Я услыхал на палубе сильную беготню. Все спешили из кают наверх, чтобы убедиться в справедливости известия, поданного вахтой. Я под шумок выбрался украдкой из бочки и, прячась за парусами, никем не замеченный, подошёл к Гунтеру и доктору Лайвей.
Головы всех были обращены на море. Одновременно с месяцем над горизонтом всплыло серое кольцо мглы, но тем не менее на юго-востоке можно было различить два холма в миле расстояния один от другого и между ними гору, вершина которой тонула в густом тумане.
Я смотрел на всё это как во сне, так как ещё находился под впечатлением испытанного мною ужаса. Как сквозь сон донёсся до меня голос капитана Смоллета, командовавшего матросами. Испаньола несколько изменила курс, чтобы оставить остров у себя на востоке.
— Кто-нибудь из вас знает эту землю? — спросил капитан, обращаясь к матросам.
— Я знаю, господин капитан, — отвечал Джон Сильвер. — Я даже один раз съезжал на этот остров за водою, когда служил поваром на одном купеческом корабле.
— Где тут якорное место? Не на юге ли, за островком? — продолжал капитан.
— Точно так, господин капитан, за Скелетовым островком, как его называют. Тут, должно быть, прежде был вертеп разбойников. У нас на корабле был матрос, который хорошо знал остров и помнил названия всех местностей на нём. Вот этот холм, который по-севернее, называется Бизань-Мачтой и Фок-Мачтой. Все холмы находятся почти на одной линии и средний повыше других, оттого их так и прозвали. Впрочем, средний холм известен больше под именем Далёкого Вида. Кажется, разбойники наблюдали с него за своими кораблями, стоявшими на якоре.
— Вот карта, — сказал капитан Смоллет, — взгляните, не узнаете ли вы местность.
Глаза у Джона Сильвера загорелись как угли, когда он взял в руки карту, но я при первом взгляде на неё понял, что он сейчас же разочаруется. Карта была не та, что мы нашли в сундуке у Билли Бунса; это была только копия с неё, очень точная и подробная, но без красных крестов и письменных заметок. Однако хитрый Сильвер сумел превосходно скрыть свою досаду.
— Да, это именно здешний остров, — сказал он как ни в чём не бывало. — И какая великолепная карта! Кто бы это чертил её?.. Не думаю, чтобы пираты; они были люди необразованные… А, вот она, пристань капитана Кидда, как называл её наш матросик. Тут довольно сильное береговое течение, идущее к югу, потом к северу, потом к западу. Вы хорошо сделали, капитан, что оставили остров влево, если только вы хотите причалить в этой бухте… Лучшей пристани здесь вы не найдёте…
— Хорошо, любезный, — отвечал капитан. — Ступайте. Если мне понадобится ваш совет, я вас позову.
Я удивился, с какою смелостью Джон Сильвер признался, что остров ему известен. Отойдя от капитана, он сейчас же подошёл ко мне. Конечно я понимал, что он не может знать о моём подслушивании в яблочной бочке, но всё-таки невольно задрожал, когда он положил мне на плечо свою руку. Очень уж противны и страшны были мне жестокость и его ужасающее лицемерие.
— Этот остров настоящий рай для мальчика твоих лет, — сказал он. — Тебе будет там раздолье лазить по деревьям, купаться, гоняться за дикими козами, взбираться на горы. Я сам молодею при мысли обо всём этом и забываю даже про свой костыль. Право, хорошо быть молодым и иметь целыми обе ноги. Когда ты поедешь на землю, мальчик, не забудь зайти к старому Джону; он наполнит тебе карманы разными лакомствами.
Он ласково погладил меня по плечу и, ковыляя, спустился вниз.
Капитан Смоллет, доктор и сквайр расположились побеседовать на шканцах; я не решался заговорить с ними прямо, хотя горел нетерпением рассказать им то, что мне удалось подслушать. Пока я придумывал предлог, чтобы подойти к ним, доктор Лайвей подозвал меня и велел принести трубку. Я воспользовался случаем, наклонился к самому его уху и сказал:
— Доктор, у меня есть для вас ужасные новости. Скажите, пожалуйста, капитану и сквайру, чтобы они сошли в гостиную и потом под каким-нибудь предлогом пришлите за мной.
У доктора всё лицо исказилось, но он быстро справился с собой и сказал мне громко, как будто я ответил ему на вопрос:
— Хорошо, Джим, спасибо. Больше мне ничего не нужно.
Он спокойно продолжал беседу со своими друзьями, но я понял, что он успел им сообщить моё требование. Никто из них не выказал ни малейшего беспокойства, ни малейшей торопливости. Капитан приказал что-то Джону Андерсену и тот затрубил сбор на палубу.
