Я сказалъ, что надъ деревьями я увидѣлъ развѣвающійся англійскій флагъ. Бенъ Гуннъ тоже замѣтилъ его, остановился и проговорилъ, кладя мнѣ на плечо руку:
— Это навѣрное твои друзья.
— Охъ, нѣтъ, — отвѣчалъ я, — вѣрнѣе бунтовщики.
— Вотъ такъ сообразилъ! — вскричалъ Бенъ Гуннъ. — Да развѣ Сильверъ сталъ бы вывѣшивать англійскій флагъ? Онъ вывѣсилъ бы пиратское черное знамя… Нѣтъ, это твои друзья, больше некому. Битва уже была, твои побѣдили и заперлись въ блокгаузѣ, который нѣкогда построилъ старый Флинтъ… Ахъ, что за голова былъ старый Флинтъ!… Все-то онъ бывало предусмотритъ… Ничьей власти не признавалъ онъ надъ собою… только ромъ могъ его свалить… Никого въ мірѣ не боялся… развѣ только одного Джона Сильвера.
Эта несносная болтовня въ концѣ концовъ надоѣла мнѣ до послѣдней степени.
— Право, это мнѣ нисколько не интересно! — вскричалъ я съ досадой. — Пойдемте лучше поскорѣе въ блокгаузъ.
— Нѣтъ, ужь избавь! — вскричалъ Бенъ Гуннъ. — Слуга покорный!… Ты хорошій, славный мальчикъ, Джимъ, но все-таки мальчикъ, ребенокъ. А Бенъ Гуннъ не чучело какое нибудь, не дурак. Ни за что не пойду я съ тобою, ни даже за стакан рома. Не пойду, покуда самъ не увижусь съ джентльменомъ, о которомъ ты мнѣ говорилъ, и пока онъ самъ не обѣщаетъ мнѣ того… ты знаешь чего… Не забудь же ему сказать: „Бену Гунну нужно ручательство, безъ ручательства онъ не можетъ“. И потомъ ущипни его вотъ такъ…
Онъ въ третій разъ ущипнулъ меня за руку съ тѣмъ же лукавымъ видомъ какъ и прежде.
Когда вамъ понадобится Бенъ Гуннъ, — продолжалъ онъ, — ты съумѣешь меня отыскать. Ищи тамъ же, гдѣ мы съ тобой сегодня встрѣтились… И пусть тотъ, кто придетъ за мной, держитъ въ рукѣ бѣлый платокъ. И разумѣется онъ долженъ быть одинъ… слышишь? У Бена Гунна есть на это причины. Ты сквайру такъ и скажи. Онъ самъ догадается…
— Если не ошибаюсь, — сказалъ я, — вы хотите намъ что-то предложить и требуете, чтобы сквайръ или докторъ вышли къ вамъ для переговоровъ на то мѣсто, гдѣ мы съ вами встрѣтились. Такъ я васъ понялъ?
— Такъ, только нужно назначить время. Между двумя и шестью… не забудешь?
— Хорошо. Теперь мнѣ можно идти?
— Ты ничего не перепутаешь? Главное, ручательство и важныя причины. Помни это, голубчикъ Джимъ, не забудь пожалуйста. А если ты встрѣтишь Джона Сильвера, то смотри, ничего не говори ему обо мнѣ. Не скажешь, дружокъ?… То-то же… Ахъ, если только пираты расположатся на сушѣ, много вдовъ завтра будетъ, ой, много!…
Тутъ опять раздался выстрѣлъ изъ пушки и ядро, просвиставъ у насъ надъ головами, упало на землю шагахъ въ ста отъ насъ. Бесѣда наша кончилась и мы разошлись въ разныя стороны.
Пальба продолжалась еще около часа и ядра сыпались какъ градъ. Прячась отъ нихъ, я постоянно перебѣгалъ съ мѣста на мѣсто, но они преслѣдовали меня неумолимо. Ко всему однако можно привыкнуть. Подъ конецъ бомбардировки я хоть и не рѣшался еще подойти к блокгаузу, который очевидно служилъ мишенью для выстрѣловъ, но уже не боялся такъ, какъ прежде, и обходомъ направился черезъ лѣсъ ближе къ берегу.
