъ на униженье.
Тогда они сравняться съ божествами
Задумаютъ и, плодъ вкусивъ запретный,
Подвергнутся неумолимой смерти.
Но прежде Рай я долженъ обойти
И, можетъ-быть, кого-нибудь изъ Духовъ
Увижу тамъ на берегу ручья,
И отъ него всю истину узнаю.
Живи пока, счастливая чета,
И пользуйся минутой краткой счастья:
Страданія твои продлятся долго!
Презрительно онъ покидаетъ ихъ,
Но, хитрости исполненъ осторожной,
Онъ крадется долинами, лѣсами,
Полянами, — а солнце, между тѣмъ,
На дикую, крутую эту гору,
Но далѣе дороги не находитъ…
Склонилося къ закату, гдѣ какъ-будто
Сливаются съ лазурнымъ небосводомъ
Земля и море. Райскія врата
Послѣдній лучъ заката позлащалъ.
Они въ горѣ изъ алебастра были,
Достигнувшей вершиною своей
Клубившихся въ высокомъ небѣ тучъ.
Сюда съ земли вела одна тропинка,
И высились ряды громадныхъ скалъ
Со всѣхъ сторонъ. Межъ ними Гавріилъ,
Великій вождь надъ ангельскою стражей,
Сидѣлъ и ждалъ, когда настанетъ ночь,
А воины игрою забавлялись
Геройскою. Алмазами сверкая
И золотомъ, по близости виднѣлись
Блистающіе шлемы ихъ и копья.
Вдругъ въ сумракѣ вечернемъ Уріилъ
Спустился къ нимъ на солнечномъ лучѣ.
Такъ осенью — предвѣстницею бури
Для моряковъ — вдругъ падаетъ звѣзда.
И говоритъ прибывшій:
— Гавріилъ!
Блаженное жилище охраняешь
Ты бдительно и строго, для того,
Чтобъ не могло сюда проникнуть зло.
Въ полдневный часъ въ моей явился сферѣ
Какой-то Духъ, желавшій увидать
(Такъ онъ сказалъ) творенія Господни
И Божіе подобье — Человѣка.
И мною путь ему указанъ былъ.
Когда-же онъ на гору опустился,
Лежащую на сѣверѣ Эдема, —
Замѣтилъ я, что взоръ его страстями
Былъ омраченъ, невѣдомыми въ Небѣ.
Страшуся я: не вырвался-ль изъ бездны
Мятежный Духъ — для новыхъ смутъ и козней?
Найти его — обязанность твоя.
Въ отвѣтъ ему сказалъ крылатый воинъ:
— Ты, Уріилъ, царящій въ сферѣ Солнца,
Я не дивлюсь, что взоръ твой проникаетъ
И въ даль, и въ ширь, — но ангельская стража
Поставлена у вратъ, и миновать
Ее никто не можетъ. Свѣтлый Духъ
Здѣсь ни одинъ съ полудня не являлся,
А если Духъ мятежный въ Рай проникъ
Съ намѣреньемъ враждебнымъ — естество
Эфирное преградою земною
Немыслимо бываетъ удержать.
Но тотъ, о комъ упоминаешь ты —
Въ какомъ-бы онъ ни укрывался видѣ —
Его найду заутра на разсвѣтѣ.
Такъ обѣщалъ воинственный Архангелъ,
И Уріилъ обратно возвратился
На солнечномъ лучѣ, спустившись къ Солнпу,
Которое зашло за острова
Азорскіе и пурпуромъ сіяло
И золотомъ. Въ воздушныхъ облакахъ,
Которыя собою окружали
Престолъ его на западѣ, ихъ отблескъ
Чудесно отражался. Между тѣмъ,
Настала ночь, а съ нею — тишина,
И темною одеждой сумракъ сѣрый
Окуталъ все. Укрылись звѣрь и птица
Въ убѣжища ночныя. Соловей
Одинъ не спитъ: его любовной пѣснѣ
Внимаетъ тишь. Блеснули небеса
Созвѣздьями — сафирами живыми,
И ярче всѣхъ сіяетъ дивный Гесперъ[7],
Пока луна-царица изъ-за тучъ
Не выплыла, на сумракъ темной ночи
Серебряный покровъ свой не набросивъ.
