II. Датские поселения и норманское завоевание. С национальной борьбою англо-саксов с датчанами неразрывно связано имя самого популярного из правителей острова, героя бесчисленных легенд и сказаний, короля-мудреца и короля-реформатора — Альфреда (871—901). „Альфред — первый из наших королей, с которым связано у нас определенное представление, как об одном из действительных основателей английской монархии“, говорит один новейший историк, Флетчер. Англия, отвоеванная им у датчан, сводилась к узкой полосе земли в юго-западной части острова, от моря на юге и до линии, проведенной на севере между Честером и Лондоном. Но Альфреду удалось избавить ее от такого повального погрома и террора, какого стране больше никогда не пришлось переживать. Этого было достаточно, чтобы сделать его имя дорогим для всякого английского очага; он был не только солдатом, но и матросом, строителем церквей, ученым, изобретателем, организатором государства и его историком. Все свои изумительные способности он направил на благо народа. Мы не станем распространяться о войнах Альфреда с датчанами и ограничимся указанием, что со времени мира с Гутрумом, в 878 г., начался не только переход к мирной жизни датчан на острове, но и отлив их во Францию. Произошел ли он оттого, что их численность уменьшилась, или что берега Франции показались более заманчивыми для их набегов, или причина перемены лежит в самом характере Альфреда, „как великого воителя“, мы сказать не можем. Несомненно только одно, что мелкие набеги и восстания, которыми ознаменовался конец царствования Альфреда, были все легко подавлены. Альфред положил основание английскому флоту; этим флотом стала охраняться морская граница, а при его преемниках флот настолько окреп, что во времена Эдгара английские корабли уже не довольствовались охраной одной южной границы, но огибали в своих плаваниях весь остров. В немногие промежутки между войнами с датчанами Альфред озаботился восстановлением разрушенных поселков и новой колонизацией частей Англии, освобожденных им от датчан. Он призвал иностранных ученых в английские школы, озаботился переводом на язык саксов многих латинских сочинений и предпослал этим переводам свои краткие предисловия; при нем, начиная с 887 г., стали вести хронику событий на саксон. яз., и при нем также положено было начало кодификации не столько законов, сколько обычаев, общих всему англо-саксонскому народу. Мы не можем сказать утвердительно, на каких началах была построена им организация военных сил страны, но весьма вероятно, что он призвал каждую сотню или „hundred“ к поставке ему известного числа воинов. Другой новейший историк, Оман, приписывает Альфреду и окончательную организацию служилого сословия, т. наз. „tan“-ов, в число которых вошли все крупные землевладельцы, связанные отныне обязательством служить королю одинаково в его дружине и в его совете. Что касается до народной милиции, или „fyrd“, то Альфреду приписывается разделение ее на две части, из которых одна будто бы занималась обработкой полей в то время, как другая уходила на войну — система, очевидно, напоминающая порядки, которые Юлий Цезарь нашел у свевов. Нужно ли приписанное Альфреду считать сказанием или реальным фактом, я решить не берусь. За Альфредом признают поощрение и мореходства и торговли; им, якобы, снаряжена была экспедиция капитана Оссера в северные моря, поведшая к открытию Нордкапа, и к нему же возводится правило, по которому ряды служилого сословия танов могли пополняться купцами, трижды переплывшими с торговыми целями Ламанш.
Объединение Англии под властью одного правителя совершилось не ранее правления Эдуарда Старшего (901—925), сына Альфреда. Он завершил дело отца, разбив на голову последнего из королей восточной, датской, половины острова в 921 г., после чего и царство его, т. е. теперешние графства Норфольк и Сёффольк были инкорпорированы Вессексом. К концу правления Эдуарда не только вся страна к югу от реки Гумбера сосредоточилась в руках англо-саксов, но и датчане Нортумбрии признали их короля своим верховным правителем; мало этого — шотландцы провозгласили его отцом и господином на многолюдном собрании в Доре в 924 г. Его преемник Этельстан (Aethelstan) присоединил к королевству занятую датчанами Нортумбрию и, когда дети последнего датского правителя Иорка вздумали поднять восстание при поддержке ирландцев, шотландцев и кимвров, он разбил соединенное ополчение в самой кровопролитной из битв, доселе веденной королями из династии Альфреда, — в битве под Брунанбургом. После этого и шотландцы, и кельты Уэльса и Корнваля, и датчане Нортумбрии одинаково смирились пред ним. Его признавали самым могущественным правителем на Западе Европы; все соседние короли искали его союза. Одна из его сестер вышла замуж за императора Оттона I, другая за Карла Простодушного, короля западных франков, а остальные три — за короля Арля, за графа Парижского и за графа Фландрского.
При преемниках Этельстана положено было начало широкому владычеству духовенства; оно стоит в причинной связи с предпринятой епископом Дёнстаном реформой монастырей. Он стремился к упрочению в них правил св. Бенедикта о бедности, целомудрии и покорности. Произведенные в этом направлении реформы ни мало не повели к сокращению размеров монастырской собственности; имея неограниченное влияние на короля Эдреда (Eadred), „будучи при нем“, как выражается его биограф, „не только равным с монархом правителем, но и повелителем над королем“ („quasi rex et regis imperator“), Дёнстан воспользовался своим положением, чтобы наделить храмы, вызванные им из развалин или вновь сооруженные, обширными „наследствами“. С этого времени начался безостановочный рост церковных латифундий в таких размерах, что к эпохе завоевания Англии Вильгельмом 7/12 земельной площади, занятой одним графством Нортумберланд, очутились в руках всего-на-всего четырех монастырей (см. мой „Экономический рост Европы“, I, 414—423).
