Успокоившись отъ своего волненія, миссисъ Селлерсъ вернулась обратно и стала разспрашивать Гаукинса о его женѣ, дѣтяхъ; освѣдомилась о томъ, какъ велика теперь у него семья, и гость разсказалъ ей о своихъ удачахъ и невзгодахъ въ продолженіи послѣднихъ пятнадцати лѣтъ, когда ему приходилось переѣзжать съ мѣста на мѣсто на дальнемъ западѣ. Тѣмъ временемъ полковнику принесли письмо и онъ ушелъ, чтобы написать отвѣтъ. Гаукинсъ воспользовался этимъ случаемъ и спросилъ:
— Ну, а какъ шли дѣла полковника, покуда мы съ вами не видались?
— Да все по старому. Ему, знаете, море по колѣно, и если бы судьба захотѣла побаловать его, такъ онъ самъ не допустилъ бы этого.
— Совершенно согласенъ съ вами, миссисъ Селлерсъ.
— Видишь-ли, мой мужъ не хочетъ измѣниться ни на самую крошечку; онъ всегда остается прежнимъ Мельберри Селлерсомъ.
— Это и видно.
— Онъ по прежнему выдумываетъ разныя разности, также добръ, великодушенъ, никогда не унываетъ и хоть постоянно терпитъ неудачи, однако жь, всѣ его любятъ, какъ будто бы каждое дѣло ему удается наилучшимъ манеромъ.
— Такъ всегда бывало и не можетъ быть иначе, потому что онъ готовъ на всякую услугу. Въ немъ есть что-то особенное, что располагаетъ къ нему каждаго. У такого человѣка не стѣсняешься попросить помощи или одолженія, тогда какъ къ другимъ лучше и не подступайся.
— Совершенно вѣрно. Удивительно только, что на него не дѣйствуетъ людская неблагодарность. Сколько разъ съ нимъ поступали самымъ низкимъ образомъ. Многимъ помогаетъ онъ выкарабкаться изъ бѣды, а тѣ же самые люди отталкиваютъ его потомъ, какъ приставную лѣстницу, когда въ ней нѣтъ больше надобности… Нѣкоторое время, послѣ такихъ казусовъ, онъ дѣйствительно чувствуетъ обиду; его гордость страдаетъ. Я замѣчаю это потому, что онъ старается не говорить о прошедшемъ. И часто приходилось мнѣ думать въ такихъ случаяхъ. «Ну, тѣмъ лучше, теперь мой мужъ образумится, будетъ осторожнѣе!» Какъ бы не такъ. Не пройдетъ и двухъ недѣль, какъ онъ ужь все забылъ, и вотъ явится опять, невѣдомо откуда, какой-нибудь проходимецъ, прикинется несчастненькимъ и обойдетъ его, влѣзетъ ему въ душу прямо съ сапогами.
— Ну, иногда, я полагаю, вамъ приходилось очень не сладко?
— О, нѣтъ! Я уже привыкла и, пожалуй, даже не хотѣла бы, чтобы Селлерсъ перемѣнился. Если я зову мужа неудачникомъ, то лишь потому, что люди считаютъ его такимъ, а по мнѣ онъ человѣкъ прекрасный. Едва-ли я желала бы, чтобы онъ сталъ другимъ, т. е. чтобы въ немъ произошла большая перемѣна. Иногда вѣдь я его и пожурю, и поворчу, но, кажется, я дѣлала бы это, если бы онъ и не подавалъ къ тому повода. Таковъ ужь у меня нравъ. Я даже меньше бранюсь и бываю спокойнѣе, когда ему не везетъ.
— Значитъ, это не всегда съ нимъ бываетъ? — спросилъ Гаукинсъ съ просіявшимъ лицомъ.
