— Иду, капитанъ, иду, — отвѣчалъ поваръ, дергая себя за прядь волосъ вмѣсто поклона и направляясь къ лѣстницѣ.
— Онъ человѣкъ хорошій, капитанъ, — замѣтилъ докторъ.
— Очень пріятно, — отвѣчалъ Смоллетъ. — Легче, легче, ребята, — отнесся онъ къ матросамъ, таскавшимъ пороховыя бочки.
Я въ это время стоялъ около одной изъ двухъ пушекъ, которыми была вооружена наша шкуна, и съ любопытствомъ разсматривалъ ихъ. Вдругъ капитанъ увидалъ меня, подошелъ и отвелъ за ухо въ сторону, прикрикнув:
— Эй, юнга! Дѣла развѣ у тебя нѣтъ, что ты здѣсь воронъ считаешь? Прочь отсюда! Ступай на кухню и спроси себѣ работу…
Я стрѣлою пустился прочь отъ капитана, но успѣлъ разслышать, какъ суровый начальникъ сказалъ мнѣ вслѣдъ, обращаясь къ доктору Лайвей:
— У себя на кораблѣ я не допускаю любимцевъ!
Я въ душѣ согласился съ сквайромъ, что капитанъ Смоллетъ препротивный человѣкъ, и возненавидѣлъ его отъ всего сердца.
— Иду, капитан, иду, — отвечал повар, дёргая себя за прядь волос вместо поклона и направляясь к лестнице.
— Он человек хороший, капитан, — заметил доктор.
— Очень приятно, — отвечал Смоллет. — Легче, легче, ребята, — отнёсся он к матросам, таскавшим пороховые бочки.
Я в это время стоял около одной из двух пушек, которыми была вооружена наша шхуна, и с любопытством рассматривал их. Вдруг капитан увидал меня, подошёл и отвёл за ухо в сторону, прикрикнув:
— Эй, юнга! Дела разве у тебя нет, что ты здесь ворон считаешь? Прочь отсюда! Ступай на кухню и спроси себе работу…
Я стрелою пустился прочь от капитана, но успел расслышать, как суровый начальник сказал мне вслед, обращаясь к доктору Лайвей:
— У себя на корабле я не допускаю любимцев!
Я в душе согласился со сквайром, что капитан Смоллет препротивный человек, и возненавидел его от всего сердца.
