Приготовления к отъезду заняли гораздо больше времени, чем рассчитывал сквайр, уезжая в Бристоль. Доктор Лайвей, из боязни, чтобы я не проболтался, сначала хотел держать меня всё это время у себя на глазах, но по необходимости оставил своё намерение. Ему нужно было ехать в Лондон отыскивать какого-нибудь начинающего врача, чтобы передать ему свою практику, и он не стал дожидаться возвращения сквайра, который замешкался в Бристоле среди хлопот о снаряжении корабля. Я остался в замке со стариком-доезжачим Редрутом и сидел почти под арестом, но не унывал, а всё время бредил путешествиями, приключениями, страшными и вместе чарующими пустынями. Целыми днями я почти только и делал, что изучал карту острова, которую запомнил до мельчайших подробностей. Сидя у камина в комнате экономки, я мысленно причаливал к острову у всех его берегов, мысленно обходил его по всем направлениям, раз двадцать взбирался на холм „Далёкий Вид“ и наслаждался чудной панорамой, открывшейся с его вершины. То представлялись мне на острове дикари, которых мы разбивали и обращали в бегство; то чудились мне на нём страшные звери, которые всюду гонялись за нами. Но все эти мечты и грёзы были ничто в сравнении с тем, что мне впоследствии довелось вынести наяву, во время поездки за кладом старого Флинта.
Проходили недели. В один прекрасный день из Бристоля пришло письмо на имя доктора Лайвей с таким примечанием на конверте:
„В случае отсутствия адресата, пусть прочитают письмо Том Редрут или молодой Гоукинс“.
Мы распечатали письмо и прочитали в нём или, вернее, прочитал один я (потому что доезжачий умел читать только по-печатному), следующие важные новости:
„Бристоль, гостиница Старый Якорь, 1 марта 1761 г.
„Любезный Лайвей.
„Предполагая возможным, что вы в Лондоне, я посылаю своё письмо в двух экземплярах и с двумя адресами.
„Корабль снаряжён, вооружён и готов к отплытию. Прелестная шхуна по имени Испаньола, водоизмещением в двести тонн. Находку эту сосватал мне мой приятель Бландли, оказавшийся на этот раз чрезвычайно услужливым господином. Впрочем, со мной в Бристоле все очень любезны, особенно с тех пор как сделалась известною цель моего путешествия“.
— О, о!… — вскричал я, дочитав до этого места. — Доктор Лайвей будет очень недоволен. Сквайр обещался ничего не говорить и всё разболтал.
— Вот ещё! — проворчал доезжачий. — Захотел — и рассказал. Неужто же сквайру молчать из угождения доктору Лайвей?
Я не стал спорить и продолжал чтение:
„Бландли сам отыскал для меня Испаньолу и устроил так, что я получил её почти даром. Это, разумеется, не мешает людям выдумывать бог знает что. У Бландли много врагов и некоторые из них даже позволяют себе говорить, будто Испаньола принадлежала ему самому, будто он содрал с меня нехристианскую цену и тому подобные враки. Разумеется, на весь этот вздор я неизменно отвечаю просьбою указать мне другую шхуну, и так как никто сделать этого не может, то я утешаюсь вполне.
„До сих пор всё шло как по маслу. Правда, нанятые мною рабочие дьявольски долго тянули починку кое-каких повреждений у шхуны, но теперь всё это уже кончено. С чем мне пришлось поплясать, так это с набором экипажа. Требовалось не меньше двадцати человек, так как на острове мы можем встретиться с дикарями, а на море с проклятыми французами, и я чуть не плакал, с трудом набрав шесть матросов и не зная, где взять остальных, как вдруг счастливый случай свёл меня с одним подходящим человеком. Этот человек держит в Бристоле гостиницу для матросов и потому знает их чуть не всех. Я узнал, что он находит пребывание на твёрдой земле вредным для своего здоровья и ищет места на каком-нибудь корабле. Я познакомился с ним, встретив его гуляющим по берегу, чтобы подышать морским воздухом, и был очень тронут его рассказом. Я поспешил пригласить его в повара на Испаньолу; будь вы на моём месте, вы сделали бы то же самое. Его зовут Джоном Сильвером и у него нет одной ноги. Последнее обстоятельство ещё больше возвышает его в моих глазах, потому что ноги он лишился, сражаясь за родину, под командой знаменитого Гока. И подумайте только, Лайвей: он не получает никакой пенсии!… Что за время мы переживаем!… Просто возмутительно, что у нас делается!
