Черезъ день послѣ новоселья, Дейкграфъ отправился на ферму „паломниковъ“. Онъ пріѣхалъ туда верхомъ, въ сопровожденіи трехъ красивыхъ сеттеровъ-гордоновъ, которые лаяли и покрывались пылью. Фермеръ, работавшій на сосѣднемъ полѣ, бросилъ далеко свою лопату, и только успѣлъ накинуть куртку сверхъ своей красной фланелевой рубашки; но его дочь не потрудилась даже спустить рукавовъ, которые показывали ея красныя и мускулистыя руки. Они оба, задыхаясь, подбѣжали къ почтенному гостю, и послѣ любезныхъ привѣтствій, сочли своимъ долгомъ показать ему ферму.
Мишель Говартцъ вовсе не хвасталъ. Всѣ постройки, начиная съ дома до послѣдняго флигеля, конюшни, стойла, кладовыя, гумно, черный дворъ, говорили о порядкѣ, богатствѣ и комфортѣ. Анри снова выказалъ себя очень любезнымъ по отношенію къ Клодинѣ, интересуясь богатствами фермы, останавливаясь съ любезностью и безъ всякой скуки перецъ запасами картофеля, свеклы, мелкихъ бобовъ и злаковъ, которые ему показывали въ теплыхъ амбарахъ или сырыхъ и темныхъ сараяхъ. Онъ нѣсколько разъ останавливался передъ работами слугъ фермы, восторгаясь, напримѣръ, движеніями двухъ молодцовъ, занимавшихся полевымъ трудомъ; одинъ стоялъ на телѣгѣ съ клеверомъ, другой находился при входѣ въ ригу и схватывалъ на вилу снопы, какъ бы кровавыхъ цвѣтовъ, которые ему бросалъ его товарищъ. Они отличались сильно загорѣлымъ цвѣтомъ лица, съ голубыми глазами, оттѣнка распространенной посуды, дѣтскою улыбкою на ихъ толстыхъ губахъ, открывавшихъ здоровыя десны, и имѣли утомленный видъ. Клодина окликнула ихъ гортаннымъ и веселымъ голосомъ, и они увеличили свои пластическія и сильныя движенія. Она подогнала ихъ почти такъ же, какъ она подогнала бы своихъ здоровыхъ домашнихъ животныхъ.
Кельмаркъ освѣдомился о молодомъ Гидонѣ однако, вполнѣ развязнымъ тономъ, точно изъ простой вѣжливости. Негодяй находился тамъ, гдѣ-то, въ сторонѣ Кларвача. Клодина показала на другой конецъ острова съ какимъ-то скучнымъ видомъ, пожимая плечами, и стараясь перевести разговоръ.
Клодина словно захватывала гостя, и казалось, что онъ обращалъ вниманіе только на нее, смотрѣлъ только туда, куда она ему указывала. Онъ погладилъ, по ея примѣру, блестящія спины коровъ, онъ былъ принужденъ попробовать парное молоко, которымъ мужественная коровница наполняла глиняные кувшины. Въ сосѣдней комнатѣ другія женщины сбивали масло. Сильная приторность въ воздухѣ вызывала тошноту у Анри, и онъ предпочиталъ вдыхать ѣдкіе запахи конюшни гдѣ его лошадь жевала свѣжій клеверъ вмѣстѣ съ здоровыми лошадьми фермы. Въ саду она сорвала ему вѣточку изъ сирени и левкоя, который она сама, близко прикасаясь къ нему, воткнула въ петлицу жилета.
— Скоро поспѣютъ ягоды! — сказала она ему нагибаясь, подъ предлогомъ показать ему поспѣвавшія ягоды, но, въ дѣйствительности, чтобы возбудить его привлекательными формами своего тѣла.
— Уже двѣнадцать! — воскликнулъ Кельмаркъ, вынимая часы, когда на колокольнѣ Зоудбертинга прозвонили часы.
Фермеръ смѣясь предложилъ ему раздѣлить съ ними деревенскій супъ, не надѣясь на то чтобы онъ могъ согласиться.
— Охотно, — отвѣчалъ графъ, но съ условіемъ ѣсть за столомъ слугъ и даже изъ ихъ блюда!
— Какая фантазія! — воскликнула Клодина, однако, польщенная этой простотой. Это снисхожденіе казалось ей даже понятнымъ, изъ-за желанія перейти очень далекое разстояніе между аристократомъ и простой крестьянской дѣвушкой.
— Всѣ эти люди дышатъ здоровьемъ! — констатировалъ Кельмаркъ, осматривая всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ. Они столь же апетитны, какъ и то, что они ѣдятъ, и ихъ пріятныя лица точно прибавляютъ пару въ кушанья.
