Хижина дяди Тома (Бичер-Стоу; Анненская)/1908 (ВТ)/6


[48]
ГЛАВА VI.
Открытие.

Взволнованные своим продолжительным разговором, мистер и миссис Шельби долго не могли уснуть в эту ночь и на следующее утро проснулись позже обыкновенного.

[49]

[51]— Не понимаю, что это с Элизой, — сказала миссис Шельби, которая напрасно звонила несколько раз. Мистер Шельби стоял перед зеркалом и точил бритву. В эту минуту дверь открылась и вошел темнокожий мальчик с водою для бритья.

— Анди, — сказала ему госпожа — подойди к Элизиной двери, скажи, что я три раза звонила ее. Бедняжка! — прибавила она про себя со вздохом.

Анди скоро вернулся с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Господи помилуй, миссис! У Лиззи все ящики выдвинуты и все вещи разбросаны! должно быть она сбежала! Истина мелькнула, как молния, в уме мистера и миссис Шельби.

— Она наверно догадалась и ушла! — сказал он.

— Слава Богу, — вскричала она. — Надеюсь, что это так!

— Жена, ты говоришь глупости! Для меня будет страшно неприятно, если она в самом деле ушла. Гэлей видел, что мне очень не хотелось продавать ребенка, он подумает, что я помогал Элизе бежать. Это затрагивает мою честь! — И мистер Шельби поспешно вышел из комнаты.

С четверть часа в доме царила страшная суматоха. Люди бегали, кричали и хлопали дверьми, в разных местах собирались лица всевозможных оттенков черного цвета. Одно только существо, которое могло бы пролить сколько-нибудь света на это дело, главная повариха, тетушка Хлоя, упорно молчала. Не говоря ни слова, с мрачной тучей на своем, обыкновенно веселом, лице, она пекла сухари к завтраку, как будто не видела и не слышала всего, что происходило вокруг неё.

Очень скоро около дюжины негритят уселись, точно воронята, на перила веранда: каждый хотел первый сообщить чужому массе о его неудаче.

— Он прямо с ума сойдет, честное слово, — говорил Анди.

— Вот-то заругается! — вскричал маленький, черненький Джек.

— Да, он знатно умеет ругаться! — заявила курчавая Манди. — Я слышала, как он ругался вчера за обедом. Я всё слышала, что они говорили, я сидела в чулане, где миссис держит большие бутыли и слышала каждое слово. — И Манди, которая до сих пор думала о значении того, что слышала, не больше какого-нибудь черного котенка, теперь принимала [52]важный вид знающей особы и забывала рассказать, что, забравшись в чулан с бутылями, сна всё время преспокойно проспала там.

Как только появился Гэлей в высоких сапогах со шпорами, его со всех сторон приветствовали сообщением неприятной вести. Ребятишки не были разочарованы в своей надежде услышать его ругательства. Он так энергично выбранился, что они пришли в полный восторг, по при этом не забывали увертываться от ударов его хлыста. С громким криком они скатились с перил веранды на лужайку, где могли безнаказанно кувыркаться и орать.

— Ну, попадись вы мне, чертенята, — проговорил Гэлей сквозь зубы.

— А вот и не попались! — вскричал с торжеством Анди, делая отчаянную гримасу вслед несчастному торговцу, когда тот уже не мог его слышать.

— Однако же, Шельби, это очень странная история, — сказал Гэлей, входя в гостиную без всякого предупреждения. — Говорят, девка-то бежала и со своим детенышем.

— Мистер Гэлей, миссис Шельби здесь, — заметил мистер Шельби.

— Прошу извинить, сударыни, — сказал Гэлей слегка кланяясь, по всё еще сильно хмурясь. — Но я опять-таки повторяю: до меня дошли странные слухи. Правда это?

— Сэр, — сказал мистер Шельби, если вы желаете разговаривать со мной, вы должны соблюдать приличия. Анди, возьми шляпу и хлыст мистера Гэлея. Садитесь, сэр. Да, сэр, я должен с сожалением сказать, что молодая женщина, вероятно, встревоженная какими-нибудь дошедшими до неё слухами, скрылась сегодня ночью и унесла своею ребенка.

— Признаюсь, я ожидал, что со мной будут вести дело на чистоту, проговорил Гэлей.