— Съ нимъ? Ахъ, Господи, конечно, нѣтъ! Отъ времени до времени онъ, по его словамъ, «беретъ верхъ». Тутъ ужь я сама сбиваюсь съ ногъ и мнѣ приходится до зарѣзу. Деньги такъ и плывутъ у него изъ рукъ. Мельберри начинаетъ собирать къ намъ въ домъ всякихъ калѣкъ и дурачковъ, приводитъ съ улицы бродячихъ кошекъ и разнаго рода несчастныхъ звѣрьковъ, которые не нужны никому, кромѣ его. А когда у насъ опять водворяется нищета, я поневолѣ выпроваживаю ихъ вонъ, чтобы намъ самимъ не умереть съ голоду. Это приводитъ моего мужа въ отчаяніе, да и меня, разумѣется, также. Вотъ хоть бы взять къ примѣру нашего стараго Даніэля и Джинни, которыхъ шерифъ продалъ съ аукціона, когда мы обанкротились такимъ же манеромъ еще до войны. Ихъ угнали на югъ, а послѣ заключенія мира они прибрели къ намъ пѣшкомъ, измученные работой на плантаціяхъ, больные, хилые и уже неспособные болѣе ни къ какому труду. А мы-то ужь какъ сами бѣдствовали въ то время! Рады были черствой коркѣ, чтобы удержать душу въ тѣлѣ. Между тѣмъ мужъ принялъ бѣдняковъ съ такою радостью, точно не могъ дождаться ихъ возвращенія, точно онъ день и ночь молилъ о томъ Бога. Отвела я его въ сторону да и говорю: «Мельберри, вѣдь намъ невозможно держать ихъ у себя, у насъ у самихъ ничего нѣтъ. Чѣмъ мы прокормимъ двоихъ человѣкъ?» — «Такъ неужели выгнать ихъ вонъ? Они пришли ко мнѣ съ такимъ довѣріемъ; значитъ, я пріобрѣлъ чѣмъ-нибудь его въ прежніе годы и оно послужило имъ порукой. Это въ нѣкоторомъ родѣ то же самое, что выдать росписку; какъ же мнѣ теперь уклониться отъ расплаты? Взгляни, какіе они несчастные, бездомные, старые, одинокіе». Мнѣ стало стыдно; я почувствовала въ себѣ новую бодрость и сказала кроткимъ тономъ: — Ну, что же, такъ и быть, оставимъ ихъ. Богъ не покинетъ насъ. — Онъ обрадовался и началъ было разглагольствовать по своему обыкновенію, но спохватился во время и прибавилъ такъ смиренно: — «Ужь я какъ-нибудь похлопочу обо всемъ». Это было много, много лѣтъ назадъ и, какъ видите, старые калѣки все живы.
— Но развѣ они не исполняютъ у васъ домашнихъ работъ?
— Вотъ захотѣли! Они работали бы, если бы могли, бѣдняки, да, пожалуй, и воображаютъ, что приносятъ какую-нибудь пользу. Но это вздоръ: Даніэль стоитъ у подъѣзда или сходитъ иногда за покупками; другой разъ на нихъ обоихъ нападетъ усердіе и они примутся стирать въ комнатахъ пыль, но это, ужь такъ и знайте, дѣлается изъ одного любопытства, чтобы послушать, что говорятъ господа, и самимъ вмѣшаться въ разговоръ. Съ той же цѣлью они вертятся тутъ, когда мы сидимъ за столомъ. А на дѣлѣ выходитъ, что мы же сами принуждены держать негритянку-дѣвочку для ухода за ними, а другую, взрослую, для домашней работы и для помощи первой.
— Значитъ, они должны быть довольны своей участью?
— Ну, не скажите. Наши старики постоянно ссорятся и все больше насчетъ религіи. Даніэль принадлежитъ къ дункеровской сектѣ баптистовъ, а Джинни ярая методистка. Джинни вѣритъ въ особое провидѣніе, а Даніэль нѣтъ; онъ считаетъ себя чѣмъ-то въ родѣ вольнодумца. Вотъ они и разыгрываютъ и воспѣваютъ вмѣстѣ гимны, заученные на плантаціяхъ, и вѣчно болтаютъ между собою. Эти люди, не смотря на споры, ужасно любятъ другъ друга, а ужъ до чего они почитаютъ своего господина, такъ и сказать невозможно. Вѣдь онъ смотритъ сквозь пальцы на всѣ ихъ глупости, потакаетъ имъ и балуетъ ихъ. Я же на все махнула рукой. Пускай себѣ дѣлаютъ, что хотятъ. Съ своимъ Мельберри я обтерпѣлась и ни о чемъ не безпокоюсь больше. Будь, что будетъ, пока Господь не отниметъ его у меня.
