Я сказал, что над деревьями я увидел развевающийся английский флаг. Бен Гунн тоже заметил его, остановился и проговорил, кладя мне на плечо руку:
— Это, наверное, твои друзья.
— Ох, нет, — отвечал я, — вернее бунтовщики.
— Вот так сообразил! — вскричал Бен Гунн. — Да разве Сильвер стал бы вывешивать английский флаг? Он вывесил бы пиратское чёрное знамя… Нет, это твои друзья, больше некому. Битва уже была, твои победили и заперлись в блокгаузе, который некогда построил старый Флинт… Ах, что за голова был старый Флинт!… Всё-то он, бывало, предусмотрит… Ничьей власти не признавал он над собою… только ром мог его свалить… Никого в мире не боялся… разве только одного Джона Сильвера.
Эта несносная болтовня в конце концов надоела мне до последней степени.
— Право, это мне нисколько не интересно! — вскричал я с досадой. — Пойдёмте лучше поскорее в блокгауз.
— Нет, уж избавь! — вскричал Бен Гунн. — Слуга покорный!… Ты хороший, славный мальчик, Джим, но всё-таки мальчик, ребёнок. А Бен Гунн не чучело какое-нибудь, не дурак. Ни за что не пойду я с тобою, ни даже за стакан рома. Не пойду, покуда сам не увижусь с джентльменом, о котором ты мне говорил, и пока он сам не обещает мне того… ты знаешь чего… Не забудь же ему сказать: „Бену Гунну нужно ручательство, без ручательства он не может“. И потом ущипни его вот так…
Он в третий раз ущипнул меня за руку с тем же лукавым видом как и прежде.
Когда вам понадобится Бен Гунн, — продолжал он, — ты сумеешь меня отыскать. Ищи там же, где мы с тобой сегодня встретились… И пусть тот, кто придёт за мной, держит в руке белый платок. И, разумеется, он должен быть один… слышишь? У Бена Гунна есть на это причины. Ты сквайру так и скажи. Он сам догадается…
— Если не ошибаюсь, — сказал я, — вы хотите нам что-то предложить и требуете, чтобы сквайр или доктор вышли к вам для переговоров на то место, где мы с вами встретились. Так я вас понял?
— Так, только нужно назначить время. Между двумя и шестью… не забудешь?
— Хорошо. Теперь мне можно идти?
— Ты ничего не перепутаешь? Главное, ручательство и важные причины. Помни это, голубчик Джим, не забудь, пожалуйста. А если ты встретишь Джона Сильвера, то смотри, ничего не говори ему обо мне. Не скажешь, дружок?… То-то же… Ах, если только пираты расположатся на суше, много вдов завтра будет, ой, много!…
Тут опять раздался выстрел из пушки и ядро, просвистав у нас над головами, упало на землю шагах в ста от нас. Беседа наша кончилась и мы разошлись в разные стороны.
Пальба продолжалась ещё около часа и ядра сыпались как град. Прячась от них, я постоянно перебегал с места на место, но они преследовали меня неумолимо. Ко всему однако можно привыкнуть. Под конец бомбардировки я хоть и не решался ещё подойти к блокгаузу, который, очевидно, служил мишенью для выстрелов, но уже не боялся так, как прежде, и обходом направился через лес ближе к берегу.
Солнце село. Ветер нагибал слегка верхушки деревьев и наводил лёгкую рябь на сероватую гладь моря. Отлив кончился и возле берега обнаружилась целая полоса песку. В воздухе заметно сделалось холоднее, так что я дрожал в своём коротеньком камзольчике.
Испаньола стояла на прежнем месте, но на носу у неё развевался чёрный пиратский флаг. На корме шхуны блеснул красноватый огонь, потом грянул выстрел, прокатившийся над морем и островом, и в воздухе просвистало ядро. То было последнее в этот день.
