Средняя Азия (история). История С. А. охватывает период времени более, чем в 2000 л., но о первой трети этого периода имеются пока лишь самые суммарные сведения. Все, что было известно об этих местах до завоевания их арабами (VIII в. н. э.), сводилось еще недавно к довольно отрывочным указаниям китайских летописцев и путешественников, еще более отрывочным и обыкновенно неточным замечаниям античных авторов, наконец — для западной половины С. А. — к довольно богатому нумизматическому материалу, позволявшему с некоторой точностью установить имена правивших здесь государей и хронологию их царствований. Лишь раскопки, произведенные в Восточн. Туркестане в первые годы текущего столетия (Свен Гедином и в особенности М. А. Стейном) открыли перед нами картину чрезвычайно высокой культуры, процветавшей на местах, ныне совершенно пустынных и необитаемых. В культуре этой эллинистические влияния скрещивались с индийскими и китайскими. Добыча раскопок была очень богатая (одним Стейном найдено только рукописей и документов до 8.000 на 12 различн. языках), но именно вследствие этого на разработку их результатов должен пойти целый ряд лет; пока мы знаем лишь, как голый факт, что „помпейские фрески“ можно найти не только в Помпее, но и в песках С. А. Но раскопки уже поставили вновь один историко-культурный вопрос, именно по отношению к С. А. представлявший всегда особенный интерес: о влиянии климата на развитие цивилизации. Нахождение остатков богатой культуры и богатой растительности там, где теперь на 150 километров в окружности нельзя найти ни капли воды, ясно указывало, что прежде климатические условия были иные. Еще ранее новейших раскопок некоторыми учеными (в особ. П. Кропоткиным) была выставлена теория, согласно которой вся история С. А. стоит под знаком высыхания. Новейшие исследования (в особ. Л. Берга) не позволяют поддерживать эту теорию в ее первоначальном, прямолинейном виде. Но эти же исследования показали, что, вопреки очень распространенному среди современных географов предрассудку, климат способен изменяться довольно быстро. По наблюдениям Л. Берга, уровень воды в Аральском море с 1874 по 1900 г. поднялся слишком на метр — что м. б. объяснено только увеличением количества атмосферных осадков и, след., количества воды, которое Аму- и Сыр-дарья несут в Ар. море. Если бы уровень воды поднялся еще на 4 метра, установилось бы сообщение между Аральским м. и Каспийским. С другой стороны, более тщательный анализ показаний средневековых мусульманских писателей установил вне спора, что неоднократно опровергавшееся географами соединение Аму-дарьи некогда с Каспийским м. (через Узбой, см. III, 372), есть несомненный исторический факт, по крайней мере для промежутка с XIII по XVI в., т.-е., что в этот промежуток времени уровень воды был гораздо выше современного. Попытка распространить это наблюдение на всю С. А. (Хентингтона) была встречена представителями географ. науки с крайним недоверием, но если бы допустить, что в первые века нашей эры, к котор. относятся найденные Свен-Гедином и Стейном остатки цивилизации, уровень ср.-аз. вод был так же высок, как в эпоху Тимура (XIV в.), то нашли бы себе объяснение два расцвета средне-азиат. культуры, отмеченные руинами Хотана и доныне стоящими памятниками тимуровского Самарканда. Это не значит, само собою разумеется, что в С. А. когда-либо климат был сырым и прохладным: китайские путешественники, видевшие древний Хотан цветущим и населенным, постоянно жалуются на недостаток воды в этих местах; земледелие и тогда не было здесь возможно без искусственного орошения; но тогда было откуда провести воду, теперь же это было бы невозможно даже для современной техники.
