Вернувшись в блокгауз, капитан сразу увидал, что ни один из нас не был на своём месте, исключая Грея. Он не на шутку рассердился. Мы никогда ещё не видали его таким взбешённым.
— По местам! — гаркнул он громовым голосом.
Мы сконфуженно кинулись со всех ног исполнять строгое приказание. Капитан продолжал кричать:
— Грей, я отмечу в корабельном журнале, что вы хорошо исполняете свой долг… Мистер Трелонэ, я на вас удивляюсь!.. Доктор, вы кажется говорили, что служили в военной службе; если вы так же точно вели себя при Фонтенуа, то лучше бы вам было оставаться за печкой!..
Мы все молчали. Капитан снова заговорил, но уже другим голосом:
— Друзья мои, ведь я для вашей же пользы… Вы, я думаю, сами сейчас слышали, что негодяи собираются сделать приступ. Нас меньше числом, но зато мы находимся под прикрытием стен форта и сверх того я до этой минуты думал, что у нас есть преимущество дисциплины… Каково же было мне ошибиться!.. А ведь это преимущество зависит уж чисто от нас самих.
Он обошёл всю комнату и осмотрел всё ли в порядке, все ли на своих местах и заряжены ли ружья.
На восточной и западной стороне блокгауза было только по одной бойнице; на южной стороне было две, а на северной пять. Оружия у нас было достаточно — двадцать мушкетов. Мы взяли и разложили дрова на четыре кучи соответственно каждой стороне дома, устроив таким образом нечто вроде четырёх столов. На каждый стол положили четыре заряженных ружья с достаточным количеством зарядов и по несколько кортиков.
— Загасите огонь, — сказал капитан, — теперь не холодно, а то дым глаза очень ест.
Мистер Трелонэ взял железную корзинку, вынес её на улицу и выбросил тлеющие головни на песок, где они скоро погасли.
— Джим ещё не завтракал, — продолжал капитан. — Закуси, Джим, и становись на своё место. Кушай на здоровье, но только попроворнее, мальчик… Гунтер, всем по стакану виски.
Покуда пили грог, капитан доканчивал изложение составленного им плана защиты.
— Доктор, — говорил он, — вы становитесь у двери. Смотрите в оба, но не слишком выставляйтесь вперёд, когда будете стрелять через сени. Гунтер встанет на восточной стороне, а Джойс на западной… Так… хорошо… Мистер Трелонэ, вы здесь самый лучший стрелок; становитесь с Греем на северной стороне, где пять бойниц. Тут самое опасное место. Если они станут стрелять в нас через наши собственные бойницы, то нам придётся очень плохо… Джим, насчёт стрельбы мы с тобою никуда не годимся. Будем же вдвоём заряжать ружья и помогать, где понадобится.
Между тем утренний холод действительно прошёл.
Солнце проглянуло из-за деревьев и сейчас же наводнило нашу поляну горячим светом, от которого моментально рассеялся весь туман. Остывший песок быстро накалился и на брёвнах блокгауза показалась вытопившаяся смола. Мы скинули сюртуки и камзолы, засучили рукава рубашек и встали по своим местам, несколько возбуждённые от ожидания кровавой развязки.
Прошёл целый час.
— Чёрт возьми! — сказал капитан. — Нет ничего хуже подобного жданья! Уж скорее бы!..
Только что он это произнёс, как показались первые признаки приближающегося штурма.
— Сэр, — спросил Джойс со своей обычной вежливостью, — должен ли я стрелять, если увижу кого-нибудь?
— Конечно! — вскричал капитан. — Ведь я же вам говорил.
— Благодарю вас, сэр, — отвечал Джойс с тою же неизменной вежливостью.
Ещё ничего не было, но мы уже насторожились. Стрелки звякнули ружьями, а капитан остановился посреди комнаты, сжав губы и сдвинув брови.
Так прошло ещё несколько минут. Но вот Джойс приложился и выпалил. Вслед за его выстрелом кругом блокгауза раздался оглушительный залп. Пули шлёпнулись о стены здания, но ни одна не влетела внутрь. Когда дым рассеялся, кругом были по-прежнему тишина и спокойствие. В лесу не шевельнулась ни единая ветка, ни один ружейный ствол не блеснул сквозь чащу.
— Вы попали? — спросил капитан.
— Нет, сэр, не думаю, — отвечал Джойс.
—По крайней мере не лжет, и это хорошо, — пробормотал капитан, — Заряди ему ружье, Джим… Сколько их с вашей стороны, доктор, на ваш взгляд?