— Ну, кажется, и теперь полковникъ разсчитываетъ въ скоромъ времени на поправку своихъ обстоятельствъ.
— Чтобы снова набрать къ себѣ хромыхъ, слѣпыхъ, увѣчныхъ и обратить нашъ домъ въ больницу? Это онъ непремѣнно сдѣлаетъ. Насмотрѣлась я довольно на его сумасбродства. Нѣтъ, Вашингтонъ, пусть лучше Мельберри не особенно везетъ подъ конецъ жизни, а не то выйдетъ гораздо хуже.
— Но все равно, будутъ-ли у него крупныя удачи, или мелкія, или совсѣмъ ихъ не будетъ, онъ никогда не останется безъ друзей… Да, я увѣренъ, что у него всегда найдутся друзья, пока вокругъ васъ есть люди, которые понимаютъ…
— Ему остаться безъ друзей! — И миссисъ Селлерсъ тряхнула головой съ нескрываемой гордостью. — Да, кажется, нѣть человѣка, Вашингтонъ, который не любилъ бы его. Скажу вамъ по секрету, что мнѣ стоило адскаго труда помѣшать тому, чтобы его выбрали на оффиціальную должность. Люди также отлично знаютъ, какъ и я, что Мельберри не годится ни на какую службу но онъ рѣшительно не умѣетъ отказать, когда его о чемъ-нибудь просятъ. Мельберри Селлерсъ на службѣ! Господи, да на что это было бы похоже! Я думаю, народъ сбѣжался бы со всѣхъ концовъ свѣта посмотрѣть на такую комедію. Это то же самое, какъ если бы мнѣ выдти замужъ за Ніагарскій водопадъ.
Она умолкла и послѣ нѣкоторой паузы вернулась къ началу своей рѣчи. — Вы говорите: друзья. У кого ихъ больше, какъ не у моего мужа, да еще какихъ друзей-то! Грантъ, Шерманъ, Шериданъ, Джонстонъ, Лонгстритъ, Ли — сколько разъ сиживали они на томъ самомъ креслѣ, гдѣ сидите вы.
Гаукинсъ немедленно вскочилъ и съ почтительнымъ изумленіемъ сталъ разсматривать бывшую подъ нимъ мебель, чувствуя благоговѣйный трепетъ и неловкость, точно онъ ступилъ обутыми ногами на священную землю.
— Такія знаменитости! — воскликнулъ онъ.
— О, да и еще много разъ.
Вашингтонъ, словно очарованный или подъ властью магнетизма, не спускалъ глазъ съ оставленнаго имъ кресла и вдругъ передъ его духовными очами та узкая полоса изсохшей преріи, которую онъ не могъ выкинутъ изъ головы, запылала, охваченная пожаромъ. Линія огня, все разростаясь, соединила, наконецъ, оба ея края и омрачила небеса клубами дыма. Съ Гаукинсомъ случилось то, что случается ежедневно съ тѣмъ или другимъ путешественникомъ, не смыслящимъ въ географіи, когда онъ, равнодушно поглядывая изъ окна вагона, неожиданно увидитъ передъ собою надпись на желѣзно-дорожной станціи, гласящую, напримѣръ: «Стратфордъ на Авонѣ». Между тѣмъ миссисъ Селлерсъ, какъ ни въ чемъ не бывало, разсказывала дальше:
— О, они такъ любятъ послушать мужа, въ особенности, когда бремя жизни особенно тяготитъ ихъ и имъ хочется стряхнуть его съ себя. Вѣдь Мельберри, вы знаете, то же, что чистый воздухъ, морской вѣтерокъ: — онъ освѣжаетъ ихъ; онъ даетъ толчекъ странѣ, какъ говорятъ эти люди. Не разъ мой мужъ заставлялъ смѣяться генерала Гранта, а это не шутка. Что же касается Шеридана, то у него загораются глаза, когда онъ слушаетъ Селлерса, точно грохотъ артиллеріи. Главное очарованіе полковника, видите-ли, заключается въ томъ, что онъ либераленъ, безъ всякихъ предразсудковъ, и знаетъ толкъ во всемъ. Это дѣлаетъ его необыкновенно интереснымъ собесѣдникомъ и настолько же популярнымъ, насколько общеизвѣстнымъ. Загляните въ Бѣлый домъ во время общаго пріема у президента, когда тамъ бываетъ Мельберри. Вы, просто, не отличите, кто изъ нихъ обоихъ даетъ аудіенцію.
