жанкою, которая предлагала пырнуть Руджіери ножомъ. Долго еще жили они въ любви и добромъ согласіи. Желалъ бы и я себѣ такого завиднаго счастья, конечно, съ тѣмъ лишь условіемъ, чтобы меня не запирали въ ящикъ.
Насколько первыя новеллы этого дня опечалили прелестныхъ слушательницъ, настолько разсказъ Діонео разсмѣшилъ ихъ и разогналъ овладѣвшую ими грусть; особенно забавнымъ показался имъ уголовный судья, съ проявленною имъ любознательностью.
Между тѣмъ, король, видя, что солнце уже утрачиваетъ свою яркость и приходитъ конецъ его власти, разсыпался передъ дамами въ комическихъ извиненіяхъ по поводу избранной ими грустной темы для разсказовъ — несчастныхъ любовныхъ приключеній. Потомъ онъ всталъ, снялъ съ своей головы лавровый вѣнокъ и, среди нетерпѣливаго ожиданія дамъ, старавшихся угадать, кого онъ изберетъ, возложилъ его на бѣлокурую головку Фіамметты.
— Возлагаю на тебя этотъ вѣнецъ, — сказалъ онъ ей, — въ полной надеждѣ, что ты лучше, чѣмъ кто-либо другой, сумѣешь утѣшить насъ завтра и разогнать грустное настроеніе сегодняшняго дня!
Фіамметта, у которой были чудные вьющіеся, золотистые волосы, падавшіе на нѣжныя бѣлыя плечи, кругленькое личико, цвѣтущее подобно бѣлымъ лиліямъ и алымъ розамъ, глазки какъ у сокола, крошечный ротикъ, окаймленный губками, подобными рубинамъ, съ улыбкой отвѣчала:
— Хорошо, Филострато, я беру это на себя; а для того, чтобы ты лучше созналъ свою сегодняшнюю провинность, теперь же повелѣваю, чтобы каждый приготовилъ къ завтраму разсказъ о совершенно благополучномъ исходѣ разныхъ приключеній и превратностей, испытанныхъ влюбленными.
Такое предложеніе всѣмъ понравилось. А новая королева, призвавъ своего домоправителя и обсудивъ съ нимъ всѣ текущія дѣла, подняла на ноги всю компанію и отпустила ее вплоть до ужина. Одни пошли въ садъ, красоты котораго все еще очаровывали всѣхъ, другіе — къ мельницѣ за садомъ, третьи — кто куда, по собственному желанію; такъ бродили они до наступленія ужина. Къ ужину всѣ опять собрались вмѣстѣ къ фонтану и здѣсь съ удовольствіемъ откушали. Послѣ ужина, по установившемуся обычаю, принялись за танцы и пѣсни, и въ то время, какъ Филомена исполняла танецъ, королева сказала Филострато:
— Я не хочу уклоняться отъ дѣяній моихъ предшественниковъ; они всѣ распоряжались, чтобы была пропѣта пѣсня, и я повелѣваю тоже самое. Я думаю, Филострато, что твои пѣсенки таковы же, какъ и твои разсказы, такъ спой намъ какую-нибудь изъ нихъ, чтобы ею закончить этотъ грустный день.
Филострато охотно изъявилъ согласіе и спѣлъ такую пѣсню:
Слезы мои всё доскажутъ,
Что́ и словамъ не сказать…
Ранено сердце измѣной…
Какже ему не страдать!..
О комъ теперь томлюсь въ печали безнадежной.
