За 8 дней до Пасхи 1813 года прибылъ я къ моему новому мѣстожительству и нашелъ еще всюду, какъ въ домахъ частныхъ лицъ, такъ и въ квартирахъ офицеровъ, въ помѣщеніяхъ, занятыхъ военными канцеляріями, на улицахъ и площадяхъ города замѣчательные слѣды войны, закончившейся для этой мѣстности въ концѣ ноября. Базарная площадь была вся заставлена захваченными пушками, военными фурами и обозными повозками, фургонами высшихъ офицеровъ и т. д.; на улицахъ валялось еще брошенное оружіе, пули, неразорвавшіеся снаряды, и всюду кишели русскіе солдаты и ополченцы, плѣнные всѣхъ вражескихъ націй въ разодранной одеждѣ различныхъ цвѣтовъ, торгующіе евреи и крестьяне, привезшіе на рынокъ свои продукты. Какъ здѣсь, такъ и въ окрестныхъ деревняхъ были заняты собираніемъ оставленныхъ непріятелемъ оружій, сжиганіемъ брошенной имъ одежды, конной сбруи, утвари и устройствомъ домовъ для жилищъ. Должностные лица города поручили врачу еврею Гиршу прокурить ихъ квартиры согласно предписанію. Неопытный въ химіи, онъ старался буквально слѣдовать предписанію, но ему въ этомъ мѣшала робость, незнаніе простѣйшихъ химическихъ реакцій и боязнь взрыва при обливаніи селитры сѣрной кислотой. Онъ старался какъ можно дальше держаться и отворачивалъ свое лицо, словно опасаясь потерять зрѣніе. Когда я взялъ у него бутылку и онъ увидѣлъ, что я дѣлаю спокойно и хладнокровно то, чего онъ такъ опасался, сдѣлалъ такое смѣшное замѣчаніе: «Боже мой; я думалъ увидѣть чудеса, а тутъ все такъ просто», мы принялись громко хохотать. Я лѣчилъ военныхъ, имѣлъ частную практику, и работы было по горло. Не мѣсто здѣсь говорить подробно объ очень интересныхъ, съ медицинской точки зрѣнія, случаяхъ изъ моей практики, это будетъ слишкомъ пространно; я остановлю вниманіе читателя на другихъ болѣе занимательныхъ предметахъ той достопримѣчательной эпохи. Проходя съ остаткомъ великой арміи 26 ноября (по новому стилю) черезъ Борисовъ, я увидѣлъ въ этомъ городѣ, состоявшемъ изъ деревянныхъ строеній, одноэтажный каменный домъ, выстроенный на базарной площади. Во время этой войны онъ былъ французами обращенъ въ госпиталь. Какой безпорядокъ господствовалъ тамъ, можно судить ужъ по тому, что я, доставленный въ Борисовъ 28-го числа, какъ плѣнный, увидѣлъ, гуляя 29 числа, рано утромъ на этой площади, лежащіе одинъ на другомъ трупы умершихъ въ этомъ госпиталѣ. Этотъ въ высшей степени разрушенный и зараженный домъ русскіе не обратили уже вторично въ госпиталь, а помѣстили въ немъ свыше 300 найденныхъ и взятыхъ въ плѣнъ при переходѣ черезъ рѣку женщинъ, дѣвушекъ и дѣтей, самыхъ несчастныхъ существъ въ этой войнѣ.
