Платон, великий греческий философ; год рождения в точности неизвестен (430—427 до Р. Хр., наиболее вероятен 427). Отец его (из рода Кодра) и мать (из рода Солона) были аристократами. Настоящее имя его — Аристокл; прозвище П. было дано ему одним из его учителей гимнастики за стройную фигуру. Воспитание получил он разностороннее: по каждому предмету у него был особый преподаватель. Основательное знакомство с Гомером показывают все его произведения. Рано познакомился он с философской литературой: ему известны учение Гераклита, знаменитых элейцев и особенно учение Анаксагора. Начало его развития совпало с бурным периодом истории Аттики: начиналась Пелопоннесская война. Происхождение поставило его на сторону аристократической партии в той страстной борьбе, которая велась внутри его родины во время войны. Торжество демократии помешало ему принять непосредственное участие в политической жизни Афин. Двадцатилетним юношей (408 г.) он сблизился с Сократом. Отношения между ними достигли вскоре высокой степени глубины и сердечности. В своих диалогах П. рисует привлекательными чертами чистый и благородный характер Сократа и его умственное превосходство. В „Федоне“, который написан десятки лет спустя после смерти учителя, воспоминание о нем становится еще более сильным и светлым. После смерти Сократа (399 г.) ученики его, не чувствуя себя в безопасности в Афинах, переехал к Эвклиду в Мегару. Туда же поехал и П. По прошествии нескольких лет он отсюда отправился, по известиям его биографов, в Египет и Кирену; затем около середины первого десятилетия четвертого века некоторое время пробыл в Афинах и отсюда около 387 г. предпринял свое первое путешествие в Сицилию и южную Италию. Здесь впервые завязываются тесные научные отношения с пифагорейцами, которые подкрепляются общностью политических и религиозных убеждений. Знакомство с пифагорейскими кругами открывает ему доступ ко двору сиракузского тирана Дионисия Старшего. Попытка философа повлиять на тирана в смысле осуществления своих планов общественного переустройства окончилась для него печально: он был выдан спартанскому послу в качестве военнопленного. От возможности быть проданным в рабство его спасло дружеское вмешательство киринейского философа Анникерида. Возвратившись около 388 г. на родину, П. основывает школу, Академию, как прочный союз для совместной научной работы. В течение двух десятилетий преподавательская и научная работа П. не прерывалась. Но в 368 г. умер Дионисий, и на престол сиракузский вступил сын его Дионисий Младший. Пифагорейская партия вновь приобретает влияние и приглашает П. принять участие в ее деятельности своими советами. Шестидесятилетний философ принимает приглашение, но его миссия не имела успеха: аристократическая партия была побеждена, и П., произведший большое впечатление на юного Дионисия, получил возможность без помехи удалиться на родину. Третье и последнее путешествие в Сицилию было предпринято в 363 г. для примирения Дионисия с вождями аристократической партии. Политические вопросы и на этот раз привели к разрыву, и П. избег серьезной опасности только благодаря защите тарентского правительства, состоявшего из пифагорейцев с Архитом, другом П., во главе. С этого времени П. совершенно отказывается от вмешательства в политику. Умирает он восьмидесяти лет в 347 г. До глубокой старости оставался он неутомимо бодрым деятелем: по свидетельству Цицерона, он до последнего часа писал и исправлял свои сочинения — „scribens est mortuus“. В течение всей жизни душу его волновали высокие нравственныя цели; одной из них был идеал возрождения Греции. Эта очищенная серьезной мыслью политическая страсть заставляет его снова и снова тщетно пытаться воздействовать на сиракузских властителей. По выражению Виндельбанда, „он никогда не был бесстрастным мыслителем и исследователем: горячая кровь моралиста и политического реформатора чувствуется во всех его произведениях, как и во всей его жизни“. „В том самом произведении, пред окончанием которого похитила его смерть, в „Законах“, мы сквозь часто