— Ребята, — сказал капитан, когда матросы собрались, — мы приехали, куда хотели. Вам уже знакома щедрость мистера Трелонэ. Он спрашивал меня, доволен ли я вами, а так как я вами доволен, то мы и порешили выпить втроём за ваше здоровье, с тем чтобы вы выпили за наше двойную порцию грога. Как хотите, а со стороны сквайра это очень любезно. Если вы согласны с этим, то, я думаю, не откажетесь прокричать «ура» джентельмену, который вас так угощает.
«Ура» прокричали и так охотно, с таким радушным видом, что я невольно спросил себя: неужели это кричат те самые люди, которые затевают такую подлую измену?
— Ура капитану Смоллету! — предложил Джон Сильвер, когда крики утихли.
С не меньшим восторгом крикнули ура и тому. Затем три джентельмена удалились в гостиную, а вскоре туда позвали и меня.
Все трое сидели у стола, на котором стояла бутылка хереса и тарелка с изюмом. Доктор курил трубку, положив на колена свой парик, что всегда служило у него признаком волнения. Окно в каюте было открыто по случаю духоты и через него виднелась луна, отражавшаяся в зыбком зеркале моря.
— Ну, Гоукинс, говори, что хотел, — сказал мне мистер Трелонэ. — Мы слушаем.
Я возможно короче и обстоятельнее рассказал, что со мной случилось, и передал содержание подслушанной беседы. Мои слушатели не перебили меня ни словом, ни жестом, но глаза их всё время были пристально устремлены на моё лицо. Когда я кончил, доктор мне сказал:
— Садись, Джим.
Он посадил меня рядом с собою, налил мне рюмку вина и дал горсть изюму. Потом все трое, низко мне поклонившись, степенно выпили за моё здоровье, за мою заслугу перед ними, за счастливый случай, помогший мне узнать намерение злодеев, и за оказанное мною мужество.
— Капитан, — сказал сквайр, — вы были правы, а я ошибался. Сознаюсь, что я осёл, и жду ваших распоряжений.
— Я такой же осёл, как и вы, сэр, — возразил капитан. И нисколько не лучше. Первый пример вижу, чтобы экипаж затеял бунт так ловко, что никто об этом не догадался и ничего не вышло наружу. Я совершенно сбит с толку. Я ничего не понимаю.
— Позвольте, капитан, вмешался доктор, — это очень не трудно объяснить. Всему виною Джон Сильвер, а Джон Сильвер, я думаю, вы и сами с этим согласитесь, человек замечательный.
— Этот замечательный человек был бы замечательно хорош на большой рее, вздёрнутый туда на верёвке, — сердито возразил капитан. — Но мы болтаем, а это ни к чему не ведёт. Обсудимте-ка лучше дело как оно есть, неправда ли, мистер Трелонэ?
— Сэр, вы наш начальник, говорите вы первый! — сказал с великодушным видом сквайр.
— Хорошо, я буду говорить. Я нахожу, что из рассказа Джима проистекают три или четыре пункта. Во-первых, нам нужно, плыть вперёд; если я поворочу корабль назад, то негодяи сейчас же взбунтуются. Во-вторых, у нас впереди есть время, пока не отыщется клад. В-третьих, не все матросы изменники…
.jpg)
Итак, не будем закрывать глаза на будущее: рано ли, поздно ли, а только схватки нам не миновать. Я предлагаю воспользоваться первым попавшимся случаем и напасть на злодеев в ту минуту, когда они всего менее будут этого ожидать… На ваших слуг можно, я думаю, рассчитывать, мистер Трелонэ?
— Как на самого меня! — объявил сквайр.
— Вот это уж трое, да нас четверо, если Гоукинса считать за взрослого, то уж это, стало быть, семь. Что касается до других не-изменников…
— Это, наверное, те люди, которых Трелонэ нанял без посредничества Джона Сильвера, — заметил доктор.
— Увы! — сказал мистер Трелонэ, — Гандс из их числа.
— Я тоже думал, что на Гандса можно положиться, — сознался капитан Смоллет.
— Как только я подумаю о том, что эти мерзавцы англичане, — вскричал Трелонэ, — то у меня является желание взорвать корабль на воздух!
— Одним словом, господа, — продолжал капитан, — положение очень некрасивое. Лучше всего, что мы можем сделать, это быть на стороже и ждать случая. Конечно, это очень скучно, конечно гораздо приятнее решить всё разом, но в данном случае поспешность была бы безумием. Мы сами ещё хорошенько не знаем своих сил. Итак моё мнение такое: лечь в дрейф и ждать ветра.
— Джим может принести нам огромную пользу, — сказал доктор. — Он такой ловкий и матросы ему доверяют.