Рост крупного землевладения столько же светских, сколько и духовных сеньоров, и феодальной системы объясняет нам причину упадка королевской власти и ослабления оборонительных сил страны. Это позволило датчанам в конце X стол. сделать новые попытки к завоеванию Англии. Первое массовое нашествие восходит к 991 г. Англосаксы обращаются к новому средству отстоять свою независимость: они откупаются от иноземцев деньгами, но этот прием, разумеется, только разжигает аппетит датчан, и с этого года по 1014 они не перестают вымогать своими набегами все новые и новые платежи. Они известны под названием датских денег (Danegeld), — а для их взимания вводится особая система обложения крестьянских дворов и их наделов; единицей этого обложения является „гайда“, т. е. комплекс земельных полос, рассеянных в различных „конах“ и полях одной и той же сельской общины. Так как гайда земли рассчитана на обработку тяжелым плугом с восьмиголовой упряжью, то она является более или менее постоянною величиною, колеблющейся около 120 акров (см. Vinogradoff, „English Society in the Eleventh Century“, стр. 146). В местностях, занятых датчанами, та же гайда слывет под названием „carucata“, от слова „caruca“ — тяжелый плуг. В этом названии еще яснее выступает связь единицы обложения с количеством земли, поднимаемым одним плугом с восьмиголовой упряжью. И каруката содержит в себе, подобно гайде, 120 акров (ibid., стр. 147). Эти хозяйственные комплексы в качестве фискальных единиц продолжают держаться в течение всего столетия, отделяющего новые нашествия северных народов, и в частности датчан, от завоевания Англии Вильгельмом Нормандским. Немудрено поэтому, если в предпринятой последним описи земельных владений завоеванного им государства мы встречаемся с делением поместий в целях налогового обложения на гайды и карукаты, с составляющими их виргатами и боватами. „Датским деньгам“ суждено было сделаться не только первою формою прямой земельной подати в Англии, но и источником позднейшей фискальной системы, опирающейся на хозяйственный комплекс полных и половинных дворов и даже „четвертей“ и „восьмушек“ одного двора.
С 1016 г. датским нашествиям наступает конец. В Англии воцаряется датский король Канут. По договору с Эдмундом, он делит с ним владычество над нею таким образом, что в его руки отходят датские округа Нортумбрии и „пяти городов“, тогда как Эдмунд удерживает за собою Вессекс, Кент, Лондон и Восточную Англию. Не прошло, однако, и года, как Эдмунд был изменнически убит Эдриком, и ранее этого интриговавшим в пользу датчан. Таны Вессекса собираются на „витенагемот“ и отдают корону Англии Кануту. Канут правил в течение 19 лет одновременно и в Дании, и в Норвегии, и в Англии (1016—1035), но он особенно охотно пребывал в последней. Язычник до момента ее завоевания, он принял крещение, женился на Эмме, вдове покойного короля, удержал при себе лишь небольшую постоянную армию из датчан, оплачиваемую им периодически взимаемым Danegeld’ом, и постарался править страною не как завоеванной провинцией, а как центром своих обширных владений.
С именем Канута связано упразднение больших alderman’ств, т. е. тех крупных административно-феодальных комплексов, которые в годы, предшествовавшие его воцарению, не мало препятствовали централизации власти в руках короля и упрочению порядка и силы государства. Но нельзя сказать, что Канут был объединителем и врагом того, что можно было бы назвать — за недостатком другого термина в русском яз. — уделами, так как он в сущности, только заменил англо-саксонских alderman’ов датскими „ярлами“ (от слова „jarl“ происходит английское „earl“, что значит „граф“). Канут не отменил системы уделов, как не упразднено было им и деление Англии на датскую и саксонскую половину. Нортумбрия и Восточная Англия даны были в управление двум датским ярлам, тогда как Вессекс и Мерсия — двум английским, графу Годвину и графу Леофрику. Английские историки ставят Кануту в особую заслугу то доверие, с каким он относился к туземному населению; он удержал при себе небольшой отряд в 2—3.000 человек датской дружины, исполнявшей при нем обязанности военной свиты. Он не роздал земель Англии ни ее членам, ни другим датчанам, удержал на высших постах английских уроженцев и даже нередко посылал их в Данию для исполнения обязанностей епископов и светских сановников. Правители Уэльса и Шотландии охотно признавали над собою его верховенство. Малькольму, королю шотландскому, Канут даровал даже часть северной Англии, бывшего королевства Берниции, в вассальное держание. Тем самым проложен был путь распространению англ. языка и англ. культуры в плоскостной части королевства.
При преемниках Канута или Кнута распалось его царство: вспыхнуло восстание в Норвегии, датчане признали своим королем его законного сына Гартакнута (Harthacnut’a), а англичане — его незаконного сына, Гарольда. Один Годвин, граф Вессекский, высказался в пользу Гартакнута и заставил принесть ему присягу всех, кто жил к югу от Темзы в пределах его княжества. Братья враждовали между собою, и Гарольду удалось овладеть Вессексом, на защиту которого не было прислано вовремя войска правителем Дании. Но не прошло и трех лет, как Англия снова осталась без короля, в виду кончины Гарольда. Гартакнут прибыл в нее с большим ополчением и упрочил в ней свое владычество; жителей стали облагать высокими поборами в пользу датских воинов, и, если бы не неожиданная смерть, постигшая короля в 1042 г., Англия снова испытала бы на себе все невыгоды подчинения иноземному правителю.
