Жена одного доктора, принявъ за мертваго своего лювовника, выпившаго сонныхъ капель, кладетъ его въ ящикъ, который уносятъ къ себѣ въ домъ двое ростовщиковъ. Мнимый покойникъ приходитъ въ чувство и его принимаютъ за вора. Служанка дамы разсказываетъ судьѣ, что она сама положила его въ ящикъ, унесенный ростовщиками. Такимъ образомъ онъ спасается отъ висѣлицы, а ростовщиковъ присуждаютъ къ денежному взысканію.
Теперь очередь разсказывать оставалась за однимъ лишь Діонео. Тотъ, зная это и получивъ приказаніе отъ короля, началъ такъ:
— Злоключенія несчастной любви, только-что разсказанныя, и мнѣ, и вамъ, дорогія дамы, довольно натрудили глаза и грудь, и я твердо рѣшаюсь положить имъ конецъ. Теперь эти плачевныя исторіи, слава Богу, кончились, я же не имѣю ни малѣйшаго желанія присоединять къ нимъ еще одну. Я разскажу кое-что повеселѣе и поинтереснѣе, и пусть мой разсказъ послужитъ добрымъ предвѣстникомъ для слѣдующаго дня.
Вамъ не безъизвѣстно, что въ Салерно не такъ давно жилъ знаменитѣйшій врачъ-хирургъ, по имени Маццео делля Монтанья; доживъ до весьма почтеннаго возраста, онъ женился на хорошенькой и благородной дѣвушкѣ, уроженкѣ его города. Онъ холилъ и лелѣялъ молодую жену, дарилъ ей дорогія одежды, всякія украшенія, все, что только можетъ прельстить женщину, такъ что она щеголяла, какъ никто другая во всемъ городѣ. Правда, за то молодая женщина вѣчно зябла, бѣдняжка, въ своей постели… Маццео, подобно господину Ричардо ди Кинцика, который, какъ я разсказывалъ, обучалъ свою супругу праздничнымъ отдохновеніямъ, тоже старался внушить своей женѣ, что на возстановленіе силъ, послѣ объятій съ женщиною, требуется весьма значительный отдыхъ; многое другое толковалъ онъ ей въ подобномъ же родѣ къ ея изрядному огорченію. Но она была дама умная и разсчетливая. Она рѣшила соблюдать у себя дома всяческую экономію, а чего не хватало, пополнять извнѣ. Вотъ и стала она присматриваться къ разнымъ молодымъ людямъ и, наконецъ, избрала одного изъ нихъ, на котораго и возложила всѣ свои упованія, вето душу и все благо свое. Молодой человѣкъ замѣтилъ это; въ свою очередь она ему тоже очень понравилась и на нее обратилась вся его любовь. Его звали Руджіери да Іероли; онъ былъ знатнаго происхожденія, но велъ очень безпорядочную и порочную жизнь, такъ что въ концѣ концовъ у него не осталось ни одного родственника или друга, который не только хотѣлъ бы знаться съ нимъ, но и видѣть его. Онъ ославилъ себя но всему Салерно мошенническими продѣлками; но дамѣ было мало до этого дѣла: онъ прельстилъ ее совсѣмъ иными статьями. Она успѣла, съ помощью своей служанки, такъ устроить дѣло, что, наконецъ, сошлась съ своимъ избранникомъ. Послѣ перваго знакомства дама стала упрекать его за прошлую безпорядочную жизнь и уговаривать, чтобы изъ любви къ ней онъ оставилъ свои продѣлки; желая успѣшнѣе укрѣпить, его въ исправленіи, она начала дарить ему на намять то деньги, то что-нибудь другое. Такъ у нихъ долгое время шло все благополучно и подъ строгимъ секретомъ.
