Новый наряд короля (Андерсен; Ганзен)

Новый наряд короля
автор Ганс Христиан Андерсен (1805—1875), пер. А. В. Ганзен (1869—1942)
Оригинал: дат. Keiserens nye Klæder, 1837. — Источник: Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 2-e изд.. — СПб., 1899. — Т. 1. — С. 77—81..

Новый наряд короля


[77]

Давно, давно жил-был на свете король; он так любил наряжаться, что тратил на наряды все свои деньги, и смотры войскам, театры, загородные прогулки занимали его только потому, что он мог тогда показаться в новом наряде. На каждый час дня у него был особый наряд, и как про других королей часто говорят: — «король в совете» — так про него говорили: — «король в уборной.[1]»

В столице короля жилось очень весело; каждый день почти приезжали иностранные гости, и вот, раз явились двое обманщиков. Они выдали себя за ткачей, которые умеют изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и красок, она отличалась ещё чудным свойством делаться невидимой для всякого человека, который был «не на своём месте» или непроходимо глуп.

«Да, вот это так платье будет!» — подумал король. — «Тогда, ведь, я могу узнать, кто из моих сановников не на своём месте, и кто умён, кто глуп. Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань.»

И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за дело.

[78]

Те поставили себе два ткацких станка и стали делать вид, что усердно работают, а у самих на станках ровно ничего не было. Нимало не стесняясь, они требовали для работ тончайшего шёлку и самого лучшего золота, всё это припрятывали в свои карманы и продолжали сидеть за пустыми станками с утра до поздней ночи.

«Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!» — думал король. Но тут он вспоминал о чудесном свойстве ткани, и ему становилось как-то не по себе. Конечно, ему нечего бояться за себя, но… всё-таки пусть бы сначала пошёл кто-нибудь другой! А молва о диковинной ткани облетела, между тем, весь город, и всякий горел желанием поскорее убедиться в глупости и негодности ближнего.

«Пошлю-ка я к ним своего честного старика-министра», — подумал король: — «уж он-то рассмотрит ткань: он умён и с честью занимает своё место».

И вот, старик-министр вошёл в покой, где сидели за пустыми станками обманщики.

«Господи помилуй!» — думал министр, тараща глаза. — «Я, ведь, ничего не вижу!»

Только он не сказал этого вслух.

Обманщики почтительно попросили его подойти поближе и сказать, как нравятся ему рисунок и краски. При этом они указывали на пустые станки, а бедный министр, как ни таращил глаза, всё-таки ничего не видел. Да и нечего было видеть.

«Ах ты, Господи!» — думал он. — «Неужели же я глуп? Вот уж чего никогда-то не думал! Спаси Боже, если кто-нибудь узнает!.. Или, может быть, я не гожусь для своей должности?.. Нет, нет, никак нельзя признаться, что я не вижу ткани!»

— Что ж вы ничего не скажете нам? — спросил один из ткачей.

— О, это премило! — ответил старик-министр, глядя сквозь очки. — Какой рисунок, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно понравилась ваша работа!

— Рады стараться! — сказали обманщики и принялись расписывать, какой тут узор и сочетанье красок. Министр слушал очень внимательно, чтобы потом повторить всё это королю. Так он и сделал.

[79]

Теперь обманщики стали требовать ещё больше шёлку и золота; но они только набивали свои карманы, а на работу не пошло ни одной ниточки.

Потом король послал к ткачам другого сановника. С ним было то же, что и с первым. Уж он смотрел, смотрел, а всё ничего, кроме пустых станков, не высмотрел.

— Ну, как вам нравится? — спросили его обманщики, показывая ткань и объясняя узоры, которых не бывало.

«Я не глуп», — думал сановник: — «значит, я не на своём месте? Вот тебе раз! Однако, нельзя и виду подать!»

И он стал расхваливать ткань, которой не видел, восхищаясь чудесным рисунком и сочетанием красок.

— Премило, премило! — доложил он королю.

Скоро весь город заговорил о восхитительной ткани.