Можно себѣ представить глубокое горе ихъ, оставшихся на произволъ судьбы; въ чужой странѣ, совершенно безпомощныхъ и лишенныхъ средствъ къ существованію. При нихъ было много дѣтей разнаго возраста, (много было лишившихся своихъ родителей), и взрослыя дѣвушки, послѣдовавшія за французами изъ разныхъ мѣстностей Европы, преимущественно изъ большихъ городовъ Германіи, особенно изъ Гамбурга. Среди прибывшихъ уже сюда было много больныхъ или предрасположенныхъ къ заболѣванію, благодаря перенесеннымъ нуждѣ и лишеніямъ. Теперь, живя въ помѣщеніяхъ, гдѣ раньше такъ страшно свирѣпствовала военная чума, ихъ тяжелое положеніе сдѣлалось еще хуже; заболѣли почти всѣ. И вотъ, лишенныя возможности ухаживать другъ за другомъ, страшно нуждаясь въ пищѣ, эти несчастныя стали жертвой огня; вѣроятно рука какой-нибудь женщины, въ своемъ отчаяніи дошедшей до безумія, подожгла домъ.
Въ Рождественскую ночь показался огонь, пламя быстро охватило и пожрало все горючее и всѣхъ тѣхъ, которыя не были въ состояніи спастись. Эта страшная участь постигла, однако, не всѣхъ доставленныхъ сюда. Иные уже раньше, еще до мира, нашли пріютъ у добросердечныхъ и участливыхъ людей, и многія бѣдныя дѣти, покинутыя или потерявшія родителей, нашли новыхъ родителей. Русскихъ и поляковъ поражало присутствіе при союзной арміи такого множества женщинъ и дѣтей, тогда какъ при русской арміи не было ни одной женщины. Я отвѣчалъ имъ на ихъ частые вопросы по этому поводу, что издавна при нѣмецкихъ войскахъ было двѣ или три женщины въ ротѣ или эскадронѣ, которые должны были заботиться о бѣльѣ для солдатъ и торговать въ лагеряхъ и на переходахъ. Однажды услышалъ я на боковой улицѣ, куда я зашелъ по обязанности службы, серьезный споръ между еврейкой и нѣмцемъ. По голосу послѣдняго я предположилъ, что онъ молодой человѣкъ, а по діалекту, что онъ землякъ. Я вошелъ въ комнату и засталъ молодого человѣка въ русской военной одеждѣ; онъ назывался Вейкардъ, былъ сыномъ врача и племянникомъ Мельхіора Адама Вейкарда, родился въ Гейлброннѣ и выросъ въ Петербургѣ. Онъ служилъ въ русскомъ каваллерійскомъ корпусѣ графа фонъ Ламберта и отморозилъ себѣ въ ноябрѣ, во время суровой зимы, пальцы ногъ. Изъ его разсказовъ выяснилось, что онъ участвовалъ въ сраженіи, происшедшемъ 21 ноября между поляками, французами и русскими, и что онъ видѣлъ также въ этотъ день, какъ сражался у моста прибывшій изъ Данцига вюртембергскій полкъ № 7, понесшій большія потери. Когда я, однажды, заставилъ его разсказать и указать мнѣ на мѣсто этой стычки, онъ повелъ меня къ обуглившимся остаткамъ сгорѣвшаго дома, среди которыхъ валялись обуглившіяся человѣческія кости. «Это», сказалъ онъ: «кости нашихъ земляковъ, раненыхъ въ сраженіи и перенесенныхъ въ этотъ домъ изъ-за холода; вскорѣ послѣ этого онъ загорѣлся, и кто самъ не могъ спастись, долженъ былъ погибнуть въ пламени». Когда же весною высохли дороги, деревья покрылись свѣжею зеленью и сѣмена пустили ростки, въ одно воскресенье приведенъ былъ въ исполненіе давно задуманный планъ отправиться верхомъ въ Студянку, къ мѣсту, гдѣ Наполеонъ перешелъ Березину. Мы выѣхали рано утромъ въ обществѣ инженеровъ-офицеровъ, назначенныхъ въ эту мѣстность для очищенія рѣки, постройки мостовъ, и учителя уѣздной школы, точно знавшаго эту мѣстность и ея исторію. Мы избрали дорогу черезъ Старый Борисовъ, по которой шли остатки великой арміи, и по которой проходилъ я самъ. Прибывъ въ совершенно разрушенную, сравнявшуюся