„Слушайте до конца. Я думал, что нашёл только повара, а оказалось, что набрал целый экипаж, Сильвер помог мне всё устроить. Экипаж великолепный: молодец к молодцу, на подбор опытные морские волки. Некрасивы, правда, — загорелые, грубые, — но молодцы. Сердце радуется, глядя на них. Можете быть уверены, что эти удальцы не испугаются даже фрегата.
„Джон Сильвер посоветовал мне отпустить двоих из нанятых мною раньше матросов, говоря, что они пресноводные и для моря не годятся, а будут нам только мешать. Я, разумеется, послушался и сделал так, как он мне сказал:
„Я нахожусь в самом лучшем расположении духа, сплю как сурок, ем как акула, а впрочем с нетерпением жду, скоро ли мы выйдем в море… В море!… Только бы в море!… He столько даже клад меня тянет, как, собственно, плаванье… Чудо!… Прелесть!… Доктор, доктор, приезжайте скорее в Бристоль, если хоть немного меня любите!
„P. S. Ах, забыл: Бландли в августе вышлет корабль искать нас, если мы к тому времени не вернёмся или не дадим о себе вестей. Так мы уговорились. Джон Сильвер рекомендовал мне весьма способного офицера на должность подшкипера. Офицера зовут мистер Арро. Наш будущий боцман мастер играть на рожке. Вот увидите, дорогой доктор, на Испаньоле всё будет, как на военном корабле.
„Надо вам также сказать, что Джон Сильвер человек солидный. Я, наверное, знаю, что у него есть текущий счёт с одной банкирской конторой. Он женат, и его жена, пока он ездит, будет заведовать гостиницей. Дама эта цветной масти и вы легко можете догадаться, что не одна забота о здоровье побуждает Джона Сильвера тряхнуть стариной и пуститься в море.
„P.P.S.S. Гоукинса отпустите к матери, с позволением ночевать у неё одну ночь“.
Можете себе представить, в какое пришёл я возбуждение, когда прочёл это письмо. От радости я не помнил себя. Зато старик Редрут ворчал и жаловался на судьбу. Я уверен, что другие доезжачие охотно поменялись бы местом с Редрутом, но сквайр решил так, а его слово было законом. Никто, кроме самого Редрута, не смел ему противоречить.
На другой день утром мы отправились в гостиницу Адмираль Бенбо и я нашёл матушку в добром здоровье и в весёлом расположении духа. Мучивший её капитан переселился в те края, где злые бессильны делать зло, и горизонт её жизни прояснился. Сквайр велел починить наш дом и заново подрисовать и подкрасить нашу вывеску. Он прислал также несколько мебели и между прочим хорошее, покойное кресло, на котором матушка заседала теперь в буфете. В помощь ей и на замену мне, сквайр позаботился подыскать мальчика, которого отдали матушке для обучения трактирному делу. Всё было устроено так, чтобы наши дела не пострадали в моё отсутствие.
Мне было ужасно тяжело, что чужой будет на моём месте, около матушки. Вид неловкого мальчика, делавшего поминутно промах за промахом, раздражал меня чрезвычайно и я всё время, пока был дома, придирался к моему заместителю.
Переночевав у матушки, мы с Редрутом пошли на другой день после обеда назад в замок. Я нежно простился с матушкой и дорогой несколько раз оборачивался, чтобы взглянуть на гостиницу, новая вывеска которой так и лоснилась на солнце свежими красками.