Я посидел ещё несколько времени в своём убежище. На берегу бунтовщики рубили что-то топорами; впоследствии я узнал, что рубили они лодку, в которой приехали наши на остров. Вдали, близ устья ручья, сквозь деревья мелькал большой костёр. Между костром и шхуной то и дело сновала одна из лодок; сидевшие в ней люди смеялись и пели во всё горло. Куда девалось мрачное настроение, удручавшее их утром! Я сделал предположение, что веселью их немало содействовал ром.
Наконец я решился идти в блокгауз. Я снова сделал длинный обход берегом, прошёл мимо Белой Скалы, при виде которой вспомнил о лодке Бена Гунна, и явился благополучно в форт, где был принят с самым искренним радушием.
Рассказав свои приключения, я стал внимательно осматривать место, где мы находились. Блокгауз был весь построен из нетёсаных брёвен; пол был такой же, как и стены, и в некоторых местах приподнимался на фут или на полфута над землёю. Входная дверь отворялась над невысоким крыльцом, внизу которого был устроен очень оригинальный искусственный бассейн, состоявший просто из огромного котла с пробитым дном, врытого до краёв в песок. Этот бассейн наполнялся клокочущей водою из ручья, огибавшего блокгауз. В доме не было даже признака мебели. Только в углу стояла печь, сложенная из камня, и в неё была вделана старая железная корзинка, сплошь покрытая ржавчиной.
Деревья для постройки форта были срублены на том самом холме, где он впоследствии возник. Кругом до сих пор виднелись пни, как следы этой генеральной порубки; песчаная почва местами осыпалась, размытая дождями. Недалеко от палисада — а лучше, если б подальше — возвышались густыми и высокими рядами деревья: ближе к берегу — дубы, дальше, вглубь острова — сосны.
Вечерний ветер с визгом врывался во все щели нашего убежища и сыпал на нас не прекращавшийся дождь мелкого, пылеобразного песку. Песок забивался нам в рот, в глаза, в уши, хрустел на зубах, вызывал чиханье, засаривал кушанье и даже воду в котле-бассейне. Для дыма из печи имелось в крыше четырёхугольное отверстие, но через него выходила лишь небольшая часть дыма, а остальная расходилась по всей комнате, разъедая нам глаза и вызывая кашель.
Если к этому описанию прибавить, что у Грея было перевязано лицо по случаю раны, полученной им при бегстве от разбойников, а у стены лежал не погребённый труп бедного Тома Редрута, то получится полное представление о нашем неприглядном и неуютном жилище. Бездействие навело нас на мрачные мысли и усугубило наше уныние. Но капитан Смоллет был не такой человек, чтобы надолго поддаться меланхолии.
Он начал с того, что разделил нас на две группы; в одну вошли доктор, я и Грей, а в другую — сквайр, Гунтер и Джойс. Потом, несмотря на то, что все устали, он послал двух человек в лес, а двух других заставил копать могилу для Редрута; доктору поручено было стряпать кушанье, а меня поставили у двери на часы. Сам капитан принялся расхаживать от одного к другому, ободряя нас и помогая в чём нужно.
По временам доктор выходил за дверь подышать воздухом и освежить глаза, разъедаемые дымом. Всякий раз он находил сказать мне что-нибудь.
— Капитан Смоллет молодец, он даже меня перещеголял, а это много значит, — говорил он мне.
В другой раз, подойдя ко мне, он помолчал, поглядел на меня и спросил, нагнув голову на бок:
— А что, Бен Гунн человек, как ты думаешь?
— Я вас не понимаю, сэр, — отвечал я. — Но я не вполне уверен, что он в здравом рассудке.
— Ну, это ничего. Это даже очень хорошо для него. Проживши три года на необитаемом острове, мудрено остаться в здравом уме и в свежей памяти. Это было бы неестественно. Ты кажется говорил, что ему очень хочется сыру?
— Да, сэр, ужасно хочется.
— Видишь, Джим, как хорошо обо всём подумать. Ты, вероятно, видал мою табакерку? Видал? Знаешь, зачем я ношу её с собою? Вот зачем: я в неё кладу всегда кусок пармского сыра. Этот итальянский сыр очень питателен… Теперь вот я и угощу им Бена Гунна.