растянутое и расплывчатое изложение все еще чувствуем огненный дух, желающий претворить действительность своими идеалами, требующий высшего от себя и человечества“. Литературное наследство, приписываемое П., велико. Но не все согласны в том, что среди диалогов, связанных с именем П., действительно принадлежит ему. Полный список сочинений П., составленный в начале I в. по Р. Хр. Фрасиллом и сохраненный нам Диогеном Лаэртием, содержит названия 36 диалогов. С начала XIX в. этот список многократно подвергался критическому исследованию, и часть диалогов была признана сомнительной, а часть, несомненно, подложной. Шлейермахер отверг несколько второстепенных диалогов (1802 г.); Аст (1816) признал несомненными только 14 первостепенных в философском отношении диалогов; еще дальше идут Зохер, Зукков и Шааршмидт. Представителями более умеренной критики являются Штальбаум, который отвергает только 7 сомнительных диалогов, затем Герман, Целлер и др. Джордж Грот в своей классической работе „Plato and the other companions of Socrates“ (Lond. 1867) высказывается в пользу принятия всего списка Фрасилла. К концу XIX в. большинство авторитетных ученых согласно признают 9 диалогов из списка сомнительными. Не меньше споров вызвал также вопрос о том, как следует рассматривать сочинения П., взятые в целом. П. был не только великим философом, подымавшимся на редко достижимые высоты отвлеченной мысли, не только социально-политическим и религиозным реформатором, — он был в полной мере и художником слова: его диалоги — „художественные произведения несравненной красоты; поэмы, очаровывающие прелестью языка и гармоничностью внутреннего содержания“. В этом эстетическом совершенстве и коренится причина того, что Шлейермахер считал его произведения систематическим целым, задача которого заключается в дидактически последовательном развитии философской системы, а Мунк видел эту задачу во всестороннем, законченном изображении личности Сократа. Но первое мнение не принимает во внимание многолетнее развитие и изменение, следов., философских взглядов П., не допускающее возможности систематического изложения в течение десятков лет; второе упускает из виду, что речи, вкладываемые в уста Сократа, содержат изложение мыслей самого П., отличных от идей Сократа. В настоящее время более приемлемым считается мнение Германа и Грота, согласно которому диалоги П. показывают последовательность развития самого философа, и должны быть поэтому рассматриваемы в историческом порядке. Однако и вопрос о последовательном порядке и времени написания отдельных диалогов оказывается спорным. Принимая во внимание все, что установлено наукой в настоящее время, можно дать следующую более или менее вероятную группировку диалогов. Юношеские диалоги: „Лахет“ (о храбрости), „Хармид“ (об осмотрительности), „Эвтифрон“ (о благочестии), „Гиппий Младший“ (о различной ценности сознательных и бессознательных поступков, хороших или дурных), „Лисий“ (углубленное понимание любовных и дружеских отношений), „Апология Сократа“ (о служении Сократа благу родины), „Критон“ (о повиновении законам). Все эти диалоги называются также сократовскими, так как идеи, развиваемые в них, вполне входят в круг воззрений Сократа; во всех добродетель основывается на знании. Диалоги, направленные против софистов: „Протагор“ (о возможности обучения добродетели), „Менон“ (те же вопросы и взгляд на сущность познания), „Горгий“ (против реторики, не основанной на истинном знании доброго и справедливого), „Эвтидем“ (осмеиваются спорщики-софисты), „Кратил“ (о причинах связи между словом и его значением) и самый значительный из этой группы — „Феэтет“ (о теории познания Протагора и Антисфена). Сочинения периода расцвета философии П.: „Федр“ (выяснение сокровеннейшей сущности философии; она — стремление к невидимому, истинная любовь), величайшее в художественном отношении произведение П. — „Пир“ (развиваются идеи предыдущего диалога), „Государство“ (проект идеального устройства общественной жизни), „Софист“, „Политик“ (понятия софиста и государственного