— Позвольте, сэр, — вскричал, мистер Шельби круто поворачиваясь к нему, — что вы хотите сказать этим замечанием? Кто бы ни затронул мою честь, у меня всегда один ответ.

Торговец струсил и, значительно сбавив тон, пробормотал, что, конечно неприятно, когда ведешь честный торг, и тебя вдруг одурачат…

— Мистер Гэлей, — сказал м. Шельби, — если бы я не понимал, что вы имеете право чувствовать неудовольствие, я не потерпел бы вашего грубого и бесцеремонного вторжения в мою гостиную. Предупреждай вас, что, хотя внешние обстоятельства и говорят [53]против меня, я не допущу никаких подозрений и намеков, будто я принимал какое-нибудь участие в этом деле. Мало того, я считаю своею обязанностью оказать вам всякую помощь

и лошадьми, и людьми и проч. для возвращения вашей собственности. Одним словом, Гэлей, — он быстро перешел от тона холодного достоинства, к своему обычному дону искреннего [54]радушие, — самое лучшее для вас не волноваться и спокойно позавтракать; а затем мы посмотрим, что нам делать.

Миссис Шельби встала и извинилась, что не может завтракать с ними; она приказала почтенной на вид мулатке налить господам кофе и вышла из комнаты.

— Старая леди, кажется, очень не любит вашего покорного слугу, — сказал Гэлей, стараясь держать себя совершенно непринужденно.

— Я не привык, чтобы о моей жене говорили таким тоном, — сухо заметил мистер Шельби.

— Извините, пожалуйста, я просто пошутил, — с деланным смехом отвечал Гэлей.

— Шутка шутке рознь, бывают и неприятные.

— Однако, он стал чертовски много позволять себе после того, как я подписал бумаги! сказал сам себе Гэлей, — совсем важным барином стал со вчерашнего дня!

Никогда падение первого министра не вызывало такого волнения, какое вызвала весть о продаже Тома среди его товарищей. Все и всюду об этом толковали; и в доме, и в поле на все лады обсуждали возможные последствия этого события. Бегство Элизы — происшествие беспримерное среди невольников имения, — тоже не мало содействовало общему возбуждению умов.

„Черный Сэм“, как его обыкновенно называли, потому что он был темнее всех остальных чернокожих имения, глубокомысленно обсуждал дело со всех сторон и во всех его последствиях, с такою дальновидностью и с таким пониманием собственных интересов, что это сделало бы честь любому белому политику в Вашингтоне.

— Плох тот ветер, который никому не надует добра, это уж верно, рассуждал Сэм, поддергивая свои панталоны и ловко заменяя длинным гвоздем недостающую пуговицу, изобретательность, которая привела его в восторг.

— Да, плох тот ветер, который никому добра не надует, — повторил он. — Ну, вот теперь Том пошел на дно, значит, место очистилось, и какой-нибудь негр может подняться вверх. А отчего бы не этот негр? Это было бы не дурно. Том разъезжал верхом повсюду в чищенных сапогах, с пропускным билетом в кармане, что твой важный барин. Отчего же Сэм не может разъезжать точно также, хотел бы я знать?

— Эй, Сэм! Сэм! масса велел тебе оседлать Билли и Джерри. — прокричал Анди, прерывая его беседу с самим

[55]— Ну, что там еще случилось, мальчуган?

— Эх ты! неужели же ты не знаешь, что Лиззи удрала и утащила своего мальчишку.

— Ишь ты! яйца учат курицу! Да я это знал гораздо раньше тебя. Небось, мне такие дела хорошо известны!

— Ну, всё равно! А только масса велел поскорей оседлать Билли и Джерри. Мы с тобой поедем вместе с массой Гэлеем искать ее.

— А, это отлично! пришло мое время! Когда придет нужда, зовут не другого кого, а Сэма. Значит, он и есть тот негр. Я ее поймаю, это уже верно. Масса увидит, на что способен Сэм.

— Эх, Сэм, заметил Анди, ты прежде подумай, а потом говори; ведь миссис-то совсем не хочет, чтобы Лиззи поймали. Тебе от неё достанется.

— Как! — вскричал Сэм, тараща глаза. — Почему ты это знаешь?

