Сегодня огромная суматоха на верфи судовъ Фультонъ и К-° Состоится спускъ новаго парохода, оконченнаго но заказу «Южнаго Креста», для навигаціоннаго пути между Антверпеномъ и Австраліей. Торжество назначено въ одиннадцать часовъ. Послѣднія приготовленія оканчиваются. Подобно огромной бабочкѣ, долго время находившейся въ своей куколкѣ, пароходъ, окончательно готовый, былъ освобожденъ отъ покрывавшихъ его лѣсовъ.
Верфь, украшенная мачтами, арками, исчезала подъ множествомъ павильоновъ, всевозможныхъ разноцвѣтныхъ флаговъ, всѣхъ національностей, среди которыхъ выдѣляется красный, желтый и черный флагъ Бельгіи. Красивыя надписи и вензеля указываютъ на имена парохода, его строителя и владѣльца: Гина, Фультонъ, Бежаръ. Выдѣляется также годъ закладки парохода и годъ окончанія.
Возлѣ парохода возвышается трибуна, надъ которой натянуто парусное полотно, громко потрясаемое порывами вѣтра.
Недалеко отъ воды покоится, точно вытянутый на мель китъ, огромное сооруженіе. Его могучій остовъ, поддерживаемый подпорками, покрытъ еще свѣжими черною и красною красками. На кормѣ, золотыми буквами, среди какого-то скульптурнаго украшенія, изображающаго сирену, можно прочесть одно слово: Гина.
Съ самаго утра верфь наполняется любопытными. Приглашенные по билетамъ занимаютъ мѣста на трибунѣ. Въ первомъ ряду кресла изъ утрехтскаго бархата предназначены для властей, крестной матери и ея семьи. Малозначущіе зѣваки и рабочіе размѣщаются наудачу вдоль берега и парохода.
Солнце сверкаетъ, какъ въ тотъ день, когда почти годъ тому назадъ, состоялась экскурсія въ Емиксемъ. Всѣ, которые имѣютъ претензію задавать тонъ, руководить умами, модою, и политикою, находятся здѣсь, точно случайно.
Дюпуасси сіяетъ и напускаетъ на себя важный видъ, точно онъ является одновременно создателемъ, собственникомъ и капитаномъ парохода.
Дамы блистаютъ чудными туалетами. Анжела и Клара Вандерлингъ жеманятся передъ своими женихами, молодыми Сенъ-Фардье, одѣтыми въ синіе легкіе костюмы съ золотыми пуговицами, точно по формѣ морскихъ офицеровъ.
Доръ Бергманъ тоже присутствуетъ на празднествѣ, въ сопровожденіи своихъ друзей, художника-реалиста Виллема Марболя и музыканта Ромбо де Вивелуа.
Однако, все готово. Экипажъ парохода собирается, по обычаю, напалубѣ: матросы, пріодѣтые и приглаженные, смѣлые и здоровые молодцы, могли бы напомнить Лорану, еслибъ онъ былъ здѣсь, его добраго Винсана Тильбака. Они не знаютъ, что дѣлать съ своими руками, точно можно было бы подумать, что этотъ способъ парадировать на пароходѣ, стоящемъ еще на землѣ, не нравится имъ. Смѣшавшись съ экипажемъ, зѣваки хотѣли бы тоже очутиться на пароходѣ, при его спускѣ. Хитроумный Дюпуасси хотѣлъ бы тоже присоединиться къ нимъ, но важныя обязанности привязываютъ его къ берегу. Въ ожиданіи пріѣзда хозяина, онъ долженъ принимать гостей, провожать дамъ подъ шатеръ, исполнять роль комиссара и, по необходимости, выставлять постороннихъ. Сіяющій Дюпуасси убѣжденъ въ своей важной роли. Посмотрите, какъ онъ подводитъ къ пароходу барышень Вандерлингъ и объясняетъ имъ, въ техническихъ словахъ, подробности постройки. Онъ повѣряетъ имъ, съ таинственнымъ видомъ, что приготовилъ чувствительные стихи.
Чтобы избавиться отъ злого болтуна, редакторъ большой коммерческой газеты обѣщалъ напечатать ихъ въ своемъ отчетѣ.
Некоторыя группы самыхъ сильныхъ и наиболѣе декоративныхъ рабочихъ, на верфи, ждутъ возлѣ парохода, той минуты, когда они должны будутъ выпустить его на свободу. Не достаетъ только властей и главныхъ участниковъ готовящейся церемоніи. За верфью, на набережныхъ, внизъ по рѣкѣ, по направленію къ городу, тысячи любопытныхъ размѣщаются, чтобы принять участіе въ зрѣлищѣ, ждутъ, весело болтая.