Другим фактором, обусловившим направление ср.-азиатской истории, была торговля. Представляя собою своего рода перекресток между Индией, Ближним Востоком и Китаем, С. А. давно должна была сделаться точкой скрещения крупных исторических культур, складывавшихся в этих трех районах. Дальнейшие исследования, вероятно, осветят первые шаги обмена, относящиеся, надобно думать, к чрезвычайно седой древности. Пока нам известны лишь заключительные стадии, выразившиеся в военных походах, театром которых западная часть С. А. делается с VI ст. до н. э. (походы Кира, поведшие к включению нынешнего Туркестана, „Согдианы“, и нынешнего Закаспийского края, тогда „Бактрии“ в состав персидского царства). Население этих мест в то время было арийское, иранской ветви (см. таджики) и подчинилось Персии почти без сопротивления. Два века спустя, во время похода Александра Македонского (см. II, 190) Бактриана стала даже на минуту театром персидской „национальной обороны“, и Александр счел нужным закрепить эти области за греко-персидской монархией созданием здесь греческих военных колоний: так возникли Александрия Маргиана, нын. Мерв, и Александрия Дальняя (Eschata), нын. Ходжент. Самарканд (Maracanda, см. XXXVII, 142) становится крупным центром ок. этого времени и, м.-б., также под греческ. влиянием. Некоторые ученые хотят видеть в ближайш. окрестностях Самарканда („Согде“ — отк. Согдиана) даже антропологические следы греков в типе соврем. таджиков. Для последнего, б. м., греческих поселенцев было слишком мало (некот. источники называют 14.000). Несомненно огромное культурное влияние эллинизма не только в местах непосредственной оккупации, но и гораздо дальше на восток, в областях нын. Китайского Туркестана. Последний „китайским“ в полном смысле сделался, как известно, только в XVIII в. нашей эры: но ареной китайской колонизации и культурного воздействия Китая он становится уже во II в. до н. э. Эллинизация вост. областей персидской монархии сильно способствовала развитию торговых сношений с Китаем, достигшим тогда (при династии Han, см. XXIV, 204/05) высокой степени культурного процветания. Главным предметом китайского экспорта в то время, как и долго после, был шелк и шелков. ткани. Через С. А. прошли две главных „шелковых дороги“ древнего Китая (третья шла морем, вдоль берегов Индо-Китая и Индостана). Через Хотан проходило ежегодно 12 китайск. караванов, что указывает на большую интенсивность торговли для своего времени (караваны везли, впрочем, не только шелк). Вслед за купцами сюда явились и китайские войска, а следом за ними китайские военные колонии. Первые, по преданию, доходили до Каспийского моря, фактически, вероятно, до Чарджуя (на Аму-дарье). Последние во всяком случае не вышли за пределы теперешн. китайского Туркестана, но культурное влияние и Китая было очень велико. Помимо материальн. культуры, которая, главн. образом, сохранила нам следы обоих влияний, и эллинистического, и китайского, проводником их являлась религия. Эллинистические формы христианства (см. монофизитская ересь) и родственных христианству учений (см. манихейство) продержались здесь до монгольской эпохи (XIII в.): еще в X в. один арабский географ отмечает в Самарканде, как одну из достопримечательностей, манихейский монастырь. Но в этой области успешным конкурентом эллинистическому явилось индийское влияние, в форме буддизма (см. VII, 60/73), уже в III в. нашей эры являвшегося здесь, повидимому, наиболее распространенной религией.
Политически к этому времени в С. А. не оставалось уже никаких следов эллинистических государств, явившихся результатом распада монархии Александра В. Уже во II в. до н. э. начались завоевания „скифов“, т.-е. кочевых народов, отчасти, по кр. мере, арийского же происхождения, приходивших с севера, со стороны р. Сыр-дарьи. Ко II в. н. э. они захватили и Северн. Индию, став одним из главных проводников буддийского влияния (индо-скифы, кушены). Нашествие „скифов“ для земледельческих областей С. А. имело приблизительно те же последствия, что нашествие варваров для провинций римской империи. Арабы застали в Западн. Туркестане феодальные отношения: в VI—VIII вв. власть здесь принадлежала землевладельцам („дихканам“), из которых мелкие зависели от более крупных, и по отношению к которым обрабатывавшее землю население было обязано различными податями и повинностями. Арабы явились проводниками не только ислама, но и торгового капитала и политической централизации. Слишком малочисленные, чтобы повлиять на этнографич. состав населения С. А., они были организующим элементом местных, туземных государств. Под арабским влиянием выдвигается крупная местная династия Саманидов, царство которых (со столицею в Бухаре, см. VII, 261) охватывало не только будущий русский Туркестан и Закасп. область, но и больш. часть Персии. Вост. Туркестан в это время был ареной борьбы между китайцами и тибетцами, при чем победили последние; от древне-хотанской цивилизации уже в это время оставались одни развалины. С конца X в. начинаются нашествия тюрков (см.). Последние отнюдь не были дикарями: захватившие Вост. Туркестан уйгуры имели письменность, в религиозном отношении стояли под влиянием отчасти несторианства, отчасти буддизма и впоследствии явились организующим элементом монархии Чингисхана. Но их иммиграция носила массовый характер и совершенно изменила этнографическую физиономию С. А. Арийский элемент был закрыт тюркским: не только тюркский язык стал господствующим, но и антропологически население „отуречилось“ (продуктом смешения тюрков и арийцев явились сарты, см.). За первой тюркской волной последовали новые; апогея своего тюркское нашествие достигло в XIII в. (см. монголы, Чингисхан), а последним его эпизодом было появление узбеков (см.) с Шейбаниханом уже в XVI в. С распространением тюркского владычества на всю переднюю Азию и с распространением ислама среди самих тюрков они заняли приблизительно то же место, какое раньше занимали арабы: новые попытки централизации и мусульманского прозелитизма идут уже из тюркской среды. Так возникла империя Тимура (см.). В это время Самарканд был экономическим и духовным центром не одной С. А. Население его достигало 150.000, т.-е. было втрое более теперешнего, и росло так быстро, что новые поселенцы иногда не находили себе места в домах, а ютились в шалашах и пещерах в окрестностях города. Позднейший упадок империи Тимуридов приходится поставить в связь не только с продолжением набегов все новых и новых тюркских племен, но и с двумя фактами более общего характера: во-первых, упоминавшимся выше высыханием (с конца XVI в. Аму-дарья уже не имеет стока в Каспийское м.), во-вторых, перемещением мировых торговых путей: с открытием европейцами морского пути в Индию, а затем на Дальний Восток трудная, благодаря недостатку воды, и опасная, благодаря кочевникам, „шелковая дорога“ через восточный Туркестан и долину Аму-дарьи окончательно теряет свое мировое значение, сохраняя только местный интерес. Вместе с тем Мавер-ан-нехр („Заречье“ — так назвали арабы область за р. Аму) перестает быть центром крупных монархий, и остатки великого царства Тимура распадаются на знакомые нашему времени мелкие „ханства“: Хивинское, Бухарское, Кокандское и т. п. В таком виде восточная часть С. А. достается в середине XVIII в. Китаю, а западная, столетием позже, — России.