— Да, онъ, безъ сомнѣнія, замѣчательный человѣкъ и всегда былъ такимъ. А религіозенъ-ли онъ?
— Еще бы! Мельберри думаетъ и говоритъ о религіи больше, чѣмъ о всякомъ другомъ предметѣ, исключая Россіи и Сибири. Онъ безъ устали работаетъ надъ этимъ вопросомъ. Нѣтъ человѣка набожнѣе его.
— А какого вѣроисповѣданія вашъ мужъ?
— Онъ… — Миссисъ Селлерсъ остановилась, подумала немного и наивно прибавила, — на прошлой недѣлѣ, помнится, онъ былъ чѣмъ-то въ родѣ магометанина.
Вашингтонъ отправился въ городъ за своими вещами, такъ какъ гостепріимные Селлерсы, не слушая никакихъ отговорокъ, настояли, чтобы онъ непремѣнно поселился у нихъ въ домѣ на все время сессіи. Полковникъ вернулся въ библіотеку и снова принялся мастерить игрушку. Къ приходу гостя она была уже окончена.
— Вотъ посмотрите, — сказалъ онъ Вашингтону, — теперь все готово.
— Но что это за штука, полковникъ?
— Такъ, пустяки. Для забавы ребятишкамъ.
Гаукинсъ внимательно разсмотрѣлъ его произведеніе.
— Кажется, это нѣчто въ родѣ фокуса?
— Угадалъ. Я назвалъ ее «Свинки въ клеверѣ». Ну-ка, загони ихъ въ ограду, если съумѣешь.
Послѣ многихъ неудачныхъ попытокъ, Гаукинсу удался этотъ маневръ, чему онъ былъ радъ, какъ дитя.
— Удивительно остроумно, полковникъ. Надо же выдумать такую вещь. И занимательно вмѣстѣ съ тѣмъ; я могъ бы забавляться вашими свинками цѣлый день. Что вы намѣрены сдѣлать съ этимъ изобрѣтеніемъ?
— О, ровно ничего. Получу патентъ и заброшу.
— Ну, нѣтъ, зачѣмъ же. Вѣдь изъ такой вещицы можно извлечь порядочныя деньги.
Лицо полковника выразило презрительное сожалѣніе.
— Деньги?.. пожалуй, — замѣтилъ онъ. — Но самыя пустяшныя. Какихъ-нибудь двѣсти тысячъ, никакъ не больше.
Глаза Вашингтона засверкали.
— Двѣсти тысячъ долларовъ! И по вашему это пустяшныя деньги?
Хозяинъ всталъ, крадучись, приблизился къ полуотворенной двери, заперъ ее и на цыпочкахъ вернулся на свое мѣсто.
— Можете вы сохранить тайну? — произнесъ онъ чуть слышнымъ шепотомъ.
Гаукинсъ утвердительно кивнулъ головой; напряженное ожиданіе мѣшало ему говорить.
— Слыхали вы о матеріализаціи — о матеріализаціи духовъ умершихъ?
Вашингтонъ слыхалъ о томъ.