Перед ужином мы похоронили бедного старика Тома. Опустив тело в яму, мы засыпали его песком и несколько минут постояли над могилой, обнажив головы. Потом мы занялись перетаскиванием в блокгауз набранного в ближайшем лесу валежника. Увидав кучу топлива, капитан покачал головой.
— Дров-то много, а припасов мало, — сказал он. Нужно как-нибудь их увеличить.
Поужинав куском солёной ветчины со стаканом грога, вожди отошли в сторону и стали совещаться.
Больше всего их беспокоил недостаток провизии. С тем, что у нас было, мы не могли выдержать продолжительной осады. Поэтому вожди наши решили приложить все старания, чтобы убить у мятежников как можно больше народа и заставить их или вступить в сделку, или убежать на Испаньолу. Из девятнадцати человек негодяев теперь оставалось не более пятнадцати и в том числе один раненый, не считая того матроса, которого подстрелил сквайр первым своим выстрелом и который может быть уже успел с тех пор умереть. Решили стрелять в бунтовщиков при каждом удобном случае, а самим по возможности прятаться от выстрелов. Сверх того мы могли рассчитывать на двух могущественных союзников, — на ром и на климат.
Первый уже давал себя знать. Хотя пираты расположились от нас более чем в полумиле, тем не менее до нас отчётливо доносились их громкий говор, песни и смех, неумолкавшие до глубокой ночи. Относительно же климата доктор объявил, что, по его мнению, не пройдёт недели, как люди, устроившие свой лагерь в болоте, начнут как мухи умирать от злокачественной лихорадки.
— Тогда они образумятся и вернутся шхуну, — прибавил он. — Наша Испаньола хороший корабль, на ней очень хорошо можно разбойничать.
— Она будет первым кораблём, который я потеряю, — заметил вскользь капитан.
Я устал до смерти, но всё-таки долго не мог заснуть, волнуемый впечатлениями пережитого дня. В конце концов, однако, я задал отличную высыпку.
Когда я проснулся, все уже были на ногах и успели позавтракать. Меня разбудило восклицание: „Белый флаг!“.
Затем раздалось другое. В голосе говорившего слышалось крайнее изумление:
— Да это сам Сильвер!
За палисадом стояли двое. Один махал белым платком, а другой был самолично Джон Сильвер, невозмутимый как всегда.
Было ещё очень рано. Утро было такое свежее, что холод буквально пронизывал до костей. На ясном голубом небе не белело ни единого облачка, встающее солнце золотило верхушки деревьев. Подошва холма, где стоял со своим путником Сильвер, была ещё в тени и окутана густою мглою поднимавшихся над болотом паров. Холод и мгла очень дурно рекомендовали климат острова. Местоположение, очевидно, было сырое, нездоровое, даже, можно сказать, убийственное.
— Спрячьтесь все! — вскричал капитан. — Я уверен, что тут кроется какая-нибудь каверза… Эй, кто идёт? Стой!..
— Парламентерский флаг! — отвечал Сильвер.
Капитан осторожно вышел из дверей, обернулся назад и сказал:
— Группа доктора на север, Джим на восток, Грей на запад. Другая группа пусть передает заряженные ружья… Смотри в оба, ребята!
Затем он снова повернулся к мятежникам и спросил:
— Что вам надобно?
На этот раз отвечал не Сильвер, а его спутник.
— Капитан Сильвер, сэр, предлагает перемирие.
— Капитан Сильвер?.. Не знаю такого… Кто же это? — И мистер Смоллет буркнул про себя в бороду: — Капитан!… Успел уж и чин себе присвоить!..
Джон отвечал сам за себя:
— Это я, сэр. Бедные матросы выбрали меня капитаном после вашего… дезертирства (Сильвер сделал на этом слове сильное ударение). Мы готовы покориться, если нам предложат сносные условия. А пока я прошу только, чтобы вы, капитан,
.jpg)
дали мне слово не трогать меня и не начинать враждебных действий, покуда я не уйду из-под выстрелов.
