Это был день скорби для сынов Израиля, день великого волнения умов, когда до Галицийского городка Крейсштадта достигло повеление Императора Иосифа II о том, чтоб евреи избрали себе фамилии, которыми они отныне и имели называться. Словно при возникновении опасности от пожара всполошилось робкое еврейское население, наполнявшее собою массу деревянных домиков улицы Юденгассе, где оно жило донельзя скученное, размещаясь иногда до две семьи в одной комнате, разделенной тонкой дощатой перегородкой; все кричали, все суетились, все жестикулировали столь усердно, как оно свойственно только взволнованному еврею. За всеми ахами и охами, за всеми жалобами на нежданную напасть, пришлось однако исполнять волю Императора. Тогда возникла идея, — равно распространившаяся среди оборванного бедного населения, как и среди богачей, облеченных в шелки, меха и бархаты, — идея по крайней мере избрать себе фамилии, которые приятно ласкали бы ухо каждого честного еврея.
В это же время правительственные чиновники, командированные для выполнения Императорского приказа, приготовлялись приступить к своей сложной, обильной письмом работе, и являли собою нечто в роде горячего камня, шлепнувшегося с неба прямехонько в кучку еврейского населения Крейсштадта. Не наступил еще первый день фамильных записей, как супруга начальника вновь испеченной канцелярии, Гробахера, явилась в домашнем неглиже среди подчиненных своего мужа. Маленькая женщина сияла каким то нетерпеливым восторгом, бросала вокруг ласково-повелительные взгляды; она тоже имела идею.