Вечером мы сели в дилижанс и поехали в Бристоль. Мне пришлось сидеть на империале, между Редрутом и каким-то
.jpg)
толстым господином. Несмотря на холод, езда укачала меня и я скорёхонько заснул. Я проспал все станции и проснулся не прежде, чем Редрут энергично растолкал мне бока. Протерев глаза, я увидал, что мы едем по широкой улице мимо таких высоких и богатых домов, каких мне ещё ни разу не приходилось видеть. Было совсем светло.
— Где это мы? — спросил я.
— В Бристоле, — отвечали мне.
Дилижанс остановился и мы сошли.
Гостиница, где стоял мистер Трелонэ, находилась на самой пристани. Мы, разумеется, прежде всего отправились посмотреть на корабли, которых было видимо-невидимо. Я всё время таращил глаза, с гордостью помышляя о том, как я поеду в далёкое плаванье на настоящем корабле и с настоящими матросами. Позевав на пристани, мы пошли в гостиницу, у дверей которой встретились с мистером Трелонэ. Сквайр успел облечься в какой-то синий суконный сюртук с галунами вроде офицерских, и я заметил, что он стал ходить враскачку, подражая морякам. Увидав нас, он вскричал с весёлой улыбкой:
— Наконец-то!… А доктор ещё вчера приехал. Теперь мы все в сборе.
— О, сэр! — спросил я. — Скоро ли мы отправимся?
— Завтра, — отвечал сквайр.
После завтрака мистер Трелонэ послал меня с поручением к Джону Сильверу в гостиницу Далёкий Вид. Без труда отыскав последнюю, я вошёл в залу, наполненную табачным дымом. Публики было много, всего больше матросов. Они говорили громко и в комнате стоял такой шум, что я невольно остановился у входа. Из противоположной двери вышел Джон Сильвер, которого я сейчас же узнал, потому что левая нога у него была отнята до колена. Он опирался на костыль, которым действовал замечательно ловко. Он был высок ростом и хорошо сложен, лицо имел широкое, точно йоркширский окорок, и некрасивое, но умное и довольно приятное. Вообще, он держал себя добродушным весельчаком, напевал, насвистывал и постоянно шутил.
Признаться, наружность Сильвера меня немного смутила. При первом взгляде на него, мне сейчас же представился одноногий моряк, которого я дожидался в гостинице Адмирал Бенбо. Впрочем я скоро успокоился. Я видел Пью, видел Чёрного Пса, видел капитана и имел понятие о пиратах. Джон Сильвер был, как мне показалось, совершенно на них не похож.
Я подошёл к Сильверу и подал ему письмо сквайра, говоря:
— Вы мистер Сильвер, сэр?
— Да, мальчик, я мистер Сильвер. А вы кто такой?
Увидав почерк сквайра, он сейчас же воскликнул:
— А, знаю! Вы наш новый юнга! Рад, очень рад познакомиться.
Он горячо пожал мне руку. В ту же самую минуту один из посетителей стремительно встал и кинулся в двери. Он выбежал вон очень скоро, но поспешность, с которою он скрылся, обратила на него моё внимание и я сейчас же узнал в нём одного из злодеев, нападавших на гостиницу Адмирал Бенбо.
— Стойте! Держите!… — вскричал я. — Это Чёрный Пёс!
— Не в том дело, — возразил Джон Сильвер, — но он ушёл не заплативши, вот что не хорошо… Гарри, беги догони его!
Один из людей, сидевших возле двери, пустился в погоню за беглецом.
— Будь это сам адмирал Гок, я и тому не спустил бы подобной выходки, — проговорил Джон Сильвер. — Как вы назвали этого негодяя, дитя моё? Псом кажется?…
— Его зовут Чёрный Пёс. Сквайр Трелонэ, вероятно, вам рассказывал о пиратах…
— Да, знаю, знаю… Какая дерзость!… Смел явиться ко мне в гостиницу!… Ну, да Гарри его, наверное, поймает.