— Слышал собственными ушами, как она это говорила сегодня утром, когда я принес массе воду для бритья. Она послала меня посмотреть, отчего Лиззи не идет одевать ее, а когда я ей сказал, что Лиззи ушла, она вскочила и говорит: „Слава тебе, Господи!“ А масса был точно помешанный, говорит: „жена, ты говоришь глупости!“ Но это не беда, она его повернет на свой лад, у них это всегда так бывает, гораздо выгоднее быть на стороне госпожи, поверь моему слову!

Черный Сэм почесал свою кудластую голову, не заключавшую в себе очень глубокой мудрости но зато опадавшую способностью, которая в большом спросе среди политиков всех стран и всякого цвета кожи, способностью знать, где зимуют раки, как говорится в просторечии. Поэтому он прервал свои рассуждения и опять поддернул панталоны, что он делал всегда когда ему приходилось раздумывать над каким-нибудь трудным вопросом.

— Да, надо правду сказать в этом мире ни о чём нельзя говорить наверно, — промолвил он наконец.

Сэм рассуждал, как философ, и сделал ударение на слове „этом“, как будто он видал много различных миров и свое заключение вывел на основании опыта.

— А я-то думала что миссис перевернет весь света, чтобы вернуть Лиззи, — прибавил он задумчиво.

— Да и перевернула бы? — отвечал Анди; — но неужели ты не понимаешь черномазая голова? Миссис не хочет, чтобы этот масса Гэлей увез Лиззиного мальчика, вот в чём штука.

[56]— Так! проговорил Сэм с непередаваемой интонацией, которую могут знать только слышавшие разговор негров.

— И вот что я тебе еще скажу, — заметил Анди — поторапливайся-ка ты, иди за лошадьми, вон миссис зовет тебя, я слышу; полно тебе стоять тут да валять дурака.

После этого Сэм, действительно, начал поторапливаться, и через несколько минут торжественно подскакал к дому на одной из лошадей, держа другую в поводу, соскочил на землю, прежде чем они остановились, и с быстротой вихря подвел их к месту стоянки лошадей. Лошадь Гэлея, пугливый, молодой жеребчик, заржала, стала лягаться и сильно натягивать поводья.

— О-го-го! — сказал Сэм, — ты, кажется, пуглива? — Черное лицо его осветилось странной лукавой улыбкой. — Постой-ка, я тебя успокою!

Лошади стояли под тенью развесистого бука и вокруг по земле валялось множество мелких, острых треугольных буковых орешков. Сэм поднял один из этих орешков и подошел с ним к жеребчику. Он стал гладить и ласкать лошадь, стараясь, по-видимому, успокоить ее. Как будто желая поправить седло, он ловко подсунул под него острый маленький орешек таким образом, что малейшее давление на седло должно было страшно раздражать нервное животное, не оставляя на коже его никаких царапин или ранок.

— Так — сказал он сам себе, одобрительно ворочая белками глаз и скаля зубы, — дело налажено!

В эту минуту миссис Шельби вышла на балкон и подозвала его. Сэм подошел, с твердым намерением подделаться к барыне, не хуже любого кандидата на вакантное место в Сен-Джемском дворце или в Вашингтоне.

— Что ты так копался, Сэм? Я посылала Анди поторопить тебя.

— Господи помилуй, миссис! отвечал Сэм — лошадей не поймаешь в одну минуту! Они забежали чуть не на южное пастбище, Бог их знает куда!

— Сэм, сколько раз я тебе говорила, что не слезет употреблять таких выражений как: „Господи, помилуй“; „Бог знает“; это грешно.

— О, Господи, спаси мою душу! Я помню ваши слова, миссис, я больше не буду.

— Да ты ведь и опять сказал, Сэм!

[57]— Неужели! Ах, Господи! Я не думал… я это нечаянно, миссис.

— Надо быть осмотрительнее, Сэм.

— Дайте мне только собраться с духом, миссис, и у меня всё пойдет, как по маслу. Я уж буду осмотрителен.

— Хорошо, Сэм. Ты сейчас поедешь с мистером Гэлеем, чтобы показать ему дорогу и помогать ему. Смотри хорошенько за лошадьми, Сэм! Ты знаешь. Джерри хромала на прошлой неделе, не гони ее слишком сильно.

Миссис Шельби проговорила последние слова тихим голосом, с особенным ударением.