— Вот что, парень, мне с тобой не о чем говорить. Если же тебе нужно что-нибудь мне сказать, то как хочешь. Говори, пожалуй. Я, так и быть, выслушаю.
— И прекрасно. Значит, даёте слово? — вскричал весело Джон. — Я знаю, вы человек порядочный. Я вам верю.
Спутник Сильвера хотел его удержать, что и было понятно после невежливого ответа капитана, но Сильвер только засмеялся, потрепал матроса по плечу и ловко полез через палисад, перебросив сначала свой костыль.
Я так развлёкся этой сценой, что даже забыл о своей обязанности, забыл, что я стою на часах, и на цыпочках подкрался сзади к капитану, который уселся на пороге, посвистывая и поглядывая на врытый в землю котёл, в котором бурлила ключевая вода. Сильвер с трудом взобрался на крутой холм и, весь потный от усилия, подошёл к капитану с самым вежливым и почтительным поклоном.
Для свидания с капитаном Сильвер прифрантился. Он облёкся в какой-то длиннейший и широчайший сюртук со светлыми пуговицами и ухарски надвинул на затылок чудовищную шляпу с галунами.
— А, любезный, добрались, — сказал капитан, переходя почему-то с Джоном опять на вы. — Садитесь, вы, должно быть, устали.
— А разве вы не позволите мне войти в дом, капитан? — спросил бывший повар с упрёком в голосе, — На песке-то ведь теперь сидеть холодно.
— Кто же виноват, что вы не сидите теперь в тепле у печки? — возразил капитан. Одно из двух: или вы мой корабельный повар, тогда я не могу обращаться с вами как с равным; или вы капитан Сильвер, бунтовщик и пират, тогда вы опять-таки имеете право лишь на виселицу.
— Оставим это, капитан, — отвечал Сильвер, усаживаясь на землю. — Из вас же кому-нибудь после придётся меня поднимать… А знаете, ведь у вас здесь очень хорошо… Вот и Джим… Моё почтение, доктор… Да вы здесь отлично устроились, право.
— Если вам в самом деле нужно что-нибудь сказать, то говорите скорее, — перебил капитан.
— Совершенно верно, капитан, именно так. Долг прежде всего… Ну-с, нынче ночью вам пришла в голову отличная мысль. Ей-богу, великолепная. Кто-то здесь из вас молодец. Не скрою, что многих из нас это обстоятельство сильно поколебало… быть может даже всех поколебало… быть может даже и меня самого… По крайней мере, я заблагорассудил вступить в переговоры… Но знайте, капитан: двух раз этому не бывать. Мы, если понадобится, будем осторожнее и убавим порцию рома… Вы быть может думаете, что мы все были пьяны? Ошибаетесь, я был совершенно трезв. Я только устал как собака. И всё-таки я чуть-чуть не поймал вашего человека на месте преступления. Одна секунда — и поймал бы. Уверяю вас, что мой матрос ещё не успел умереть, когда я подошёл к нему. Честное слово, он был ещё жив.
Всё это было для капитана китайскою грамотой, но на его физиономии не выражалось ни малейшего удивления. На ней ровно ничего не выражалось.
— Ну-с, дальше-с! — сказал он спокойно, как будто всё понял.
Зато я начинал всё понимать. Мне пришли на память слова Бена Гунна. Я сообразил, что это он сделал ночной визит к пиратам, когда те лежали без задних ног после обильного возлияния ромом. Я с наслаждением высчитал, что у нас теперь осталось только четырнадцать человек мятежников.
— Перехожу к делу, — продолжал Сильвер. Мы хотим достать клад во что бы то ни стало и достанем. В этом весь вопрос. Что касается до вас, то вы, я полагаю, не прочь сохранить свою жизнь? В таком случае всё зависит от вас самих. У вас есть карта, капитан?
— Очень может быть.
— Ну, ну, нечего скрытничать. Отчего не сказать прямо? Ведь я всё равно знаю, что она у вас. Так вот её-то нам и нужно. А затем, капитан, я никогда не желал вам зла.