Так говоря, он расхаживал со мной по зале, ловко управляя своим костылём. Встретив Чёрного Пса в гостинице Сильвера, я снова почувствовал подозрение к нашему будущему повару и стал внимательно за ним следить. Но он был слишком хитёр, чтобы выдать себя, а я был слишком молод, чтобы понять, что он притворяется. Он ходил и всё время уверял, как ему будет приятно, когда злодея поймают, и как он сам передаст его в руки правосудия. Через несколько времени вернулся человек, посланный в погоню за Чёрным Псом, и сказал, что беглеца никак нельзя было поймать.
— О, чёрт возьми! — вскричал Джон Сильвер. — И мои деньги пропали… как жаль! Впрочем, оставим это. Долг прежде всего. Нужно идти к сквайру и доложить ему обо всём. Ах, Чёрный Пёс, — так, кажется, вы его назвали? — Ах, негодяй! Ловко надул меня. Никогда себе этого не прощу… И какого знатного стрекача он задал! Просто и смех, и грех.
Дорогой, проходя со мной по пристани, он называл мне все корабли, о которых я спрашивал, объяснял значение разных снастей, и я не заметил, как мы дошли до нашей гостиницы.
Сквайр и доктор сидели в столовой, собираясь распить вдвоём добрую кварту эля. Джон Сильвер рассказал происшествие с Чёрным Псом, постоянно ссылаясь на меня, как на очевидца.
— Ведь так это было, Гоукинс? — спрашивал он то и дело.
Я подтверждал, что так, потому что рассказ действительно был точный и верный. Оба джентльмена искренно пожалели, что Чёрному Псу удалось улизнуть. Однако потужили, потужили, да так и оставили. Делать было нечего. Получив благодарность от сквайра за распорядительность, Джон Сильвер взял костыль, раскланялся и ушёл.
— Не забудьте: в четыре часа все должны быть на борту! — крикнул ему вслед сквайр Трелонэ.
— Слушаю, сэр! — отозвался повар.
— Говоря откровенно, сквайр, — заметил доктор по уходе Сильвера, — ваши находки мне вообще что-то не нравятся, но этот человек внушает доверие даже и мне.
— Я ведь говорю вам, что это настоящий перл!
— Сходимте-ка ещё раз взглянуть на шхуну, всё ли там в порядке. Гоукинса, я думаю, тоже можно взять с собою?
— Конечно, — отвечал сквайр. — Надень шляпу, мальчик, и пойдём с нами.
Мы вышли на пристань, сели в шлюпку и поехали на Испаньолу, которая стояла недалеко от берега. На палубе нас встретил подшкипер мистер Арро, загорелый моряк с неприятнокосыми глазами и с серьгами в ушах. Он почтительно приложил руку к шляпе. Сквайр и он уже успели сделаться друзьями, но я скоро заметил, что нельзя было того же сказать об отношениях сквайра к капитану. Последний был человек в высшей степени самоуверенного вида, вечно раздражавшийся и ничем недовольный на корабле. Причина этого раздражения и недовольства скоро объяснилась. Едва мы сошли в маленькую гостиную, как за нами пришёл матрос и доложил:
— Капитан Смоллет желает иметь честь поговорить с мистером Трелонэ.
— Милости просим капитана пожаловать сюда, — отвечал сквайр.
Капитан немедленно явился и первым делом старательно запер за собою дверь.
— Что скажете хорошенького, капитан? —обратился к нему сквайр. —Надеюсь, всё обстоит благополучно и нет препятствий к отъезду?
— Я думаю, сэр, вы против откровенного разговора ничего не имеете? — прямо приступил капитан к цели своего прихода. — В таком случае я должен вам сказать, что мне эта экспедиция очень не нравится. Экипаж мне подозрителен, а помощник, которого вы мне назначили, на мой взгляд, совершенно ненадёжный человек. Надеюсь, я высказался ясно?
— Быть может вам и сама шхуна тоже не нравится, сэр? — возразил сквайр тоном человека, начинающего сердиться.
— Про шхуну я ничего не могу сказать, я на ней ещё не плавал, — сказал капитан. — По-видимому она построена хорошо и слушается руля; вот всё, что я покуда заметил.
— Так может быть вам не нравится хозяин шхуны? — снова спросил сквайр с прежнею едкостью.
Тут вмешался доктор Лайвей.