Солнце сѣло. Вѣтеръ нагибалъ слегка верхушки деревьевъ и наводилъ легкую рябь на сѣроватую гладь моря. Отливъ кончился и возлѣ берега обнаружилась цѣлая полоса песку. Въ воздухѣ замѣтно сдѣлалось холоднѣе, такъ что я дрожалъ въ своемъ коротенькомъ камзольчикѣ.
Испаньола стояла на прежнемъ мѣстѣ, но на носу у нея развѣвался черный пиратскій флагъ. На кормѣ шкуны блеснулъ красноватый огонь, потомъ грянулъ выстрѣлъ, прокатившійся надъ моремъ и островомъ, и въ воздухѣ просвистало ядро. То было послѣднее въ этотъ день.
Я посидѣлъ еще нѣсколько времени въ своемъ убѣжищѣ. На берегу бунтовщики рубили что-то топорами; впослѣдствіи я узналъ, что рубили они лодку, въ которой пріѣхали наши на островъ. Вдали, близъ устья ручья, сквозь деревья мелькалъ большой костеръ. Между костромъ и шкуной то и дѣло сновала одна изъ лодокъ; сидѣвшіе въ ней люди смѣялись и пѣли во все горло. Куда дѣвалось мрачное настроеніе, удручавшее ихъ утромъ! Я сдѣлалъ предположеніе, что веселью ихъ немало содѣйствовалъ ромъ.
Наконецъ я рѣшился идти въ блокгаузъ. Я снова сдѣлалъ длинный обходъ берегомъ, прошелъ мимо Бѣлой Скалы, при видѣ которой вспомнилъ о лодкѣ Бена Гунна, и явился благополучно въ фортъ, гдѣ былъ принятъ съ самымъ искреннимъ радушіемъ.
Разсказавъ свои приключенія, я сталъ внимательно осматривать мѣсто, гдѣ мы находились. Блокгаузъ былъ весь построенъ изъ нетесаныхъ бревенъ; полъ былъ такой же, какъ и стѣны, и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ приподнимался на футъ или на полфута надъ землею. Входная дверь отворялась надъ невысокимъ крыльцомъ, внизу котораго былъ устроенъ очень оригинальный искусственный бассейнъ, состоявшій просто изъ огромнаго котла съ пробитымъ дномъ, врытаго до краевъ въ песокъ. Этотъ бассейнъ наполнялся клокочущей водою изъ ручья, огибавшаго блокгаузъ. Въ домѣ не было даже признака мебели. Только въ углу стояла печь, сложенная изъ камня, и въ нее была вдѣлана старая желѣзная корзинка, сплошь покрытая ржавчиной.
Деревья для постройки форта были срублены на томъ самомъ холмѣ, гдѣ онъ впослѣдствіи возникъ. Кругомъ до сихъ поръ виднѣлись пни, какъ слѣды этой генеральной порубки; песчаная почва мѣстами осыпалась, размытая дождями. Недалеко отъ палисада — а лучше, еслибъ подальше — возвышались густыми и высокими рядами деревья: ближе къ берегу — дубы, дальше, въ глубь острова — сосны.
Вечерній вѣтеръ съ визгомъ врывался во всѣ щели нашего убѣжища и сыпалъ на насъ не прекращавшійся дождь мелкаго, пылеобразнаго песку. Песокъ забивался намъ въ ротъ, въ глаза, въ уши, хрустѣлъ на зубахъ, вызывалъ чиханье, засаривалъ кушанье и даже воду въ котлѣ-бассейнѣ. Для дыма изъ печи имѣлось въ крышѣ четыреугольное отверстіе, но черезъ него выходила лишь небольшая часть дыма, а остальная расходилась по всей комнатѣ, разъѣдая намъ глаза и вызывая кашель.
Если къ этому описанію прибавить, что у Грея было перевязано лицо по случаю раны, полученной имъ при бѣгствѣ отъ разбойниковъ, а у стѣны лежалъ не погребенный трупъ бѣднаго Тома Редрута, то получится полное представленіе о нашемъ неприглядномъ и неуютномъ жилищѣ. Бездѣйствіе навело насъ на мрачныя мысли и усугубило наше уныніе. Но капитанъ Смоллетъ былъ не такой человѣкъ, чтобы надолго поддаться меланхоліи.