— Уж будьте спокойны! — не Сэм, многозначительно закатывая глаза. — Богу известно! Нет, нет, я этого не ска-

зал! — Он быстро перебил себя на полуслове с таким забавным испугом, что госпожа его невольно рассмеялась. — Хорошо миссис, я буду смотреть за лошадьми!

— Ну, слушай, Анди, — сказал Сэм возвращаясь к лошадям под буковое дерево, — я не удивлюсь, если лошадь этого господина начнет брыкаться, когда, он сядет на нее, ты ведь знаешь, с лошадьми это часто бывает; — и он весьма многозначительно толкнул Анди в бок.

— Так! — проговорил Анди, сразу поняв в чём дело.

[58]— Да, видишь ли, Анди, миссис хочет оттянуть время, это ясно для всякого наблюдательного человека. Я думаю помочь ей немножко. Ну-ка, отвяжи наших лошадей, пусть побегают на лугу а, коли захотят, так и в лес зайдут, мне сдается, что этот масса не очень-то скоро уедет от нас.

Анди оскалил зубы.

— Видишь ли, Анди, продолжал Сэм, — если случится такая штука, что лошадь массы Гэлея начнет беситься, мы с тобой должны помочь ему, и мы поможем, уж поможем. — Сэм и Анди запрокинули головы и разразились тихим, неудержимым смехом, от восторга прищелкивая пальцами и притопывая ногами.

В эту минуту Гэлей вышел на веранду. Несколько чашек прекрасного кофе вернули ему хорошее расположение духа. Он вышел, смеясь и разговаривая с хозяином. Сэм и Анди, захватив по пальмовому листу, обыкновенно заменявшему им шляпы, подбежали к лошадям с полною готовностью помочь массе. Пальмовой лист Сэма не был ничем оплетен по краям; доли его топорщились во все стороны и торчали вверх, придавая лицу негра вольнолюбивый и воинственный вид, не хуже, чем у иного вождя с острова Фиджи; а у Анди полей совсем не было; он нахлобучил тулью себе на голову и самодовольно огляделся, как бы говоря: — Кто смеет сказать, что у меня нет шляпы?

— Ну, ребята, — сказал Гэлей, — шевелитесь, нам нельзя терять времени.

— Ни минуточки, масса! — поддакнул Сэм, подавая Гэлею поводья и держа его стремя, пока Анди отвязывал двух других лошадей!

Только что Гэлей коснулся седла, его лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока; Гэлей отлетел на несколько футов и упал на мягкую, сухую землю. Сэм с громким криком ухватился за поводья, но развевающийся лист его самодельной шляпы попал прямо в глаза, лошади, и это не могло послужить к успокоению её нервов. Она вырвалась, опрокинула Сэма, раза два, три презрительно фыркнула, лягнула и пустилась со всех ног бежать на противоположный конец луга, в сопровождении Билли и Джерри, которых Анди выпустил согласно уговору, и подстрекнул несколькими грозными окриками. Поднялась страшная суматоха. Сэм и Анди бегали и кричали, собаки лаяли, Мико, Мося, Мэнди, Фанни и вся детвора мужского и женского пола, носилась по лугу, хлопала в ладоши, [59]визжала и орала с самою обидною услужливостью и с неутомимым усердием.

Белая лошадь Гэлея горячая и легкая на ногу быстро вошла во вкус этой скачки. Местом действия был большой луг около полумили в длину слегка отлогий и ограниченный со всех сторон огромным лесом; ей представлялось необыкно-

венно приятно подпускать своих преследователей на самое близкое расстояние, и, когда они уже протягивали к ней руку, мчаться снова во весь опор и в какой-нибудь лесной просеке. Сэм никак не хотел допустить, чтобы которую-нибудь лошадь поймали прежде задуманного им срока, и он [60]делал героические усилия, чтобы помешать их поимке. Как шпага Ричарда Львиное Сердце всегда сверкала или впереди войска, или среди самых густых схваток, так пальмовый лист Сэма виднелся всюду, где была опасность, что лошадь поймают. Он кидался туда со всех ног и его страшные крики: Попалась! Держи ее! Держи! способны были обратить в безумное бегство каких угодно зверей.

Гэлей бросался взад и вперед, проклинал, бранился и сердито топал ногами. Мистер Шельби напрасно старался с балкона руководить ловлей лошадей, а миссис Шельби, глядя на всю ату сцену из окна своей комнаты, то смеялась, то удивлялась, отчасти догадываясь о тайной подкладке всей этой суматохи.

Наконец, около двенадцати часов явился Сам торжественно восседая на Джерри и держа в поводу лошадь Гэлея, всю в мыле, но с горящими глазами и раздувающимися ноздрями доказывавшими что её вольнолюбивый дух не вполне усмирен.

— Поймана! — с торжеством объявил он. — Если бы не я, им никогда бы не справиться с ней, но я поймал ее!

— Ты! — далеко не любезно проворчал Гэлей. — Да если бы не ты, ничего бы этого не случилось!

— Господи помилуй, масса, — проговорил Сам глубоко огорченным тоном, — а я-то старался для вас, бегал до того, что с меня пот так и льет.

— Ну хорошо, хорошо, из-за твоей проклятой: глупости я потерял целых три часа. Едем скорей и больше не смей дурить.

— Да что вы, масса! — умоляющим голосом проговорил Сэм. — Неужели же вы хотите уморить и нас, и лошадей. Мы еле на ногах держимся, а лошади все в мыле. Нет, уж, как хотите, а до обеда выехать нельзя. Лошадь массы надобно почистить, видите, как она выпачкалась. И Джерри тоже опять стала хромать. Барыня не отпустит нас в таком виде. Благослови вас Бог, масса, мы всё равно успеем нагнать беглянку. Лиззи никогда не была хорошим ходоком.

Миссис Шельби, которая с веранды слышала весь этот разговор и втайне потешалась им, решила, наконец, принять в нём участие. Она подошла к Гэлею, вежливо выразила сожаление по поводу неприятного происшествия, случившегося с ним, и просила его остаться обедать, обещая, что велит кухарке сейчас же подавать.

[61]Подумав немножко, Гэлей с весьма сомнительною любезностью направился в гостиную, а Сэм проводив его взглядом, не поддающимся описанию, с важным видом повел лошадей в конюшню.

— Видел ты его, Анди? — спросил Сэм, когда они зашли под навес сарая и привязали лошадей к столбу. О, Господи! Да ведь это лучше всякого митинга! Как он плясал и топал ногами, и бранил нас! Ты думаешь, я не слышал? Ладно, думаю себе, старина, ругайся сколько влезет! Хочет получить свою лошадку, — думаю себе, — так подожди или лови ее сам. Господи, Анди, я как сейчас вижу его перед собой. — Сэм и Анди прислонились к стене сарая и хохотали до упада.

— Жаль, что ты не видел, каков он был, когда я привел лошадь, чисто сумасшедший. Господи, он кажется, убил бы меня, если бы смел. А я-то стою перед ним, как ни в чём не бывало, такой смиренный.

— Да, я тебя видел, — отвечал Анди, — ты ловкач, Сэм.

— Надесь, что ловкач. А видел ты миссис под окном? Я видел, как она смеялась.

— Ну я так убегался, что ничего не замечал.

— Вот видишь ли, Анди, — сказал Сэм с важностью, начиная чистить лошадь Гэлея, — я взял себе привычку к тому, что называется наблюдательностью, Анди. Это очень важная привычка, Анди, и я советую тебе развивать ее в себе теперь, пока ты молод… Подними-ка ей заднюю ногу, Анди… Видишь ли Анди в этой наблюдательности и состоит вся разница между одним негром и другим. Разве я не заметил с какой стороны дует ветер? Разве я не видел, чего хочется миссис, хоть она ни одним словом не обмолвилась. Это вот и значит наблюдательность, Анди. Ты, пожалуй, скажешь, что это особая способность. Способность бывают разные у разных людей и их можно развивать это самое важное.

— А мне всё-таки сдается, что кабы я не помог твоей наблюдательности сегодня утром, ты бы не сумел так ловко повести дело, — сказал Анди.

— Анди, — заявил Сэм, — ты многообещающий парен об этом и говорить нечего. Я тебя высоко ставлю и нисколько не стыжусь следовать твоим мыслям. Мы никого не должны презирать Анди потому что бывает так что и самый ловки! попадает иногда в просак. Так-то, Анди а теперь пойдем в дом. Я уверен, что миссис угостит нас чем-нибудь хорошеньким.