деятеля), „Парменид“ (критическое исследование трудностей, встречающихся в учениях П.). Подлинность последних трех диалогов вызывает, впрочем, некоторые сомнения. Диалоги метафизического характера: „Федон“ (вопрос о бессмертии души), „Филеб“ (учение о высшем благе), „Тимей“ (философия природы). Последним по времени написания сочинением П. являются „Законы“, в котором социально-политические идеалы получают практическую форму, допускающую их осуществление. Одна из книг этого сочинения содержит законченное богословское рассуждение. — Философия П. Наиболее существенным в философском отношении является учение П. об идеях: утверждение на ряду с миром, чувственно воспринимаемым, особого мира идей, постигаемых разумом (см. идеализм). Это учение выросло из теории Сократа об истинном познании в понятиях, на котором основываются прочные нравственные принципы. Эти понятия, которые для Сократа были продуктом человеческой мысли, для П. становятся сущностями, имеющими свое особое идеальное бытие. Естественно, что сократовское учение об образовании понятий путем исследования отдельных представлений (см. логика) не удовлетворяет П. Основательно знакомый с теорией чисел пифагорейцев (см.) и самостоятельно работавший сам в области математики, П. видел недостаточность метода Сократа для установления точных понятий; поэтому он пользуется более совершенными с логической точки зрения методами отыскивания понятий, их подразделения и размещения в определенном порядке, из гипотетического исследования. Совокупность этих действий П. назвал диалектикой (см.). В состав ее входит и теория познания П., которая имеет у него явно рационалистический характер. Для разума существуют истины, которых нельзя никак обосновать данными восприятия и которые оказываются непосредственно очевидными сами собой. Понятия, эмпирически устанавливаемые, только „напоминают“ эти истины, эти „идеи“, которые душа человеческая созерцала в своем довременном существовании (см. душа). Таким обр., эти „идеи“ отличаются от субъективных идей-понятий: они обладают объективным бытием. „Идеи“ в этом особом смысле суть предметы идей субъективных. Когда в душе пробуждается под влиянием восприятия воспоминание о некогда созерцавшемся „первообразе“, ее охватывает мучительное беспокойство, в ней возникает страстное желание вновь созерцать ту же идею во всей ее чистоте, подняться вновь в высший мир. Это стремление — философское стремление, Эрос, платоническая любовь, она отличает философа от богов и невежественных людей. „Первые, боги, — обладатели знания; люди толпы — представители невежества; философы, это — те, кто хочет знать“. В теснейшей зависимости от теории познания П. развиваются его метафизические учения. Сверхчувственный мир идей, царство невидимого, является для П. миром вечного, истинного бытия, миром сущности. Телесный же мир, чувствами воспринимаемый, есть мир возникновения, изменчивый мир. В этом учении П. примиряет враждующие направления предшествующей ему философии: учения Гераклита (см.) и элейцев (см., а также Парменид, Зенон). Закон вечного бывания, становления, изменчивости Гераклита властвует над телесным миром; неподвижное вечное бытие элейцев присуще царству идей. Решается здесь и спор учений о познании Протагора (см.) и Сократа. Положение первого о том, что „человек есть мера всех вещей“, имеет силу в отношении того, что постигается чувствами; относительно чувственно воспринимаемого возможно не точное „знание“, а только „мнение“. Ибо восприятие, чрез которое мы знаем о телесном мире, есть непостоянный род познания, лишенный прочного единства, сравнительно с мышлением в понятиях. Точное знание возможно относительно мира идей, это и есть знание в понятиях, о котором говорил Сократ. Примирение, которого достигают у П. предшествующие философские направления, не лишает систему самого П. ценности; ибо мотивам элейско-сократовским отдается явное предпочтение сравнительно с мотивами гераклито-протагоровскими. Это видно и из учения П. о мире телесном, как мире возникновения. Сходно с Парменидом рассматривает он