В приходе святого Николы жил один поп. У этого попа глаза были самые поповские. Служил он Николе несколько лет, до того дослужил, что не осталось у него ни кола-ни двора, ни хлеба-ни приюта. Собрал наш поп все ключи церковные, увидел икону Николы, с горя ударил его по плеши ключами и пошел из своего прихода, куда глаза глядят. Шел он путем-дорогой. Вдруг пался[1] ему на стрету[2] незнакомый человек. «Здравствуй добрый человек! сказал он попу. Куда идешь и откуда? Возьми меня к себе в товарищи». Вот и пошли они вместях. Шли, шли они несколько верст, приустали; пора отдохнуть. У попа было в рясе немного сухариков, а у принятого товарища две просвирки. Поп говорит ему: «давай съедим прежде твои просвирки, а там примемся и за сухари». — Ладно, говорит ему незнамый, съедим просвирки мои, а твои сухари оставим напосле. Вот они ели-ели просвирки; оба наелись досыта, а просвирки не убывали. Попу стало завидно. «Сем-ка, думает он, я у него украду их». Старичок после обеда лег отдохнуть, а поп всё смекает, как бы украсть у него просвирки? Заснул старичок. Поп стянул у него из кармана просвирки; сидит да ест втихомолку. Проснулся старичок, хватился просвирок своих — нету их! «Где мои просвирки? вскричал он; кто съел их? ты поп?» — Нет, право не я, сказал ему поп. «Ну ладно».
Вот встряхнулись они, пошли опять путем-дорогой. Идут, идут; вдруг дорога рассекается на две розстани[3]. Вот они пошли оба в одну сторону. Дошли до какого-то царства. В этом царстве у царя была дочь при смерти, и царь объявил, что кто вылечит его дочь, тому полжитья-полбытья-полцарства, а не вылечит — голова с плеч, на тычинку повесят. Вот они пришли; против царского дворца палируются, дохтурами называются. Выходили из царского дворца слуги и спрашивали их: «что вы за люди? из каких родов, из каких городов? что вам надоть?» — Мы, говорят они, дохтуры; можем царевну вылечить. «Ну, коли дохтур, заходите в палату». Вот они вошли в палату, поглядели царевну, попросили у царя особой избы, обреза воды, вострой сабли, большого стола. Царь всё это дал им. Заперлись они в особую избу, клали царевну на большой стол, рассекали ее вострой саблей на мелкие части, кидали в обрез с водой, мыли, полоскали; потом стали складывать штука к штуке; как старичок дунет, так штука с штукой и склеиваются. Склал он все штуки как надоть, в последний раз дунул — царевна встрепенулась и встала жива и здрава. Приходит сам царь к избе ихной и говорит: «во имя Отца и Сына и Святого Духа!» — Аминь! отвечают ему. «Вылечили ль царевну?» спрашивает царь. — Вылечили, говорят дохтуры: вот она! Царевна вышла к царю жива и здрава. Царь говорит дохтурам: «что хотите вы от добра? злата ли, серебра ли? берите». Вот они начали брать злато и серебро; старичок берет пясточкой[4], а поп горсточкой и всё кладет в сумку свою; покладет, покладет, да поприздымает[5]: заберет ли его могута[6]. Потом они распростились с царем и пошли. Старичок говорит попу: «эти мы деньги в землю складем, а сами опять лечить пойдем». Вот они шли, шли: дошли опять до другого царства. В этом царстве у царя была тоже при смерти дочь, и царь объявил, что кто вылечит его дочь, тому полжитья-полбытья-полцарства, а не вылечит — голова с плеч, на тычинку повесят. Вот они пришли; против царского дворца палируются, дохтурами называются… (Повторяется слово в слово тот же рассказ об излечении царевны).
Приходят они опять в третье царство, в котором тоже царевна при смерти, и царь обещал тому, кто ее вылечит, полжитья-полбытья-полцарства, а не вылечит — голова с плеч, на тычинку повесят. Завидного попа мучит лукавый: как бы не сказать старичку, а вылечить одному, серебро и злато захватить одному бы? Против царских ворот ходит поп, палируется, дохтуром называется. Таким же образом просит у царя особой избы, обреза воды, большого стола, вострой сабли. Заперся он в особую избу, клал царевну на стол, рубил вострой саблей, и как царевна ни крычала, как ни визжала, поп, не глядя ни на крык ни на визг, знай рубит да рубит, словно говядину. Разрубил он ее на мелкие части, скидал в обрез, мыл, полоскал, склал штука к штуке, так же как делал старичок; глядит, как будут склеиваться все штуки. Как дунет — так нет ничего! опять дунет — хуже того! Вот поп ну опять складывать штуки в воду; мыл-мыл, полоскал-полоскал, и опять приложил штука к штуке; дунет — всё нет ничего! «Ахти мнециньки! думает поп, беда!» Поутру приходит царь и видит: никаких нет успехов у дохтура; всё тело смешал с дрянью. Царь велел дохтура в петлю. Взмолился наш поп: «царь, вольной человек! оставь меня на мало время: я сбегаю за старичком, он вылечит царевну». Побег поп старичка искать; нашел старичка, и говорит: «старичок! виноват я окаянный; попутал меня бес: хотел я один вылечить у царя дочь, да не мог; хотят меня вешать. Помоги мне!» Пошел старичок с попом. Повели попа в петлю. Старичок говорит попу: «поп, а кто съел мои просвирки?» — Право, не я, ей Богу, не я! Взвели его на другую ступеньку. Старичок говорит попу: «поп, а кто съел мои просвирки?» — Право, не я, ей Богу, не я! Взвели на третью, опять: не я! Сейчас голову в петлю, и всё: не я! Ну, нечего делать! Старичок говорит царю: «царь, вольной человек! позволь мне царевну вылечить; а если не вылечу, вели вешать другую петлю: мне петля и попу петля!» Вот старичок склал куски тела царевнина штука к штуке, дунул — и царевна встала жива и здрава. Царь наградил их обоих серебром и златом. «Пойдем же, поп, деньги делить», сказал старик. Пошли. Склали все деньги на три кучки. Поп глядит: «как же! нас двое, кому же третья-то часть?» — А это тому, сказал старичок, кто съел у меня просвирки. «Я съел, старичок! вскрычал поп; право я, ей Богу я!» Ну, на тебе и деньги, да возьми и мои. Служи верно в своем приходе, не жадничай, да не бей ключами Николу по плеши, — сказал старичок и вдруг стал невидим[7]. (Записана в Шенкурском уезде, Архангельской губернии, г. Н. Борисовым).