Со смертью Гартакнута пресеклась датская династия. Собранные на совет витаны решили призвать на престол члена саксон. династии, к которой принадлежал Альфред. Сделать это было тем легче, что Гартакнут призвал к себе Эдуарда, сына последнего короля саксонской крови, правившего Англией до Канута. Эдуард приходился ему братом по матери, Эмме, на которой, как мы видели, женился Канут. Эдуард долгое время жил перед этим в Нормандском герцогстве и завязал там отношения с будущим его правителем Вильгельмом. В это время Нормандией правил еще герцог Ричард, брат Эммы; состоя при нормандском дворе, Эдуард в значительной степени забыл родную речь и стал, по самым привычкам своим, французом. Своим возвращением в Англию он, в значительной степени, обязан был Годвину (Godwine), правителю Вессекса. Женившись на его дочери, Эдите, он вверил ему администрацию королевства. В Годвине Эдуард нашел, однако, решительного противника своим нормандским любимцам, которым он охотно вверял епископские кафедры, в том числе и архиепископский стол в Кентербери. Ходил слух, что Эдуард обещал даже корону Англии Вильгельму, незаконному сыну норманд. герцога, на что он, разумеется, не имел права, так как в действительности распоряжались передачей престола члены служилого сословия, собранные на витенагемот. Последствием несогласий было восстание Годвина; он собрал ополчение из людей Вессекса, за что и объявлен был стоящим вне закона решением витенагемота. После этого он бежал во Фландрию; но в 1052 г. витенагемот снял с него опалу, и король Эдуард поставлен был в необходимость восстановить его на прежнем посту. Дом Годвина продолжал играть главенствующую роль в последние четырнадцать лет царствования Эдуарда. Вессекс оставался во власти Годвина, Восточная Англия поставлена была под управление его второго сына, Гарольда, а старший сын „великого графа“, Тостиг, сделался ближайшим фаворитом короля Эдуарда. Со смертью Годвина его влияние перешло к сыну его, Гарольду, человеку весьма популярному — особенно на юге Англии, — несомненно способному и деловитому. Во время его руководительства делами Англии было послано в Шотландию войско, чтобы низложить героя шекспировской трагедии Макбета, захватившего престол убитого им короля Дункана. Макбет пал в сражении, и престол был возвращен старшему сыну шотланд. короля Малькольму.
Управление Англии Гарольдом ознаменовалось также удачным походом против кельтов Уэльса. Теснимые войском Гарольда, восставшие убили собственного короля и смиренно положили его голову к ногам английского правителя. Но последний сам вскоре сделался пленником графа Понтье, к владениям которого он должен был причалить, ища защиты от морской бури. Так как граф Понтье был вассалом Вильгельма, сделавшегося уже герцогом Нормандии, то последний освободил Гарольда и привлек его к своему двору в Руане; здесь Гарольд прожил некоторое время, частью как гость, частью как заложник. Он ходил с Вильгельмом в поход против бретонцев и посвящен был им в рыцари. Его согласились отпустить обратно в Англию, но под условием поддерживать кандидатуру Вильгельма на английский престол в случае смерти Эдуарда. Вильгельм ссылался при этом на обещание последнего, в виду чего и Гарольд поклялся стоять за него. Когда получена была присяга в церкви, Вильгельм указал Гарольду на то, что под ризою, над которой эта присяга была принесена, лежали мощи святых Нормандии, — что, разумеется, должно было сделать присягу еще более крепкой. Поэтому, когда умер король Эдуард и Гарольд сам был выбран королем собранием витанов, Вильгельм Нормандский объявил его поведение клятвопреступным. В действительности же Гарольд стал королем и по завещанию Эдуарда, сделанному устно на смертном одре, и в виду выбора его витенагемотом. Немудрено поэтому, если он дал отрицательный ответ на настояния Вильгельма, переданные ему особыми посланниками. Тогда Вильгельм решился добиться престола иначе: он владел большими сокровищами и имел немало вассалов; его военная репутация была велика. Поэтому когда он объявил по всей Европе о своем намерении предпринять поход на Англию и о готовности оплатить службу всякого, кто добровольно войдет в его ополчение, землями в завоеванной стране, — тысячи наемников из Франции, Бретани, Фландрии и Аквитании поспешили предложить ему свои услуги. Его армия оказалась составленной из нормандцев всего-на-всего на одну треть. Шесть месяцев потребовалось для подготовки похода и постройки флота, способного оказать противодействие судам Гарольда. Прежде, чем пуститься в путь, Вильгельм испросил благословения папы на предстоящий поход, ссылаясь на нарушение Гарольдом святости присяги. Папа Александр послал ему свое благословение и освященное знамя.
Гарольду пришлось сразу встретиться с двумя врагами. — Король Норвегии, Гарольд-Гардрада, уступая настояниям изгнанного из Англии еще при Эдуарде брата Гарольда, Тостига, высадился на севере и после кровопролитного сражения под самыми стенами Иорка овладел им. В то время, как Гарольд двинулся, чтобы отразить это нашествие, и разбил на голову полчища нового викинга, пришло известие, что Вильгельм Нормандский переправился через Па-де-Кале и что 100.000 человек высадились вместе с ним в Сёссексе. Гарольду оставалось одно: призвать графов Мерсии и Нортумбрии к оказанию ему деятельной помощи и собрать в Лондоне народное ополчение, или „fyrd“ от Восточной Англии, Кента и Вессекса. Графы Мерсии и Нортумбрии не спешили с исполнением его приказа, и Гарольду с недостаточным войском пришлось одному напасть на укрепленный лагерь, устроенный Вильгельмом недалеко от берега в Гестингсе. Очевидно, не рассчитывая на свои силы, Гарольд решился принять оборонительное положение и занял довольно выгодную позицию на холме Сенлак, в том самом месте, где построено было впоследствии аббатство „Battle Abbey“. Многие, в том числе его братья, советовали ему ждать прибытия северных ополчений, а пока озаботиться тем, чтобы войско Вильгельма оставить без припасов. Но Вильгельм, боясь этого, не счел нужным медлить и, узнав о пребывании Гарольда в Сенлаке, направил на него свои ополчения. Нормандская конница встретилась с пешим войском Гарольда, занимавшим весь южный склон холма; хорошо вооруженным кавалеристам пришлось иметь дело с полчищами, быстро набранными и в которых не мало было крестьян, принесших с собою, за неимением другого оружия, дубины и косы.
Вильгельм разбил свое наемное войско на части: французов, фламандцев и бретонцев; но центр армии составили уроженцы Нормандии. В каждой части впереди конницы выстроены были в два ряда стрелки-пехотинцы. В течение многих часов победа не склонялась ни в ту, ни в другую сторону, пока Вильгельм не отозвал своей конницы и не заставил пехотинцев обстреливать английское войско из луков. Ополчения графств не устояли против желания сразиться с нападавшим врагом и с яростью набросились на нормандцев. Преследуя их, они рассеялись в разные стороны; Вильгельм поспешил направить на них свою конницу, она часть их перебила, и обратила остальных в бегство. Одна личная дружина Гарольда продолжала отстаивать его знамена, и Вильгельму пришлось до самой ночи обстреливать ее своей пехотой, пуская в ход нередко и конницу. Стрела сразила самого Гарольда, проникнув в его правый глаз; один за другим пали и ближайшие его сподвижники. Тогда только нормандцам удалось пробить стену английских щитов, овладеть знаменами и пронзить копьями умирающего короля.