— Я могу сказать точно, — отвечал доктор, — в мою сторону было сделано три выстрела, два вместе, а один немного западнее.
— Значит трое, — сказал капитан. — А с вашей сколько, мистер Трелонэ?
Тут было труднее сосчитать. С севера наступало много: по мнению сквайра семь человек, а по мнению Грея восемь или десять. С востока и запада раздалось только по одному выстрелу. Очевидно атака велась собственно только с севера, а остальные выстрелы были простой уловкой, чтобы отвлечь внимание осаждённых. Но капитан не изменил через это своих распоряжений. По его мнению оставлять без защиты какой-либо пункт крепости было опасно.
Да у нас и времени не было раздумывать. С севера из лесу вдруг выскочила толпа бандитов и устремилась на палисад. На нас посыпался снова целый град пуль и одна пуля разбила в куски ружьё доктора.
Мятежники точно обезьяны лезли на приступ палисада. Сквайр и Грей выстрелили каждый по два раза, выстрел за выстрелом… Упало трое, один головою по нашу сторону палисада, а двое по ту сторону. Один из этих двух был, впрочем, не столько ранен, сколько напуган, потому что он сейчас же вскочил и пустился наутёк через лес.
Четырём прочим разбойникам удалось перелезть через палисад, между тем как остальные семеро, прячась в лесу, поддерживали против блокгауза усиленный и хорошо направленный огонь.
Перескочившие через забор тотчас же бросились на нас, испуская дикие крики. Оставшиеся в лесу тоже кричали, ободряя их. Мы стреляли беспрерывно, но так торопливо, что ни один выстрел не попал пока в цель. В один миг нападающие взбежали на холм и устремились к дому.
В средней бойнице первым показалось лицо Джона Андерсена.
— На штурм! — кричал он. — На штурм!… Все сюда!… Другой разбойник схватил ружьё Гунтера за дуло, вырвал его из рук у несчастного и нанёс последнему через амбразуру сильный удар прикладом в самую грудь, так что тот без чувств повалился на пол. Третий разбойник обежал кругом дома и появился в дверях против доктора, махая кортиком.
Относительное положение обеих сторон круто изменилось. Прежде мы стреляли из-под прикрытия, а теперь в нас целили невидимые враги, для которых наши выстрелы были безвредны. К счастью, стоял такой дым, что в двух шагах ничего не было видно. Это нас до некоторой степени спасало. Я слышал только смутные крики, пистолетные выстрелы и стоны раненых. Потом из всего этого гула отчётливо выделился голос капитана:
— На вылазку, друзья!.. На ножи!.. Все на вылазку!..
Я схватил первый попавшийся кортик и кто-то в эту минуту нанёс мне рану в кисть руки. Но я почти не обратил на это внимания, потому что торопился выбежать вон. Я увидал доктора, который гнал своего противника к подножию холма, целясь ему в голову из мушкета.
— Не отходите далеко от дома, ребята!.. — кричал капитан.
Несмотря на шум, я заметил в его голосе сильную перемену. Я бессознательно повиновался и повернул за восточный угол дома. Тут я лицом к лицу наткнулся на Джона
.jpg)
Андерсена, который дико заорал и кинулся на меня с поднятым кортиком. Я даже испугаться не успел; быстрее молнии отскочил я в сторону от удара и, споткнувшись на песке, покатился головою вниз по склону холма. Мельком я заметил что к палисаду бежали остальные бандиты. Один из них, в красной шапке, уже сидел верхом на заборе, держа в зубах кортик; немного поодаль выставилась голова другого. Всё это произошло так быстро, что, поднявшись с земли, я увидал обоих всё в том же положении. А, между тем, в этот краткий миг решилась участь сражения и решилась в нашу пользу.
Бежавший следом за мною Грей убил Андерсена, прежде чем тот, промахнувшись в меня, успел снова поднять руку с кортиком. Другой разбойник был убит наповал в ту самую минуту, как он только что выстрелил в одну из амбразур. Он лежал мёртвый с дымящимся пистолетом в руке. Третьего докончил доктор. Четвёртый из перелезших через палисад счёл за лучшее ударить отбой и ретировался к палисаду, бросив на поле битвы свой кортик.
— Стреляйте же, что ж вы! — кричал капитан. — Да возвращайтесь скорее в дом!.. Скорее!..
Но четвёртый разбойник успел-таки перелезть через палисад и убежать в лес. Через минуту возле блокгауза остались только убитые мятежники, из которых четверо лежали во дворе, а пятый за забором.
