Въ приходѣ святого Николы жилъ одинъ попъ. У этого попа глаза были самые поповскіе. Служилъ онъ Николѣ нѣсколько лѣтъ, до того дослужилъ, что не осталось у него ни кола-ни двора, ни хлѣба-ни пріюта. Собралъ нашъ попъ всѣ ключи церковные, увидѣлъ икону Николы, съ горя ударилъ его по плѣши ключами и пошелъ изъ своего прихода, куда глаза глядятъ. Шелъ онъ путемъ-дорогой. Вдругъ пался[1] ему на стрѣту[2] незнакомый человѣкъ. „Здравствуй добрый человѣкъ! сказалъ онъ попу. Куда идешь и откуда? Возьми меня къ себѣ въ товарищи“. Вотъ и пошли они вмѣстяхъ. Шли, шли они нѣсколько верстъ, пріустали; пора отдохнуть. У попа было въ рясѣ немного сухариковъ, а у принятаго товарища двѣ просвирки. Попъ говоритъ ему: „давай съѣдимъ прежде твои просвирки, а тамъ примемся и за сухари“.—Ладно, говоритъ ему незнамый, съѣдимъ просвирки мои, а твои сухари оставимъ на-
В приходе святого Николы жил один поп. У этого попа глаза были самые поповские. Служил он Николе несколько лет, до того дослужил, что не осталось у него ни кола-ни двора, ни хлеба-ни приюта. Собрал наш поп все ключи церковные, увидел икону Николы, с горя ударил его по плеши ключами и пошел из своего прихода, куда глаза глядят. Шел он путем-дорогой. Вдруг пался[1] ему на стрету[2] незнакомый человек. «Здравствуй добрый человек! сказал он попу. Куда идешь и откуда? Возьми меня к себе в товарищи». Вот и пошли они вместях. Шли, шли они несколько верст, приустали; пора отдохнуть. У попа было в рясе немного сухариков, а у принятого товарища две просвирки. Поп говорит ему: «давай съедим прежде твои просвирки, а там примемся и за сухари». — Ладно, говорит ему незнамый, съедим просвирки мои, а твои сухари оставим на-