Вильгельм ожидал встретить дальнейшее сопротивление и потому окольной дорогой пошел на Лондон; но Дувр, Кентербери, Винчестер сдались ему без боя; северные графы распустили свои ополчения, а нотабли Лондона, с архиепископом иоркским во главе, поспешили в главную квартиру завоевателя в Беркгемстеде с предложением избрать его в верховные правители, после чего он вошел в столицу. Здесь, избранный витенагемотом, по старому англо-саксонскому образцу, он в самый день Пасхи 1066 г. возложил на себя корону.
Все эти события нашли следующее отражение в обществен. и политическ. укладе Англии. Они вызвали на долгие годы большую рознь в населении; она усилилась еще после кровавого подавления восстаний в западных и северных графствах, вызванных в значительной степени жестоким управлением брата Вильгельма, епископа Байё, по имени Одо. Он оставлен был Завоевателем во главе администрации вновь присоединенного им края в 1067 г., когда Вильгельму пришлось временно отбыть в Нормандию. Восстание охватило собою Вессекс, куда были вызваны дети Гарольда и поставлены во главе ополчившихся. Одновременно в Нортумбрии провозглашен был королем член дворянства, Эдгар, а в Мерсии — тан Эдриг, — оба англо-саксы. Вильгельм поспешил обратно в Англию и после продолжительной осады Экзетера, где заперлись дети Гарольда, он взял этот город. Последним же потомкам англо-саксонск. правителей Вессекса удалось бежать в Ирландию. Из Вессекса Вильгельм двинулся на север, чтобы очистить графства Глостер и Ворчестер от повстанцев. Эдриг бежал в Уэльское княжество, а в северной части Англии, после окончания в ней мятежа, посажен был правителем граф Роберт де-Комин. Подавление мятежа сопровождалось конфискацией имуществ, пошедших на наделение военных сподвижников Вильгельма.
Весною 1069 г. вспыхнуло новое восстание, на этот раз в Нортумбрии. Во главе его стал Вольдгоф, сын бывшего победителя над Макбетом Сиварда (Siward). И шотландский, и датский короли обещали поддержку. Повстанцам удалось овладеть Иорком, частью перебить, частью взять в плен занимавший его норманский гарнизон. Восстание подавлено было Вильгельмом огнем и мечом. Историк Оман, повторяя утверждение Фримана и Грина, говорит о том, что от реки Гумбера до Тиссы все население было перебито, изведено голодом или изгнано из прежних пределов. Одни бежали в Шотландию и поселились в ней, другие искали убежища в лесах, живя в них на подобие дикарей. Двадцать лет спустя, когда приступлено было к земельной описи этой части Англии, Иоркшир оказался диким полем, почти лишенным жителей.
Можно судить, каковы стали отношения побежденных к победителям после таких погромов. Нормандцам пришлось постоянно считаться с возможностью не столько новых восстаний, сколько частных заговоров и актов мести. Чтобы обезопасить себя от этого, они прибегли к мерам, которым мы не можем найти подобия в других странах. Вместо личного поручительства, введенного в Англии еще законами Эдгара и Этельреда и упроченного в правление Канута, установлена была ответственность десятен и сотен. Мы узнаем о ней из законодательных текстов, которые носят названия сводов Эдуарда-Исповедника и законов Генриха I, но едва-ли могут быть приписаны тому или другому, а являются частными компиляциями того наполовину народн. обычая, наполовину права указного (т. е. созданного правителями государства при участии высших советов страны), какими на континенте Европы были всякого рода варварские законы, или „правды“, не исключая и Ярославовой.
И в том, и в другом сборнике не указывается причин, по которым норманами установлена была новая система охраны мира. Но открыть эти причины немудрено, если вспомнить, что последствием завоевания и кровавого подавления народных мятежей, сопровождавшегося конфискацией имущества и передачей земель в собственность пришельцев-норманов, явилась необходимость восполнить систему поручительства помещиков или глафордов за свободных и несвободных людей, поселенных на их землях, поручительством всех жителей сотни. Ответственность соседства (homines de visnetu) за убийство французского выходца (homo francus), о котором говорится в мнимых законах Вильгельма Завоевателя, в другом памятнике, в Хартии Вильгельма, уже принимает форму денежной ответственности всех жителей сотни за совершенные в ее пределах убийства. Когда эта круговая порука жителей сотни, известная под простонародным названием Englishery (название, в котором ясно выступает факт ответственности англосаксов за убийство пришлых завоевателей), в свою очередь, была восполнена ответственностью более тесных и искусственных союзов 10-ти или 12-ти дворов, смотря по местности, связанных круговой порукой, — сказать трудно. В специальном исследовании, посвященном этому вопросу еще в 1877 г., я представил ту догадку, что т. наз. десятни, децены, обязаны своим происхождением недошедшему до нас законодательному акту, время происхождения которого относится, вероятно, к первой половине XII в. Ответственность десятен получила в простонародьи назв. frank-pledge и вызвала в свою очередь к жизни целый ряд учреждений, из которых некоторые удержались и в позднейшие столетия. Обязанность быть вписанными в состав „децен“, или десятен постепенно распространена была с свободных обывателей на всех лиц, живущих на помещичьих землях. Круговая порука (frank-pledge), как мы сказали, заменила собою старинную англо-саксонскую систему индивидуального поручительства. Как в селениях, занятых свободным людом, так и в поместьях с их крепостным населением, децены и лица, стоявшие во главе их, т. наз. „верховные поручители“, призваны были объявлять властям о преступлениях и выдавать их виновников в сотнях — управителю графства, прежнему англо-саксонскому шерифу, со времени завоевания именуемому по нормано-французскому образцу „вице-графом“; в изъятых же от подведомственности шерифу „свободах“ (franchises), т. е. в пределах ведомства вотчинной юстиции и полиции, такие же заявления делаемы были деценами поместному правителю. В случае утайки преступления как члены десятен, так и их начальники или главные поручители, должны были платить штраф (amerciament), размер которого зависел от важности преступления и определяем был: в сотне — шерифами, а в „свободах“ — управителями (бальифами). С течением времени „десятни“ из личных союзов становятся все более и более союзами территориальными; ответственность стоящих во главе их поручителей (capitales plegii) заступает место той, которую несли входившие в десятню семьи. Контроль за тем, чтобы все население сотни было записано в десятни или „децены“, падает на шерифа или вице-графа и заступающего его в „свободах“ вотчинного агента. Для этого тот и другой в определенные сроки производят т. наз. „смотр“ децен или союзов круговой поруки (view of frank-pledge). Эти собрания служат с течением времени и для других административных целей, — в такой же степени, как и для целей полицейско-судебных. Из обязательства начальников десятен доводить о преступлениях до сведения начальства под страхом денежной ответственности развивается с течением времени известный одной только Англии институт обвинительных присяжных или т. наз. Grand-Jury. Со времени завоевания и до втор. полов. XII в. обвинение преступников производится всеми жителями сотни или одними начальниками десятен; прежде, т. е. в течение англосаксон. периода, из среды индивидуальных поручителей-помещиков брали 12 старших танов; о них говорят законы англосаксонского правителя Этельреда. Система эта уступила место в норманский период, вместе с заменой личного поручительства ответственностью десятен, представлению своего рода обвинительных актов начальниками над этими десятнями. Такая практика удержалась в вотчинных судах и в позднейшие столетия, до начала XIV в., когда и в них, следуя примеру королевских судов, заменили ее институтом т. наз. „великого жюри“.
Если одним из последствий завоевания было усиление общественной розни властвующих и подвластных, пришлых завоевателей и покоренных туземцев, что в свою очередь повело к переменам в самых порядках охранения мира и обнаружения преступлений, то то же завоевание обусловило собою целый переворот в земельном строе и в опирающемся на нем социальном и политическом укладе. Оно завершило собою ранее начавшийся процесс феодализации страны, довело до минимума число „свободных“ владельцев в ней и повело к тому, что по образцу северной Франции, в том числе Нормандского герцогства, и в Англии было установлено, что никто не может держать землю иначе, как в зависимости от короля, на правах прямого или второстепенного его вассала. Насаждая так. обр. континентальные порядки феодализма, завоеватель в то же время принял меры защиты центральной власти против развития центробежных сил, подобных тем, которые одновременно или несколько раньше выступили на континенте Европы, разлагая монархию последних Каролингов и первых Капетингов на полу-самостоятельные княжества.
Каждое из только что указанных последствий завоевания Англии должно быть рассмотрено в отдельности. Начнем наш обзор с переворота, произведенного завоеванием в сфере земельных отношений.
Он стоит в тесной связи с введением феодальных порядков по французскому образцу. Англосаксонская хроника под 1067 г. упоминает о раздаче Вильгельмом Завоевателем земель своим сподвижникам из конфискованного у англосаксов недвижимого имущества. Эта раздача производилась на тех же условиях, на каких установляемы были феоды в северо-западных провинциях Франции. Размер требуемой службы, порядок наследования феода, феодальная инвеститура, опека сеньера над личностью и имуществом малолетнего вассала, право его давать или отказывать в согласии на заключение брака дочери вассала и многое, и многое другое, связанное с феодализмом, введено было в Англии по норманскому образцу, который, в свою очередь, сложился под влиянием порядков, установившихся во Франции (см. Виноградов, „English Society in the Eleventh Century“, 41).
Особенно наглядно выступает сходство установленной Вильгельмом системы с континентальной в том обстоятельстве, что прямые вассалы короля, т. наз. „бароны“, сосредоточивали в своих руках число рыцарских ленов, равное пяти или производному от пяти; но в северной Франции и в нормандском герцогстве обычным было наделение прямых вассалов т. наз. „констабуляриями“ (Constabularii), при чем каждое состояло из 10 рыцарских ленов.
То обстоятельство, что при переходе лена или феода (feudum, fevum) в порядке законного наследования феодал получал реальный выкуп (relevium, relief), в раз навсегда определенном размере (с баронии — сперва 100 фунтов, а потом 100 марок, с рыцарского лена — 100 шиллингов), свидетельствует о том, что, при различии в числе гайд, или земельных комплексов одного двора, баронии и рыцарские лены представляли определенные имущественные единицы, достаточно доходные, чтобы сделать возможным выставлять от каждого по меньшей мере одного вооруженного всадника, а от баронии — число, соответственно в несколько раз большее.
Не пускаясь в дальнейшие подробности, мы скажем, что и самые термины, которые употреблялись для обозначения поступающих в руки вассалов имущественных комплексов, как и те, которые служили для обозначения их прав и обязанностей, заимствованы из Франции. Но и этого мало; из той же Франции, и, в частности, северной ее половины, где господствовало правило „нет земли, которая не имела бы сеньера“ (nulle terre sans seigneur), перенесены были в Англию и те порядки, в силу которых верховным собственником всей земли признан был король, как высший сюзерен, и все земельные владения стали считаться производными от него, т. е. существующими в силу наделения королем своих прямых вассалов, а последними — второстепенных вассалов того же короля (ibid., 41, 43, 232, 235 и 236).
На правах исключения упоминается о наличности в том или другом графстве „свободных“ земель, к которым применяется в земельной описи, произведенной по приказанию Вильгельма Завоевателя и известной под именем „Книги Суда“, опять-таки французский термин „аллод“ или „alleu“, означавший на юге Франции — где правило о принадлежности всякой земли сеньеру не было известно — ни от кого не зависимую, полную собственность. По французскому же образцу баронии и рыцарские лены обложены были не одной только военной службой, но и упомянутыми выше повинностями феодального характера, совокупность которых обозначена была опять-таки заимствованным из Франции термином „forinsecum servitium“ (ibid., 39).