Онъ началъ съ того, что раздѣлилъ насъ на двѣ группы; въ одну вошли докторъ, я и Грей, а въ другую — сквайръ, Гунтеръ и Джойсъ. Потомъ, несмотря на то, что всѣ устали, онъ послалъ двухъ человѣкъ въ лѣсъ, а двухъ другихъ заставилъ копать могилу для Редрута; доктору поручено было стряпать кушанье, а меня поставили у двери на часы. Самъ капитанъ принялся расхаживать отъ одного къ другому, ободряя насъ и помогая въ чемъ нужно.
По временамъ докторъ выходилъ за дверь подышать воздухомъ и освѣжить глаза, разъѣдаемые дымомъ. Всякій разъ онъ находилъ сказать мнѣ что-нибудь.
— Капитанъ Смоллетъ молодецъ, онъ даже меня перещеголялъ, а это много значитъ, — говорилъ онъ мнѣ.
Въ другой разъ, подойдя ко мнѣ, онъ помолчалъ, поглядѣлъ на меня и спросилъ, нагнувъ голову на бокъ:
— А что, Бенъ Гуннъ человѣкъ, какъ ты думаешь?
— Я васъ не понимаю, сэръ, — отвѣчалъ я. — Но я не вполнѣ увѣренъ, что онъ въ здравомъ разсудкѣ.
— Ну, это ничего. Это даже очень хорошо для него. Проживши три года на необитаемомъ островѣ, мудрено остаться въ здравомъ умѣ и въ свѣжей памяти. Это было бы неестественно. Ты кажется говорилъ, что ему очень хочется сыру?
— Да, сэръ, ужасно хочется.
— Видишь, Джимъ, какъ хорошо обо всемъ подумать. Ты вѣроятно видалъ мою табакерку? Видалъ? Знаешь, зачѣмъ я ношу ее съ собою? Вотъ зачѣмъ: я въ нее кладу всегда кусокъ пармскаго сыра. Этотъ итальянскій сыръ очень питателенъ… Теперь вотъ я и угощу имъ Бена Гунна.
Передъ ужиномъ мы похоронили бѣднаго старика Тома. Опустивъ тѣло въ яму, мы засыпали его пескомъ и нѣсколько минутъ постояли надъ могилой, обнаживъ головы. Потомъ мы занялись перетаскиваніемъ въ блокгаузъ набраннаго въ ближайшемъ лѣсу валежника. Увидавъ кучу топлива, капитанъ покачалъ головой.
— Дровъ-то много, а припасовъ мало, — сказалъ онъ. Нужно какъ-нибудь ихъ увеличить.
Поужинавъ кускомъ соленой ветчины со стаканомъ грога, вожди отошли въ сторону и стали совѣщаться.
Больше всего ихъ беспокоилъ недостатокъ провизіи. Съ тѣмъ, что у нас было, мы не могли выдержать продолжительной осады. Поэтому вожди наши рѣшили приложить всѣ старанія, чтобы убить у мятежниковъ какъ можно больше народа и заставить ихъ или вступить въ сдѣлку, или убѣжать на Испаньолу. Изъ девятнадцати человѣкъ негодяевъ теперь оставалось не болѣе пятнадцати и въ томъ числѣ одинъ раненый, не считая того матроса, котораго подстрѣлилъ сквайръ первымъ своимъ выстрѣломъ и который можетъ быть уже успѣлъ съ тѣхъ поръ умереть. Рѣшили стрѣлять въ бунтовщиковъ при каждомъ удобномъ случаѣ, а самимъ по возможности прятаться отъ выстрѣловъ. Сверхъ того мы могли разсчитывать на двухъ могущественныхъ союзниковъ, — на ромъ и на климатъ.
Первый уже давалъ себя знать. Хотя пираты расположились отъ насъ болѣе чѣмъ въ полумилѣ, тѣмъ не менѣе до насъ отчетливо доносились ихъ громкій говоръ, пѣсни и смѣхъ, не умолкавшіе до глубокой ночи. Относительно же климата докторъ объявилъ, что, по его мнѣнію, не пройдетъ недѣли, какъ люди, устроившіе свой лагерь въ болотѣ, начнутъ какъ мухи умирать отъ злокачественной лихорадки.
— Тогда они образумятся и вернутся на шкуну, — прибавилъ онъ. — Наша Испаньола хорошій корабль, на ней очень хорошо можно разбойничать.