съ землею Студянку, мы увидѣли, къ нашему великому изумленію, что почва покрыта красивой, роскошной зеленью, особенно тамъ, гдѣ находилась деревня. Разсыпанные войсками въ этой деревнѣ въ дни перехода рожь, овесъ и т. д. теперь взошли. Уже значительно выросшій овесъ образовалъ пріятную зелень, изъ которой тамъ и сямъ торчалъ еще остатокъ прежней печи. Мы слышали, что сейчасъ послѣ ухода арміи жители этой деревни хотѣли вновь ее выстроить и заселить, но въ этомъ имъ помѣшалъ приказъ императора Александра, по которому деревня Студянка уничтожалась и впредь не должна была болѣе существовать. На восточномъ и западномъ концѣ этой бывшей деревни высились большія могильныя насыпи. Одна близко отъ того мѣста, гдѣ я провелъ ночь съ 26 на 27 ноября, была высотою съ крестьянскую избу, и давно уже обросла елями. По утвержденію бывшаго въ нашемъ обществѣ учителя, эта могильная насыпь, оставшаяся до сегодняшняго времени, образовалась на этомъ мѣстѣ 100 лѣтъ тому назадъ, при попыткѣ шведовъ перейти черезъ эту рѣку подъ начальствомъ Карла XII. Онъ сказалъ намъ, что не трудно убѣдиться въ истинѣ этихъ словъ, потому что при раскопкѣ скоро бы нашлись кости. Новообразовавшаяся могильная насыпь на западномъ концѣ бывшей деревни Студянки, заключающая въ себѣ столь многихъ изъ нашихъ товарищей по оружію, частью погибшихъ здѣсь въ сраженіяхъ, частью умершихъ отъ голода и холода, была гораздо выше и больше, чѣмъ вышеупомянутая. Число находящихся въ ней труповъ опредѣляли въ нѣсколько тысячъ. Прибывъ на берегъ, не широкой въ этомъ мѣстѣ рѣки, гдѣ Наполеонъ приказалъ навести два моста, мы нашли маіора корпуса шоссейныхъ и водяныхъ сообщеній съ офицеромъ и нѣсколькими солдатами. Этотъ маіоръ получилъ приказъ очистить въ этомъ мѣстѣ рѣку. Онъ разсказалъ намъ многое о результатѣ своихъ работъ. Рѣка (ширина ея въ этомъ мѣстѣ согласно нашему общему опредѣленію была 16—18 саженей) съ крутымъ и твердымъ берегомъ по эту сторону и плоскимъ, болотистымъ по ту, съ небыстрымъ теченіемъ, была переполнена не только человѣческими трупами и трупами лошадей, но и многими другими предметами, взятыми съ собой арміей. Много было вырыто уже зимой изъ подъ льда и снѣга; въ близъ лежащихъ лѣсахъ встрѣчали невѣроятное множество закоченѣвшихъ труповъ, сидѣвшихъ или подъ деревьями, или валявшихся на землѣ; при нихъ находили много цѣннаго, какъ напримѣръ, часы, деньги, орденскіе значки, оружіе, эполеты и т. д.; въ особенности часто находили множество подобныхъ предметовъ опредѣленные для этой работы крестьяне, но они должны были ихъ отдавать своему владѣльцу. Маіоръ самъ также вытаскивалъ изъ воды много чемодановъ, сундуковъ, ранцевъ, ящиковъ и т. п. и имѣлъ большіе запасы оружія, сѣдельной сбруи и т. п. Вообще въ этой мѣстности были собраны невѣроятныя количества этихъ предметовъ, и евреи Борисова хорошо торговали этимъ, несмотря на то, что большая часть оружія была отобрана въ казну. Этотъ маіоръ велѣлъ вытаскивать изъ воды даже пушки и различнаго рода экипажи и зналъ, гдѣ въ болотахъ и подъ водой лежитъ еще болѣе пушекъ. Этотъ офицеръ принялъ насъ въ лачугахъ, выстроенныхъ по его приказанію на берегу изъ остатковъ моста и деревни для него и для его команды, и надѣлилъ насъ подарками. Его добычѣ мы могли бы позавидовать. Онъ нашелъ въ сундукахъ, ящикахъ и т. д. серебро сплющенное и въ видѣ кубовъ значительной величины и вѣса, золото, драгоцѣнные камни и много красиваго и полезнаго; онъ все это и показывалъ намъ. Онъ не пожалѣлъ всего этого и для своей команды; его солдаты не могли удержаться, чтобъ также не показать намъ своего имущества: часы, кольца, золотыя и серебряныя монеты, платья и т. д. Я получилъ въ подарокъ отъ этого маіора шпагу, саблю и англійское сѣдло. Отсюда мы побродили по окрестности, нашли еще много оружія, лоскутьевъ платья, но особенно много касокъ, шляпъ, шапокъ и т. п., бумаги, книги, карты и планы. Я нашелъ офицерскія свидѣтельства, записи о смерти отъ тѣхъ войскъ, къ которымъ принадлежалъ и я, переданные мной два года спустя посольству въ С.-Петербургѣ. Моя частная практика случайно привела меня также въ Цембинъ и далеко на дорогу въ Вильну, по которой направился Наполеонъ съ остатками арміи, послѣ перехода черезъ Березину. Въ Цембинѣ были видны еще многіе слѣды войны. Далеко по дорогѣ въ Вильну остатками домовъ и деревень были только по большей части печи и камины деревянныхъ строеній; все же остальное погибло въ огнѣ. Въ этомъ городкѣ Цембинѣ переночевалъ я лѣтомъ съ однимъ господиномъ, Вольговичемъ, пріѣхавшимъ за мной за 80 верстъ отъ Борисова, чтобъ везти къ своей больной женѣ. Мы помѣстились у католическаго священника, и на другой день въ дорогѣ я замѣтилъ исчезновеніе моей денежной сумки. Черезъ два дня мы вернулись и снова остановились у этого же священника. Послѣдній тотчасъ допросилъ свою прислугу, и парень 17 лѣтъ, убиравшій нашу постель,—она состояла изъ сѣна,—сознался, что онъ нашелъ деньги, и я получилъ ихъ обратно. Но тутъ-то началась экзекуція, какой я раньше никогда не видывалъ. Священникъ досталъ кнутъ; парень долженъ былъ снять куртку, стать на колѣни и получать отъ него значительное число ударовъ, которое сопровождалось словами: «У тебя нѣтъ достаточно хлѣба?». Священникъ все болѣе разгорячался и сильнѣе билъ парня. Господинъ Вольговичъ находилъ удовольствіе въ этомъ наказаніи, но я съ просьбами о снисхожденіи сталъ между строгимъ экзекуторомъ и его жертвой, чтобъ положить конецъ страшнымъ крикамъ послѣдняго и все болѣе возрастающему усердію перваго. Это мнѣ и удалось. Въ слѣдующую зиму я снова поѣхалъ по этой дорогѣ съ господиномъ Вольговичемъ, и тутъ-то подтвердилось сказаніе о томъ, что стаи волковъ слѣдовали за арміей; я еще и теперь видѣлъ нѣсколько стай на снѣгу, близко отъ главной дороги, какъ нѣкогда я видѣлъ на родинѣ, близко отъ дороги, оленей, козулей, вепрей. Также и слѣды медвѣдей нѣсколько разъ приводили въ большое безпокойство нашихъ четырехъ быстрыхъ, чубарыхъ, запряженныхъ рядомъ лошадей. Работы по возстановленію моста черезъ Березину, производились крестьянами