Однажды доктору пришлось пользовать больного, у котораго была рана на ногѣ. Осмотрѣвъ больного, докторъ объявилъ его родственникамъ, что необходимо извлечь изъ ноги больного сгнившую кость, иначе ничего нельзя подѣлать: если откладывать, то придется отнять всю ногу, или больной умретъ; если же извлечь кость, то онъ, можетъ быть, и выздоровѣетъ, хотя ручаться за это нельзя; пусть они все это взвѣсятъ и обдумаютъ. Родственники согласились на операцію; докторъ же, подумавъ, что больной не вынесетъ этой операціи, если его не усыпить, и не дастъ ея сдѣлать, какъ слѣдуетъ, отложилъ дѣло до вечера, а днемъ занялся изготовленіемъ, по особому, извѣстному ему рецепту, особаго питья, послѣ котораго больной впадалъ въ столь крѣпкій сонъ, что можно было приступить къ его леченію, не опасаясь, что онъ проснется. Изготовивъ питье, онъ поставилъ его у себя въ комнатѣ, никого не предупредивъ о томъ, что это такое. Вечеромъ, когда докторъ собирался идти къ больному, за нимъ прислали его большіе друзья изъ Мольфи, которымъ онъ никакъ не могъ отказать; а тамъ была крупная свалка и оказалось множество раненыхъ. Поэтому докторъ отложилъ операцію больного ногою до слѣдующаго дня, а самъ отправился на баркѣ въ Мольфи. Жена, зная, что онъ къ ночи не вернется домой, по заведенному обычаю тотчасъ дала знать объ этомъ Руджіери, и когда онъ явился, заперла его въ комнатѣ, чтобы онъ переждалъ тамъ, пока другіе, бывшіе въ домѣ, заснутъ. Руджіери, оставшись въ той комнатѣ и поджидая свою даму, почувствовалъ страшную жажду, быть можетъ, отъ усталости, а быть можетъ, и отъ соленой пищи; какъ разъ ему попалось на глаза снотворное снадобье, изготовленное докторомъ для своего больного. Онъ подумалъ, что это вода, схватилъ посудину и выпилъ все до капли. Почти тотчасъ его одолѣлъ сонъ, и онъ повалился, какъ убитый.
Дама, какъ только стало возможно, вошла въ комнату и, найдя Руджіери спящимъ, начала его потихоньку будить. Но это ни къ чему не привело, тотъ не подавалъ голоса и не двигался. Нѣсколько встревоженная дама толкнула его посильнѣе, со словами: «Вставай, соня! Коли захотѣлъ спать, такъ шелъ бы домой, а не сюда». Руджіери отъ сильнаго толчка свалился съ ящика на полъ, на которомъ спалъ, но не подалъ ни малѣйшаго признака жизни, точно въ самомъ дѣлѣ умеръ. Испуганная дама стала его поднимать и расталкивать, тянула его за носъ, за бороду, — все тщетно: онъ продолжалъ спать, какъ убитый. Дама начала думать, не умеръ ли онъ въ самомъ дѣлѣ, но все еще надѣясь добудиться, начала его щипать, жечь свѣчкою, но, несмотря на отчаянныя усилія, ровно ничего не добилась. Не будучи сама докторомъ, а только докторшей, она ничего не понимала и пришла къ полному убѣжденію, что онъ умеръ. Нечего и говорить, какъ страшно она была поражена горемъ; не смѣя кричать, она начала тихо рыдать надъ нимъ и жаловаться на свою горькую участь. Потомъ она нѣсколько успокоилась и рѣшила, что во избѣжаніе величайшаго скандала надо во что бы то ни стало убрать изъ дома мертвое тѣло. Но такъ какъ одной ей было это не подъ силу, то она позвала потихоньку свою служанку и, разсказавъ ей свое горе, просила ея совѣта. Служанка, чрезвычайно изумленная, начала въ свою очередь толкать и дергать его, и видя, что онъ остается недвижимъ, сама порѣшила на томъ же, на чемъ и госпожа, т. е. что онъ умеръ, и совѣтовала убрать его изъ дома.
— Да куда же мы его дѣнемъ? — спросила дама. — Какъ увидятъ его завтра, непремѣнно станутъ подозрѣвать, что онъ отсюда вынесенъ.
— Сударыня, — возразила служанка, — сегодня вечеромъ я видѣла въ лавкѣ столяра, что̀ напротивъ нашего дома, ящикъ, и если только мастеръ не унесъ его въ домъ, онъ для насъ окажется какъ разъ кстати. Хотя ящикъ и невеликъ, но все же мы его легко впихнемъ туда, потомъ ударимъ его раза три ножемъ и оставимъ. Кто же можетъ подумать, что его вынесли именно отъ насъ, а не изъ другого мѣста? Зная его за отчаяннаго шалопая, всякій подумаетъ, что онъ сдѣлалъ какую-нибудь пакость, былъ убитъ своимъ врагомъ и положенъ въ тотъ ящикъ.
Дама одобрила совѣтъ служанки, только не соглашалась ранить его ножомъ, говоря, что не потерпитъ этого ни за какія блага въ мірѣ, и послала ее посмотрѣть, тутъ ли ящикъ; та посмотрѣла и сказала, что тутъ. Служанка, дѣвушка молодая и проворная, съ помощью дамы взвалила Руджіери себѣ на плечи; дама сначала вышла взглянуть, нѣтъ ли кого по близости, потомъ онѣ подошли къ ящику, положили въ него тѣло, закрыли ящикъ и оставили его тамъ. А ящикъ этотъ уже замѣтили двое молодцовъ, жившихъ по сосѣдству и занимавшихся ростовщичествомъ; они заранѣе порѣшили, что если онъ будетъ ночью стоять въ лавкѣ, то унести его тайкомъ къ себѣ: имъ какъ разъ зачѣмъ-то понадобился такой именно ящикъ. И вотъ, среди ночи они вышли изъ дома, нашли этотъ ящикъ, безъ дальнѣйшихъ разсужденій ухватились за него, при чемъ не преминули замѣтить, что онъ тяжеловатъ, отнесли его въ свой домъ и поставили рядомъ съ комнатою, въ которой спали ихъ жены, даже и не разсматривая на этотъ разъ; оставивъ его тамъ, сами они пошли спать.
Руджіери все время спалъ мертвымъ сномъ. Однако, мало-по-малу сонное зелье переваривалось и утрачивало свое дѣйствіе. Подъ утро Руджіери, наконецъ, проснулся. Сонъ окончился, чувства возстановились, только осталось нѣкоторое какъ бы оглушеніе, которое не проходило у него даже и въ послѣдующіе дни. Онъ открылъ глаза и, ничего не видя въ потемкахъ, сталъ протягивать руки и ощупывать кругомъ; сообразивъ, что лежитъ въ какомъ-то ящикѣ, онъ сталъ разсуждать про себя: «Что это такое? Гдѣ я? Сплю я или проснулся? Помню, вечеромъ я пришелъ къ моей знакомкѣ, а теперь вижу, будто я въ какомъ-то сундукѣ?.. Что бы это означаю? Не вернулся ли докторъ, или, можетъ, что-нибудь иное случилось, и она меня упрятала сюда соннаго? Непремѣнно это такъ и должно быть!»
Онъ насторожился и сталъ прислушиваться. Долго онъ оставался неподвижно; наконецъ, почувствовалъ, что нестерпимо отлежалъ себѣ бокъ въ этомъ узкомъ ящикѣ. Онъ хотѣлъ повернуться на другой бокъ, но сдѣлалъ это движеніе такъ порывисто и неловко, что изо всей силы толкнулъ въ стѣнку ящика; а ящикъ, попавшій на неровное мѣсто, не выдержалъ толчка и съ страшнымъ грохотомъ повалился на бокъ. Этотъ громъ разбудилъ обѣихъ спавшихъ въ сосѣдней комнатѣ женщинъ; тѣ проснулись и отъ ужаса буквально онѣмѣли: лежали и молчали, боясь пикнуть.
Руджіери при паденіи ящика тоже сильно перепугался, но, видя, что ящикъ раскрылся, онъ прежде всего поспѣшилъ изъ него вылѣзти, чтобы его не захватили внутри. Однако, онъ все еще никакъ не могъ сообразить, гдѣ онъ, и началъ ходить по комнатѣ, думая нащупать дверь или лѣстницу, чтобы, если можно, пуститься наутекъ. Женщины слышали, что кто-то ходитъ и рѣшились спросить:
— Кто тамъ?