его, как смешение „бытия“ с „небытием“. Только для П. это „бытие“ есть имматериальные идеи, тогда как элеец понимал его, как „наполненное“ пространство, телесность. Таким образом, мир чувственно данный причастен миру идей. Поэтому он перестает быть чистой иллюзией: он есть ослабленная, правда, низшая, но все-таки некоторая степень действительности. В этой мере возможно и познание его. — В связи с этим метафизическим дуализмом (см.) возникает трудный вопрос об отношении царства идей к эмпирическому миру, и затем вопросы о составе этого царства идей, о порядке и связи его элементов. Вопрос о составе оказался неразрешимым для П. последовательно и без противоречий. Если по родовым понятиям, которые соответствуют идеям, судить об этих последних, то невидимый мир населялся первообразами всех видимых вещей. Но тогда в чистый мир идей проникали образы некрасивого, нечистого, порочного. Логический принцип построения мира идей не обосновывает различия в этической ценности обоих миров, и мир невидимого становится, как указал Аристотель, простым повторением в понятиях мира эмпирической действительности. Принципиального решения этой проблемы П. так и не дал. Еще больше трудностей встретил он при решении вопроса об отношениях идей между собой. Мысль о единстве и стройной системе мира идей вытекала из элейского мотива, лежавшего в основе учения о бытии, но установить отношения подчиненности и соподчиненности (см. логика) между идеями оказалось возможным только в пределах некоторых ограниченных групп. Установить так называемую платонову пирамиду понятий, о которой говорили более поздние философские школы, находившиеся под влиянием П., оказалось совершенно невозможным. Попытку, сделанную философом в старости, понять мир идей, как систему чисел, должно признать по результатам бесплодной. В некоторых отношениях более удачной была мысль заменить логический порядок в мире идей телеологическим. Отношение между идеями, как отношение между средством и целью, поставило во главу царства идей идею добра. Правда, и в этом отношении П. не выработал градации телеологических отношений, и все идеи оказывались непосредственно подчиненными идее добра. Наконец, в третьих, вопрос об отношении мира идей к эмпирическому миру вызвал также несколько не вполне совпадающих решений. Основной ответ вытекал из теории образования понятий: отношение такое же, как и между восприятием и понятием, т. е. отношение сходства. Явления эмпирического мира как бы подражают идеям (в логическом смысле). Единство идеи в противоположность множественности явлений, охватываемых ею, приводит П. к новому учению об участии явлений в идее. Реальны явления лишь постольку, поскольку участвуют в идеях. Третье определение П. гласит о присутствии идеи в вещах. Отдельная вещь лишь тогда хороша или красива, когда в ней пребывает сама идея добра, красоты и т. д.; „уход идеи“ лишает вещь ее свойств. Идеи, таким обр., причины явлений. Как бы ни понимать отношение идей к вещам — как подражание, участие или присутствие, — основным остается положение, что единственной причиной вещей являются идеи. Телеологическая связь, установленная П. между идеями, приводит к мысли, что причинное отношение между идеями и явлениями есть, в сущности, отношение целевое; идея постольку причина вещи, поскольку вещь стремится к ней, подражает ей уже не только в логическом смысле, но реально. Идея сохраняет свою сверхчувственную чистоту, неподвижность и неизменное величие, а вместе с тем является началом всех стремлений и движений эмпирического мира. Начало начал есть верховная идея Добра, она — „солнце невидимого мира, источник всякого бытия и всякого знания“, она абсолютная цель. — В ближайшем отношении к теории идей находятся этические воззрения П. Он становится выше противоречивых ответов, какие давала предшествующая философия на вопрос о счастии. Удовольствие, понимание, покой не суть действительные блага. Вопрос о высшем благе приводит к системе благ, основанной на отношении человека к различным видам реальных ценностей. Решающим моментом будет