Вниманіе! Дюпуасси, привязавъ платокъ къ кончику трости, подалъ сигналъ…
Артиллеристы, скрытые позади сараевъ, неожиданно открыли пальбу. Пушки! восклицаетъ толпа, вздрагивая, въ какомъ-то пріятномъ ожиданіи. Молодые Сенъ-Фардье смѣются надъ подпрыгнувшими Анжелой и Кларой.
Оркестръ заигралъ брабансонну.
— Ѣдутъ! ѣдутъ. Дѣйствительно, они ѣдутъ. Вотъ выходитъ изъ экипажа бургомистръ, крестный отецъ парохода, подавая руку крестной матери, Гинѣ Добузье, сверкающей въ своемъ газовомъ розовомъ платьѣ; затѣмъ г. Бежаръ ведетъ подъ руку г-жу Добузье, помолодѣвшую, разряженную, болѣе, чѣмъ когда-либо, такъ какъ Гина не останавливала ея. Позади нихъ выступаетъ г. Добузье, сопровождающій жену строителя. Народъ, съ трудомъ сдерживаемый полиціей въ предѣлахъ отведеннаго ему мѣста, наивно восторгается красотой Типы Добузье. Онъ устроилъ встрѣчу Дору денъ Бергу, но нѣсколько ворчалъ по адресу проходившаго Бежара. Ни въ одной только группѣ изъ толпы народа, но и на мѣстахъ трибуны, встрѣчаются лица, которыя разсказываютъ, чтобы провести параллель между блестящей церемоніей, происходящей сейчасъ на верфи Фультонъ, и ужасами, которые совершались, двадцать пять лѣтъ тому назадъ, подъ отвѣтсвенностью Бежара-отца, и съ участіемъ Фредди Бежара, будущаго судохозяина. Но мало сдерживаемыя ворчанія тонутъ въ общемъ весельѣ толпы.
Когда важное шествіе достигло назначенныхъ мѣстъ, раздается новый залпъ пушекъ. Музыка хочетъ заиграть, но Дюпуасси дѣлаетъ сердитый знакъ, чтобы заставить ее замолчать. Выступивъ передъ трибуной, на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ отъ парохода, онъ вынимаетъ изъ кармана розовую бумагу, развертываетъ ее, кашляетъ, кланяется и произноситъ своимъ сдавленнымъ голосомъ длинный рядъ александрійскихъ строкъ, которыхъ никто не слушаетъ.
Онъ кончилъ. Раздается нѣсколько хлопковъ. Восклицанія «недурно!» вполголоса; большинство облегченно вздыхаетъ. Наконецъ, наступаетъ дѣйствительно, захватывающій моментъ. Музыка играетъ арію Гретри, а г. Фультонъ, строитель, бѣжитъ отдавать приказаніе своимъ рабочимъ.
Подъ властными ударами водоподъемной машины, предназначенной сдвинуть огромное сооруженіе, до сихъ поръ неподвижное, оно начинаетъ незамѣтно раскачиваться. Взоры всѣхъ, не безъ тревоги, слѣдятъ за движеніями рабочихъ, собранныхъ передъ пароходомъ, и поддерживавшихъ его при помощи шестовъ, чтобы заставить его скользить быстрѣе. Конечно, послѣднія подпорки падаютъ, исчезаютъ.
Между тѣмъ Бежаръ проводилъ Гину Добузье къ мѣсту, гдѣ былъ привязанъ парохода. Взявъ изящный топорикъ съ ручкой, обвернутой въ плюшъ, — острый какъ бритва, г. Бежаръ подаетъ его крестной матери и приглашаетъ ее перерѣзать сильнымъ ударомъ послѣдній канатъ, удерживающій пароходъ. Красавица Гина, всегда такая ловкая, не умѣетъ взяться за это, она наноситъ ударъ канату, но онъ держится. Она ударяетъ еще разъ, два, выражаетъ нетерпѣніе, ея губки раздраженно щелкаютъ. Тишина царитъ въ толпѣ такая, что волнующіеся зрители, удерживая дыханіе, замѣчаютъ упрямый порывъ и дурное настроеніе балованной дѣвушки. Весельчаки смѣются.
— Дурное предзнаменованіе для парохода! — говорятъ между собою моряки.
— И для крестной матери! — прибавляютъ зрители.
Гина Добузье не могла ничего сдѣлать, и Бежаръ, въ свою очередь, теряя терпѣніе, беретъ упрямое орудіе и, на этотъ разъ, твердымъ и нервнымъ ударомъ, перерѣзываетъ канатъ. Огромная масса точно вскрикиваетъ на своихъ доскахъ, медленно двигается и величественно направляется къ своему окончательному жилищу.