— И, конечно, не вѣрили? Да и хорошо дѣлали, впрочемъ. Эта штука въ томъ видѣ, какъ она практикуется невѣжественными шарлатанами, не стоитъ вниманія. Слабый свѣтъ въ темной комнатѣ, сбившаяся въ кучу толпа одураченныхъ сантиментальныхъ болвановъ съ ихъ вѣрой, трепетомъ и готовыми хлынуть слезами, а передъ ними все одинъ и тотъ же представитель вырожденія протоплазмы и герой мошенническихъ продѣлокъ матеріализуетъ самъ себя, изображая, кого хотите: вашу бабушку, внучку, зятя, аэндорекую волшебницу, сіамскихъ близнецовъ, Петра Великаго, Джона Мильтона и, пожалуй, хоть чорта въ стулѣ, — все это дребедень, жалкое сумасбродство. Но когда компетентный человѣкъ располагаетъ въ данномъ случаѣ необъятной мощью науки, это совсѣмъ иное дѣло, любезный другъ. Привидѣніе, явившееся на его зовъ, остается и не исчезаетъ. Можешь-ли ты оцѣнить коммерческое значеніе послѣдняго пункта?
— Да… говоря по правдѣ… не совсѣмъ. Вы хотите сказать, что подобное явленіе, будучи постояннымъ, а не преходящимъ, увеличитъ интересъ спиритическаго сеанса и повыситъ плату за входные билеты на это зрѣлище?..
— Зрѣлище? Ну, угодилъ пальцемъ въ небо! Выслушай меня внимательно, да забери сначала побольше воздуху, потому что у тебя сейчасъ захватитъ духъ. Черезъ три дня я вполнѣ усовершенствую свою методу, и тогда весь міръ разинетъ ротъ, потому что увидитъ чудеса. Вашингтонъ, черезъ три дня, а — самое большее — черезъ десять, ты сдѣлаешься свидѣтелемъ, какъ я стану вызывать умершихъ въ любомъ столѣтіи и они воскреснутъ и будутъ двигаться. Двигаться? Да что я говорю! Они совсѣмъ останутся на землѣ, чтобы никогда больше не умирать. Они, явятся облеченные плотью, со всѣми мускулами и во всей своей прежней силѣ.
— Полковникъ! Отъ такихъ вещей хоть у кого захватитъ духъ.
— Ну, понялъ-ли ты теперь, сколько прибыли принесетъ такая штука?
— Какъ вамъ сказать?.. Не совсѣмъ понялъ.
— Ахъ, Господи! Слушай. Вѣдь за мной останется монополія, они всѣ будутъ принадлежать мнѣ, такъ? Возьмемъ примѣръ. Въ Нью-Іоркѣ двѣ тысячи полисменовъ. Каждый изъ нихъ получаетъ жалованья по четыре доллара въ день. А я замѣщу ихъ мертвыми за полцѣны.
— Страшный барышъ. Вотъ никогда не думалъ. Четыре тысячи долларовъ ежедневно. Теперь я начинаю понимать! Но годятся-ли на службу мертвые полисмены?
— Да вѣдь они будутъ тогда живыми!
— Конечно, если вы ставите вопросъ на такую почву…
— Ставь его, какъ тебѣ угодно. Видоизмѣняй, какъ вздумается, а мои молодцы все-таки будутъ несравненно лучше теперешнихъ. Такъ какъ имъ не нужно ни питья, ни ѣды и ничего иного, значитъ, они не станутъ брать взятокъ, потворствуя содержателямъ игорныхъ домовъ и другихъ скверныхъ притоновъ, не станутъ развращать судомоекъ; если же какая-нибудь воровская шайка подстережетъ этихъ блюстителей порядка на пустынномъ перекресткѣ и вздумаетъ пристрѣлить ихъ изъ-за угла или пырнуть ножемъ, то повредитъ имъ только мундиръ и, оставшись съ носомъ, будетъ тутъ же немедленно арестована.