Мы вернулись в блокгауз, так как с минуты на минуту опасались возобновления штурма. Дым понемногу рассеялся и тогда мы увидали, как дорого обошлась нам победа.
Гунтер лежал без чувств на полу возле своей бойницы. Джойс лежал возле своей и уже не дышал. Посреди залы стоял сквайр и поддерживал на руках капитана; оба были бледны как смерть.
— Капитан ранен, — сказал мистер Трелонэ.
— Они ушли? — спросил мистер Смоллет.
— Ушли, которые могли уйти, — отвечал доктор. — Пятеро остались на месте.
— Пятеро! — вскричал капитан. — Да это отлично! Нас теперь четверо против девяти, а это куда лучше, чем семеро против девятнадцати, как было вчера. Капитан ошибался. Разбойников было только восемь человек, потому что раненый сквайром на шхуне матрос умер в тот же вечер, но мы ещё этого не знали.
Разбойники скрылись, точно в воду канули. Им был дан хороший урок, по выражению капитана. Мы теперь могли сделать перевязку раненым и приготовить обед. За последнее взялись я и сквайр, за первое доктор. Стоны пациентов были так ужасны, что мы со сквайром предпочли выйти из дома и расположиться на дворе, несмотря на опасность от разбойничьих пуль.
Из восьми человек, задетых в этот день пулями, живы были только капитан, Гунтер и раненый из бойницы бандит. Гунтер так и не пришёл в себя, несмотря на наши заботы. Он прохрипел весь день и к ночи умер, не сознавая своего положения. Капитан был ранен в лопатку, но не смертельно. Ни один важный орган не был задет. Другою пулей у него прострелило икру. Доктор положительно уверял, что никакой опасности нет, но всё-таки больному нужно было полнейшее спокойствие.
У меня был только длинный разрез на пальцах. Доктор наложил мне на него английский пластыр и шутя подрал меня за ухо.
После обеда доктор и сквайр подсели к капитану и начали советоваться. Совещание продолжалось довольно долго. Оно кончилось в час дня. Доктор надел шляпу, взял пистолеты, опоясался кортиком, положил в карман карту, перекинул за плечо мушкет и торопливо направился к палисаду. Перескочив через него, он уверенной походкой пошёл куда-то через лес.
Я сидел с Греем в противоположном углу комнаты. Мы удалились туда из скромности, чтобы не слышать разговора старших. Увидав, что доктор идёт в лес, Грей до того изумился, что даже перестал курить свою трубку.
— Чёрт знает, что такое! — вскричал он. — Доктор-то никак с ума сошёл!
— Не бойтесь, — отвечал я, — с ним ничего не случится, вот посмотрите.
— Ну, так стало быть я сошёл с ума, — возразил Грей, — потому что, хоть убей, ничего не понимаю.
— У него есть какая-нибудь цель, — заметил я, — быть может он пошёл отыскивать Бена Гунна.
Я, как впоследствии оказалось, угадал верно. Но покуда доктор ходил, мне стало что-то очень жарко в блокгаузе и около дома на дворе. От скуки и истомы я начал придумывать очень нелепый проект небольшой прогулки. Мне представилась картина, как доктор гуляет теперь по лесу, в прохладе, вдыхая ароматный запах сосен и слушая пение птиц. Невыносимо показалось мне сидеть в душном каземате среди трупов и крови и обливаться потом от нестерпимой жары.
Занявшись мытьём пола в комнате, а потом посуды, я незаметно увлёкся неотвязной мыслью и кончил тем, что поддался ей окончательно. Очутившись по соседству с мешком сухарей и заметив, что никто на меня не смотрит, я сделал первый шаг к задуманной проделке и набил себе сухарями карманы.
Намерение было, конечно, безумное. Я шёл на очевидный риск. Но всё-таки я старался принять кое-какие меры для охраны себя от непредвиденных случайностей и даже позаботился снабдить себя пищей по меньшей мере на целые сутки.
Вторым моим делом было утащить пару пистолетов, которые я спрятал под камзол вместе с пороховницей и маленьким мешочком пуль.
В сущности мой план был сам по себе вовсе не так уж плох. Я хотел пробраться к песчаной отмели, отыскать Белую Скалу и посмотреть, тут ли лодка, о которой мне говорил Бен Гунн. Я и до сих пор нахожу, что проверить этот факт было для нас очень важно. Но так как я наверное знал, что меня ни за что не пустят, то и решился уйти без спроса, на собственный свой страх и риск. В этом была моя вина, но ведь я был ещё так молод и глуп и не мог устоять против искушения.