— О, я очень хорошо знаю все ваши намерения. Не беспокойтесь, нам решительно всё известно. Только уверяю вас, что вам не удастся исполнить своих замыслов.
— Это вы говорите со слов Грея! — вскричал Сильвер. — Не верьте ему пожалуйста, он…
— Со слов Грея?.. Грей ничего мне не говорил, я ни о чём его не спрашивал, да никогда и не спрошу, чёрт бы вас всех побрал.
Эта вспышка как будто несколько успокоила Сильвера, который продолжал вкрадчивым голосом:
— Ну, что ж… ну, хорошо… Пусть будет так. Не моё дело судить о том, что джентльмен считает вопросом чести… Но так как вы закуриваете трубку, капитан, то позвольте уж закурить и мне.
Он набил свою трубку и закурил. Несколько минут оба дипломата курили молча, то поглядывая друг на друга, то поправляя в трубках табак, то наклоняясь и сплёвывая. Стоило поглядеть на них. Настоящая была комедия.
— Итак, — заговорил, наконец, Сильвер, — вот мои условия… Вы отдадите нам карту острова и обещаете не убивать моих людей. Со своей стороны я предоставляю вам на выбор: или возвращайтесь на шхуну и мы после нагрузки клада, отвезём вас, куда вы прикажете, в чём готов дать даже письменное обязательство, или оставайтесь здесь, так как я не скрою, что наши молодцы народ не слишком надёжный… Провизию мы разделим поровну и я дам вам слово — даже письменно, если хотите — объявить о вас первому встречному кораблю. Я высказался откровенно. Чёрт меня побери, если вы могли рассчитывать на такие лёгкие условия. И я надеюсь… — На этом месте он вдруг возвысил голос: — Я надеюсь, что в блокгаузе меня слышат все, так как я говорю это всем.
Капитан встал и вытряхнул пепел из трубки к себе в ладонь.
— Всё? — спросил он.
— Конечно всё, — отвечал Джон Сильвер. — Если вы не согласитесь на эти условия, то уж пощады не ждите.
— Очень хорошо, — сказал капитан. — Так слушайте же и вы, мятежники, бандиты. Если вы согласны изъявить покорность и явиться сюда поодиночке и без оружия, то я даю слово заковать вас в цепи, посадить в трюм и отвезти в Англию для отдачи под суд. Если же вы этого не сделаете, то не будь я Александр Смоллет и не развевайся здесь над нами английский флаг, если вы не пойдёте у меня все к дьяволу!.. Клада вам не найти ни за что. Вы неспособны вести корабль, вы даже драться путём не умеете: Грей справился один с пятерыми из вас. Вы не туда попали, мистер Сильвер, и скоро сами в этом убедитесь. Даю вам в этом честное слово, а вы знаете, что ваш капитан своим словом никогда не шутит. Предупреждаю, что я с вами говорю в последний раз, и пущу в вас пулю, как только ещё раз вас увижу, так вы и знайте… Довольно. Убирайтесь отсюда подобру-поздорову. Налево кругом марш!..
Стоило посмотреть, как исказилось у Сильвера лицо. Глаза загорелись и запрыгали, точно собираясь выскочить. Он яростно вытряхнул пепел из трубки и вскричал.
— Помогите мне встать!
— Очень нужно, — отвечал капитан.
— Дайте же мне кто-нибудь руку! — заорал повар.
Никто из нас не двинулся на его зов. Отвратительно ругаясь, дополз он до крыльца и, опираясь на него, кое-как приподнялся на костыль. После того он злобно плюнул в бассейн и крикнул:
— Видели? Вот вы все что такое!.. Постойте, дайте срок; Мы разнесем ваш блокгауз по брёвнышку… Смейтесь, смейтесь!.. Неизвестно ещё, на чьей улице будет праздник… Мы вам зададим!..
Он заковылял по песку и добрался до палисада. Раза четыре принимался он перелезать через палисад без посторонней помощи, но под конец вынужден был принять помощь от человека со знаменем. После этого они оба скоро исчезли в лесу.