Первые сношения С. А. с Россией, не считая времен более отдаленных, о которых данных не сохранилось, относятся к 1550 г. и связаны, скорее всего, с тем перерывом торговых путей, о котором сейчас говорилось: ханы хивинский и бухарский „присылали с великим челобитием“, прося о пропуске их купцов через Астрахань. Запустение местных торговых дорог чувствовалось, его не понимали и надеялись наладить дело вновь кустарными мерами. Бухарские купцы появились в Астрахани, но торг их там был, по отзывам англичан, незначителен. Со своей стороны, те же надежды и по тем же основаниям (морская дорога была в чужих руках) питали и в Москве. Как показывает Книга Большого Чертежа (см. VI, 258), географию буд. русского Туркестана знали тогда в Москве довольно хорошо. Имелись сведения об изменениях течения Аму-дарьи и о минеральных богатствах края — в последнем случае преувеличенные. Слухи об изобилии золотого песка в Аму и ее притоках (зол. песок там, действительно, имеется, но в самом незначит. количестве) были ближайшим поводом к снаряжению в 1714 г. экспедиции в Хиву кн. Бековича-Черкасского (см. V, 215/16). Но в инструкции Б-чу, кроме золота, говорится и о разведках относительно торгового пути в Индию и торговли пряностями вообще. Неудача Б-ча не остановила Петра, и он, не предпринимая более крупных экспедиций, посылал и позже своих агентов для таких же разведок. Упадок русского торгового капитализма в после-петровскую эпоху надолго прервал подобные попытки — возобновление их относится уже к XIX в. С 20-х годов идут экспедиции в Хиву и Бухару, сначала „научные“, но с участием офицеров генер. штаба, потом „научно-политические“, наконец, уже явно политические, с батальонами пехоты, сотнями казаков и пушками. Цели были теперь совсем иные, чем при Петре: тогда искали транзитного пути в Индию, теперь, если и шла речь о дороге в Индию, то военной, а не торговой, притом на втором плане; на первом было открытие новых рынков, другими словами, туркестанские экспедиции были первыми колониальными войнами России. В области колониальных захватов Россия должна была неизбежно столкнуться с Англией, и все дальнейшее развитие русской средне-азиатской политики проходит под знаком русско-английского конфликта. Движению англичан в Афганистан (см. IV, 299 сл.), в значительной степени вызванному появлением и там русских агентов, точно соответствовал поход Перовского на Хиву (см.) в 1839 г. Для похода выбрано было, по неопытности, самое трудное направление и самое неудобное время года (избегая жаров, пошли зимою, не приняв в расчет морозов и снежных ураганов ср.-аз. степей). Пришлось вернуться, далеко не дойдя до цели и потеряв более половины отряда умершими и больными. Но уже несколько лет спустя тому же Перовскому удалось найти направление, более удобное, не на хивинское, а на кокандское ханство, через низовья Сыр-дарьи (см.). В 1853 г. русские войска взяли кокандскую крепость Ак-Мечеть на нижнем Сыре (пот. Перовск, см.). Крымская война на время прервала движение. Оно возобновилось в 1864 г. Чтобы успокоить англичан, как предлог были выставлены нападения кочевников на русские пределы; целью экспедиции было объявлено образование новой „оборонительной линии“, с центром в Чимкенте, к сев. от Сыр-дарьи. Само собою подразумевалось, так. обр., что русские не собираются проникать в старинные земледельческие районы Мавер-ан-нехра. На самом деле, ген. Черняев, взяв 22 сентяб. 1864 г. Чимкент, немедленно двинулся дальше, к Ташкенту, центру густо заселенной земледельческой области по р. Чирчику, и принадлежавшему вдобавок (номинально) бухарскому эмиру, которого никто ни в каких набегах не обвинял — учинявшие их киргизы были кокандскими подданными. Настоящею целью с самого начала было завоевание Туркестана, что и было достигнуто довольно быстро и без особых пожертвований с русской стороны. Первое нападение Черняева на Ташкент кончилось неудачей, и русские поневоле остались в пределах первоначально очерченной „оборонительной линии“, но уже летом следующего 1865 г. Ташкент пал. Формальное присоединение его к России было задержано дипломатическими соображениями до осени 1866 г., но война, теперь уже с Бухарой, шла своим чередом при преемниках Черняева, Романовском и Крыжановском; Сыр-дарью перешел уже сам Черняев, а в конце того же 1866 г. русское правительство официально отбросило в сторону всякие предлоги, образовав туркестанское ген.