— Она будетъ первымъ кораблемъ, который я потеряю, — замѣтилъ вскользь капитанъ.
Я усталъ до смерти, но все-таки долго не могъ заснуть, волнуемый впечатлѣніями пережитаго дня. Въ концѣ-концовъ однако я задалъ отличную высыпку.
Когда я проснулся, всѣ уже были на ногахъ и успѣли позавтракать. Меня разбудило восклицание: „Бѣлый флагъ!“
Затѣмъ раздалось другое. Въ голосѣ говорившаго слышалось крайнее изумленіе:
— Да это самъ Сильверъ!
За палисадомъ стояли двое. Одинъ махалъ бѣлымъ платкомъ, а другой былъ самолично Джонъ Сильверъ, невозмутимый какъ всегда.
Было еще очень рано. Утро было такое свѣжее, что холодъ буквально пронизывалъ до костей. На ясномъ голубомъ небѣ не бѣлѣло ни единаго облачка, встающее солнце золотило верхушки деревьевъ. Подошва холма, гдѣ стоялъ съ своимъ путникомъ Сильверъ, была еще въ тѣни и окутана густою мглою поднимавшихся надъ болотомъ паровъ. Холодъ и мгла очень дурно рекомендовали климатъ острова. Мѣстоположеніе очевидно было сырое, нездоровое, даже можно сказать убійственное.
— Спрячьтесь всѣ! — вскричалъ капитанъ. — Я увѣренъ, что тутъ кроется какая-нибудь каверза… Эй, кто идетъ? Стой!..
— Парламентерскій флагъ! — отвѣчалъ Сильверъ.
Капитанъ осторожно вышелъ изъ дверей, обернулся назадъ и сказалъ:
— Группа доктора на сѣверъ, Джимъ на востокъ, Грей на западъ. Другая группа пусть передаетъ заряженныя ружья… Смотри въ оба, ребята!
Затѣмъ онъ снова повернулся къ мятежникамъ и спросилъ:
— Что вамъ надобно?
На этотъ разъ отвѣчалъ не Сильверъ, а его спутникъ.
— Капитанъ Сильверъ, сэръ, предлагаетъ перемиріе.
— Капитанъ Сильверъ?.. Не знаю такого… Кто же это? — И мистеръ Смоллетъ буркнулъ про себя въ бороду: — Капитанъ!… Успѣлъ ужь и чинъ себѣ присвоить!..
Джонъ отвѣчалъ самъ за себя:
— Это я, сэръ. Бѣдные матросы выбрали меня капитаномъ послѣ вашего… дезертирства (Сильверъ сдѣлалъ на этомъ словѣ сильное удареніе). Мы готовы покориться, если намъ предложатъ сносныя условія. А пока я прошу только, чтобы вы, капитанъ, .jpg)
— Вотъ что, парень, мнѣ съ тобой не о чемъ говорить. Если же тебѣ нужно что-нибудь мнѣ сказать, то какъ хочешь. Говори, пожалуй. Я, такъ и быть, выслушаю.
— И прекрасно. Значитъ, даете слово? — вскричалъ весело Джонъ. — Я знаю, вы человѣкъ порядочный. Я вамъ вѣрю.
Спутникъ Сильвера хотѣлъ его удержать, что и было понятно послѣ невѣжливаго отвѣта капитана, но Сильверъ только засмѣялся, потрепалъ матроса по плечу и ловко полѣзъ черезъ палисадъ, перебросивъ сначала свой костыль.
Я так развлекся этой сценой, что даже забылъ о своей обязанности, забылъ, что я стою на часахъ, и на ципочкахъ подкрался сзади къ капитану, который усѣлся на порогѣ, посвистывая и поглядывая на врытый въ землю котелъ, въ котором бурлила ключевая вода. Сильверъ съ трудомъ взобрался на крутой холмъ и, весь потный отъ усилія, подошелъ къ капитану съ самымъ вѣжливымъ и почтительнымъ поклономъ.
Для свиданія съ капитаномъ Сильверъ прифрантился. Онъ облекся въ какой-то длиннѣйшій и широчайшій сюртукъ съ свѣтлыми пуговицами и ухарски надвинул на затылокъ чудовищную шляпу съ галунами.
— А, любезный, добрались, — сказалъ капитанъ, переходя почему-то съ Джономъ опять на вы. — Садитесь, вы должно быть устали.