По деревенскому обычаю, женщины прислуживали мужчинамъ и ѣли только послѣ нихъ. Онѣ принесли какую-то густую похлебку съ саломъ и овощами, въ которую Анри, первый, опустилъ свою оловянную ложку. Его сосѣди, два рабочихъ, убиравшихъ клеверъ, весело послѣдовали его примѣру.
— А вашъ сынъ не возвращается къ обѣду? спросилъ Кельмаркъ бургомистра.
— О, онъ каждое утро уноситъ съ собой хлѣбъ и говядину! отвѣтила Клодина.
Послѣ обѣда Анри еще оставался. Клодина, убѣжденная, что она такъ сильно увлекала его, снова повела его по владѣніямъ Говартца.
Очень искусно она разсказывала ему объ ихъ благосостояніи. Ихъ поля доходили очень далеко, дальше вѣтрянной мельницы. „Смотрите, до того мѣста, гдѣ вы видите бѣлую березу!“ Она давала понять Дейкграфу, что они и теперь уже очень богаты, безъ всякихъ побочныхъ плановъ. Обѣ сестры Мишеля, обѣ старыя святоши, хотя и поссорившіяся съ бургомистромъ, все же обѣщали оставить послѣ смерти свои богатства его дѣтямъ. Кельмаркъ тянулъ такъ время, пока не наступилъ вечеръ и онъ велѣлъ осѣдлать свою лошадь. Графъ надѣялся увидѣть юнаго музыканта и въ минуту, когда онъ собрался ѣхать, онъ снова освѣдомился о немъ. „Часто онъ возвращается только ночью, сказала Клодина, на хмуриваясь при одномъ упоминаніи о противномъ мальчишкѣ. Иногда онъ и ночуетъ тамъ. Его нравы бродяги больше не безпокоятъ, ни меня, ни отца. Насъ ничто не удивитъ!“
Съ скорбнымъ сердцемъ, графъ представлялъ себѣ юношу, скрывавшагося въ подозрительныхъ краяхъ.
— Кстати, бургомистръ, сказалъ онъ въ то время, когда фермеръ подводилъ ему лошадь, я хочу сдѣлаться членомъ вашего оркестра.
— Это очень пріятно, графъ, сдѣлайтесь нашимъ президентомъ, нашимъ покровителемъ.
— Хорошо. Я согласенъ.
Думая о Гидонѣ, графъ вспомнилъ серенаду въ тотъ день, и былъ убѣжденъ, что ему было бы пріятно послушать чаще эту меланхолическую и красивую пѣсенку, которую такъ хорошо исполнялъ юноша.
Поставивъ ногу въ стремя, онъ опять задумался; что-то удерживало его. Неужели онъ уѣдетъ и не скажетъ настоящей цѣли своего пріѣзда?.
— Возможно, рѣшился онъ проговорить скромно бургомистру, что у вашего сына большія способности къ музыкѣ и живописи. Пришлите его ко мнѣ… Можетъ быть, найдется средство сдѣлать изъ него, что нибудь. Я хочу попытаться приручить этого маленькаго дикаря.
— Графъ очень добръ! прошепталъ Говартцъ, но, откровенно говоря, я увѣренъ, что вы будете трудиться напрасно. Негодяй не сдѣлаетъ вамъ чести.
— Напротивъ, графъ, вмѣшалась сестра юноши, онъ только огорчитъ васъ. Онъ ничѣмъ и никѣмъ не интересуется или скорѣе, у него очень странныя привязанности и наклонности, онъ считаетъ бѣлымъ то, что другимъ кажется чернымъ…
— Пускай, я хочу попытаться! снова заговорилъ графъ де Кельмаркъ, сбивая хлыстомъ пыль съ своихъ сапогъ и вкладывая наиболѣе незначительныя выраженія въ свои слова. Къ тому же, признаюсь я, я люблю трудныя задачи, которыя требуютъ нѣкотораго напряженія, даже, мужества. Я приручалъ и дрессировалъ съ успѣхомъ ретивыхъ лошадей. Я даже откроюсь вамъ, и это не къ моей чести, что иногда довольно побиться о закладъ, чтобы я принялся за дѣло. Препятствіе возбуждаетъ меня, и опасность даетъ наслажденіе. У меня манія игроковъ. Довѣривъ мнѣ этого блуднаго сына, этого непокорнаго юношу, вы доставите мнѣ только удовольствіе… Послушайте, прибавилъ онъ, очень возможно, что я отправлюсь завтра гулять въ сторону Кларвача, чтобы найти этого молодчика. Я поговорю съ нимъ, и увижу, чего онъ стоитъ…
— Какъ вамъ угодно, графъ, сказала Клодина. Во всякомъ случаѣ, вы оказываете намъ большую честь. Мы будемъ очень благодарны вамъ за него. Но не сердитесь на насъ, если мальчишка не воспользуется ни вашими совѣтами, ни вашими заботами.