— Гоукинс, — прибавил от себя сквайр, — я питаю к вам самое безграничное доверие.
Мне было это очень лестно, но я всё-таки подумал, не слишком ли рискованно так слепо доверяться молодому мальчику. Я сам сознавал, что я слишком молод, что я неопытен. Однако странное стечение обстоятельств действительно превращало меня в какое-то орудие общего спасения.
Покуда что, а в данную минуту, сколько бы мы ни считали, нас было надёжных только семь человек из двадцати шести, и в числе этих семи один был почти ребёнок. Таким образом нас было семеро против девятнадцати.
Когда я утром вышел на палубу, внешний вид острова был уже не тот, что накануне. Несмотря на безветрие, мы за ночь всё-таки прошли некоторое расстояние и теперь легли в дрейф в полумиле к востоку от острова. Почва острова, насколько можно было окинуть взглядом, сплошь была покрыта дремучим лесом, тёмная окраска которого особенно рельефно выделялась на жёлтом песке прибрежья. Там и сям, то в одиночку, то группами, возвышались большие деревья, похожие на сосны. В общем было довольно уныло и однообразно. Возвышенности острова имели какую-то странную форму и состояли из нагромождённых амфитеатром утёсов. Холм Далёкий Вид, возвышавшийся над другими футов на триста, был по форме своей страннее всех. Склоны его были очень круты, почти отвесны, а вершина гладко срезана, так что он походил на пьедестал статуи.
Не знаю отчего, но остров мне с первого же раза ужасно не понравился. Несмотря на яркий блеск солнца, высоко стоявшего в небе, несмотря на весёлое чириканье птиц и даже на удовольствие, которое испытывает всякий мореплаватель, увидав землю после долгого плавания, сердце у меня сжималось тоскою и на душе было ужасно тяжело. Невыносимо противен был мне вид этих скучных, угрюмых лесов, этих голых скал, этого пенящегося шумного прибоя. Первое впечатление осталось навсегда и с тех пор я вспоминаю об Острове Сокровищ не иначе как с крайним отвращением.
Нам предстоял тяжёлый, трудный день. Ветра, как я уже сказал, не было вовсе и следовательно приходилось спускать шлюпки, чтобы тянуть шхуну вёслами на расстоянии трёх или четырёх миль до узкого пролива, ведущего в гавань Скелета. Я вызвался ехать в одной из лодок, где мне, разумеется, нечего было делать. Жара была невыносимая и матросы ругались что есть мочи, потому что грести действительно было ужасно тяжело. В лодке, где сидел я, старшим был Джон Андерсен, роптавший громче других, вместо того чтобы поддерживать дисциплину.
— Ну, да не век же так будет, —сказал он с ругательством, — и слава Богу.
Мне показалось это очень дурным признаком, потому что до той минуты матросы работали охотно и весело. Очевидно, уже одной близости острова было достаточно, чтобы у них закружились головы.
Во время этого трудного манёвра Джон Сильвер, стоя в передней лодке, был за лоцмана; он, видимо, знал пролив как свой карман и, хотя лот далеко не всегда показывал согласно с отметками на карте, наш хромой повар ни разу не стал в тупик.
Мы остановились в том месте, которое на карте было отмечено знаком якоря, между берегом острова и Скелетовым островком. Дно было песчаное. Падение нашего якоря вспугнуло стаи птиц, которые тревожно закружились над лесом. Минут через пять они, однако, успокоились и кругом опять водворилась тишина.
Маленький рейдик был совершенно окружён землёю и как бы терялся в лесу, деревья которого доходили до самого прибрежья.
В этот рейд, похожий скорее на пруд, впадали два болотистых ручья, затопляя при устьях своих довольно обширное пространство вязкой, влажной почвы; поэтому и растительность на берегу имела болотный характер.
Налево стоял маленький форт, окружённый полисадом, но со шхуны его не было видно за деревьями. Вообще, если бы не карта, то мы имели бы полное право подумать, что до нас к острову никто не подъезжал, до такой степени веяло от него чем-то затхлым, нежилым. Не слыхать было ни малейшего шума, кроме воя бурунов. В воздухе носился особенный запах стоячей воды, сгнивших листьев и гнилого дерева. Я видел, как доктор поморщился от этого запаха, словно понюхав гнилое яйцо.
— Не знаю, есть ли здесь клад, — сказал он, — но за лихорадку ручаюсь, что она есть.
Если настроение матросов было неутешительно в лодках, то на корабле оно окончательно приняло угрожающий характер. Они кучками толпились на палубе, шептались и спорили между собою. Самое простое приказание встречалось сердитыми взглядами и исполнялось с нескрываемой неохотой. Даже сравнительно более надёжные матросы заразились этим пагубным духом. В воздухе чувствовался бунт, он носился над нами грозовою тучей, страшною только для одних нас.