изъ ближайшихъ селъ и деревень. На работахъ находилось много плѣнныхъ, взятыхъ въ этомъ году, уже за границей, въ сраженіи при Бауценѣ, и среди нихъ было много еще крѣпкихъ и бодрыхъ, въ особенности вюртембергцевъ, взятыхъ лишь въ прошломъ году. Отъ одного фельдфебеля, Г. Ф. Вальца, я узналъ о судьбѣ оставшихся еще въ живыхъ друзей и знакомыхъ, вернувшихся изъ Россіи, о наборѣ новыхъ войскъ, о походѣ въ Саксонію и о событіяхъ вплоть до вышеупомянутаго сраженія. Къ этому Вальцу его земляки относились съ такимъ же уваженіемъ, какъ къ офицеру, и онъ въ общемъ былъ имъ полезенъ своимъ вниманіемъ и заботой какъ при раздачѣ ихъ порцій и жалованья, такъ и составленіемъ правильныхъ списковъ. Уже до его прибытія я имѣлъ многочисленный списокъ умершихъ въ Шицковѣ и Борисовѣ вюртембергцевъ; онъ помогалъ мнѣ пополнять его. Внезапно онъ заболѣлъ тифомъ и умеръ. Его бумаги я взялъ къ себѣ, но онѣ были украдены у меня вмѣстѣ со всѣмъ тѣмъ, что вновь пріобрѣло для меня цѣнность. Я лишился такимъ образомъ возможности оказать услуги моему отечеству сообщеніями о смерти его подданныхъ. Офицеръ нашего гарнизона, лейтенантъ Свиницынъ, собралъ въ прошлую зиму въ большомъ количествѣ найденныя при Студянкѣ бумаги отступавшей арміи, среди которыхъ было много писемъ, книгъ, картъ и плановъ, онъ ихъ разсортировалъ. По его просьбѣ я читалъ ему многія изъ нихъ на нѣмецкомъ языкѣ, содержаніе коихъ составляли только приказы полкамъ, бригадамъ, переводы бюллетеней и т. п. Интереснѣе было для него содержаніе французскихъ бумагъ, языкъ коихъ онъ зналъ въ совершенствѣ. Въ этихъ онъ нашелъ корреспонденціи маршаловъ, дневники ихъ, даже письма Наполеона къ его супругѣ и къ министрамъ въ Парижѣ. Изъ первыхъ видно было, что этотъ императоръ могъ быть нѣжнымъ, а изъ послѣднихъ, что онъ серьезно интересовался, несмотря на несчастное отступленіе, всѣмъ что происходило во Франціи. Маіоръ Сазоновъ старался о томъ, чтобъ сдѣлать мнѣ пріятнымъ мое пребываніе въ Борисовѣ; онъ говорилъ мнѣ: «приходите ежедневно ко мнѣ; мои офицеры большей частью нѣмцы или говорятъ по-нѣмецки; они ежедневно кушаютъ у меня и будутъ васъ занимать и позаботятся о томъ, чтобъ вамъ у насъ понравилось». Такой любезности я былъ обязанъ все возраставшей моей извѣстности какъ опытнаго и знающаго врача. Бывшій при его батальонѣ капитанъ фонъ Шилдеръ, теперешній маіоръ, далъ мнѣ для развлеченія нѣсколько переписанныхъ стихотвореній Шиллера; я невѣроятно быстро выучилъ наизусть «Колоколъ» и другія баллады. Въ высшей степени былъ ко мнѣ также предупредителенъ и городничій Андрей Кирилловичъ Шаталовъ, расположеніе котораго я снискалъ счастливымъ леченіемъ его глазъ и исцѣленіемъ отъ перемежающейся лихорадки. Однимъ изъ его многихъ благодѣяній, оказанныхъ имъ мнѣ, было и то, что онъ меня заново одѣлъ. Насколько сердечны и благосклонны были эти люди ко мнѣ, настолько же хорошо относились ко мнѣ и прочіе офицеры гарнизона, чиновники, завѣдующій и учителя уѣздной школы и нѣсколько еврейскихъ семействъ. Всѣ хотѣли улучшить