Тогда Адамъ сказалъ прекрасной Евѣ:
— Любимая подруга! Часъ ночной,
Въ который вся природа отдыхаетъ,
Насъ къ отдыху такому-же зоветъ.
Установилъ Всевышній смѣну ночи
Днемъ трудовымъ, а трудъ — отдохновеньемъ,
И сладкою дремотою роса
Вечерняя смыкаетъ наши вѣжды.
Бездѣйствіе дозволено лишь тварямъ,
Отъ нихъ Господь не требуетъ отчета,
Но людямъ Онъ предписываетъ трудъ
Тѣлесный иль духовный — ежедневно;
И этимъ насъ возвысилъ Онъ надъ ними.
Заутра-же, съ сіяніемъ зари
Вернуться мы должны къ занятьямъ нашимъ:
Цвѣтущія бесѣдки исправляя,
Зеленыя аллеи расчищая,
Которыя такъ густо заросли,
Что съ роскошью вѣтвей ихъ своевольной
Намъ не легко безъ помощи справляться.
И отъ цвѣтовъ опавшихъ мы должны
Очистить садъ, когда гулять желаемъ
Свободно въ немъ. Тепсрь-же насъ природа
И мракъ ночной зовутъ къ отдохновенью.
Красы своей блистая совершенствомъ,
Такъ молвила въ отвѣтъ супругу Ева:
— Виновникъ дней моихъ и повелитель!
Какъ Господомъ назначено — тебѣ
Готова я во всемъ повиноваться.
Онъ — твой законъ, а ты моимъ закономъ
Являешься, и высшее блаженство
Для женщины не знать иныхъ законовъ.
Бесѣдуя съ тобой, я забываю
О времени. Всѣ перемѣны года
Пріятны мнѣ, дыханье утра сладко,
И сладостно съ разсвѣтомъ пѣнье птицъ.
Отрадно мнѣ сіяющее солнце,
Когда въ саду лучами озаряетъ
Оно траву, деревья и цвѣты,
Покрытые душистою росою.
Мнѣ тишина вечерняя отрадна;
Пріятна ночь съ пѣвцомъ ея чудеснымъ
И свѣтлая луна со свитой звѣздной,
Подобною жемчужинамъ Небесъ.
Но лишь съ тобой все это мнѣ отрадно,
Когда одна — ничто не мило мнѣ.
Скажи: зачѣмъ въ ночи горятъ свѣтила?
Кто видитъ ихъ, когда повсюду очи
Смежаетъ сонъ?
И молвилъ прародитель:
— Дщерь Господа и человѣка, Ева,
Ты — образецъ чистѣйшій совершенства!
Созвѣздія свершаютъ ежедневно
Вокругъ земли урочный свой обходъ
Затѣмъ, чтобъ свѣтъ повсюду разливать,
Назначенный народамъ нерожденнымъ,
И для того заходятъ и восходятъ,
Гдѣ чудныя смѣнялися картины
Одна другой!..
Чтобъ снова Ночь не завладѣла царствомъ,
Которое принадлежало ей,
И съ помощью подвластнаго ей мрака
Въ природѣ всей не загубила жизни.
Огонь тѣхъ звѣздъ даетъ не только свѣтъ,
Но и тепло, которое питаетъ
Зародыши, земли произведенья,
Дабы они уже готовы были
Для воспріятья солнечныхъ лучей,
Дающихъ имъ красу и совершенство.
Хотя въ ночи никто не видитъ звѣздъ,
Но все-жь онѣ сіяютъ не напрасно:
И, если-бы насъ не было совсѣмъ,
То и тогда-бъ, конечно, не осталось
Безъ зрителей небесное убранство,
И Божіе величье — безъ хвалы.
Покуда сномъ покоимся, покуда
Мы бодрствуемъ, на землю къ намъ нисходятъ
Безплотныхъ силъ безчисленные сонмы,
Которые всечасно славятъ Бога.