Джон Сильвер порхал от одной кучки к другой, из сил выбиваясь, чтобы поддержать спокойствие. Собою он подавал наилучший пример, улыбался, держал себя вежливо и почтительно. По первому знаку Джон Сильвер подскакивал на костыль и говорил: „Точно так, сэр“. Уладивши всё кое-как, он начал петь, чтобы замаскировать общее недовольство, и пропел весь запас своих песен. Из всех тревожных признаков худшим показалось нам именно это беспокойство Джона Сильвера.
— Если я решусь на другое приказание, на меня насядет весь экипаж, — сказал капитан. — Грех таить нечего, мне отвечают невежливо. Как только я дам заметить, что вижу это, они сейчас же возьмутся за топоры. С другой стороны, если я им это спущу, Джон Сильвер тотчас увидит загвоздку и тогда всё пропало. В сущности, мы можем рассчитывать только на одного человека, и знаете на кого?
— На кого? — спросил сквайр.
— На Джона Сильвера. Ему не меньше чем нам хочется успокоить матросов. Быть может, для него будет достаточно первого случая, чтобы образумить их; я предлагаю доставить ему этот случай. Дадим всем им позволение съехать на берег. Если они съедут все, то мы сумеем защитить шхуну. Если откажутся, то мы запрёмся в каюте и положимся на Господа. Если уедут самые отчаянные, то поверьте, что Сильвер сумеет их укротить.
Мнение капитана было принято. Надёжным людям раздали заряженные пистолеты. Джойсу, Гунтеру и Редруту рассказали всё дело, причём ни тот, ни другой, ни третий не выказали особенного удивления. Затем капитан вышел на палубу и обратился к матросам.
— Ребята, — сказал он, — у нас сегодня было трудное утро. Мы устали и раздражены. Хорошо бы теперь прогуляться на берег. Лодки ещё спущены — возьмите их. Кто желает, пусть едет на остров и пробудет там хоть до вечера. За полчаса до заката солнца я выстрелю из пушки, чтобы вы возвращались назад.
Глупые матросы, должно быть, вообразили, что они как только ступят на берег, так сейчас и найдут клад. Угрюмые лица их разом прояснились и раздалось оглушительное «ура», далеко прокатившееся по окрестностям. Вспугнутые птицы ещё раз прокружились над лесом и снова опустились.
Капитан догадался уйти с палубы, предоставив Сильверу устроить отъезд. Он поступил очень умно, потому что, останься он ещё одну минуту лишнюю, он не мог бы не заметить того, что само бросалось в глаза: Сильвер не только был настоящим капитаном, но матросы даже начинали тяготиться его властью. Честные люди, если только они еще оставались, не могли не видеть того, что было у них под носом. Правильнее говоря, весь экипаж был более или менее заражён, но некоторые из матросов, будучи в душе людьми всё-таки порядочными, не хотели идти слишком далеко.
Одно дело лениться и говорить дерзости, другое дело бунтовать и убивать ни в чём неповинных людей.
Наконец, всё уладилось. Шесть человек остались на корабле, а прочие тринадцать стали садиться в лодки с Джоном Сильвером во главе.
Тут мне вдруг пришла в голову одна из тех безумных фантазий, которые впоследствии так много содействовали нашему спасению. Так как Сильвер оставил на шхуне шесть человек гарнизона, то следовательно у нас не было возможности защищаться против съехавших на берег. Так как с другой стороны гарнизон этот состоял всего из шести человек, то, очевидно, мои друзья не нуждались в моих услугах. У меня явилась нелепая прихоть тоже отправиться на остров.
Вздумано — сделано. Я быстро спускаюсь по веревке в ближайшую шлюпку и забиваюсь в уголок в ту самую минуту, когда она отваливает от шхуны.
Меня никто не заметил кроме одного гребца, который сказал мне:
— Это ты, Джим? Наклони голову.
Но Сильвер, ехавший на другой лодке, вытаращил от удивления глаза и спросил, неужели это я. Тут только я понял свою неосторожность и глупость.
Наша лодка была легче всех и пришла к берегу первою. Мы проплывали под нависшими ветвями прибрежных деревьев и я, не дожидаясь когда лодка причалит, привстал, схватился за сук и выпрыгнул на лесистый берег. Лодка Сильвера шла непосредственно сзади и он закричал мне:
— Джим!.. Джим!..
Но я не отвечал. Прыгая через кусты, продираясь сквозь чащу, я пустился бежать со всех ног, лишь бы уйти подальше от наших матросов, и бежал до тех пор, покуда не запыхался и не выбился из сил.