* * *
[13]
Чего же ты медлишь, сынъ крови и тьмы?
Расчеты другъ съ другомъ покончили мы!
Все жду я невѣсту, давно я готовъ;
Пробьетъ уже скоро двѣнадцать часовъ.
Какъ струйки, съ кладбища летятъ вѣтерки.
«Невѣсты моей не видати-ль, дружки?»
Изъ струекъ является призраковъ рой;
«О, да!» — мнѣ киваютъ въ отвѣтъ головой.
Ты, черный бездѣльникъ съ ливреей въ огнѣ,
Съ какими вѣстями явился ко мнѣ?
«Съ докладомъ я присланъ: мои господа
Сейчасъ на драконахъ прибудутъ сюда».
[14]
А ты, мой покойникъ-магистръ, для чего
Сюда ты изъ гроба пришелъ своего?
Печаленъ и мраченъ ученаго, взглядъ;
Качнувъ головою, пошелъ онъ назадъ.
Что́ машетъ хвостомъ старый песъ и визжитъ?
Что́ глазъ черной кошки такъ ярко блеститъ?
Что́ женщины эти растрепы ревутъ?
Что́ вздумала пѣть мнѣ кормилица тутъ?
Кормилица, съ пѣснями дома сиди,
Тамъ ихъ, старину вспоминая, тверди;
Сегодня вѣдь свадьба моя — и сюда,
Смотри-ка, какіе катятъ господа!
Ну, вотъ, господа, какъ вы милы со мной:
Идете не съ шляпой въ рукѣ — съ головой;
А вы, ногодрыжки въ убранствѣ петли —
Вѣдь нынче нѣтъ вѣтра, что́-жъ поздно пришли?»
На вѣникѣ вѣдьма влетаетъ съ клюкой.
О, матушка, сынъ посаженый я твой!
И челюсть трясется беззубаго рта:
«Во вѣки аминь!» — шепчутъ вѣдьмы уста.
Двѣнадцать сухихъ музыкантовъ бредетъ,
Скрипачка за ними слѣпая идетъ;
Пестро въ разноцвѣтное платье одѣтъ,
Могильщика тащитъ паяцъ ей вослѣдъ.
Двѣнадцать монахинь танцуютъ гавотъ,
Ихъ шествіе сводня косая ведетъ;
Двѣнадцать жрецовъ сладострастныхъ свистятъ
Распутную пѣснь на молитвенный ладъ.
Ты глотку свою, мѣховщикъ, пожалѣй!
Въ аду обойдусь я безъ шубки твоей:
Безплатно на топливо, изъ году въ годъ,
Идетъ тамъ и знатный и бѣдный народъ.
Вотъ дѣвушки-дружки, съ громаднымъ горбомъ,
По комнатѣ быстро летятъ кувыркомъ.
Совиныя морды, да полно же вамъ
Такъ громко стучать по засохшимъ костямъ!
Предъ свадьбой моей расходился самъ адъ,
Толпа наростаетъ, буянятъ, шумятъ.
[15]
Раздался звукъ адскаго вальса какъ разъ.
Да тише-жъ! Невѣста пріѣдетъ сейчасъ!
Уймитесь вы, сволочь, иль выгоню вонъ!
Возможности слышать себя я лишенъ!
Какъ будто карета подъѣхала тамъ?
Кухарка, скорѣе бѣги къ воротамъ!
Голубушка, милости просимъ, мой кладъ!
Присядьте, пасторъ мой, я очень вамъ радъ!
Пасторъ съ лошадинымъ копытомъ, съ хвостомъ,
Я къ вашимъ услугамъ, вѣнчанье начнемъ!
Невѣста моя, что́ печаленъ твой взоръ?
Сейчасъ къ обрученью приступитъ пасторъ;
Мнѣ кровью придется платить за обрядъ,
Но ради тебя всѣмъ я жертвовать радъ.
Мой другъ, на колѣни стань рядомъ со мной!..
И стала она. О, восторгъ неземной!
Упала невѣста на сердце мое,
И съ трепетомъ страсти я обнялъ ее.
Насъ вмѣстѣ опутали волны кудрей,
Сердца наши бьются сильнѣй и сильнѣй;
Отъ горя и радости бьются они,
И мнится мнѣ — въ небѣ мы съ нею одни;
Въ томъ небѣ, гдѣ счастье не знаетъ конца,
Несутся въ волнахъ наслажденья сердца;
Но радость сердецъ омрачается: адъ
Надъ нами простеръ омерзительный смрадъ.
Сынъ ночи пасторъ нашъ. Таинственно онъ
Изъ книги кровавой читаетъ канонъ;
Кощунство бормочетъ пастора языкъ,
Напутствіемъ служитъ проклятія крикъ.
Все бѣшено воетъ, шипитъ все кругомъ;
Шумитъ, точно волны; грохочетъ, какъ громъ.
Но вдругъ огонекъ голубой запылалъ;
«Во вѣки аминь!» — голосъ вѣдьмы сказалъ!
|
|