Какъ часто къ намъ съ холмовъ и изъ дубравъ
Небесные несутся голоса,
И ангелы, когда стоятъ на стражѣ
Иль свой обходъ полночный совершаютъ,
Чаруютъ насъ божественной игрой,
И звуки арфъ и пѣснопѣній дивныхъ
Возносятся чудесно къ Небесамъ,
А имъ вослѣдъ несутся помышленья.
Такъ межъ собой бесѣдуя, идутъ
Они къ своей благословенной кущѣ:
Устраивая Рай для ихъ блаженства,
Божественный Садовникъ указалъ,
Гдѣ слѣдуетъ поставить эту кущу.
Былъ сводъ ея изъ листьевъ ароматныхъ,
Которые переплетались съ лавромъ
И миртами. Зеленою стѣной
Кругомъ кусты аканта поднимались,
А въ зелени густой, уподобляясь
Мозаикѣ цвѣточной, красовались
Головки розъ, ириса и жасминовъ,
И крокусы, фіалки, гіацинты
Раскинулись узорчатымъ ковромъ,
Затмивъ собой каменьевъ яркій блескъ.
Исполнены благоговѣнья къ людямъ,
Переступить не смѣли здѣсь порога
Ни звѣрь, ни гадъ. Подобнаго пріюта
Тѣнистаго и мирнаго не знали
Сильванъ[8] и Панъ — измышленные боги.
Впервые здѣсь душистою травой
И вязью изъ цвѣтовъ убрала Ева
Свой брачный одръ, и ангельскіе клиры
Воспѣли гимнъ вѣнчальный въ небесахъ
Въ тотъ день, когда, благословившій бракъ,
Привелъ ее къ супругу Ангелъ Божій.
Въ нагой красѣ, безъ всякихъ украшеній
Она была прекраснѣе Пандоры[9],
Осыпанной дарами и принесшей
Несчастіе для сына Уафета,
Къ которому привелъ ее Гермесъ.
Плѣнивъ его посредствомъ дивныхъ чаръ,
Она тому жестоко отомстила,
Кѣмъ былъ огонь похищенъ у Зевеса.
Придя къ шатру, Адамъ остановился
Съ подругою и подъ открытымъ Небомъ
Оии къ Творцу молитву вознесли,
Создавшему и воздухъ съ небесами,
И шаръ луны сіяющій, и землю
Съ созвѣздьями:
— Творецъ нашъ Всемогущій!
Ты ночь создалъ и миновавшій день;
Его въ трудахъ, указанныхъ Тобою,
Мы провели, другъ другу помогая,
Счастливые взаимною любовью,
Въ которой намъ вѣнецъ благополучья
Ты даровалъ. Ты насадилъ для насъ
Обширный садъ, и не съ кѣмъ раздѣлить намъ
Твоихъ щедротъ, но обѣщаешь
Ты Отъ насъ двоихъ произвести потомство,
Которое всю землю населитъ
И милости Твои прославитъ съ нами,
Возставъ отъ сна и отходя ко сну.
Такъ, помолясь благоговѣйно Богу,
Взошли они во внутренность жилища
Укромнаго и рядомъ возлегли
На брачный одръ, гдѣ, думается мнѣ,
Въ тиши ночной отъ прелестей супруги
Не отвращалъ очей своихъ Адамъ,
И, въ свой чередъ, она отъ исполненья
Таинственныхъ и сладостныхъ законовъ
Супружеской любви не уклонялась.
Надѣвшіе личину чистоты
И святости, одни лишь лицемѣры
Нечистымъ все дерзаютъ называть,
Что Господомъ самимъ освящено
И что инымъ вмѣняется въ законъ,
Дозволено-же всѣмъ безъ исключенья.
Хвала святой супружеской любви!
Тебѣ — законъ таинственный природы,
Священнѣйшій источникъ бытія,
Единственная собственность въ Раю,
Гдѣ общимъ все считалось достояньемъ.
Ты отъ людей ту похоть отгоняешь,
Которая приличествуетъ тварямъ,
Черезъ тебя мы знаемъ узы крови —
Священныя, скрѣпленныя тобой,
Великія слова: отецъ и сынъ.