При всем сходстве английских феодальных порядков с континентальными и, в частности, с теми, какие существовали в северной части Франции и герцогстве Нормандии, установленная Вильгельмом система представляет тем не менее существенные и сознательно проведенные особенности. Король, при своих земельных пожалованиях, желал избежать тех последствий, какие имело сосредоточение в руках одного вассала, вместе с громадным комплексом земель, лежащих в одной местности, и неограниченных прав по суду и полиции. Он, поэтому, старался рассеять имения своих прямых вассалов на протяжении значительного числа графств, мешая тем самым образованию таких крупных ленов, какие мы одновр. находим во Франции и которые, разумеется, явились препятствием к сохранению целости и нераздельности французского государства. Еще Галламом отмечена была эта счастливая особенность земельной политики Вильгельма, и тем же Галламом указано на то, что, в отличие от французских королей, завоеватель Англии сознательно воздержался от наделения своих прямых вассалов правом казнить смертью и членовредительством и сохранил за своими судами решающий голос в форме апелляции.
„Феодальные поместья англонорманских баронов, со времени завоевания“, говорит Галлам, „были далеко не так обширны, как во Франции. Граф Честерский владел, правда, всеми графствами этого имени, а граф Шрьюсберийский — всем графством Шропшир, но эти владения по своему протяжению не выдерживают сравнения с герцогством Гвиенским или графством Тулузским“. Поместья баронов, сопровождавших Вильгельма Завоевателя в Англию, были, вообще, весьма разбросаны, так, напр., Роберт, граф Моретон, получивший наибольший надел сравнительно с остальными сподвижниками, владел 248 поместьями в Корнваллисе, 44 в Сёссексе, 196 в Иоркшире, 99 в графстве Норсгэмптоне. Такая разбросанность владений, по мнению Галлама, возникла не благодаря случайности; в основу ее был положен сознательный политический рассчет. Незначительное протяжение поместий и то обстоятельство, что в состав владений одного и того же барона входили владения в разных графствах, сделались естественными препятствиями к развитию патримониальной или вотчинной юстиции по типу французской. Правда, т. наз. „honors“, объединявшие собою несколько поместий, имели право суда в каждом из них. Но этот суд не был общим для всех поместий, а держался отдельно для каждого.
Ограниченная со времен завоевания в своем территориальном протяжении, вотчинная юстиция одновременно была ограничена и в своей компетенции. Право наказывать смертью и членовредительством с этого времени и навсегда было удержано за одними королевскими судами. Век спустя, во втор. пол. XII ст., королевская власть стремится положить предел и всякой независимости вотчинных судов; но и ранее этого, со времени завоевания, неосуществление вотчинным судьею предоставленной ему власти давало право лицам заинтересованным искать правосудия в судах королевства. В акте 1166 г., известном под назв. „Кларендонской Ассизы“, прямо выражено право королев. судей и сановников, в частности, управителей графства, прежних шерифов, ныне ставших вице-графами, входить в пределы изъятых от подведомственности им поместных или вотчинных судов для задержания столько же убийц, сколько грабителей и воров и всех объявленных стоящими вне закона, для производства личного задержания виновных. Не удается также установить между вотчинными судами зависимость инстанций; тогда как во Франции одни из этих судов становятся низшими, а другие — высшими, в Англии зародыши такого развития парализованы в корне постановлениями королей, принятыми во второй половине XIII в. „Никто помимо короля“, значится в одном из таких постановлений, „не может держать суда de falso judicio“; т. е. о неправильном приговоре, постановленном одним из тех, кто держит от короля землю на зависимых отношениях. Такого рода разбирательства, „placita“, принадлежат по праву одной только короне и отвечают достоинству одного короля. Посылаемые по графствам странствующие судьи (justices itinerant) заботятся о сохранении за королем в этом отношении его прерогатив (см. мою „Историю полицейской администрации и суда в английских графствах“. Прага, 1877, стр. 132—137).
Ограничив вышеуказанными мерами права феодальн. собственников и парализовав ими возможность развития в государстве центробежных сил, феодального сепаратизма, Вильгельм Завоеватель и его ближайшие преемники обеспечили также целость и единство государства строгой поддержкой системы административной и судебной централизации. С этой целью в графствах во главе управления, полиции и финансов поставлены были постоянные агенты, в лице т. наз. вице-графов, или шерифов. Шерифу принадлежало высшее охранение мира столько же в вверенной ему провинции, сколько и в расположенных в ней „свободах“. В качестве охранителя мира, он производил периодический смотр союзам круговой поруки, десятням или „деценам“. В качестве высшего в графстве финансового агента, он озабочен был сбором поступающих с графства налоговых платежей, снимал иногда их на откуп у государства или получал следуемую за такой откуп сумму от городских управлений в том случае, если им удавалось войти с центральным правительством в соглашение насчет платежа в казну, взамен всяких других налогов и сборов, наперед установленной суммы; такие соглашения облекаемы были в договорную форму и обозначались прозвищем „firma burgi“.
Все поступавшие к шерифу суммы от налогов, откупов, штрафов, как и доходы от казенных имений или „домэнов“ и феодальные поборы с прямых ленников короля, управитель графства препровождал в государственное казначейство (последнее, как и в Нормандии, носило название „exchequer“, по латыни „scacarium“, что значит „шахматная доска“, — название, данное ему от черепичной крыши, составленной из четырехугольников, окрашенных в два разных цвета и чередовавшихся в определенном порядке).
Централизация установлена была и по отношению к суду. Главою судебного персонала в первые века, следовавшие за завоеванием, считался король, а его заместителем — верховный юстициарий (justiciarius magnus). Должность его исчезает со временем, но зависимость суда от короны сохраняется в самом названии одного из высших судов „судом королевской скамьи“ (King’s Bench). Это — древнейший из верховных судов Англии; к нему присоединяется со временем суд, установленный при казначействе и потому носящий имя последнего (Court of Exchequer). Наконец, для гражданских тяжб создается третий верховный суд Court of Common Pleas (суд общих тяжб). Постоянное пребывание его в Лондоне обещано Великой Хартией Вольностей 1215 г. Все три суда обнимаются общим понятием „королевских судов“.
