Ванькины именины (Мамин-Сибиряк)/ДО

Ванькины именины
авторъ Д. Н. Маминъ-Сибирякъ (1852—1912)

См. Оглавленіе. Изъ цикла «Алёнушкины сказки». Источникъ: Д. Н. Маминъ-Сибирякъ. Аленушкины сказки. — 3-е изд. — М.: Товарищество Кушнеревъ и К^о, 1900. — (Библіотека «Дѣтскаго Чтенія»).

IV. Ванькины именины.

---

I.

Бей, барабанъ: та-та! тра-та-та! Играйте трубы: тру-ту! ту-ру-ру!.. Давайте сюда всю музыку,—сегодня Ванька именинникъ!.. Дорогіе гости, милости просимъ… Эй, всѣ собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!

Ванька похаживаетъ въ красной рубахѣ и приговариваетъ:

— Братцы, милости просимъ… Угощенья,—сколько угодно. Супъ изъ самыхъ свѣжихъ щепокъ, котлеты изъ лучшаго, самаго чистаго песку; пирожки изъ разноцвѣтныхъ бумажекъ; а какой чай! Изъ самой хорошей кипяченой воды. Милости просимъ… Музыка, играй!..

Та-та! Тра-та-та! Тру-ту! Ту-ру-ру!..

Гостей набралось полна комната. Первымъ прилетѣлъ пузастый деревянный Волчокъ.

— Жж… жж… гдѣ именинникъ? Жж… жж… Я очень люблю повеселиться въ хорошей компаніи.

Пришли двѣ куклы. Одна—съ голубыми глазами, Аня, у нея немного былъ попорченъ носикъ; другая—съ черными глазами, Катя, у нея недоставало одной руки. Онѣ пришли чинно и заняли мѣсто на игрушечномъ диванчикѣ.

— Посмотримъ, какое угощенье у Ваньки,—замѣтила Аня.—Что-то ужъ очень хвастаетъ. Музыка недурна, а относительно угощенія я сильно сомнѣваюсь.

— Ты, Аня, вѣчно чѣмъ-нибудь недовольна,—укорила ее Катя.

— А ты вѣчно готова спорить…

Куклы немного поспорили и даже готовы были поссориться, но въ этотъ моментъ приковылялъ на одной ногѣ сильно подержанный Клоунъ и сейчасъ же ихъ примирилъ.

— Все будетъ отлично, барышни! Отлично повеселимся. Конечно, у меня одной ноги недостаетъ, но, вѣдь, Волчокъ и на одной ногѣ вонъ какъ кружится. Здравствуй, Волчокъ…

— Жж… Здравствуй. Отчего это у тебя одинъ глазъ какъ-будто подбитъ?

— Пустяки… Это я свалился съ дивана. Бываетъ и хуже.

— Охъ, какъ скверно бываетъ… Я иногда со всего разбѣга такъ стукнусь въ стѣну, прямо головой!..

— Хорошо, что голова-то у тебя пустая…

— Все-таки больно… Жж… Попробуй-ка самъ, такъ узнаешь.

Клоунъ только защелкалъ своими мѣдными тарелками. Онъ, вообще, былъ легкомысленный мужчина.

Пришелъ Петрушка и привелъ съ собой цѣлую кучу гостей: собственную жену Матрену Ивановну, нѣмца доктора, Карла Иваныча, и большеносаго Цыгана; а Цыганъ притащилъ съ собой треногую лошадь.

— Ну, Ванька, принимай гостей!—весело заговорилъ Петрушка, щелкая себя по носу.—Одинъ другого лучше. Одна моя Матрена Ивановна чего сто̀итъ… Очень она любитъ у меня чай пить, точно утка.

— Найдемъ и чай Петръ Иванычъ,—отвѣтилъ Ванька.—А мы хорошимъ гостямъ всегда рады… Садитесь, Матрена Ивановна! Карлъ Иванычъ, милости просимъ…

Пришли еще Медвѣдь съ Зайцемъ, сѣренькій бабушкинъ Козликъ съ Уточкой-хохлаткой, Пѣтушокъ съ Волкомъ,—всѣмъ мѣсто нашлось у Ваньки.

Послѣдними пришли аленушкинъ Башмачекъ и аленушкина Метелочка. Посмотрѣли они,—всѣ мѣста заняты, а Метелочка сказала:

— Ничего, я и въ уголкѣ постою…

А Башмачекъ ничего не сказалъ и молча залѣзъ подъ диванъ. Это былъ очень почтенный Башмачекъ, хотя и стоптанный. Его немного смущала только дырочка, которая была на самомъ носикѣ. Ну, да ничего, подъ диваномъ никто не замѣтитъ.

— Эй, музыка!—скомандовалъ Ванька.

Забилъ барабанъ: тра-та! та-та! Заиграли трубы: Тру-ту! И всѣмъ гостямъ вдругъ сдѣлалось такъ весело, такъ весело…

II.

Праздникъ начался отлично. Билъ барабанъ самъ собой, играли сами трубы, жужжалъ Волчокъ, звенѣлъ своими тарелочками Клоунъ, а Петрушка неистово пищалъ. Ахъ, какъ было весело!..

— Братцы, гуляй!—покрикивалъ Ванька, разглаживая свои льняныя кудри.

Аня и Катя смѣялись тонкими голосками, неуклюжій Медвѣдь танцовалъ съ Метелочкой, сѣренькій Козликъ гулялъ съ Уточкой-хохлаткой, Клоунъ кувыркался, показывая свое искусство, а докторъ Карлъ Иванычъ спрашивалъ Матрену Ивановну:

— Матрена Ивановна, не болитъ ли у васъ животикъ?

— Что вы, Карлъ Иванычъ?—обижалась Матрена Ивановна.—Съ чего вы это взяли?..

— А ну, покажите языкъ.

— Отстаньте, пожалуйста…

— Я здѣсь…—прозвенѣла тонкимъ голоскомъ серебряная Ложечка, которой Аленушка ѣла свою кашку.

Она лежала до сихъ поръ спокойно на столѣ, а когда докторъ заговорилъ объ языкѣ, не утерпѣла и соскочила. Вѣдь, докторъ всегда при ея помощи осматриваетъ у Аленушки язычекъ…

— Ахъ, нѣтъ… Не нужно,—запищала Матрена Ивановна и такъ смѣшно размахивала руками, точно вѣтряная мельница.

— Что же, я не навязываюсь со своими услугами,—обидѣлась Ложечка.

Она даже хотѣла разсердиться, но въ это время къ ней подлетѣлъ Волчокъ, и они принялись танцовать. Волчокъ жужжалъ, Ложечка звенѣла… Даже аленушкинъ Башмачекъ не утерпѣлъ, вылѣзъ изъ-подъ дивана и шепнулъ Метелочкѣ:

— Я васъ очень люблю, Метелочка…

Метелочка сладко закрыла глазки и только вздохнула. Она любила, чтобы ее любили.

Вѣдь, она всегда была такой скромной Метелочкой и никогда не важничала, какъ это случалось иногда съ другими. Напримѣръ, Матрена Ивановна или Аня и Катя,—эти милыя куклы любили посмѣяться надъ чужими недостатками:—у Клоуна не хватало одной ноги, у Петрушки былъ длинный носъ, у Карла Иваныча—лысина, Цыганъ походилъ на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ванькѣ.

— Онъ мужиковатъ немного,—говорила Катя.

— И, кромѣ того, хвастунъ,—прибавила Аня.

Повеселившись, всѣ усѣлись за столъ, и начался уже настоящій пиръ. Обѣдъ прошелъ, какъ на настоящихъ именинахъ, хотя дѣло и не обошлось безъ маленькихъ недоразумѣній. Медвѣдь, по ошибкѣ, чуть не съѣлъ Зайчика вмѣсто котлетки; Волчокъ чуть не подрался съ Цыганомъ изъ-за Ложечки,—послѣдній хотѣлъ ее украсть и уже спряталъ, было, къ себѣ въ карманъ. Петръ Иванычъ, извѣстный забіяка, успѣлъ поссориться съ женой и поссорился изъ-за пустяковъ.

— Матрена Ивановна, успокойтесь,—уговаривалъ ее Карлъ Иванычъ.—Вѣдь, Петръ Иванычъ добрый… У васъ, можетъ быть, болитъ головка? у меня есть съ собой отличные порошки…

— Оставьте ее, докторъ,—говорилъ Петрушка.—Это ужъ такая невозможная женщина… А впрочемъ, я ее очень люблю. Матрена Ивановна, поцѣлуемтесь…

— Ура!—кричалъ Ванька.—Это гораздо лучше, чѣмъ ссориться. Терпѣть не могу, когда люди ссорятся. Вонъ посмотрите…

Но тутъ случилось нѣчто совершенно неожиданное и такое ужасное, что даже страшно разсказывать.

Билъ барабанъ:—тра-та! та-та-та! Играли трубы:—тру-ру! ру-ру-ру! Звенѣли тарелочки Клоуна, серебрянымъ голоскомъ смѣялась Ложечка, жужжалъ Волчокъ, а развеселившійся Зайчикъ кричалъ:—бо-бо-бо!.. Фарфоровая Собачка громко лаяла, резиновая Кошечка ласково мяукала, а Медвѣдь такъ притопывалъ ногой, что дрожалъ полъ. Веселѣе всѣхъ оказался сѣренькій бабушкинъ Кюзликъ. Онъ, во-первыхъ, танцовалъ лучше всѣхъ, а потомъ такъ смѣшно потряхивалъ своей бородкой и скрипучимъ голосомъ ревѣлъ:—мее-ке-ке!..

III.

Позвольте, какъ все это случилось? Очень трудно разсказать все по порядку, потому что изъ участниковъ происшествія помнилъ все дѣло только одинъ аленушкинъ Башмачекъ. Онъ былъ благоразуменъ и во-время успѣлъ спрятаться подъ диванъ.

Да, такъ вотъ какъ было дѣло. Сначала пришли поздравить Ваньку деревянные кубики… Нѣтъ, опять не такъ. Началось совсѣмъ не съ этого. Кубики, дѣйствительно, пришли, но всему виной была черноглазая Катя. Она, она,—вѣрно!.. Эта хорошенькая плутовка еще въ концѣ обѣда шепнула Анѣ:

— А какъ ты думаешь, Аня, кто здѣсь всѣхъ красивѣе?

Кажется, вопросъ самый простой, а между тѣмъ Матрена Ивановна страшно обидѣлась и заявила Катѣ прямо:

— Что же вы думаете, что мой Петръ Иванычъ уродъ?

— Никто этого не думаетъ, Матрена Ивановна,—попробовала оправдываться Катя, но было уже поздно.

— Конечно, носъ у него немного великъ,—продолжала Матрена Ивановна.—Но, вѣдь, это замѣтно, если только смотрѣть на Петра Иваныча сбоку… Потомъ, у него дурная привычка страшно пищать и со всѣми драться, но онъ все-таки добрый человѣкъ. А что касается ума…

Куклы заспорили съ такимъ азартомъ, что обратили на себя общее вниманіе. Вмѣшался прежде всего, конечно, Петрушка и пропищалъ:

— Вѣрно, Матрена Ивановна… Самый красивый человѣкъ здѣсь, конечно, я!

Тутъ уже всѣ мужчины обидѣлись. Помилуйте, этакій самохвалъ этотъ Петрушка! Даже слушать противно. Клоунъ былъ не мастеръ говорить и обидѣлся молча, а зато докторъ Карлъ Иванычъ сказалъ очень громко:

— Значитъ, мы всѣ уроды? Поздравляю, господа…

Разомъ поднялся гвалтъ. Кричалъ что-то по-своему Цыганъ, рычалъ Медвѣдь, вылъ Волкъ, кричалъ сѣренькій Козликъ, жужжалъ Волчокъ,—однимъ словомъ, всѣ обидѣлись окончательно.

— Господа, перестаньте!—уговаривалъ всѣхъ Ванька.—Не обращайте вниманія на Петра Иваныча… Онъ просто пошутилъ.

Но все было напрасно. Волновался, главнымъ образомъ, Карлъ Иванычъ. Онъ даже стучалъ кулакомъ по столу и кричалъ:

— Господа, хорошо угощенье, нечего сказать!.. Насъ и въ гости пригласили только затѣмъ, чтобы назвать уродами…

— Милостивыя государыни и милостивые государи!—старался перекричать всѣхъ Ванька.—Если ужъ на то пошло, господа, такъ здѣсь всего одинъ уродъ,—это я… Теперь вы довольны?

Потомъ… Позвольте, какъ это случилось? Да, да, вотъ какъ было дѣло. Карлъ Иванычъ разгорячился окончательно и началъ подступать къ Петру Иванычу. Онъ погрозилъ ему пальцемъ и повторялъ:

— Если бы я не былъ образованнымъ человѣкомъ и если бы я не умѣлъ себя держать прилично въ порядочномъ обществѣ, я сказалъ бы вамъ, Петръ Иванычъ, что вы даже весьма дуракъ…

Зная драчливый характеръ Петрушки, Ванька хотѣлъ встать между нимъ и докторомъ, но по дорогѣ задѣлъ кулакомъ по длинному носу Петрушки. Петрушкѣ показалось, что его ударилъ не Ванька, а докторъ… Что тутъ началось!.. Петрушка вцѣпился въ доктора; сидѣвшій въ сторонѣ Цыганъ, ни съ того-ни съ сего, началъ колотить Клоуна, Медвѣдь съ рычаніемъ бросился на Волка, Волчокъ билъ своей пустой головой Козлика,—однимъ словомъ, вышелъ настоящій скандалъ. Куклы пищали тонкими голосами, и всѣ три со страху упали въ обморокъ.

— Ахъ, мнѣ дурно…—кричала Матрена Ивановна, падая съ дивана.