Въ супружествѣ — всѣхъ радостей источникъ.
И на одрѣ его благословенномъ
Покоились святые патріархи.
Лишь для тебя, о, непорочный Бракъ,
Стрѣлою золотой вооружилась
Сама Любовь и, факелъ засвѣтивъ,
Повѣяла пурпурными крылами.
Въ тебѣ одномъ — Любви великой царство
И радостей, которыхъ не дадутъ
Притворныя улыбки жрицъ порока,
Продажные восторги безъ любви!
Ихъ не найти въ случайныхъ увлеченьяхъ,
Въ безуміи веселыхъ маскарадовъ
И въ пиршествахъ, и въ звукахъ серенадъ,
Что юноша влюбленный распѣваетъ
Красавицѣ надменной, отъ которой
Онъ долженъ-бы съ презрѣніемъ уйти.
И, вотъ, они, подъ пѣсню соловья,
Забылись сномъ въ объятіяхъ другъ друга;
Съ цвѣточнаго-же свода ниспадали,
Межъ тѣмъ, на нихъ душистые цвѣты.
Нектарные плоды они вкушали,
А кожура служила имъ сосудомъ
Для черпанья воды изъ ручейка.
Покойся сномъ, прекрасная Чета!
Ты, высшаго блаженства не ища
И знанія, счастливѣйшей могла-бы
Пребыть во вѣкъ!
Межъ тѣмъ, подлунный сводъ
Объяла ночь уже на половину;
Открылися врата изъ алебастра,
И Ангелы въ вооруженьѣ полномъ
Готовились къ полночному дозору.
Тутъ Гавріилъ такъ молвитъ Херувиму
Ближайшему по власти: — Уззіилъ!
Возьми съ собой дружины половину
И съ нею югъ ты зорко осмотри,
Тогда какъ я отправлюся на сѣверъ.
Кругъ заключивъ, на западѣ сойдемся
Съ тобою вновь. —
И, слову повинуясь,
Вмигъ легіонъ, какъ пламя, раздѣлился.
Двухъ ангеловъ могучихъ подозвавъ,
Имъ Гавріилъ повелѣваетъ такъ:
— Итуріилъ! Зефонъ! Скорѣй къ Эдему
Летите вы и осмотрите Рай,
Убѣжище прекрасныхъ двухъ существъ,
Которыя, не вѣдая о близкой
Опасности, спокойно спятъ теперь.
Вечернею порой явился Ангелъ,
Сказавшій мнѣ, что нѣкій адскій Духъ
Летѣлъ туда, и въ томъ сомнѣнья нѣтъ,
Что умыселъ преступный онъ питаетъ.
Найдя Врага, ко мнѣ его ведите!
Съ дружиною блестящею впередъ
Онъ двинулся, затмивъ луны сіянье.
Два ангела, межъ тѣмъ, слетѣли въ кущу —
Искать врага и тамъ нашли его.
Прикинувшися жабой, къ изголовью
Подкрался онъ, поближе къ уху Евы,
И силой чаръ ея воображенье
Старался онъ мечтами взволновать
И призрачными грезами, посѣявъ
Въ душѣ ея тревогу, безпокойство,
Безплодныя желанья и стремленья
Опасныя, рождающія гордость.
Итуріилъ коснулся Сатаны
Копьемъ своимъ, и въ образѣ обычномъ
Воспрянулъ тотъ: притворство не выноситъ,
Когда его касается оружье
Небесное. Такъ вспыхиваетъ порохъ,
Когда въ него вдругъ искра попадетъ.
И ангелы невольно отступаютъ,
Владыку преисподней увидавъ,
Но, чуждые боязни, къ Сатанѣ
Подходятъ вновь они съ такою рѣчью:
— Мятежный Духъ, кто ты? Повѣдай намъ,
Какъ вырваться ты изъ темницы могъ?
И отчего, свой образъ измѣнивъ,
Какъ лютый врагъ, грозящій изъ засады,
У изголовья спящихъ ты сидишь?
И отвѣчалъ съ презрѣньемъ Сатана:
— Ужели-же я неизвѣстенъ вамъ?