-губернаторство, с К. П. фон-Кауфманом во главе. Последний в 1868 г. взял Самарканд и, завладев долиною Заравшана, который снабжает водою всю Бухару, принудил эмира к сдаче. Договор 18 июня того же г. был, фактически, экономическою аннексией Бухары, на территории которой русский капитал был поставлен в исключительно-привилегированные условия, номинальная политическая независимость эмира была сохранена, главным образом, опять-таки, для того, чтобы не раздражать Англии, где общественное мнение было сильно возбуждено движением русских войск на юг, к границам Афганистана и Индии. Хотя от этих границ русские были еще очень далеки и отделены от них притом трудно-проходимыми горными цепями, некоторые англ. публицисты (Раулинсон) усматривали в экспедициях Черняева и Кауфмана подготовку к походу на английскую Индию. Но условия завоевания скоро заставили русское правительство и в этом случае отступить от первоначальной осторожной политики. Первое время туземное население относилось довольно равнодушно к русскому завоеванию. Но такие факты, как разгром Самарканда, векового священного центра С. А., необычайно строгие меры, которыми охранялась безопасность победителей (целые деревни сжигались за одно мертвое тело русского, найденное в окрестностях), — все это мало-по-малу должно было вызвать народное брожение. Мусульманское духовенство начало проповедь священной войны. Центрами агитации, естественно, стали области, еще не подпавшие русскому господству, прежде всего Хива. Несмотря на формальное обещание русск. правительства не завоевывать Хивы, лежащей на южном, с английской точки зрения „афганском“, берегу Аму-дарьи, Хива была в мае 1873 г. взята войсками ген. Кауфмана. Хану и здесь была оставлена тень политической самостоятельности, но экономическая аннексия была проведена еще полнее, чем по отношению к Бухаре, а часть хив. территории была прямо присоединена к России; одним из условий договора хан был обязан выдавать укрывающихся у него агитаторов. Брожение, однако, достигло таких размеров, что власть ханов была перед ним бессильна; кокандский хан за свою лойяльность по отнош. к России был низвергнут местным населением и должен был бежать в русские пределы. Восстание пришлось усмирять русским войскам (ген. Скобелева, см.), успех которых сам собою повел к аннексии всего ханства, переименованного в Ферганскую область. Все это в сильнейшей степени способствовало обострению русско-английских отношений, выразившемуся в кризисе 1877—78 гг. (см. Россия — внешняя политика). Результатом этого кризиса было появление русского посольства в Афганистане и русской военной экспедиции в Закаспийском крае (см. текинцы), на дороге к Мерву и Герату, „воротам Индии“. В 1884 г. Мерв стал русским, что снова едва не вызвало русско-английской войны (см. там же). В эти годы поход на Индию, несомненно, был в сфере военных возможностей, но осложнения на западн. русской границе остановили движение в С. А. на границах Афганистана (окончательно русско-английские отношения в С. А. были урегулированы конвенцией 31 авг. 1907 г.). В восточн. Туркестане Россия даже несколько отступила: северо-западн. его угол, Кульджа, занятая русскими войсками в 1871 г., была ими очищена 10 лет спустя.
Литература: Woeikof, „Le Turkestan russe“, Paris. 1914. Huntington, „The Pulse of Asia“, Lond. 1907. Herrmann, „Die alten Seidenstrassen“, Berl. 1910. M. A. Stein, „Ancient Khotan“, Oxford, 1907, 2 vols (краткое изложение в „La Géographie“, vol. XX, 1909). Бартольд, „Туркестан в эпоху монгольского нашествия“, ПБ. 1900. Его же, „Nachrichten über d. Aralsee“, Leipzig. 1910. Куропаткин, „Завоевание Туркестана“, ПБ. 1899.