Уголовное правосудие осуществлялось, по преимуществу, судом королевской скамьи, гражданское — судом общих тяжб; наконец, фискальное, т. е. повод к которому давали споры с казною, — судом казначейства. С царствования Генриха III нет более упоминания о назначении верховного судьи Англии, юстициария, и верховные суды подчинены непосредственно королю. Еще ранее, со времен Генриха I, мы встречаем упоминание о посылке особых странствующих судей в провинции для разбирательства на местах. Им поручается разбирательство всякого рода дел или только тех или других видов их, прямо упомянутых в сообщаемых судом полномочиях (см. Maitland, „The Constitutional History of England“, 133—141).
Избегая всяких технических подробностей, мы ограничиваем сказанным очерк ближайшего влияния, оказанного завоеванием в деле централизации управления и суда.
Вильгельм Завоеватель стремился, как мы сказали, к концентрации и земельного владения: никто не должен был впредь пользоваться недвижимыми имуществами иначе, как в зависимости от короля — верховного собственника и верховного сюзерена. Говоря об Англии, король употреблял выражение „terra mea, dominium meum“ — „моя земля, мое владение“.
Летописцы приписывают ему деление Англии на 60 слишним тысяч рыцарских ленов, из которых он удерживает за казною в домениальную собственность всего 1.500; остальные же раздает своим сподвижникам, а также церквам и монастырям в наследственное ленное владение. Герард дю-Бари, писатель XII в., говорит, что оставленные за казною земли давали правительству громадный доход, и это, вместе с конфискованными драгоценностями, сделало из Вильгельма самого богатого короля в мире.
Вильгельм не обходился, однако, без обложения своих подданных прямой податью, или „geld“, следуя в этом отношении примеру своего прямого предшественника, Эдуарда Исповедника. При нем существовали также поборы с дворов и дворовых участков, так наз. „gafol“.
Для распределения всех этих платежей потребовались одновременно перепись населения и опись имуществ на протяжении всей Англии. Она произведена была между 1085 и 1087 г. Вильгельм возложил заботу о ней на особых комиссаров, „королевских баронов“; им надлежало удостовериться в налоговой способности отдельных villae путем опроса под присягою шерифа, всех баронов или непосредственных ленников Эдуарда Исповедника и всех французских выходцев, получивших земли вслед за завоеванием, наконец — сотенных собраний, составленных из следующего представительства отдельных вилл: местного священника, управителя и шести крестьян, или villani. Удовлетворение этому требованию предполагало объезд комиссарами всех сотен графства и доклад в сотенном собрании восемью вышеупомянутыми лицами от каждой villa об именах как отдельных поместий, так и лиц, которые владели ими при Эдуарде Исповеднике и ныне владеют. Присяжные должны были дать ответ и на следующие вопросы: сколько имеется гайд в поместье, сколько плугов на хозяйском дворе и сколько их числится за зависимым населением, а также — как составлено последнее, сколько в нем вилланов, или крепостных, котариев, или не имеющих надела батраков, сервов, или рабов, свободных людей (liberi homines) и подчиненных вотчинному суду, но пользующихся, как мы это увидим, правом свободного отхода сокменов. Присяжные должны были показать еще, сколько в имении леса, луга, пастбищ, мельниц, рыбных уловов, сколько к нему прибавлено или отнято, какая была его общая стоимость прежде и какая теперь, сколько держали или держат в нем земли свободные люди. На все это надо было дать тройной ответ, имея в виду положение вопроса, во-первых, во времена Эдуарда Исповедника, во-вторых, в момент земельных пожалований Вильгельма и, в третьих, наличное состояние. От присяжных требовалось также, чтобы они заявили, нельзя-ли казне получать в будущем с отдельных имений больше того, что она получает ныне.
Повеление короля было исполнено в малейших подробностях; опись произведена была так подробно, что потребовалось 450 страниц большого формата для передачи всех показаний присяжных. По всей вероятности, неудобства, связанные с такой детальной и потому медленной регистрацией, повели к упрощению первоначального плана работы и дали возможность описать целых тридцать графств в одном томе, заключающем в себе всего-на-всего 382 страницы. Раунд, на основании приведенных соображений, признает этот том позднейшим. В летописных свидетельствах, как и в тексте самого Думсдебук, он справедливо не видит доказательств того, чтобы редакция „Книги Суда“ была закончена, как это думали прежде, в течение одного года. Этот годичный срок можно, самое большее, принять в отношении к производству одной описи, т. е. составлению черновых отчетов.
Название Думсдебук, т. е. Книга Суда, придано предписанной Вильгельмом переписи не ранее XII ст. До этого времени она известна была под разными наименованиями, между прочим, — книги о Казне (Liber de thesauro) и книги Святого Эдуарда (Quere in libro sancti Edwardi). Этот памятник является первым по времени источником, между прочим, и для изучения экономического и общественного строя английского поместья.
В своей книге, посвященной характеристике английского общества в XI в., проф. Виноградов, опираясь на данные Книги Суда, указывает на наличность в Англии в это время следующих сословно-классовых групп: унаследованных от англо-саксонск. периода танов, находящихся в равном с ними положении вассалов и министериалов по континентальному образцу, при чем между теми и другими можно различать лиц, состоящих в свите короля, и лиц, находящихся в тех же отношениях к королеве, к графам и епископ. Таны попрежнему — члены служилого сословия, несущие прежде всего военную службу. Некоторые из них владеют всего-на-всего количеством земли, обрабатываемым одним плугом, нередко даже половиной и третью такого участка; в таком случае они часто обложены своего рода „общественными помочами“ по отношению к королю и участвуют в оранке принадлежащих ему поместных земель. Это обстоятельство сближает их с поселянами, т. наз. „villani“. И все-же их общественное положение не одинаково. Они участвуют в поместном суде и присутствуют на народных собраниях. Под каким-бы именем мы их ни встречали, под именем-ли дренгов, просто „людей“ (homines) или владельцев свободной земли — „аллодиариев“, обще всем им то, что в их руках находится свободная земля, terra libera. Низшую категорию по отношению к служилому сословию составляют люди просто свободные, liberi homines; они особенно многочисленны в восточной части Англии, держат в своих руках весьма небольшие участки земли; одни вправе отчуждать эти участки, другие не вправе, из чего следует что свободное состояние, за ними признаваемое, обусловлено не характером снимаемых ими участков, а собственным их правом осуществлять функции свободных людей и на суде, и на народных собраниях.