Патетическій моментъ! Что же было во всемъ этомъ, чтобы заставить биться всѣ сердца, не только простыя, но также и наиболѣе черствыя и скрытыя, которые еще труднѣе взволновать, чѣмъ этотъ самый колоссъ?
Достигнувъ рѣки, пароходъ, который предназначается неизвѣстной жизни, продолжаетъ вскрикивать и ревѣть. Нѣтъ ничего болѣе величественнаго, чѣмъ этотъ громкій и продолжительный ревъ «Гины». Нѣкоторыя лошади ржутъ такъ отъ удовольствія и гордости, когда человѣкъ испытываетъ ихъ живость и скорость. Затѣмъ внезапно, однимъ движеніемъ, онъ, подобно нетерпѣливому пловцу, минуетъ разстояніе, отдѣлявшее его отъ волнующейся глади и устремляется въ Шельду, которая содрогается отъ его вторженія и, казалось, отстраняетъ для его встрѣчи, свои пѣнистыя воды.
Ропотъ парохода тогда прекращается, со стороны толпы раздаются громкіе и продолжительные возгласы «ура». Музыка снова играетъ, восторги возобновляются, огромное трехцвѣтное знамя поднимается на верхушкѣ высокой мачты. Экипажъ Гины, въ свою очередь, выражаетъ свои привѣтствія, а ея пассажиры, для смѣха, машутъ платками и шляпами.
Вскорѣ пароходъ выходитъ на середину рѣки и красиво поворачивается, съ достоинствомъ и легкостью побѣдителя. Это уже не тяжелая, непріятная и немного жалкая масса, которую привѣтствовали на берегу изъ довѣрія къ ней, такъ какъ пароходъ на сушѣ всегда имѣетъ видъ выброшеннаго на берегъ, но она кажется легкой и оживленной, какъ только коснулась своей стихіи. Какъ только приводятъ въ движеніе машину, тяжелые гребные винты ударяютъ по водѣ, дымъ валитъ изъ огромной трубы. Огромный организмъ парохода функціонируетъ, его желѣзные и стальные мускулы двигаются, онъ ворчитъ, вздыхаетъ, живетъ… Раздается громкое «ура». Между тѣмъ, на сушѣ, въ шатрѣ, повѣренный г. Фультона велѣлъ разносить бокалы шампанскаго и бисквиты; мужчины добродушно-чокались, желая богатства и счастья Гитъ. Всѣ собрались вокругъ красивой крестной матери, чтобы выразить свои пожеланія ей и ея блестящему крестнику. Гина подносила къ губамъ свой бокалъ, благодарила за каждый тостъ съ гордой и тонкой улыбкой.
Бежаръ увеличилъ свое ухаживаніе за Гиною. — Вы теперь связаны съ моей судьбой, говорилъ онъ ей, не безъ подчеркиванія. Въ лицѣ этой Гины, которыя принадлежитъ мнѣ и добьется славы, — я не сомнѣваюсь въ этомъ, — я буду счастливъ находить что-то, напоминающее васъ. Къ тому-же, англичане, наши учителя въ торговлѣ, оказали честь судамъ, сливая ихъ съ женщиной. Для нихъ всѣ предметы средняго рода. Только суда принадлежатъ прекрасному полу…
— Я чувствуя себя такой маленькой рядомъ съ такой важной матроной! — отвѣчала Гина, смѣясь. — Мнѣ даже не вѣрится, что я участвовала въ крестинахъ; скорѣе всего, это она беретъ меня подъ свое покровительство… Этимъ и объясняется мое недавнее волненіе… Дѣйствительно, я была очень смущена…
Г. Добузье, въ порывѣ благородства, по поводу успѣха своей дочери, всегда стараясь выполнять всѣ обычаи и не скупиться въ общественныхъ мѣстахъ, подозвалъ къ себѣ помощника мастера.
— Вотъ, сказалъ онъ, передавая ему пять луидоровъ, вотъ драже на крестинахъ! Раздѣлите между вашими людьми и пусть они выпьютъ… Послѣ того, какъ Гина сдѣлала нѣсколько вольтовъ, чтобы показать всѣ свои достоинства передъ знатоками, присутствовавшими при ея спускѣ, она удвоила свой ходъ и свободно направилась къ рейду обрадовать новыхъ зрителей. Ей было предназначено особенное мѣсто, въ ожиданіи того, чтобы она увеличила свои снаряды, экипировку и приняла первый грузъ товаровъ и пассажировъ, Между судохозяиномъ и капитаномъ было условлено, что она выйдетъ въ море черезъ недѣлю.