Голоса были Руджіери незнакомые, и онъ не отвѣчалъ. Женщины начали громко звать своихъ мужей, но тѣ, долго бодрствовавшіе въ ту ночь, спали крѣпчайшимъ сномъ и ничего не слыхали. Перепуганныя женщины вскочили съ постели, подбѣжали къ окнамъ и начали кричать:
— Воры, воры!
На ихъ крики поднялись сосѣди, и кто по улицѣ, кто по крышамъ, со всѣхъ сторонъ сбѣжались въ ихъ домъ; проснулись, наконецъ, отъ всего этого гвалта и хозяева-ростовщики. Руджіери, видя, что онъ находится въ совершенно незнакомомъ мѣстѣ, растерялся и не зналъ, что предпринять, куда бѣжать. Его тотчасъ схватили и передали служителямъ мѣстнаго судьи, которые тоже прибѣжали на крики; привели Руджіери къ судьѣ, и тотъ, зная его за отъявленнаго мошенника, тотчасъ принялся его пытать и истязалъ до тѣхъ поръ, пока не вынудилъ признанія, что онъ забрался къ ростовщикамъ съ цѣлью обокрасть ихъ. Судья порѣшилъ безъ дальнѣйшихъ проволочекъ повѣсить его.
На утро но всему Салерно разнеслась вѣсть, что Руджіери былъ схваченъ ночью въ домѣ ростовщиковъ, которыхъ собирался обокрасть. Услыхавъ объ этомъ, докторша и ея служанка были до такой степени поражены, что подумали, ужь не во снѣ ли онѣ видѣли все происшедшее у нихъ въ ту ночь? Сверхъ того, даму терзала и доводила почти до сумасшествія мысль о гибели, грозившей Руджіери. Тѣмъ временемъ вернулся изъ Мольфи докторъ и тотчасъ велѣлъ подать ему приготовленную сонную воду, такъ какъ собирался идти къ своему паціенту; увидя, что посудина пуста, онъ поднялъ гвалтъ, бранился и кричалъ, что въ домѣ нѣтъ никакого порядка. Жена его, занятая совсѣмъ иными заботами, отвѣчала ему:
— Что ты орешь на весь домъ изъ-за всякихъ пустяковъ? Велика важность, что розлили воду! Не стало, что ли, воды на бѣломъ свѣтѣ?
— Глупая ты баба, — сказалъ ей докторъ, — ты думаешь, что это была простая вода? Вѣдь это была нарочно приготовленная сонная вода для моего больпого.
Слыша это, дама тотчасъ сообразила, что Руджіери навѣрное выпилъ эту воду и оттого казался мертвымъ.
— Ну, милый мой, — отвѣтила она мужу, — мы не знали этого; приготовь твое снадобье вновь.
Черезъ нѣсколько времени вернулась служанка, которую она посылала узнать о Руджіери, и сказала:
— Барыня, всѣ ополчились на Руджіери! Мнѣ сказывали, что отъ него отступились даже всѣ его родственники и друзья, ни одинъ изъ нихъ не пришелъ къ нему на помощь, такъ что ему ни отъ кого нельзя ждать добра! Считаютъ за вѣрное, что уголовный судья завтра же велитъ его повѣсить! Да вотъ еще что скажу вамъ: мнѣ кажется, я теперь догадалась, какъ онъ попалъ въ домъ къ ростовщикамъ. Слушайте, что вышло: вы знаете этого столяра, что живетъ напротивъ насъ, въ ящикъ къ которому мы положили Руджіери. Онъ поднялъ ссору съ какимъ-то человѣкомъ, которому, надо полагать, принадлежалъ этотъ ящикъ; тотъ требовалъ за свой ящикъ деньги, а столяръ утверждалъ, что онъ ящика вовсе не продавалъ, а что его украли у него ночыо. Тотъ замѣтилъ, что это вздоръ, что онъ самъ видѣлъ этотъ ящикъ у ростовщиковъ, когда сегодня ночью схватили Руджіери, и что они ему сказывали, будто купили ящикъ; на это столяръ отвѣтилъ, что онѣ лгутъ, что онъ имъ не продавалъ, а они украли у него ящикъ сегодня ночью, и звалъ того человѣка пойти къ нимъ. И оба они пошли въ домъ ростовщиковъ, а я забѣжала сюда. Вотъ теперь и ясно стало, какимъ манеромъ Руджіери попалъ туда, гдѣ его схватили. А ужъ какъ онъ воскресъ изъ мертвыхъ — этого я не понимаю!