На слѣдующій день, Дейкграфъ отправился до равнины Кларвача, покрытой верескомъ. Очень скоро онъ узналъ юношу въ одной группѣ оборванцевъ, собравшихся вокругъ костра изъ сучьевъ и корней, на которыхъ пеклась картошка. При приближеніи всадника, всѣ встали, и исключая Гидона, бросились съ испуга бѣжать въ кусты. Молодой Говартцъ, приложивъ руку къ глазамъ, храбро взглянулъ на Кельмарка.
— А, это — ты, молодецъ!.. спросилъ его Кельмаркъ. Подойди сюда, подержи минутку лошадь пока я исправлю стремена…
Юноша подошелъ, довѣрчиво, и взялъ поводья. Подтягивая ремни, — что Анри придумалъ только въ видѣ предлога, средства завести знакомство, онъ наблюдалъ его угломъ глаза, не зная какъ вступить въ разговоръ, въ то время, какъ юноша, съ своей стороны, не терялъ изъ вида ни одного движенія графа, и чувствуя себя непонятно взволнованнымъ, одновременно боясь и желая того, что должно было произойти между ними. Ихъ глаза встрѣтились и, казалось, вопрошали вполнѣ опредѣленно и ясно другъ-друга. Тогда Кельмаркъ, чтобы покончить съ этимъ, коснулся юноши, взялъ его за руку, и, пристально смотря ему въ глаза, повторилъ ему предложеніе, которое наканунѣ высказалъ его роднымъ.
— Ты понимаешь… ты будешь приходить въ замокъ каждый день. Я самъ буду учить тебя читать и писать, рисовать карандашемъ, писать красками, создавать такія картины, которыми ты восторгался въ тотъ вечеръ. И мы будемъ также заниматься музыкой, и очень много! Ты увидишь! Мы не будемъ скучать!
Ребенокъ слушалъ его молча, столь пораженный, что онъ принялъ глупый видъ, открылъ ротъ, вытаращилъ глаза, точно обезумѣлъ.
Графъ замолчалъ, удивленный, думая, что избралъ дурной путь, но продолжалъ изучать его. Вдругъ Гидонъ измѣнился въ лицѣ, и залился нервнымъ смѣхомъ. Въ то же время, къ глубокому пораженію Кельмарка, онъ отстранился и хотѣлъ вырвать свою руку изъ руки графа; можно было-бы подумать, что онъ отказывается, что онъ торопится догнать своихъ товарищей, очень занятыхъ этой сценой. Графъ, разочарованный, покинулъ его.
Маленькой дикарь рванулся къ другимъ коровникамъ, но вдругъ остановился, пересталъ смѣяться, закрылъ глаза руками, упалъ на траву, гдѣ сталъ кататься отъ рыданій, кусая верескъ, ударяя но землѣ босыми ногами.
Графъ, все болѣе и болѣе ошеломленный, бросился поднимать его:
— Ради Бога, мальчикъ, успокойся! Ты меня, значитъ, не понялъ! Напрасно ты огорчаешься. Я никогда себѣ не прощу, что заставилъ тебя плакать. Напротивъ, я желалъ тебѣ добра. Я надѣялся заслужить твое довѣріе, стать твоимъ большимъ другомъ. А ты такъ огорчаешься! Предположимъ, что я ничего не сказалъ! Будь покоенъ… Я не хочу брать тебя насильно! Прощай…
И графъ хотѣлъ соскочить на сѣдло. Но молодой Говартцъ слегка поднялся, поползъ на колѣняхъ, взялъ его руки, поцѣловалъ ихъ, обмочилъ ихъ слезами, и, наконецъ, заговорилъ, облегчая свою душу цѣлымъ потокомъ словъ, точно онъ задыхался и вдругъ, получилъ возможность говорить:
— Ахъ, графъ, простите, я обезумѣлъ, я не знаю, что со мною, что у меня въ душѣ, я такъ опечаленъ, но я такъ счастливъ, я чувствую, что умираю отъ радости, слушая васъ! Если я плачу, то это отъ вашей доброты… Сначала я не хотѣлъ вѣрить… Вы вѣдь не смѣетесь надо мной? Это правда, что вы возьмете меня къ себѣ?
Дейкграфъ, увлеченный этимъ впечатлительнымъ юношей, не могъ себѣ представить, что встрѣтитъ подобную любящую душу. Онъ уговаривалъ его нѣжно, разсказывая о томъ счастьѣ, которое онъ испытаетъ, и, въ концѣ-концовъ, покинулъ его, радостнаго, съ улыбавшимся лицомъ, послѣ того, какъ они обѣщали другъ-другу встрѣтиться на другой же день въ замкѣ Эскаль-Вигоръ.