— А развѣ вы не позволите мнѣ войти въ домъ, капитанъ? — спросилъ бывшій поваръ съ упрекомъ въ голосѣ, — На пескѣ-то вѣдь теперь сидѣть холодно.
— Кто же виноватъ, что вы не сидите теперь въ теплѣ у печки? — возразилъ капитанъ. Одно изъ двухъ: или вы мой корабельный поваръ, тогда я не могу обращаться съ вами какъ съ равнымъ; или вы капитанъ Сильверъ, бунтовщикъ и пиратъ, тогда вы опять-таки имѣете право лишь на висѣлицу.
— Оставимъ это, капитанъ, — отвѣчалъ Сильверъ, усаживаясь на землю. — Изъ васъ же кому-нибудь послѣ придется меня поднимать… А знаете, вѣдь у васъ здѣсь очень хорошо… Вотъ и Джимъ… Мое почтеніе, докторъ… Да вы здѣсь отлично устроились, право.
— Если вамъ въ самомъ дѣлѣ нужно что-нибудь сказать, то говорите скорѣе, — перебилъ капитанъ.
— Совершенно вѣрно, капитанъ, именно такъ. Долгъ прежде всего… Ну-съ, нынче ночью вамъ пришла въ голову отличная мысль. Ей-Богу, великолѣпная. Кто-то здѣсь изъ васъ молодецъ. Не скрою, что многихъ изъ насъ это обстоятельство сильно поколебало… быть можетъ даже всѣхъ поколебало… быть можетъ даже и меня самого… По крайней мѣрѣ я заблагорассудилъ вступить въ переговоры… Но знайте, капитанъ: двухъ разъ этому не бывать. Мы, если понадобится, будемъ осторожнѣе и убавимъ порцію рома… Вы быть можетъ думаете, что мы всѣ были пьяны? Ошибаетесь, я былъ совершенно трезвъ. Я только усталъ какъ собака. И все-таки я чуть-чуть не поймалъ вашего человѣка на мѣстѣ преступленія. Одна секунда — и поймалъ бы. Увѣряю васъ, что мой матросъ еще не успѣлъ умереть, когда я подошелъ къ нему. Честное слово, онъ былъ еще живъ.
Все это было для капитана китайскою грамотой, но на его физіономіи не выражалось ни малѣйшаго удивленія. На ней ровно ничего не выражалось.
— Ну-съ, дальше-съ! — сказалъ онъ спокойно, какъ будто все понялъ.
За то я начинал все понимать. Мнѣ пришли на память слова Бена Гунна. Я сообразилъ, что это онъ сдѣлалъ ночной визитъ къ пиратамъ, когда тѣ лежали безъ заднихъ ногъ послѣ обильнаго возліянія рома. Я съ наслажденіемъ высчитал, что у насъ теперь осталось только четырнацать человѣкъ мятежниковъ.
— Перехожу къ дѣлу, — продолжалъ Сильверъ. Мы хотимъ достать кладъ во что бы то ни стало и достанемъ. Въ этомъ весь вопросъ. Что касается до васъ, то вы, я полагаю, не прочь сохранить свою жизнь? Въ такомъ случаѣ все зависитъ отъ васъ самихъ. У васъ есть карта, капитанъ?
— Очень может быть.
— Ну, ну, нечего скрытничать. Отчего не сказать прямо? Вѣдь я, все равно, знаю, что она у васъ. Такъ вотъ ее-то намъ и нужно. А затѣмъ, капитанъ, я никогда не желалъ вамъ зла.
— О, я очень хорошо знаю всѣ ваши намѣренія. Не безпокойтесь, намъ рѣшительно все извѣстно. Только увѣряю васъ, что вамъ не удастся исполнить своихъ замысловъ.
— Это вы говорите со словъ Грея! — вскричалъ Сильверъ. — Не вѣрьте ему пожалуйста, онъ…
— Со словъ Грея?.. Грей ничего мнѣ не говорилъ, я ни о чемъ его не спрашивалъ, да никогда и не спрошу, чортъ бы васъ всѣхъ побралъ.