Дама прекрасно уяснила себѣ все дѣло и разсказала служанкѣ о томъ, что сообщилъ ей докторъ. Потомъ она начала упрашивать ее выручить Руджіери, но только такъ, чтобы, спасая его, не погубить ея чести. Служанка просила научить ее, какъ поступать, и обѣщала все исполнить. Дама, какъ всякій человѣкъ, вынужденный обстоятельствами, тотчасъ придумала цѣлый планъ и сообщила его служанкѣ. Та прежде всего направилась къ доктору и, рыдая, сказала ему:
— Сударь, я должна у васъ просить прощенія, я передъ вами много виновата.
— Въ чемъ? — спросилъ докторъ.
— Вы знаете молодого Руджіери да Іероли. Я ему понравилась и вотъ онъ всячески, и ласками, и угрозами заставилъ меня сдѣлаться его любовницею. Онъ узналъ вчера, что вы не будете дома, и такъ ко мнѣ подольстился, что я привела его сюда въ домъ. И вотъ вдругъ ему захотѣлось пить; я не знала, гдѣ достать воды или вина, и не хотѣла, чтобы меня видѣла барыня, которая была въ залѣ, и вспомнила, что видѣла въ вашей комнатѣ бутылку съ водой; я побѣжала за ней, дала ему выпить эту воду, а бутылку поставила обратно на мѣсто; а теперь, какъ я слышала, вы очень сердитесь за эту воду. Конечно, я поступила не хорошо, но кто же не дѣлаетъ провинностей? Мнѣ очень непріятно, что такъ вышло, а особенно больно, что теперь Руджіери погибаетъ изъ-за этого. Молю васъ, простите меня, и позвольте мнѣ выручить его изъ бѣды.
Докторъ, хотя и раздосадованный этимъ признаніемъ, не могъ, однако, не расхохотаться, и шутя сказалъ ей:
— Если ты кому досадила, то только себѣ же самой: вмѣсто веселаго собесѣдника у тебя сегодня оказался мертвецки спящій компаньонъ. Иди и хлопочи о своемъ возлюбленномъ, да смотри, впередъ не води его сюда въ домъ, а иначе я съ тобой расправлюсь и за этотъ разъ, и за будущій!
Служанка была рада, что первый шагъ у ней отлично удался и тотчасъ бросилась въ тюрьму, къ Руджіери. Она такъ сумѣла обойтись съ тюремщикомъ, что тотъ согласился ее допустить къ арестанту. Она наскоро растолковала Руджіери, какія онъ долженъ давать показанія уголовному судьѣ, а потомъ отправилась сама къ этому судьѣ. Тотъ, прежде чѣмъ дать ей аудіенцію, видя, какая она свѣженькая и хорошенькая, изъявилъ желаніе поближе узнать ея прелести, а она, чтобы онъ внимательнѣе ее выслушалъ, охотно удовлетворила его любознательность. Послѣ этого она сказала ему:
— Господинъ судья, вы схватили Руджіери да Іероли и судили его за воровство; но это несправедливо.
И она разсказала ему всю исторію сначала до конца: какъ она провела своего друга въ домъ доктора, какъ дала ему напиться соннаго зелья, по невѣдѣнію, какъ сочла его за мертваго и положила въ ящикъ; потомъ передала слышанный ею разговоръ между столяромъ и владѣльцемъ ящика, изъ котораго поняла, какимъ путемъ Руджіери попалъ въ домъ ростовщиковъ.