А нѣкогда знавали вы меня —
Не равнымъ, нѣтъ! Я такъ стоялъ высоко,
Что вы туда подняться не дерзали.
Сказавъ, что вы не знаете меня —
Въ ничтожествѣ своемъ вы сознаетесь,
А если я извѣстенъ вамъ — къ чему-же
Тогда вопросъ объ имени моемъ?
Вступленіе не менѣе безплоднымъ
Считаю я, чѣмъ и конецъ посольства,
Съ которымъ вы являетесь ко мнѣ.
Презрѣніемъ отвѣтилъ на презрѣнье
Итуріилъ: — Мятежный Духъ, не думай,
Что образъ твой, какъ прежде, лучезаренъ.
Обязанъ ты послѣдовать за нами
И дать отчетъ тому, кто насъ послалъ
И кто хранитъ жилище отъ вторженья
И отъ грѣха — живущихъ тамъ созданій.
Такъ говорилъ прекрасный Херувимъ,
И юношеской прелести исполненъ
Онъ былъ въ своемъ достоинствѣ суровомъ.
Въ лицѣ его казалась добродѣтель
Столь свѣтлою и власть добра — столь мощной,
Что въ первый мигъ былъ Демонъ посрамленъ,
Но вскорѣ онъ вѣщалъ неустрашимо:
— Бороться я согласенъ только съ равнымъ:
Съ пославшимъ васъ — не съ посланными имъ.
Иль сразу всѣхъ на бой я вызываю.
Тѣмъ большую пріобрѣту я славу
Иль менѣе стыда перенесу.
Ему Зефонъ отважный возражаетъ:
— Боязнь твоя настолько очевидна,
Что нечего доказывать на дѣлѣ,
Какъ побороть слабѣйшему изъ насъ
Преступника возможно. —
Сатана
Не отвѣчалъ, его душила злоба.
Но, гордому подобенъ скакуну,
Что, закусивъ мятежно удила,
Несется въ даль, съ поднятой головою
Онъ слѣдуетъ за ними. Безполезнымъ
Считаетъ онъ бороться и бѣжать.
Невѣдомый, благоговѣйный ужасъ
Смирилъ его, не вѣдавшаго страха.
Такъ къ западу приблизились они,
Гдѣ съ двухъ сторонъ сошлися легіоны.
И Гавріилъ, стоявшій во главѣ,
Воскликнулъ вдругъ: — Друзья, шаги я слышу!
Итуріилъ съ Зефономъ возвратились,
И третьяго я вижу вмѣстѣ съ ними.
Хотя померкъ его чудесный блескъ,
Но грозный видъ и царская осанка
Въ немъ князя тьмы собою обличаютъ.
Приблизились Итуріилъ съ Зефономъ
И тотчасъ-же повѣдали вождю,
Кто плѣнникъ ихъ и въ образѣ какомъ
Онъ былъ найденъ. И съ грознымъ взоромъ молвилъ
Архистратигъ: — Зачѣмъ, о, Сатана,
Покинулъ ты темницу самовольно,
Тревожа тѣхъ, кого примѣръ преступный
Твой не увлекъ и кто имѣетъ право
Потребовать отчета у тебя?
Зачѣмъ хотѣлъ спокойствіе нарушить
Ты тѣхъ существъ, которымъ суждено
Всевышнимъ здѣсь въ блаженствѣ пребывать?
И Сатана съ презрѣньемъ отвѣчаетъ:
Великій вождь надъ ангельскою стражей,
Сидѣлъ и ждалъ, когда настанетъ ночь,
А воины игрою забавлялись.
— Ты, Гавріилъ, считался въ Небѣ мудрымъ,
И таковымъ тебя я почиталъ,
Но твой вопросъ меня въ сомнѣнье вводитъ.
Повѣдай мнѣ: кто радъ своимъ мученьямъ
И, если-бъ могъ, изъ Ада не бѣжалъ-бы?