Особенно многочислен мелкий свободный люд, как уже было сказано нами, в графствах, населенных датчанами. Ниже по своему общественному положению стоят так наз. socmen’ы; их особенность составляет подведомственность вотчинному суду, soc. С этой чертою соединяется и другая: невозможность покинуть землю, на которой они сидят, крепость к ней, adscriptio glebae; они — люди свободные, но крепкие к земле. Большинство несет повинность и производит платежи, но более легкие, чем те, которые падают на вилланов. Мы встречаем socmen’ов на протяжении всей Англии, но они опять-таки всего более многочисленны в занятых датчанами графствах севера и востока: здесь мы находим их в поместьях, сидящими не в одиночку, а целыми группами в десятки и даже сотни человек. Одни из них владеют участками в открытых полях, образуя своего рода свободное надельное крестьянство, другие имеют хутора или фермы.
Наконец, обширную группу составляют вилланы; из 240.000 дворов, о которых заходит речь в земельной описи Вильгельма, 100.000 приходятся на долю вилланов. Это — почти сплошь надельное крестьянство; дворы вилланов держат полные или неполные наделы, при чем полным считается сумма делянок в разных полях, способная быть возделанной одним плугом. Вилланы с полным наделом соответственно ставят один плуг с восьмиголовой упряжью; вилланы, владеющие половинным наделом, dimidia hyda, — на половину меньше. От владения полным или половинным наделом сами вилланы получают названия: „pleni et dimidii“. Земля поместья, как общее правило, состоит из двух частей: земли в личном владении помещика, domaine, или demesne, и земли поселян, terra villanorum.
Класс вилланов составился столько-же из свободных поселян, ceorl’ей, ставших крепостным и барщинным крестьянством, сколько из поселенных на землях поместья рабов, англо-саксонских „theows“; другими словами, и в образовании английского крепостного крестьянства мы встречаем одновременно и свободных людей, экономическая зависимость которых от помещиков имела последствием крепость к земле, и рабов или холопов, обращенных в сельско-хозяйственных рабочих и обложенных барщиной, — точь в точь, как это было у нас согласно исследованиям проф. Ключевского.
Отличительная черта вилланов — это тяжесть возложенных на них служб; она поглощает значительное число дней недели. Меньшие службы несут два другие класса, также несвободных людей, о которых заходит речь в Книге Суда, — я разумею бордариев и котариев; они держат небольшие участки земли в пять, редко в десять или двенадцать акров. Эти участки не входят в состав надельных земель и, наоборот, довольно часто встречаются на землях, удержанных в личном заведывании помещика. Самое название „bordarii“ происходит от слова „borda“, равнозначительного с „mansura“, т. е. жилищем (см. Vinogradoff, „English Society in the Eleventh Century“, стр. 457). В этом случае bordarii являются не более, как сельскохозяйственными батраками, поселенными помещиком на собственной земле, под условием производства определенных сельскохозяйственных работ. Они или получали от помещика необходимый рабочий инвентарь, или, владея лишь частью его, обращались к „супряге“. В числе их могло быть не мало и поселенных рабов.
„Книга Суда“ при описании отдельных поместий говорит о наличности, рядом с бордариями, и так называемых „котариев“, чтò одно уже, повидимому, исключает возможность отождествлять их с первыми. В действительности трудно, однако, провести какие либо различия между теми и другими. Не считать ли, что „котарии“ — только перенесенный с континента французский термин, от слова „côte“, для обозначения того же понятия, что и bordarii, т. е. владельца жилища и небольшого участка земли? В таком случае оба термина стояли бы друг к другу в том же отношении, в каком франко-норманское „miles“ к англосаксонскому тану. Котариями могли быть и сельские рабы, исполнявшие между прочим определенную обязанность — ходить за плугами, и владельцы разбившихся на мелкие участки крестьянских наделов, виргат и полувиргат. Между бордариями и котариями не мало было и вольноотпущенников, нередко упоминаемых под названием coliberti. Виноградов высказывает ту догадку, что отпускаемы были на волю не отдельные лица, а целые группы их, почему употребительным и сделался термин не „liberti“, a „coliberti“ (ibid., стр. 468).
Ни один из указанных классов не обособлен от другого настолько резко, чтобы между ними не существовало переходных форм: таны, свободные люди и socmen’ы различаются только степенью „свободы“, — отсюда такое сочетание слов, как „свободные таны“ и „свободные сокмены“. Вилланы, в свою очередь, имеют двойной источник происхождения: из лиц, постепенно теряющих личную свободу благодаря экономической зависимости, и переводимых из рабства в крепостничество холопов. Самый этот переход, как и образование обширного класса вольноотпущенников, объясняется столько же христианской проповедью, сколько и развитием земледельческих занятий, требовавших приурочения к сельскохозяйственному труду постоянных рабочих и потому прикрепленных скорее к земле, чем к ее обладателю-помещику (ibid., 470).
Когда составлена была опись земель, владений, военных и фискальных обязательств всех землевладельцев Англии, Вильгельм созвал их на большое собрание в Солсбери в 1086 г. и здесь принял присягу в феодальной верности (hommage) от всех, как прямых, так и второстепенных вассалов; они клятвою скрепили обязательство следовать за королем во всех его войнах, даже тех, которые подняты были бы против их ближайших сеньеров.