Эта вспышка какъ будто нѣсколько успокоила Сильвера который продолжалъ вкрадчивымъ голосомъ:
— Ну, что-жь… ну, хорошо… Пусть будетъ такъ. Не мое дѣло судить о томъ, что джентельменъ считаетъ вопросомъ чести… Но такъ какъ вы закуриваете трубку, капитанъ, то позвольте ужь закурить и мнѣ.
Онъ набилъ свою трубку и закурилъ. Нѣсколько минутъ оба дипломата курили молча, то поглядывая другъ на друга, то поправляя въ трубкахъ табакъ, то наклоняясь и сплевывая. Стоило поглядеть на нихъ. Настоящая была комедія.
— Итакъ, — заговорилъ наконецъ Сильверъ, — вотъ мои условія… Вы отдадите намъ карту острова и обѣщаете не убивать моихъ людей. Съ своей стороны я предоставляю вамъ на выборъ: или возвращайтесь на шкуну и мы, послѣ нагрузки клада, отвеземъ васъ, куда вы прикажете, въ чемъ готовъ дать даже письменное обязательство, или оставайтесь здѣсь, такъ какъ я не скрою, что наши молодцы народъ не слишкомъ надежный… Провизію мы раздѣлимъ поровну и я дамъ вамъ слово — даже письменно, если хотите — объявить о васъ первому встрѣчному кораблю. Я высказался откровенно. Чортъ меня побери, если вы могли разсчитывать на такія легкія условія. И я надѣюсь… — На этомъ мѣстѣ онъ вдругъ возвысилъ голосъ: — Я надеюсь, что въ блокгаузѣ меня слышатъ всѣ, такъ какъ я говорю это всѣмъ.
Капитанъ всталъ и вытряхнулъ пепелъ изъ трубки къ себѣ въ ладонь.
— Все? — спросил он.
— Конечно все, — отвѣчалъ Джонъ Сильверъ. — Если вы не согласитесь на эти условія, то ужь пощады не ждите.
— Очень хорошо, — сказалъ капитанъ. — Такъ слушайте же и вы, мятежники, бандиты. Если вы согласны изъявить покорность и явиться сюда по одиночкѣ и безъ оружія, то я даю слово заковать васъ въ цѣпи, посадить въ трюмъ и отвезти въ Англію для отдачи подъ судъ. Если же вы этого не сдѣлаете, то не будь я Александръ Смоллетъ и не развѣвайся здѣсь над нами англійскій флагъ, если вы не пойдете у меня всѣ къ дьяволу!.. Клада вамъ не найти ни за что. Вы неспособны вести корабль, вы даже драться путемъ не умѣете: Грей справился одинъ съ пятерыми изъ васъ. Вы не туда попали, мистеръ Сильверъ, и скоро сами въ этомъ убѣдитесь. Даю вамъ въ этомъ честное слово, а вы знаете, что вашъ капитанъ своимъ словомъ никогда не шутитъ. Предупреждаю, что я съ вами говорю въ послѣдній разъ, и пущу въ васъ пулю, какъ только еще разъ васъ увижу, такъ вы и знайте… Довольно. Убирайтесь отсюда по добру, по здорову. Налѣво кругомъ маршъ!..
Стоило посмотрѣть, какъ исказилось у Сильвера лицо. Глаза загорѣлись и запрыгали, точно собираясь выскочить. Онъ яростно вытрясъ пепелъ изъ трубки и вскричалъ.
— Помогите мнѣ встать!
— Очень нужно, — отвѣчалъ капитанъ.
— Дайте же мнѣ кто-нибудь руку! — заоралъ поваръ.
Никто изъ насъ не двинулся на его зовъ. Отвратительно ругаясь, доползъ онъ до крыльца и опираясь на него, кое-какъ приподнялся на костыль. Послѣ того онъ злобно плюнулъ въ бассейнъ и крикнул:
— Видѣли? Вотъ вы всѣ что такое!.. Постойте, дайте срокъ; Мы разнесемъ вашъ блокгаузъ по бревнышку… Смѣйтесь, смѣйтесь!.. Неизвѣстно еще, на чьей улицѣ будетъ праздникъ… Мы вамъ зададимъ!..
Онъ заковылялъ по песку и добрался до палисада. Раза четыре принимался онъ перелѣзать черезъ палисад безъ посторонней помощи, но подъ конецъ вынужденъ былъ принять помощь отъ человѣка со знаменемъ. Послѣ этого они оба скоро исчезли въ лѣсу.