— Зачем, господа, припутывать личности к деловому разговору? — сказал он. — По-моему, капитан сказал или слишком много, или слишком мало. Пусть он объяснится хорошенько. Вы сказали, капитан, что вам не нравится экспедиция. Позвольте узнать, почему?
— Вот почему, сэр. Я принял так называемое запечатанное поручение, то есть уговорился командовать кораблём, обязуясь вести его туда, куда прикажет джентльмен, которому корабль принадлежит. Прекрасно. Вдруг что же? Приезжаю я на корабль и вижу, что команда моя знает о цели путешествия больше меня самого. Справедливо это, по-вашему, или нет?
— Конечно, несправедливо, — согласился доктор. — Нельзя против этого спорить.
— Затем, — продолжал капитан, — я узнаю, что мы едем отыскивать какой-то клад. Заметьте: я узнаю это от матросов… Экспедиции за кладами вообще не моя специальность, при том же и дело это очень рискованное. Тем более, если секрет подобной экспедиции известен всем и каждому, даже попугаям…
— Это вы намекаете на попугая, принадлежащего Джону Сильверу? — иронически спросил сквайр.
— Я говорю без всякого личного намёка, — возразил капитан. — Я только убеждён, что никто из вас не подозревает опасности, на которую вы оба идете с лёгким сердцем… Хотите, я буду совершенно откровенен? Ну, вот: вы просто напросто идёте на смерть.
— Это действительно очень ясно, — отвечал доктор. — Но мы ведь и сами это знаем, капитан. Без риска нельзя же… Но перейдём ко второму пункту: вы недовольны экипажем. Разве матросы наши так дурны?
— Они, на мой взгляд, не годятся, не нравятся мне, вот и всё… Не говоря уже о том, что набор экипажа следовало бы поручить мне…
— Разумеется, мистер Трелонэ сделал бы лучше, если бы посоветовался с вами, — согласился доктор, — но это было упущено без намерения, могу вас уверить… Вам и помощник ваш, мистер Арро, тоже не нравится?
— Не нравится, сэр. Дело своё он, кажется, знает, но он слишком фамильярен с матросами. Подшкипер должен держать себя сообразно со званием и не пить запросто с своими подчинёнными.
— Разве он пьяница? — удивился сквайр.
— Кто говорит, что пьяница? Я только говорю, что он за панибрата с матросами.
— Подведём же итог вашим требованиям, капитан, — сказал доктор. — Чего вы, собственно, желаете?
— Джентльмены, вы решительно намерены ехать?
— Бесповоротно! — вскричал сквайр.
— Так позвольте дать вам совет. Порох собираются нагрузить в носовую часть; почему не сделать арсенала в кормовой части, под гостиной? Там много свободного места… Это одно. Второе: при вас есть четыре вполне надёжных человека, а вы хотите поместить их в одной каюте с матросами. Почему не позволить им спать на свободных диванах в гостиной?
— Ещё что скажете, сэр? — спросил сквайр Трелонэ.
— Только одно, — отвечал капитан, — а то мы и так уж много говорили.
— Слишком даже много, — заметил доктор.
— Повторяю вам опять, что слышал от других, — продолжал капитан Смоллет. — Кажется, у вас есть карта какого-то острова и на этой карте красными крестами отмечены места, где спрятаны деньги, а остров находится под такой-то широтой и такой-то долготой…
— Я не говорил этого ни одному человеку! — вскричал сквайр.
— А между тем, сэр, оно известно всему экипажу, — возразил капитан.
— Лайвей, это либо вы, либо Гоукинс, — протестовал сквайр.
— Ну, да это не важно, кто бы ни сказал, — отвечал доктор.
Я видел, что ни он, ни капитан не поверили заявлению сквайра. Очень уж он был болтлив! Но мне почему-то казалось, что на этот раз сквайр тут ни при чём, что тайна узналась помимо его болтливости.
