нести это не хуже всякаго другого, — прибавилъ онъ, и не то рыданье, не то вздохъ судорожно потрясли его широкую, могучую грудь. — Масса всегда находилъ меня на моемъ мѣстѣ и всегда найдетъ. Я никогда не обманывалъ его, никогда не употреблялъ во зло своего пропускного билета, и никогда не употреблю. Лучше мнѣ одному уйти, чѣмъ всѣхъ продавать и разорять имѣніе. Массу нечего упрекать, Хлоя; онъ позаботится о тебѣ и о бѣдныхъ…
Онъ обернулся къ грубой выдвижной кровати, на которой торчали курчавыя головенки, и голосъ его оборвался. Онъ упалъ на спинку стула и закрылъ лицо своими большими руками. Рыданья, тяжелыя, хриплыя, громкія рыданія трясли его стулъ, и крупныя слезы падали сквозь его пальцы на полъ, точно такія же слезы, сэръ, которыя вы проливали надъ гробомъ вашего первенца, какія вы проливали, сударыня, когда слышали крикъ вашего умиравшаго ребенка, такія же, потому что, сэръ, онъ человѣкъ и вы также человѣкъ, и вы, сударыня, не смотря на ваше шелковое платье и ваши брилліанты, вы только женщина, и въ тяжелыя минуты жизни, передъ лицомъ великаго горя, вы чувствуете то же, что всякая другая женщина!
— Вотъ еще что, — сказала Элиза, стоя уже въ дверяхъ, — я видѣла мужа сегодня днемъ и не знала тогда, что случится. Его довели до послѣдней крайности, и онъ сказалъ мнѣ, что собирается бѣжать. Пожалуйста, постарайтесь, если возможно, сообщить ему обо мнѣ. Скажите ему, что я ушла и почему ушла. Скажите ему, что я его люблю, и если мы никогда больше не увидимся, — она отвернулась отъ нихъ на минуту и затѣмъ докончила хриплымъ голосомъ: — скажите ему, чтобы онъ постарался быть добрымъ и встрѣтиться со мной въ царствіи небесномъ.
— Позовите Бруно, — прибавила она, — заприте за нимъ дверь; бѣдная собака! Пусть онъ не идетъ со мною.
Еще нѣсколько послѣднихъ словъ и слезъ, нѣсколько пожеланій, и Элиза, сжимая въ объятіяхъ удивленнаго и напуганнаго ребенка, безшумно скрылась изъ виду.
нести это не хуже всякого другого, — прибавил он, и не то рыданье, не то вздох судорожно потрясли его широкую, могучую грудь. — Масса всегда находил меня на моем месте и всегда найдет. Я никогда не обманывал его, никогда не употреблял во зло своего пропускного билета, и никогда не употреблю. Лучше мне одному уйти, чем всех продавать и разорять имение. Массу нечего упрекать, Хлоя; он позаботится о тебе и о бедных…
Он обернулся к грубой выдвижной кровати, на которой торчали курчавые головенки, и голос его оборвался. Он упал на спинку стула и закрыл лицо своими большими руками. Рыданья, тяжелые, хриплые, громкия рыдания трясли его стул, и крупные слезы падали сквозь его пальцы на пол, точно такие же слезы, сэр, которые вы проливали над гробом вашего первенца, какие вы проливали, сударыня, когда слышали крик вашего умиравшего ребенка, такие же, потому что, сэр, он человек и вы также человек, и вы, сударыня, не смотря на ваше шелковое платье и ваши бриллианты, вы только женщина, и в тяжелые минуты жизни, перед лицом великого горя, вы чувствуете то же, что всякая другая женщина!
— Вот еще что, — сказала Элиза, стоя уже в дверях, — я видела мужа сегодня днем и не знала тогда, что случится. Его довели до последней крайности, и он сказал мне, что собирается бежать. Пожалуйста, постарайтесь, если возможно, сообщить ему обо мне. Скажите ему, что я ушла и почему ушла. Скажите ему, что я его люблю, и если мы никогда больше не увидимся, — она отвернулась от них на минуту и затем докончила хриплым голосом: — скажите ему, чтобы он постарался быть добрым и встретиться со мной в царствии небесном.
— Позовите Бруно, — прибавила она, — заприте за ним дверь; бедная собака! Пусть он не идет со мною.
Еще несколько последних слов и слез, несколько пожеланий, и Элиза, сжимая в объятиях удивленного и напуганного ребенка, бесшумно скрылась из виду.
Взволнованные своимъ продолжительнымъ разговоромъ, мистеръ и миссисъ Шельби долго не могли уснуть въ эту ночь и на слѣдующее утро проснулись позже обыкновеннаго.
Взволнованные своим продолжительным разговором, мистер и миссис Шельби долго не могли уснуть в эту ночь и на следующее утро проснулись позже обыкновенного.