— Разумѣется, полковникъ, если вы въ состояніи поставлять полисменовъ…
— И полисменовъ, и кого тебѣ угодно Вотъ хоть бы армія. Въ настоящее время, у насъ двадцать пять тысячъ человѣкъ подъ ружьемъ и они обходятся странѣ въ двадцать два милліона ежегодно. Я подниму изъ могилъ древнихъ римлянъ, воскрешу грековъ и поставлю правительству за десять милліоновъ въ годъ десять тысячъ ветерановъ, навербованныхъ изъ славныхъ легіоновъ всѣхъ вѣковъ; они станутъ истреблять индѣйцевъ изъ году въ годъ, преслѣдуя ихъ на такихъ же матеріализованныхъ коняхъ, для которыхъ также не потребуется ни единаго цента ни на фуражъ, ни на ремонтъ. Европейскія арміи обходятся теперь въ два билліона въ годъ, я замѣню ихъ всѣ за одинъ билліонъ. Я воскрешу способнѣшихъ государственныхъ людей всѣхъ временъ и народовъ, и создамъ Америкѣ такой составъ конгресса, который ужь съумѣетъ выйти сухимъ изъ воды при всякомъ затрудненіи, чего никогда не случалось до сихъ поръ съ самаго объявленія независимости и никогда не случится, пока эти фактически-умершіе люди замѣнены настоящими. Я займу троны Европы лучшими умами и лучшими добродѣтелями, какіе только могутъ доставить царственныя гробницы всѣхъ вѣковъ — что, однако, не обѣщаетъ большаго проку. Однимъ словомъ, я внесу коренныя перемѣны въ бюджеты и цивильные списки всѣхъ странъ, удержавъ за собою только половину прежнихъ расходовъ, и тогда…
— Полковникъ, да вѣдь если ваши проекты осуществятся хоть отчасти, тутъ можно нажить милліоны и милліоны.
— Лучше скажи: билліоны, билліоны, дружище. Видишь-ли, штука эта до того близка въ осуществленію, до того ясна и несомнѣнна при всемъ своемъ громадномъ значеніи, что если бы теперь ко мнѣ пришелъ какой-нибудь добрый человѣкъ и сказалъ: — «Полковникъ, я поистратился маленько, не одолжите-ли вы мнѣ парочку билліоновъ на…» — Войдите, пожалуйста!
Послѣднія слова были отвѣтомъ стучавшемуся въ дверь. Въ комнату влетѣлъ джентльменъ весьма рѣшительнаго вида съ большой разносной книгой въ рукахъ, вынулъ изъ нея бумагу и подалъ хозяину съ отрывистымъ замѣчаніемъ:
— Семнадцатая и послѣдняя повѣстка; на этотъ разъ вы непремѣнно должны уплатить три доллара сорокъ центовъ, полковникъ Мельберри Селлерсъ.
Хозяинъ принялся шарить то въ одномъ, то въ другомъ карманѣ, бросаться по комнатѣ туда и сюда, бормоча себѣ подъ носъ:
— Куда это запропастился мой бумажникъ?.. Дайте посмотрѣть… Нѣтъ, и тутъ его не оказывается. Вѣрно, я оставилъ его на кухнѣ. Позвольте, я сейчасъ сбѣгаю…
— Извините, вы не сойдете съ мѣста и не отвертитесь отъ уплаты, какъ бывало уже столько разъ.
Вашингтонъ въ простотѣ души взялся сходить за бумажникомъ. Когда онъ вышелъ, полковникъ сказалъ: — Говоря по правдѣ, я хотѣлъ и сегодня прибѣгнуть къ вашей снисходительности, Сеггсъ. Видите-ли, ожидаемый мною переводъ изъ банка…
— Къ чорту ваши переводы! Стара штука и увертки не поведутъ ни къ чему. Расплачивайтесь живѣе!
Полковникъ съ отчаяніемъ оглядѣлся кругомъ. Вдругъ его лицо прояснилось. Онъ подбѣжалъ къ стѣнѣ и принялся смахивать носовымъ платкомъ пыль съ одной ужаснѣйшей хромолитографіи, послѣ чего, благоговѣйно снявъ ее съ гвоздя, подалъ сборщику, отвернулся и произнесъ:
— Возьмите, только чтобъ я не видѣлъ, какъ вы будете уносить мое сокровище. Это единственный уцѣлѣвшій Рембранть…
— Какой тамъ Рембрантъ, простая хромолитографія…
— О, не говорите такъ, прошу васъ. Это единственный великій оригиналъ, послѣдній высокій образецъ той мощной школы искусства, которая…
— Хорошо искусство! Это самая отвратительная пачкотня, какую мнѣ…
Но полковникъ подносилъ ему уже другое безобразіе въ дешевой рамкѣ, любовно обмахивая съ него пыль.