Увѣренъ я, ты поступилъ-бы такъ-же,
На дерзостный отважившись полетъ,
Съ тѣмъ чтобъ бѣжать подальше отъ страданій
Въ такой пріютъ, гдѣ могъ-бы, наконецъ,
Надѣяться, что муки смѣнитъ отдыхъ,
И горести — блаженство безъ конца.
Вотъ здѣсь чего искалъ я. Но тебѣ-ли
Понять меня? Ты знаешь только счастье.
Напрасно мнѣ ты говоришь о волѣ
Того, Кто насъ цѣпями оковалъ!
Пускай создастъ крѣпчайшіе затворы
Для узниковъ, когда желаетъ Онъ
Ихъ заточить въ темницѣ на-всегда.
Вотъ мой отвѣтъ. Все остальное — вѣрно.
Меня нашли тамъ, гдѣ тебѣ сказали.
Но въ чемъ-же тутъ насилье и вражда?
Презрительною рѣчью раздраженъ,
Насмѣшливо Архангелъ возражаетъ:
— Воистину, утративъ Сатану,
Премудраго судьи лишилось Небо.
Безуміе съ Небесъ его низвергло,
И, вырвавшись безумно изъ темницы,
Не знаетъ онъ, назвать возможно-ль мудрымъ
Того, кто смѣлъ задать ему вопросъ:
Какъ онъ дерзнулъ бѣжать изъ преисподней?
Избавиться побѣгомъ отъ страданій
Считаетъ онъ разумнымъ? Думай такъ,
Надменный Духъ, покуда гнѣвъ Господень
Не поразитъ тебя въ семь разъ сильнѣй
И бичъ Его обратно не прогонитъ
Въ кромѣшный Адъ ту высшую премудрость,
Которая тебя не научила,
Что вѣчный гнѣвъ Создателя ужаснѣй
Страданій всѣхъ. Но ты — одинъ! Зачѣмъ-же
Ты не привелъ съ собою цѣлый Адъ?
Не менѣе страдаютъ остальные…
Иль мужествомъ ты меньше надѣленъ,
Чѣмъ всѣ они? Не первымъ-ли бѣжалъ,
О, смѣлый вождь, ты отъ мученій лютыхъ?
Сознайся ты покинутой дружинѣ,
Что поводомъ тебѣ служило къ бѣгству —
Изъ бездны ты бѣжалъ-бы не одинъ.
На это Врагъ, нахмурясь, отвѣчаетъ:
— Я въ мужествѣ не уступлю другимъ.
Ты знаешь, дерзкій Ангелъ, уступалъ-ли
Тебѣ въ бою, пока на помощь залпы
Громовые къ тебѣ не подоспѣли,
Копье твое мнѣ страха не внушало.
Твои слова, какъ ранѣе — дѣла,
Неопытность твою мнѣ доказали.
Не знаешь ты, что, опытомъ тяжелымъ
И прежней неудачей умудренный,
Дружинъ своихъ не станетъ полководецъ,
Что вѣрностью и долгомъ дорожитъ,
Случайностямъ опаснымъ подвергать,
Покуда самъ дороги не узнаетъ.
Вотъ почему я первый и одинъ
Перелетѣлъ черезъ пустыню бездны,
Чтобъ новый міръ увидѣть. Я надѣюсь
Здѣсь лучшее пристанище найти
И помѣстить разсѣянное войско
Здѣсь на землѣ иль въ среднихъ Небесахъ,
Хотя-бы мнѣ для этого пришлось
Вступить въ борьбу съ твоей безпечной ратью.
Но лучше пусть она Владыкѣ служитъ
И гимны воспѣваетъ, пресмыкаясь
Передъ Его престоломъ раболѣпно.
Сражаться-же — совсѣмъ не ваше дѣло.
Воинственный Архангелъ отвѣчаетъ:
— Во всемъ себѣ противорѣчишь ты!
Бѣжать отъ мукъ ты признавалъ разумнымъ,
Затѣмъ себя лазутчикомъ призналъ.
Обманщикъ ты, не полководецъ вѣрный!
Ты осквернилъ святое это слово:
Ты вѣрностью дерзаешь похваляться
Кому? Толпѣ мятежниковъ? Дружинѣ,
Которая вполнѣ вождя достойна?
