Меркнет летний день.
Из поля в открытое окно дедушкина кабинета ровным потоком льётся воздух, напоённый хмельными запахами раскалённой земли и увядающих от зноя трав. Дедушка лежит на кожаном, просиженном в трёх местах ямами диване, дремлет. Он только что приехал с поля, ждёт ужина, — да и спать бы. Устал от солнца у горячего июльского ветра.
На дворе гомонят рабочие. Пыхтят тяжёлые коровы, блеют овцы. По дому бегают, хлопают дверями. Кто-то кричит звонким и весёлым голосом:
— Марфушка-а! А, Марфушка!
Голос-то знакомый, но в дремоте никак не припомнить, кто именно кричит. От этого голоса дедушка засмеялся коротким смешком. Радостный голос.
И весь дом, и двор, и звонкое поле в полусне кажутся дедушке давно знакомым, мелодичным ящичком с музыкой. Не дом, не двор, не поле, а маленький баульчик. Стоит баульчик на столике около головы и наигрывает знакомую и нежную песню. Уж скоро шестьдесят лет, как слышит он эту песню… Жена умерла. Сына на войне убили. Дочь, Надя, замуж вышла, за профессора. По летам приезжает к отцу в имение с мужем и сыном Микой… Рассыпалась семья, а баульчик про всех играет, будто и не умирали и не уходили. И что самое главное — играет нежно и радостно, как бывало в лучшие дни жизни. Всё дурное, тревожное, мучительное баульчик забыл, не вспоминает…
«Слава Богу, всё слава Богу!» — думает дедушка, чувствуя, как в окно веет на лицо холодеющим воздухом.
Топают маленькие ноги. «Это Мика бежит», — думает в полусне дедушка. И на минуту забывает о внуке. А в эту-то маленькую минуту Мика уже очутился около дивана.