— Возьмите также и это — лучшій перлъ моей коллекціи — единственный неподдѣльный фра Анджелико…
— Дрянная раскрашенная картинка, больше ничего, вотъ вашъ фра Анджелико. Ну, давайте его сюда. Прощайте, — люди на улицѣ подумаютъ, что я обокралъ негритянскую цирульню.
Когда онъ захлопнулъ за собою дверью, полковникъ встревоженно крикнулъ ему вслѣдъ:
— Закройте ихъ хорошенько отъ сырости! Нѣжныя краски фра Анджелико…
Но сборщикъ уже исчезъ.
Вошелъ Гаукинсъ и объявилъ, что, не смотря на всѣ старанія миссисъ Селлерсъ и прислуги, бумажника нигдѣ не удалось найти. Потомъ онъ прибавилъ, что еслибъ ему посчастливилось выслѣдить на этихъ дняхъ одного человѣчка, то не было бы нужды отыскивать пропавшаго бумажника.
— Какого человѣчка?
— Однорукаго Пита, какъ его называютъ у насъ, въ Чироки.
Онъ бѣжалъ, обокравши банкъ въ Таликуа.
— Да развѣ тамъ существуютъ банки?
— Одинъ-то во всякомъ случаѣ былъ. Пита подозрѣваютъ въ кражѣ. Пропало больше двадцати тысячъ долларовъ. Сдается мнѣ, что я видѣлъ его по дорогѣ сюда, въ самомъ началѣ пути.
— Не можетъ быть!
— По крайней мѣрѣ, на нашемъ поѣздѣ ѣхалъ пассажиръ, примѣты котораго совершенно совпадали съ примѣтами Пита. И платье точно такое же, и не хватаетъ одной руки.
— Почему же ты далъ маху: не велѣлъ арестовать его и не потребовалъ обѣщанной награды?
— Не успѣлъ. Онъ сошелъ съ поѣзда, вѣроятно, въ продолженіи ночи.
— Ну, это дѣло дрянь.
— Не совсѣмъ такъ.
— А что?
— Да онъ прибылъ въ Бальтимору одновременно со мною. Только я не зналъ тогда объ этомъ. Когда же мы тронулись со станціи, я увидалъ, какъ онъ идетъ къ желѣзнымъ воротамъ съ саквояжемъ въ рукѣ.
— Отлично. Вотъ мы его и сцапаемъ. Надо хорошенько составить планъ.
— Не увѣдомить-ли намъ бальтиморскую полицію?
— Какъ это можно? Развѣ тебѣ хочется, чтобъ награда досталась ей?
— Въ такомъ случаѣ, что же дѣлать?
Полковникъ принялся соображать.
— Сейчасъ я тебѣ скажу. Напечатай объявленіе въ бальтиморской газетѣ «Солнце». Текстъ приблизительно слѣдующій: «А. Черкни мнѣ строчку, Питъ»… Погоди. Которой руки у него не достаетъ?
— Правой.
— Ладно. Итакъ: «А. Черкни мнѣ строчку, Питъ, хотя бы тебѣ понадобилось писать лѣвой рукою. Адресъ: X. Y. Z. Главный почтамтъ, Вашингтонъ. Ты знаешь, отъ кого». Вотъ онъ и попадется на удочку.
— Да развѣ онъ будетъ знать, кто ему пишетъ?
— Нѣтъ, но ему захочется узнать.
— Дѣйствительно такъ. Мнѣ не пришло въ голову. Что такое натолкнуло васъ на эту мысль?
— Знаніе людей. Любопытство развито въ нихъ до высшей степени.
— Сейчасъ пойду въ свою комнату, напишу объявленіе и приложу къ нему долларъ. Пускай печатаютъ.