— Повторяю, господа, — продолжал капитан, — что мне неизвестно, существует ли эта карта и у кого она в руках, но я формально требую, чтобы её не сообщали ни мне, ни мистеру Арро. Иначе я должен буду подать в отставку…
— Понимаю, чего вы желаете, — сказал доктор. — Вы хотите сложить с себя всякую ответственность и требуете, чтобы мы из кормовой части судна сделали цитадель с гарнизоном из слуг мистера Трелонэ и с правом исключительного пользования арсеналом… Другими словами, вы опасаетесь бунта.
— Сэр, — возразил капитан, — я не сержусь на вас, но всё-таки прошу не приписывать мне того, чего я не говорил. Разве капитан имеет право выйти в море, если опасается чего-нибудь подобного? Я уверен, что мистер Арро честный человек. На одну часть матросов я тоже полагаюсь, а об остальных, которых не знаю, не имею права делать дурных предположений. Но ведь я отвечаю за корабль и за жизнь всех без исключения, кто на нём находится. Я нахожу, что на корабле многое не ладно, и прошу принять кое-какие меры предосторожности, иначе считаю долгом отказаться от места, вот и всё.
— Капитан Смоллет, — засмеялся доктор, — помните басню о том, как гора родила мышь?.. Ни дать ни взять как вы теперь… Сознайтесь, что, входя сюда, вы готовились не к такому окончанию беседы?
— Правда, сэр, — отвечал капитан, — я готовился к полному разрыву, потому что не рассчитывал, что сквайр согласится терпеливо меня выслушать.
— И не стал бы слушать, если бы не доктор Лайвей, — сказал сквайр. — Но теперь я вас выслушал и сделаю по-вашему. Только не думайте: моё доверие к вам нисколько через это не увеличилось.
— Это как вам будет угодно сэр, — сказал капитан. — Я исполнил свой долг и достаточно.
С этими словами он простился и вышел.
— Трелонэ, — сказал доктор, дав капитану уйти, — вы превзошли все мои ожидания. Вы наняли двух честных людей: Смоллета и Джона Сильвера.
— Относительно Джона Сильвера я с вами согласен, — возразил сквайр, — но этот капитан по-моему просто несносен и его поведение не достойно английского моряка.
— Увидим, — сказал доктор, — увидим.
Мы вышли на палубу. Матросы под руководством капитана уже принялись за перестановку, вытребованную последним у сквайра. Мистер Арро, видимо, одобрял это распоряжение. Быть может, он тоже несколько сомневался в благонадёжности нашего экипажа? Это осталось неизвестным, потому что вскоре мы лишились его просвещённых услуг.
В самый разгар хлопот к шхуне подъехала шлюпка, в которой сидели два или три матроса и Джон Сильвер. Повар вбежал по трапу с замечательною для больного ловкостью. Увидав суету, он чрезвычайно удивился и спросил:
— Эй, ребята! Что это вы делаете?
— Порох в другое место переносим, — отвечал один из матросов.
— Чёрт возьми!.. Этак мы пропустим отлив, — вскричал Джон Сильвер.
— Я здесь начальник, — оборвал его капитан. — Ступайте лучше к печке, почтенный, и не мешайтесь не в своё дело. Матросам не худо бы закусить.
— Иду, капитан, иду, — отвечал повар, дёргая себя за прядь волос вместо поклона и направляясь к лестнице.
— Он человек хороший, капитан, — заметил доктор.
— Очень приятно, — отвечал Смоллет. — Легче, легче, ребята, — отнёсся он к матросам, таскавшим пороховые бочки.
Я в это время стоял около одной из двух пушек, которыми была вооружена наша шхуна, и с любопытством рассматривал их. Вдруг капитан увидал меня, подошёл и отвёл за ухо в сторону, прикрикнув:
— Эй, юнга! Дела разве у тебя нет, что ты здесь ворон считаешь? Прочь отсюда! Ступай на кухню и спроси себе работу…
Я стрелою пустился прочь от капитана, но успел расслышать, как суровый начальник сказал мне вслед, обращаясь к доктору Лайвей:
— У себя на корабле я не допускаю любимцев!
Я в душе согласился со сквайром, что капитан Смоллет препротивный человек, и возненавидел его от всего сердца.