такъ или иначе мое пребываніе, эти добрые люди даже хлопотали о моей женитьбѣ. Красивая, бѣлокурая панна Текля вѣроятно покорила бы мое сердце, еслибъ оно уже не принадлежало кому-нибудь на родинѣ. Въ одинъ прекрасный день меня обрадовало прибытіе большого, организованнаго внутри Россіи, отряда войскъ нѣмецкаго легіона, состоявшаго изъ плѣнныхъ всѣхъ нѣмецкихъ провинцій и направлявшагося къ арміи въ Германію, черезъ Борисовъ. Они вступили въ него отдѣльными отрядами съ нѣмецкими пѣснями. Въ этотъ день я научился понимать по себѣ о чувствѣ, которое должно овладѣвать швейцарцемъ, страдающимъ тоской по трубнымъ звукамъ горныхъ пастуховъ и по снѣжнымъ вершинамъ горъ его родины. Среди многихъ офицеровъ этого корпуса я, однакожъ, не нашелъ ни одного земляка, а среди солдатъ вюртембергцевъ было только трое. На дневку остановились въ Борисовѣ, и я бесѣдовалъ съ большинствомъ офицеровъ и нашелъ, что они всѣ еще приверженцы Наполеона. Только немногіе скрыли отъ меня, что они поступили на службу только потому, чтобъ освободиться отъ плѣна и перейти границу. На другой вечеръ мнѣ удалось познакомиться также съ командиромъ этихъ войскъ; это былъ нѣмецъ, родившійся за границей, но давно состоящій уже на русской службѣ. Всѣ бывшіе при немъ офицеры, а также ихъ жены,—трое изъ нихъ поженились въ плѣну на молодыхъ, красивыхъ русскихъ, которыхъ они взяли съ собой въ Германію, составили въ этотъ вечеръ пріятное общество. Будучи врагомъ Наполеона, командиръ считалъ себя призваннымъ убить его. Онъ сказалъ громко съ большимъ жаромъ: «Я хочу освободить Европу и весь свѣтъ отъ этого тирана; этой моей рукой и этимъ кинжаломъ (онъ вынулъ его изъ-за пазухи) я совершу это дѣло!» Онъ былъ самый горячій патріотъ и самый большой почитатель своего императора. О своихъ офицерахъ онъ говорилъ: «Они всѣ преданы мнѣ и нашему святому дѣлу, за исключеніемъ только нѣкоторыхъ, но этихъ я образумлю, и если они не исправятся,—я призываю въ свидѣтели Бога!—я накажу ихъ въ примѣръ другимъ». На третій день эти войска выступили изъ Борисова; я провожалъ ихъ до Березины. Впрочемъ, я полагаю, что полковникъ въ отношеніи послѣдняго своего обѣщанія сдержалъ слово, такъ какъ здѣсь говорили, что онъ на границѣ приказалъ разстрѣлять двухъ своихъ офицеровъ. Знакомство, сдѣланное мною позже, было для меня интересно и полезно. Баронъ Корсакъ, главный управляющій имѣній князя Радзивилла, жившій въ Старомъ Борисовѣ, ѣдучи однажды вечеромъ домой, вылетѣлъ изъ экипажа, причемъ получилъ вывихъ лѣваго плечевого сустава. За мной послали сани, запряженныя тройкой. Я быстро проѣхалъ это разстояніе и прибылъ туда въ полночь. Здѣсь я засталъ многочисленное общество поляковъ, сидящихъ кругомъ, словно на сеймѣ, а посреди нихъ моего паціента. Тотчасъ принялись за вправленіе вывиха, и я долженъ былъ согласиться, чтобъ всѣ оставались присутствовать при этомъ. Я быстро вправилъ вывихъ при общемъ одобреніи всѣхъ присутствующихъ и къ радости барона, переставшаго чувствовать боли, и снова свободно двигавшаго своей рукой. