Легко было на душѣ у молодого лорда Берклея. Жадно вдыхалъ онъ воздухъ свободы, чувствуя въ себѣ такъ много непочатыхъ силъ передъ вступленіемъ на новое поприще. Но, однако… если борьба покажется ему слишкомъ суровой съ первыхъ шаговъ, если онъ поддастся малодушію, то, пожалуй, въ минуту слабости почувствуетъ искушеніе отступить. Положимъ, этого можетъ и не случиться, но нельзя слишкомъ разсчитывать на себя, а потому вполнѣ простительно принять мѣры предосторожности и сжечь за собою мосты. Конечно, ему слѣдуетъ тщательно разыскивать по газетамъ владѣльца денегъ, случайно очутившихся въ его распоряженіи, но вмѣстѣ съ тѣмъ надо сдѣлать такъ, чтобы нельзя было воспользоваться ими — подъ давленіемъ обстоятельствъ. И онъ отправился сначала въ контору газеты подать объявленіе, а потомъ зашелъ въ одинъ изъ банковъ, куда внесъ на храненіе пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ.
— Ваше имя? — спросили его.
Берклей съ минуту колебался; легкая краска ударила ему въ лицо. Онъ позабылъ придумать себѣ заранѣе вымышленную фамилію и назвалъ первую попавшуюся, какая пришла ему въ голову:
— Говардъ Трэси.
По уходѣ молодого лорда, клерки многозначительно переглянулись между собою.
— Видѣли? Ковбой-то покраснѣлъ [1].
Итакъ, первый шагъ былъ сдѣланъ. Но деньги все еще оставались въ распоряженіи виконта, а онъ этого не хотѣлъ. Берклей завернулъ въ другой банкъ, сдѣлалъ на него переводъ изъ перваго и взялъ чекъ въ пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Эта сумма опять-таки была положена на имя Говарда Трэси. Его попросили дать нѣсколько обращиковъ своей подписи, что онъ и сдѣлалъ. Распорядившись такимъ образомъ, виконтъ ушелъ оттуда, гордый своей самостоятельностью, увѣренный въ своихъ силахъ и довольный.
«Теперь для меня нѣтъ возврата назадъ, — думалъ онъ про себя. — Если бы я захотѣлъ вынуть деньги изъ банка, то долженъ представить удостовѣреніе личности, а къ этому мнѣ закрытъ легальный путь. Корабли сожжены: остается работать или умереть съ голоду. Но я готовъ ко всему и не робѣю».
И онъ телеграфировалъ отцу:
«Благополучно спасся во время пожара гостинницы. Принялъ вымышленное имя. Прощайте».
Вечеромъ, блуждая по окраинамъ города, онъ набрелъ на маленькую кирпичную церковь, на стѣнѣ которой была приклеена афиша: «Пренія клуба ремесленниковъ. Приглашаются всѣ желающіе». Туда шли люди, преимущественно принадлежавшіе къ рабочему классу. Берклей послѣдовалъ за ними и занялъ свободное мѣсто. Внутренность церкви отличалась простотою и отсутствіемъ всякихъ украшеній. Крашеныя лавки не были ничѣмъ обиты; каѳедру замѣняла эстрада. На ней помѣщался предсѣдатель, а рядомъ съ нимъ какой-то господинъ съ рукописью на колѣняхъ, очевидно, собиравшійся держать рѣчь. Церковь вскорѣ наполнилась прилично одѣтой, скромной публикой, которая держалась чинно и тихо. Тогда предсѣдатель обратился къ ней съ такими словами:
— Референтъ, желающій бесѣдовать съ вами сегодняшній вечеръ, — старинный и хорошо извѣстный вамъ членъ нашего клуба, мистеръ Паркеръ, одинъ изъ соиздателей «Ежедневной демократической газеты». Предметомъ своего реферата онъ избралъ американскую прессу, причемъ основнымъ текстомъ ему послужили два изреченія изъ новой книги Матью Арнольда. Онъ желаетъ, чтобы я прочелъ вамъ ихъ. — Первое гласитъ:
«Гёте выразился гдѣ-то, что «трепетъ благоговѣнія», т. е. «почтительность» есть самое лучшее въ человѣчествѣ».
«Далѣе Арнольдъ замѣчаетъ:
«Если бы кто-нибудь отыскивалъ наивѣрнѣйшее средство искоренить и убить въ цѣлой націи дисциплину уваженія, ему стоило бы только заглянуть въ американскія газеты».
Паркеръ всталъ и поклонился, привѣтствуемый горячими апплодисментами; затѣмъ принялся читать внятнымъ, звучнымъ голосомъ, старательно оттѣняя каждую фразу и не торопясь. Слушатели то и дѣло выражали ему свое одобреніе по мѣрѣ того, какъ онъ продолжалъ.
Референтъ началъ съ того, что самая важная функція общественнаго органа печати въ любой странѣ состоитъ въ поддержкѣ и дальнѣйшемъ развитіи національнаго чувства, національной гордости, съ тою цѣлью, «чтобы народъ любилъ свое отечество, свои государственныя учрежденія и не увлекался иноземщиной». Паркеръ очертилъ пріемы журналистовъ въ отсталыхъ варварскихъ странахъ, гдѣ печать обязательно обѣляетъ насилія и дикій произволъ властей. Потомъ онъ перешелъ къ англійской прессѣ: «Англійскія газеты, — говорилъ онъ, — предпочтительно передъ всѣми другими изощряются въ искусствѣ сосредоточивать вниманіе публики на извѣстныхъ предметахъ, тщательно отклоняя его отъ другихъ. Такъ, напримѣръ, онѣ вѣчно толкуютъ о славѣ Англіи, о блескѣ ея имени, восходящемъ къ отдаленнымъ вѣкамъ и осѣняющемъ ея знамена, съ которыхъ смотритъ тысячелѣтнее прошедшее, но вмѣстѣ съ тѣмъ та же пресса старательно обходить то обстоятельство, что всѣ славныя дѣянія героевъ и громкія побѣды служили только къ обогащенію и усиленію привилегированнаго, излюбленнаго меньшинства, окупаясь кровью, по̀томъ и обнищаніемъ массы народа, которая побѣждала враговъ, завоевывала земли, но не получала своей доли выгодъ, оставаясь непричемъ. Потомъ усиліями печати въ народѣ поддерживается любовь и благоговѣйное почтеніе въ королевскому трону, какъ къ чему-то священному, и старательно замалчивается тотъ фактъ, что ни единый тронъ не былъ занятъ путемъ добровольнаго избранія отъ лица народнаго большинства и что такимъ образомъ ни одинъ изъ нихъ собственно не имѣетъ права существовать; что ни одинъ символъ верховной власти, красующійся на флагахъ и значкахъ, не долженъ по справедливости имѣть иного девиза, кромѣ адамовой головы со скрещенными подъ нею костями — девиза, характеризующаго извѣстную промышленность, которая отличается отъ королевскаго сана только съ практической стороны, какъ розничная торговля отъ торговли оптомъ. И газеты заставляютъ око гражданъ взирать съ почтительной покорностью на это курьезное измышленіе государственной политики со веѣми ея махинаціями, на господствующую церковь и на отжившее противорѣчіе общественной справедливости, называемое наслѣдственною знатностью, но тщательно маскируютъ отъ общественнаго сознанія ту истину, что слабый тотчасъ подвергается гоненію, если не захочетъ нести своего ярма, что его ловко грабятъ, не прибѣгая къ явному насилію, но придумывая новые налоги на предметы потребленія, что, наконецъ, всѣ почести и выгоды достаются вовсе не тому, кто дѣлаетъ дѣло».