— Господа, что же это такое?..—оралъ Ванька.—Господа, вѣдь, я именинникъ… Господа, это, наконецъ, невѣжливо!..

Произошла настоящая свалка, такъ что было даже трудно разобрать, кто кого колотитъ. Ванька напрасно старался разнимать дравшихся и кончилъ тѣмъ, что самъ принялся колотить всѣхъ, кто подвертывался ему подъ руку, и, такъ какъ онъ былъ всѣхъ сильнѣе, то гостямъ пришлось плохо.

— Карраулъ!!. Батюшки… ой, карраулъ!—оралъ сильнѣе всѣхъ Петрушка, стараясь ударить доктора побольнѣе…—Убили Петрушу до смерти… Карраулъ!..

Отъ свалки ушелъ одинъ Башмачекъ, во-время успѣвшій спрятаться подъ диванъ. Онъ со страху даже глаза закрылъ, а въ это время за него спрятался Зайчикъ, тоже искавшій спасенія въ бѣгствѣ.

— Ты это куда лѣзешь?—заворчалъ Башмачекъ.

— Молчи, а то еще услышатъ, и обоимъ достанется,—уговаривалъ Зайчикъ, выглядывая косымъ глазомъ изъ дырочки въ носкѣ.—Ахъ, какой разбойникъ этотъ Петрушка!.. Всѣхъ колотитъ, и самъ же оретъ благимъ матомъ. Хорошъ гость, нечего сказать… А я едва убѣжалъ отъ Волка. Ахъ! Даже вспомнить страшно… А вонъ Уточка летитъ кверху ножками. Убили бѣдную…

— Ахъ, какой ты глупый, Зайчикъ: всѣ куклы лежатъ въ обморокѣ, ну и Уточка—вмѣстѣ съ другими.

Дрались, долго дрались, пока Ванька не выгналъ всѣхъ гостей, исключая куколъ. Матренѣ Ивановнѣ давно уже надоѣло лежать въ обморокѣ, она открыла одинъ глазъ и спросила:

— Господа, гдѣ я? Докторъ, посмотрите, жива ли я?..

Ей никто не отвѣчалъ, и Матрена Ивановна открыла другой глазъ. Въ комнатѣ было пусто, а Ванька стоялъ посрединѣ и съ удивленіемъ оглядывался кругомъ. Очнулись Аня и Катя и тоже удивились.

— Здѣсь было что-то ужасное,—говорила Катя.—Хорошъ именинникъ, нечего сказать!

Куклы разомъ накинулись на Ваньку, который рѣшительно не зналъ, что̀ ему отвѣчать. И его кто-то билъ, и онъ кого-то билъ, а за что, про что,—неизвѣстно.

— Рѣшительно не знаю, какъ все это вышло,—говорилъ онъ, разводя руками.—Главное, что обидно: вѣдь, я ихъ всѣхъ люблю… рѣшительно всѣхъ.

— А мы знаемъ какъ,—отозвались изъ-подъ дивана Башмачекъ и Зайчикъ.—Мы все видѣли!..

— Да это вы виноваты!—накинулась на нихъ Матрена Ивановна.—Конечно, вы… Заварили кашу, а сами спрятались.

— Они!..—закричали въ одинъ голосъ Аня и Катя.

— Ага, вонъ въ чѣмъ дѣло!—обрадовался Ванька.—Убирайтесь вонъ, разбойники… Вы ходите по гостямъ только ссорить добрыхъ людей.

Башмачекъ и Зайчикъ едва успѣли выскочить въ окно.

— Вотъ я васъ…—грозила имъ вслѣдъ кулакомъ Матрена Ивановна.—Ахъ, какіе бываютъ на свѣтѣ дрянные люди! Вотъ и Уточка скажетъ то же самое.

— Да, да…—подтвердила Уточка.—Я своими глазами видѣла, какъ они спрятались подъ диванъ.

Уточка всѣгда и со всѣми соглашалась.

— Нужно вернуть гостей…—продолжала Катя.—Мы еще повеселимся…

Гости вернулись охотно. У кого былъ подбитъ глазъ, кто прихрамывалъ; у Петрушки всего сильнѣе пострадалъ его длинный носъ.

— Ахъ, разбойники!—повторяли всѣ въ одинъ голосъ, браня Зайчика и Башмачекъ.—Кто бы могъ подумать?..

— Ахъ, какъ я усталъ! Всѣ руки отколотилъ,—жаловался Ванька.—Ну, да что поминать старое… Я незлопамятенъ. Эй музыка!..

Опять забилъ барабанъ:—тра-та! та-та-та! Заиграли трубы:—тру-ту! ру-ру-ру!.. А Петрушка неистово кричалъ:

— Ура, Ванька!..