Дюпуасси, оскорбленный неуспѣхомъ своихъ стиховъ, подошелъ къ водѣ и ставъ у края, откуда снялся пароходъ, съ бокаломъ въ рукѣ, обратился къ обществу:
— Вниманіе!
Всѣ обернулись въ его сторону. Выходецъ изъ Седана выпивалъ стаканъ за стаканомъ, и когда всѣ уже перестали заниматься имъ, онъ немного разсердившійся, вспомнилъ о союзѣ Дожа съ Адріатическимъ моремъ и объ отличныхъ возліяніяхъ язычниковъ въ честь океана, чтобы умилостивить Нептуна и Амфитриту.
— Пусть эти возліянія Бахуса, распространяясь въ царствѣ волнъ, заслужатъ прославленной Гитѣ благость стихій!
Онъ сказалъ и нагнулся немного, стараясь найти благородную позу, держась на одной ногѣ, и выливая бокалъ шампанскаго въ рѣку. Но при своей толщинѣ онъ чуть не упалъ; еслибъ Бергманъ не удержалъ его за полы его одежды, онъ, навѣрное, погрузился бы въ воду. Всѣ зааплодировали и засмѣялись.
— Берегитесь, сударь, древніе боги, старая Шельда кажется не одобрили вашей пародіи на ихъ обряды! — сказалъ трибунъ Дюпуасси.
— Да, я вѣдь профанъ, иностранецъ, — отвѣчалъ онъ съ неудовольствіемъ мнимаго торговца шерстью, вмѣсто того, чтобы поблагодарить своего спасителя. — Только истые антверпенцы могутъ воскрешать древнія вѣрованія!
— Я не говорю этого! — сказалъ Бергманъ, смѣясь.
Всѣ расходились; приглашенные садились въ экипажи. Рабочіе, довольные подаркомъ, встрѣчали съ большею радостью, чѣмъ вначалѣ, важныхъ господъ. Вечеромъ долженъ былъ состояться на верфи большой балъ для всѣхъ служащихъ; было вытащено нѣсколько бочекъ. Выполняя нѣкоторыя приготовленія этой новой части программы, многіе рабочіе приплясывали. Падкіе до наблюденій, Марболь и его другъ Ромбо собирались встрѣтиться тамъ вечеромъ съ Бергманомъ.
— А вы, осмѣлился спросить послѣдній Регину, — вы не пріѣдете на праздникъ этихъ добрыхъ людей посмотрѣть на эту радость, создательницей которой являетесь отчасти и вы?
Она сдѣлала недовольную гримасу.
— Фи! — отвѣчала она, я не имѣю никакого желанія. Это хорошо для демократовъ, вродѣ васъ. Вы сошлись бы, навѣрное, съ Лораномъ.
— Кто это Лоранъ?
— Одинъ очень дальній родственникъ — въ прямомъ и фигуральномъ смыслѣ, такъ какъ въ настоящее время онъ находится въ пансіонѣ, за нѣсколько сотъ миль отсюда. Лоранъ, какъ и вы, придаетъ значеніе этому рабочему люду… у него даже нѣтъ оправданія, какъ у вашего друга Марболя, что онъ рисуетъ ихъ и получаетъ за это деньги, или какъ у васъ, надѣющагося стать президентомъ республики и свободнаго города Антверпена.
Она вспомнила Паридаля только для того, чтобы провести непріятную параллель, по крайней мѣрѣ, на ея взглядъ, между Бергманомъ и ученикомъ коллэжа. Она сердилась немного на трибуна за то, что онъ недостаточно обращалъ на нее вниманія во время торжества и оставлялъ ее такъ долго съ Бежаромъ.
Да, думалъ Доръ, — цѣлыя пропасти мнѣній и чувствъ раздѣляютъ насъ! Было бы невозможно уничтожить ихъ. Она достаточно умна и я считаю ее искренней; еслибъ она меня любила, она быстро заинтересовалась бы самымъ дѣломъ, цѣлью моей жизни. Она стала бы моей союзницей! Еслибъ она меня любила! Несмотря на ея гордость и презрѣніе, ея покорность предразсудкамъ, я считаю ее не на своемъ мѣстѣ въ этомъ кругу. Она стоитъ или будетъ стоить большаго, чѣмъ ея родители. Она будетъ способна на благородные порывы и высокія мысли. Ея красота и ея натура противодѣйствуютъ воспитанію, какое ей даютъ. Но я не могу оспаривать ее у этихъ богатыхъ жениховъ, которые ухаживаютъ за ней!