Референтъ полагалъ, что мистеру Арнольду, какъ человѣку просвѣщенному и наблюдательному, слѣдовало бы понять, что именно тѣ свойства, которыхъ онъ не находитъ въ американской прессѣ — почтительность и уваженіе — сдѣлали бы послѣднюю безполезной для американцевъ, отняли бы у нея то, что отличаетъ ее отъ прессы другихъ странъ, придаетъ ей оригинальную окраску, т. е. откровенную и веселую непочтительность американскихъ журналистовъ, которая возвышаетъ ихъ надъ общимъ уровнемъ, представляя самое драгоцѣнное изъ ихъ качествъ, «такъ какъ, — закончилъ Паркеръ, — миссія печати, непонятая мистеромъ Арнольдомъ, заключается въ томъ, чтобы стоять на стражѣ свободы націи, а не ея позорныхъ дѣяній и мошенничествъ». По мнѣнію референта, еслибъ учрежденія стараго свѣта подвергались въ продолженіи пятидесяти лѣтъ перекрестному огню такой насмѣшливой, язвительной прессы, какова американская, то «монархія и всѣ связанныя съ нею злоупотребленія исчезли бы изъ христіанскаго міра. Монархисты вольны въ томъ сомнѣваться, но почему бы тогда не произвести подобнаго опыта въ одной изъ наиболѣе отсталыхъ монархическихъ странъ?» Наконецъ, въ заключеніе онъ сказалъ:
— Да, нашу печать упрекаютъ въ отсутствіи почтительности — качества, взлелѣяннаго старымъ свѣтомъ. Но мы должны быть искренно благодарны ей за это. При своей ограниченной почтительности, она, по крайней мѣрѣ, уважаетъ то, что заслужило уваженіе самой націи; таково ея правило, чего вполнѣ достаточно. Пусть другой народъ почтительно склоняется передъ чѣмъ угодно, намъ нѣтъ до этого никакого дѣла. Наша печать не уважаетъ ни королей, ни такъ называемой знати, ни раболѣпія передъ господствующей церковью; она не уважаетъ законовъ, отнимающихъ въ пользу старшаго сына долю наслѣдства младшаго, она не уважаетъ никакого мошенничества, позора и безчеловѣчія, будь они освящены стариною или чѣмъ бы то ни было, если, благодаря имъ, одинъ гражданинъ становится выше своего сосѣда только по случайному праву рожденія; она не почитаетъ никакого закона или обычая, будь онъ стариннымъ, отжившимъ или священнымъ, если этотъ законъ или обычай заграждаетъ дорогу лучшему человѣку въ странѣ къ лучшему мѣсту между его согражданами и лишаетъ его священнаго права собственности, возможности возвыситься, опираясь на личное достоинство. Съ точки зрѣнія Гёте — добродушнаго поэта, боготворившаго провинціальнаго трехкаратнаго владѣтельнаго князька и провинціальную знать — наша пресса, разумѣется, повинна въ недостаткѣ «благоговѣйнаго трепета», иначе говоря, почтительности, разумѣя почтительность передъ никелированными бляхами и всякой дребеденью. Но будемъ искренно надѣяться, что такой порядокъ вещей останется неизмѣннымъ, такъ какъ, по моему мнѣнію, разборчивая непочтительность есть созидательница и охрана человѣческой свободы, а противуположное ей качество создаетъ, лелѣетъ и охраняетъ всѣ формы человѣческаго рабства, тѣлеснаго и духовнаго.
Послѣ этихъ словъ Трэси съ восторгомъ подумалъ про себя: «Какъ я радъ, что пріѣхалъ въ Америку. Я былъ правъ и не напрасно искалъ страны, гдѣ процвѣтаютъ такіе здоровые принципы и теоріи. Въ самомъ дѣлѣ, какіе безчисленные виды рабства создаетъ дурно направленная почтительность! Какъ хорошо Паркеръ выразилъ все это и какъ справедлива его рѣчь! Дѣйствительно, почетъ — могущественный двигатель и страшное орудіе. Если вамъ удастся внушить человѣку почтеніе къ вашимъ идеаламъ, вы поработите его себѣ. Во всѣ вѣка народамъ Европы внушали, что они не смѣютъ критиковать позорныхъ дѣяній властей и знати, не смѣютъ дѣлать имъ оцѣнки, а должны безпрекословно почитать то и другое. И нельзя удивляться, если эта рабская почтительность сдѣлалась ихъ второю натурой. Но для того, чтобъ они стряхнули съ себя это добровольное ослѣпленіе, достаточно вселить въ ихъ темные умы идею иного противоположнаго порядка. Цѣлые вѣка, малѣйшее проявленіе такъ называемой непочтительности вмѣнялось имъ въ грѣхъ и преступленіе. Этотъ позорный предумышленный обманъ становится очевиднымъ, едва только человѣкъ придетъ къ сознанію, что онъ самъ есть единственный легальный судья тому, что слѣдуетъ и чего не слѣдуетъ уважать. Странно, я не думалъ о томъ до сихъ поръ, но это совершенно вѣрно. Какое право имѣетъ Гёте, или Арнольдъ, или всякій лексиконъ толковать мнѣ по своему слово: «непочтительность»? Ихъ идеалы ровно ничего не значатъ для меня. Пока я чту свои собственные идеалы, мой долгъ исполненъ и съ моей стороны не будетъ профанаціей, если я смѣюсь надъ ихъ идеалами. Что мнѣ чужіе кумиры; я могу пренебрегать ими сколько угодно. Это мое право, моя привиллегія. Ни одинъ человѣкъ не смѣетъ того отрицать».