Наконец, король сам пожелал полюбоваться диковинкой, пока она ещё не снята со станка. С целою свитой избранных царедворцев и сановников, в числе которых находились и первые два, уже видевшие ткань, явился король к обманщикам, ткавшим изо всех сил на пустых станках.

Magnifique![2] Не правда ли? — заговорили первые два сановника. — Не угодно ли полюбоваться? Какой рисунок… краски! И они тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные-то видят ткань.

«Что, что такое?!» — подумал король: — «Я ничего не вижу! Ведь это ужасно! Глуп, что ли, я? Или не гожусь в короли? Это было бы хуже всего!»

— О, да, очень, очень мило! — сказал, наконец, король. — Вполне заслуживает моего одобрения!

И он с довольным видом кивал головой, рассматривая пустые станки, — он не хотел признаться, что ничего не видит. Свита короля глядела во все глаза, но видела не больше его самого; тем не менее, все повторяли в один голос:

— Очень, очень мило! — и советовали королю сделать себе из этой ткани наряд для предстоящей торжественной процессии.

Magnifique! Чудесно! Excellent![3] — только и слышалось со всех сторон; все были в таком восторге!

Король наградил каждого обманщика орденом и пожаловал их в придворные ткачи.

[80]

Всю ночь накануне торжества просидели обманщики за работой и сожгли больше шестнадцати свечей, — так они старались кончить к сроку новый наряд для короля. Они притворялись, что снимают ткань со станков, кроят её большими ножницами и потом шьют иголками без ниток.

Наконец, они объявили:

— Готово!

Король, в сопровождении свиты, сам пришёл к ним одеваться. Обманщики поднимали кверху руки, будто держали что-то, приговаривая:

— Вот панталоны, вот камзол, вот кафтан! Чудесный наряд! Лёгок, как паутина, и не почувствуешь его на теле! Но в этом-то вся и прелесть!

— Да, да! — говорили придворные, но они ничего не видали, — нечего, ведь, было и видеть.

— Соблаговолите теперь раздеться и стать вот тут перед большим зеркалом! — сказали королю обманщики. — Мы нарядим вас!

Король разделся, и обманщики принялись наряжать его: они делали вид, как будто надевают на него одну часть одежды за другой и, наконец, прикрепляют что-то в плечах и на талии, — это они надевали на него королевскую мантию! А король в это время поворачивался перед зеркалом во все стороны.

— Боже, как идёт! Как чудно сидит! — шептали в свите. — Какой рисунок, какие краски! Роскошный наряд!

— Балдахин ждёт! — доложил обер-церемонимейстер.

— Я готов! — сказал король. — Хорошо ли сидит платье?

И он ещё раз повернулся перед зеркалом: надо, ведь, было показать, что он внимательно рассматривает свой наряд.

Камергеры, которые должны были нести шлейф королевской мантии, сделали вид, будто приподняли что-то с полу, и пошли за королём, вытягивая перед собой руки, — они не смели и виду подать, что ничего не видят.

И вот, король шествовал по улицам под роскошным балдахином, а в народе говорили:

— Ах, какой наряд! Какая роскошная мантия! Как чудно сидит!

Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, [81]никто не хотел выдать себя за глупца или никуда не годного человека. Да, ни один наряд короля не вызывал ещё таких восторгов.

— Да, ведь, он же совсем не одет! — закричал вдруг один маленький мальчик.

— Ах, послушайте-ка, что говорит невинный младенец! — сказал его отец, и все стали шёпотом передавать друг другу слова ребенка.

— Да, ведь, он совсем не одет! — закричал, наконец, весь народ.

И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца!

И он выступал под своим балдахином ещё величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая шлейф, которого не было.

Примечания

  1. Уборная — здесь, комната, в которой одеваются, приводят в порядок свой внешний вид; туалетная комната. (прим. редактора Викитеки)
  2. фр. Magnifique' — великолепная. (прим. редактора Викитеки)
  3. фр. Excellent' — превосходная. (прим. редактора Викитеки)