Судья видѣлъ, что все ея показаніе очень легко провѣрить. Онъ прежде всего опросилъ доктора насчетъ соннаго зелья и убѣдился, что это вѣрно. Потомъ призвалъ столяра, владѣльца ящика и ростовщиковъ и удостовѣрился въ томъ, что они на самомъ дѣлѣ украли ящикъ и ночью перетащили его къ себѣ. Наконецъ, онъ призвалъ Руджіери и спросилъ его, гдѣ онъ провелъ тотъ вечеръ. Руджіери отвѣчалъ, что не знаетъ, гдѣ провелъ вечеръ, а помнитъ только, что пошелъ къ служанкѣ доктора Маццео и что, когда былъ у ней въ комнатѣ, захотѣлъ пить; дальше ничего не помнитъ, кромѣ того, что очутился въ домѣ ростовщиковъ, въ ящикѣ, но какъ туда попалъ — не знаетъ.
Судья, слыша эти подробности, покатывался со смѣху, и заставилъ дѣвушку, Руджіери, столяра и закладчиковъ по нѣскольку разъ повторить ихъ показанія. Въ концѣ концовъ онъ призналъ Руджіери ни въ чемъ неповиннымъ, приговорилъ ростовщиковъ за кражу ящика къ штрафу въ десять золотыхъ унцій и отпустилъ Руджіери на свободу.
Нечего и говорить, какъ были довольны самъ Руджіери и его возлюбленная. Впослѣдствіи они много смѣялись надъ дѣвушкою- служанкою, которая предлагала пырнуть Руджіери ножомъ. Долго еще жили они въ любви и добромъ согласіи. Желалъ бы и я себѣ такого завиднаго счастья, конечно, съ тѣмъ лишь условіемъ, чтобы меня не запирали въ ящикъ.
Насколько первыя новеллы этого дня опечалили прелестныхъ слушательницъ, настолько разсказъ Діонео разсмѣшилъ ихъ и разогналъ овладѣвшую ими грусть; особенно забавнымъ показался имъ уголовный судья, съ проявленною имъ любознательностью.
Между тѣмъ, король, видя, что солнце уже утрачиваетъ свою яркость и приходитъ конецъ его власти, разсыпался передъ дамами въ комическихъ извиненіяхъ по поводу избранной ими грустной темы для разсказовъ — несчастныхъ любовныхъ приключеній. Потомъ онъ всталъ, снялъ съ своей головы лавровый вѣнокъ и, среди нетерпѣливаго ожиданія дамъ, старавшихся угадать, кого онъ изберетъ, возложилъ его на бѣлокурую головку Фіамметты.
— Возлагаю на тебя этотъ вѣнецъ, — сказалъ онъ ей, — въ полной надеждѣ, что ты лучше, чѣмъ кто-либо другой, сумѣешь утѣшить насъ завтра и разогнать грустное настроеніе сегодняшняго дня!
Фіамметта, у которой были чудные вьющіеся, золотистые волосы, падавшіе на нѣжныя бѣлыя плечи, кругленькое личико, цвѣтущее подобно бѣлымъ лиліямъ и алымъ розамъ, глазки какъ у сокола, крошечный ротикъ, окаймленный губками, подобными рубинамъ, съ улыбкой отвѣчала:
— Хорошо, Филострато, я беру это на себя; а для того, чтобы ты лучше созналъ свою сегодняшнюю провинность, теперь же повелѣваю, чтобы каждый приготовилъ къ завтраму разсказъ о совершенно благополучномъ исходѣ разныхъ приключеній и превратностей, испытанныхъ влюбленными.