Въ измѣнѣ-ли Верховному Владыкѣ
Вашъ долгъ и честь, и вѣрность состоятъ?
О, лицемѣръ, защитникомъ свободы
Явившійся! Кто съ большимъ униженьемъ
Небесному Владыкѣ поклонялся,
Чтобъ самому престоломъ завладѣть?
Вотъ мой совѣтъ: спѣши отсюда прочь,
Вернись туда, откуда ты бѣжалъ,
И, если вновь въ священные предѣлы
Ты вторгнешься — въ оковахъ повлеку я
Тебя назадъ и приложу печать
Такую я къ вратамъ зловѣщимъ Ада,
Что болѣе тебѣ ужъ не придется
Надъ слабостью затворовъ издѣваться.
Такъ угрожалъ Архангелъ. Но, угрозу
Его презрѣвъ и гнѣвомъ распалясь,
Ему отважно молвитъ Сатана:
— Заговори, надменный Херувимъ,
Ты о цѣпяхъ, когда тебѣ я сдамся,
Но прежде ты всю тяжесть испытай
Руки моей. Ты тяжести подобной
Не вѣдаешь, хотя, къ ярму привыченъ,
Впрягаешься съ подобными тебѣ
Позорно ты въ Господню колесницу
И по Небу, что звѣздами Своими
Онъ вымостилъ, влечешь ее, какъ рабъ.
Покуда онъ держалъ такую рѣчь,
Небесная дружина, словно пламя,
Зардѣвшися и копьями грозя,
Сомкнулася, какъ грозный полумѣсяцъ,
Вокругъ него. Въ поляхъ, во время жатвы,
Такъ иногда, колеблемые вѣтромъ,
Склоняются созрѣвшіе колосья,
И съ ужасомъ взираетъ земледѣлецъ:
Боится онъ, что жатва дастъ ему
Не хлѣбное зерно, а лишь мякину.
Но, съ силами сбираясь, Сатана
Незыблемо, какъ Тенерифъ иль Атласъ,
Ихъ ожидалъ. Онъ словно выросталъ
И головой касался облаковъ.
Межъ перьями блистающаго шлема
Виднѣлся Ужасъ; мощная рука
Сжимала щитъ и грозное копье,
И страшныя свершились-бы дѣянья:
Не только Рай, быть можетъ, звѣздный сводъ,
Искать врага и тамъ нашли его.
Стихіи всѣ исчезли-бы и прахомъ
Разсѣялись отъ столкновенья ихъ, —
Когда-бъ Господь, предотвращая битву,
Своихъ Вѣсовъ не поднялъ золотыхъ,
Тамъ, гдѣ блестятъ Астрея[10] съ Скорпіономъ —
Понынѣ ихъ мы въ Небѣ созерцаемъ.
И въ первый разъ Онъ взвѣсилъ мірозданье,
И шаръ земной привелъ Онъ въ равновѣсье
Со сферою его. На тѣхъ Вѣсахъ
Божественныхъ все взвѣшиваетъ Онъ:
Великія событья міровыя
И битвъ исходъ, и участь государствъ.
Два жребія Онъ въ чаши положилъ,
И первый былъ — побѣгъ Врага изъ плѣна,
Второй — война. И чаша поднялась
Послѣдняя съ такою быстротой,
Что Гавріилъ, увидѣвъ это, молвилъ:
— Давно уже мы знаемъ наши силы
Взаимныя. Къ чему хвалиться мощью,
Что не отъ насъ, но свыше намъ дается?
Удвоилось могущество мое,
И въ прахъ тебя могу я растоптать:
Взгляни наверхъ — и въ знаменьѣ небесномъ
Судьбу свою, что взвѣшена Всевышнимъ,
Самъ прочитай и этимъ убѣдись:
Насколько ты окажешься безсильнымъ,
Когда дерзнешь упорствовать въ борьбѣ.
И Сатана возвелъ на Небо очи;
Увидѣлъ онъ, какъ чаша поднялась, —
И съ ропотомъ невольнымъ отступилъ…
А вмѣстѣ съ нимъ бѣжала тѣнь ночная.