Воспользовавшись моментом, когда сквайр и Грей занялись переменой перевязки у капитана, я крадучись добрался до палисада, перелез через него и убежал в лес прежде, чем меня успели хватиться.
Такова была моя вторая выходка. Она была ещё безрассуднее первой, потому что теперь для защиты форта я оставил только двух здоровых человек. Но, опять-таки, она не менее первой содействовала нашему спасению.
Я направился прямо к восточному берегу, чтобы миновать становище пиратов. Солнце было уж довольно низко, но зной стоял по-прежнему нестерпимый. Идя лесом, я слышал отдалённый рев прибоя, а шелест листьев указывал на довольно сильный морской бриз. Вскоре воздух стал свежее и легче. Ещё через несколько шагов я вышел на опушку. Передо мной засинело море. Почти у самых ног моих разбивались пенистые валы. Море у острова Сокровищ никогда не бывает спокойно; какая бы жара ни была, будь хоть полное безветрие, на всём пространстве острова нет уголка, где бы днём и ночью не раздавался неумолкаемый ропот волн.
Я пошёл берегом, направляясь к югу, потом, укрываясь за кустами, приблизился к нашей пристани. Вода в ней была спокойна, точно свинцовая поверхность, и в этом гладком зеркале отражалась неподвижная Испаньола с чёрным флагом на носу.
К штирборту была причалена шлюпка, в которой сидел Сильвер. На шхуне, наклонившись через борт, стояли два матроса, из которых у одного была на голове красная шапка. Вероятно, он был тот самый, которого я видел верхом на палисаде. Они, очевидно, смеялись и разговаривали, но я всё-таки не мог ничего расслышать. Впрочем вскоре я услыхал громкий, ужасный крик, от которого в первую минуту не на шутку испугался. Потом оказалось, что это кричал капитан Флинт, Сильверов попугай, и я даже разглядел издали его блестящие пёстрые перья. Птица сидела на пальце у своего хозяина.
Вслед за тем шлюпка отчалила от шхуны и поплыла к берегу. Человек в красном колпаке и его товарищ ушли с палубы вниз в каюту.
Между тем солнце окончательно скрылось за холмами; с болота поднялся густой туман; ночь приближалась. Я понял, что нужно торопиться, если я хочу отыскать в этот же день лодку Бена Гунна.
Белая Скала виднелась за кустами шагах в трёхстах от меня. Мне пришлось однако добираться до неё довольно долго, потому что я по большей части продвигался ползком, чтобы меня не видали. Когда я дошёл, наконец, до скалы, ночь уже наступила. Под скалою я отыскал углубление, выложенное дёрном и закрытое со всех сторон кустами. В углублении находилась знаменитая лодка. Это был, на мой взгляд, самый первобытный образец подобного рода изделий. Лодочка была так мала, что мне одному было в ней почти тесно, но зато в ней было одно весьма ценное для меня достоинство — она была легка до последней степени.
Итак, я убедился, что лодка существует. Оставалось возвратиться домой в блокгауз. Но тут вдруг у меня опять зародилась фантазия, — фантазия дикая, нелепая, но я никак не мог от неё отрешиться. Мне вспало на ум подъехать на Беновой пироге к Испаньоле, перерезать якорный канат и пустить шхуну на произвол ветров. Я находил, что мятежникам после кровавого поражения ничего больше не остаётся делать, как поднять якорь и выйти в море. Мне улыбалась мысль помешать им в этом. У стражи на шхуне не было шлюпки, и потому исполнение моего замысла не представляло особого труда.
Я сел на землю, чтобы обдумать всё как следует и погрызть сухариков в ожидании совершенной темноты. Ночь как нарочно обещала быть очень тёмною. Туман густел и совершенно обволакивал небо. Темнота наступила непроглядная. Когда я решился, наконец, взвалить себе на плечи лодку Бена Гунна и пойти с ней ощупью к морю, кругом всей пристани было только два заметных пункта: большой костёр возле болота, где сбились в кучу побеждённые пираты, заливая ромом стыд поражения, и бледный огонёк на море, едва пробивавшийся сквозь туман и обозначавший место, где стояла на якоре шхуна.
Шхуна заметно переместилась со времени отлива; она была теперь обращена носом в мою сторону; единственными зажжёнными фонарями на всём корабле были фонари, горевшие в гостиной; их-то свет я и видел с берега.
Отлив стоял уже очень низко, так что мне порядочно долго пришлось идти пешком по мокрому песку, в который я увязал по щиколотку. Но вот я добрёл до воды и, войдя в неё выше колена, довольно ловко поставил лодку килем вниз на горько-солёные волны.