Такое предложеніе всѣмъ понравилось. А новая королева, призвавъ своего домоправителя и обсудивъ съ нимъ всѣ текущія дѣла, подняла на ноги всю компанію и отпустила ее вплоть до ужина. Одни пошли въ садъ, красоты котораго все еще очаровывали всѣхъ, другіе — къ мельницѣ за садомъ, третьи — кто куда, по собственному желанію; такъ бродили они до наступленія ужина. Къ ужину всѣ опять собрались вмѣстѣ къ фонтану и здѣсь съ удовольствіемъ откушали. Послѣ ужина, по установившемуся обычаю, принялись за танцы и пѣсни, и въ то время, какъ Филомена исполняла танецъ, королева сказала Филострато:
— Я не хочу уклоняться отъ дѣяній моихъ предшественниковъ; они всѣ распоряжались, чтобы была пропѣта пѣсня, и я повелѣваю тоже самое. Я думаю, Филострато, что твои пѣсенки таковы же, какъ и твои разсказы, такъ спой намъ какую-нибудь изъ нихъ, чтобы ею закончить этотъ грустный день.
Филострато охотно изъявилъ согласіе и спѣлъ такую пѣсню:
Слезы мои всё доскажутъ,
Что́ и словамъ не сказать…
Ранено сердце измѣной…
Какже ему не страдать!..
О комъ теперь томлюсь въ печали безнадежной.
Она была такой мечтательной и нѣжной,
Такою кротостью исполнена безбрежной,
Что показалась мнѣ похожей на мечту…
Я въ мукахъ за нее — нашелъ бы наслажденье,
Всю тяжесть ихъ легко бы перенесъ
За фею чистоты, за воплощенье грезъ…
Но было то — пустое заблужденье!..
Покинутъ я, навѣкъ покинутъ тою, —
Сроднился съ кѣмъ блаженною мечтою,
Кого любилъ я чистой и святою…
Всѣ чары счастія развѣялъ злой обманъ
Не думая о томъ, что мнѣ даритъ страданье,
Что дни мои лишь горе мнѣ сулятъ, —
Она другой нашла для сердца кладъ
И обрекла „былое“ на изгнанье.
Когда она загадочною тайной
Предстала предо мной въ красѣ необычайной,
И вспыхнулъ я отъ искорки случайной
Чарующихъ своею ложью глазъ…
И поздпія, безумныя проклятья
Я шлю тебѣ, довѣрчивость любви!
Тебѣ, — огонь, пылающій въ крови!
И вамъ, измѣнницы безстыдныя объятья!..
Не можешь Ты, Творецъ страстей Всесильный,
Не видѣть ихъ!.. Сокрой плитой могильной
Меня въ объятіяхъ земли любвеобильной
Отъ тяжкихъ мукъ безпомощной тоски!..
Приди же, смерть, дочь вѣчности глубокой!
Пусть жизнь мою спасетъ отъ всѣхъ житейскихъ чаръ
Одинъ твой роковой губительный ударъ!..
За гробомъ я страдать не стану такъ жестоко!
Ничто меня утѣшить здѣсь не въ силахъ!..
Когда любовь и вѣра спятъ въ могилахъ,
Когда надеждъ не воскресить мнѣ милыхъ, —
Лишь въ смерти — все спасеніе мое!..
Приди, приди, забвеньемъ въ душу брызни, —
Освободи изъ плѣна бытія!..
Пусть принесетъ веселье смерть моя
Тѣмъ, кто любовь похоронилъ при жизни…
То всё же знаю я, что спѣть ея не сможетъ
Никто, какъ я пою!.. И мысль одна тревожитъ,
Забота грустная больное сердце гложетъ:
Вдругъ пѣснь моя со мной для жизни и умретъ?!.
О, пусть найдетъ она любовь сердецъ спокойныхъ, —
Пусть ей разскажетъ все, о падшихъ не скорбя;
И пусть она людей, страдающихъ любя,
Научитъ избирать подругъ, любви достойныхъ!..
Какже ему не страдать!
Слезы мои все доскажутъ,
Всё, что́ въ словахъ не сказать…
Слова этой пѣсни ясно указывали на настроеніе Филострато и на причину этого настроенія. Можетъ быть, и дама, про которую онъ пѣлъ, выдала бы себя яркимъ румянцемъ своего лица, но сгустившаяся вечерняя темнота не давала ничего разсмотрѣть. Послѣ этой пѣсни спѣли еще много другихъ, а потомъ, когда подошло время отдохновенія, по повелѣнію королевы всѣ разошлись по своимъ комнатамъ.