участие в идее добра, и благом окажется, следов., все то, что участвует в этой идее и способствует ее по возможности полному осуществлению. — Физические теории изложены П. в полумифологической форме. Телесный мир он определяет, как бытие, „колеблющееся между бытием и небытием“, смешанное из того и другого. Субстратом является хаотическая масса (см. материя), из которой Демиург (Творец) создает вещи по образцу идей, как „делают столы по образцу идеи стола“. Между идеями и вещами есть промежуточное звено, динамическое, движущее начало — мировая душа. Поэтому вселенная не объясняется механически — она есть совершенный организм. Сам П., определяя свои натурфилософские теории, как остроумную „игру“, отличает их от „знания“. К физике у П. относится и психология, или учение о душе (см. душа). В отдельных мифах, вставленных в диалоги, и некоторых диалогах развивается богословское учение (о творении мира, о Божестве, о предсуществовании и бессмертии души, о ее падении и т. п.), очень близкое культу Диониса и орфическим мистериям (см.). — Полнее всего проявляется личность П. в социальных теориях его, в учении о государстве. Цель государства заключается в достижении наивысшего счастья всех чрез осуществление наивысшей добродетели, научное познание которой и проведение в жизнь возможно лишь с помощью философии. Государство такой же цельный организм, как и душа человека. Трем душевным силам (см. душа) в идеальном государстве П. соответствуют три класса граждан: народ — земледельцы, ремесленники и купцы — занят вытекающей из чувственной потребности души заботой об удовлетворении повседневных потребностей. Он „содержит и кормит“ оба другие класса. Второй класс составляют „стражи“. Они всецело отдают себя на служение целому. Для искоренения в них эгоизма воспитание, жены, дети, — вообще все должно быть у них общим. Они образуют одну семью. Женщины и мужчины получают почти одинаковое воспитание. Высший класс составляют правители, или философы. Они занимают высшие должности, а все свободное время посвящают философскому размышлению. Каждый из классов осуществляет одну из основных добродетелей: народ — обуздание влечений путем самообладания и благоразумия, стражи — мужество, философы — мудрость. Все государство в целом задачей имеет осуществление справедливости в ее совершеннейшей форме. По своему существу государство П. является учреждением для воспитания человеческого общества и подготовки его к высшему нравственному идеалу. Для низшего класса воспитание ограничивается мифологией и гимнастикой. Для высших оно регулируется до мелочей. Дети, рожденные от брака благороднейших и сильнейших мужчин с благороднейшими и наиболее здоровыми женщинами, проходят последовательно цикл необходимых упражнений, имеющих задачей воспитать тело и душу — забота о физическом здоровье; ознакомление с мифами, из которых изгоняется все безнравственное; от 14 до 16 лет поэзия и музыка; далее математические науки и военные занятия. Наиболее одаренные проходят еще особый круг наук и готовятся к вступлению в класс философов; остальные остаются на военной службе. К концу жизни в „Законах“ П. нарисовал картину лишь приближающегося к идеалу государства, но осуществимого в условиях эллинской жизни. — Полн. собр. соч. П. — Штальбаума (1821 и сл.), Германа (1851), Шанца (1875). Литература о П. почти необозрима: см. Ueberweg-Heinze, „Gesch. d. Phil.“ (В. I., изд. 8) и Zeller, „Phil. d. Griech.“ (Th. II, Abth. I); из новейших см. обстоятельное исследование Наторпа, „Plato’s Ideenlehre“; Виндельбанд, „П.“; Грот, „Очерк философии П.“; переводы соч. П.: Карпова (1863—79; весь П., кроме „Законов“); „Законы“ пер. Оболенского (1827); ранние диалоги в пер. Вл. Соловьева, М. Соловьева и кн. С. Трубецкого, 2 т. (1890, 1903); отдельные диалоги переводились Скворцовым („Феэтет“, „Менон“, 1867), Лебедевым („Федон“, 1874 и 1896), Малеванским („Тимей“, „Критий“, 1883), Горбовым („Критон“, 1878), Виноградовым („Лахес“, 1890), Мурашовым („Федр“, 1904), Ананьиным („Софист“ 1907), Городецким („Пир“, 1908).
И. Малинин.