Трэси очень хотѣлось послушать преній по поводу паркеровскаго реферата, но ихъ не послѣдовало. Предсѣдатель собранія сказалъ по этому поводу въ видѣ объясненія:
— Къ свѣдѣнію постороннихъ лицъ, присутствующихъ здѣсь, я долженъ заявить, что, согласно принятому у насъ обычаю, предметъ настоящаго митинга будетъ обсуждаться на слѣдующемъ митингѣ клуба. Такое правило даетъ возможность нашимъ сочленамъ составить письменный конспектъ того, что они пожелаютъ сказать по поводу поднятаго здѣсь вопроса, такъ какъ мы люди ремесленнаго труда и не привыкли говорить публичныхъ рѣчей. Мы обязаны изложить на бумагѣ предметъ своей бесѣды.
Затѣмъ было прочитано нѣсколько краткихъ заявленій и происходили словесныя пренія насчетъ реферата, читаннаго на предыдущемъ собраніи. Онъ представлялъ похвальное слово какого-то заѣзжаго профессора по адресу школьной культуры и проистекающихъ отъ нея великихъ результатовъ для націи. Одно изъ письменныхъ заявленій было прочитано человѣкомъ среднихъ лѣтъ, который сказалъ, что самъ онъ не получилъ школьнаго образованія, а научился кое-чему, работая въ типографіи. Полезныя знанія, пріобрѣтенныя здѣсь, дали ему возможность поступить на службу клеркомъ въ комитетъ, откуда выдаются патенты и привиллегіи изобрѣтателямъ, и здѣсь онъ находится уже многіе годы.
По этому поводу имъ было сказано слѣдудующее:
«Референтъ сопоставилъ нынѣшнюю Америку съ Америкой прежняго времени, причемъ, конечно, въ смыслѣ прогресса контрастъ получился громадный. Однако, мнѣ кажется, что онъ преувеличилъ значеніе школьной культуры въ данномъ случаѣ. Конечно, не трудно доказать, что школы много способствовали умственному развитію націи, а, слѣдовательно, сильно повліяли и на процвѣтаніе страны; но матеріальный прогрессъ былъ несравненно значительнѣе умственнаго, въ чемъ, я полагаю, вы будете совершенно согласны со мною. Недавно мнѣ пришлось просматривать списокъ именъ изобрѣтателей-творцовъ этого поразительнаго матеріальнаго развитія — и я нашелъ, что они были людьми безъ школьнаго образованія. Конечно, есть исключенія — какъ, напримѣръ, профессоръ Генри изъ Принсетона, изобрѣтатель телеграфнаго аппарата системы Морза — но они не многочисленны. Не будетъ преувеличеніемъ сказать, что невѣроятное матеріальное развитіе настоящаго столѣтія, — единственнаго, въ которомъ стоило жить, съ тѣхъ поръ, какъ было изобрѣтено само время, — есть дѣло рукъ людей безъ научной подготовки. Намъ кажется, будто бы мы ясно видимъ то, что сдѣлано этими изобрѣтателями; нѣтъ, нашему зрѣнію доступенъ только обширный лицевой фасадъ воздвигнутаго ихъ усиліями зданія, но за нимъ скрывается еще болѣе обширное строеніе, незамѣтное невнимательному глазу. Они пересоздали американскую націю; передѣлали ее, т. е., выражаясь метафорой, умножили численность американскаго народа до того, что для ея обозначенія уже не хватаетъ цифръ. Я объясню свою мысль точнѣе. Что составляетъ населеніе страны? Неужели одни исчислимые тюки мяса и костей, называемые изъ вѣжливости мужчинами и женщинами? Развѣ милліонъ унцій мѣди и милліонъ унцій золота могутъ цѣниться одинаково? Станемъ на болѣе вѣрную точку зрѣнія: пусть будетъ намъ мѣриломъ то, что способенъ сдѣлать человѣкъ для своей эпохи и своего народа, т. е. степень приносимой имъ пользы, и тогда исчислимъ населеніе Соединенныхъ Штатовъ въ наши дни, умноженное пропорціонально тому, насколько современный человѣкъ можетъ работать больше своего дѣда. По этому способу измѣренія, наша нація за два и за три поколѣнія тому назадъ состояла изъ однихъ калѣкъ, паралитиковъ и никуда не годныхъ людей, по сравненію съ теперешними. Въ 1840 году наше населеніе равнялось 17.000,000. Съ помощью грубой, но поразительной иллюстраціи, допустимъ ради лучшей наглядности, что изъ нихъ четыре милліона составляли старики, дѣти и другія лица, неспособныя къ труду, остатокъ же въ 13.000,000 распредѣлялся, по роду занятій, слѣдующимъ образомъ: 2.000,000 рабочихъ, занимавшихся очисткою хлопка; 6.000,000 (женщинъ) — вязальщицъ чулокъ; 2.000,000 (женщинъ) прядильщицъ нитокъ, 500,000 рабочихъ, изготовлявшихъ винты; 400,000 жнецовъ, вязальщиковъ сноповъ и т. п., 1.000,000 молотильщиковъ; 40,000 ткачей, 1,000 швецовъ башмачныхъ подошвъ. Теперь выводы изъ приведенныхъ мною цифръ покажутся вамъ, пожалуй, невѣроятными, но тѣмъ не менѣе они совершенно вѣрны. Я добылъ ихъ изъ сборника «Различные документы» № 50, относящагося ко второй сессіи 45-го конгресса; значитъ, эти данныя опубликованы оффиціально и заслуживаютъ полнаго довѣрія. Въ настоящее время, работа этихъ 2.000,000 людей, очищавшихъ хлопокъ, исполняется руками 2,000 мужчинъ; работа 6.000,000 вязальщицъ чулокъ исполняется 3,000 мальчиковъ; съ работой 2.000,000 прядильщицъ нитокъ справляется 1,000 дѣвочекъ; работу 500,000 людей, выдѣлывавшихъ винты, исполняютъ всего 500 дѣвочекъ; вмѣсто 400,000 жнецовъ, вязальщиковъ сноповъ и т. п. работаетъ 4.000 мальчиковъ; вмѣсто 1.000,000 молотильщиковъ работаетъ только 7,500 мужчинъ; вмѣсто 40,000 ткачей исполняютъ то же количество работы 1,200 человѣкъ, а трудъ 1,000 швецовъ башмачныхъ подошвъ исполняется всего 6-ю человѣками. Слѣдовательно, 17,000 человѣкъ въ настоящее время исполняютъ работу, которая требовала, пятьдесятъ лѣтъ назадъ, труда 13.000,000 работниковъ. Послѣ этого сообразите, какое число представителей той невѣжественной расы, къ которой принадлежали наши отцы и дѣды, при ихъ невѣжественныхъ методахъ, потребовалось бы теперь для исполненія нашей нынѣшней работы? На это нужно сорокъ тысячъ милліоновъ — въ сто разъ болѣе кишащаго населенія Китая, въ двадцать разъ болѣе теперешняго населенія земного шара. Вы оглядываетесь вокругъ себя и видите какъ будто шестидесятимилліонную націю; на самомъ же дѣлѣ въ ея мозгу и рабочихъ рукахъ гнѣздится, невидимое для нашего глаза, истинное населеніе американской республики, достигающее страшной цифры въ сорокъ билліоновъ! И все это — поразительное твореніе тѣхъ скромныхъ, не ученыхъ, не получившихъ школьнаго образованія изобрѣтателей — честь и слава ихъ имени.
— Ахъ, какъ это грандіозно! — говорилъ себѣ Трэси, возвращаясь домой. — Какая изумительная цивилизація, какіе ошеломляющіе результаты! И это чудо создано преимущественно совсѣмъ простыми людьми, не аристократами, учившимися въ Оксфордѣ, а тружениками, которые стоятъ плечемъ къ плечу въ низшихъ слояхъ общества и питаются трудами рукъ своихъ. Опять таки скажу: я доволенъ, что пріѣхалъ сюда. Наконецъ-то мнѣ посчастливилось найти страну, гдѣ всякій можетъ начать съ небольшого и, подвигаясь впередъ въ рядахъ товарищей, возвыситься своими собственными усиліями, занять почетное мѣсто въ мірѣ, сдѣлаться чѣмъ-нибудь и гордиться своимъ личнымъ успѣхомъ, Это гораздо лучше, чѣмъ быть обязаннымъ своимъ положеніемъ предку, отличавшемуся триста лѣтъ назадъ.
Примѣчанія
- ↑ «Ковбоями» называются пограничные степные скотоводы въ Америкѣ, отличающіеся безшабашной удалью, безстрашіемъ и воинственностью. Они — замѣчательные наѣздники и носятъ особый костюмъ. Взявъ чужое платье, Берклей, самъ того не подозрѣвая, переодѣлся ковбоемъ. Прим. перев.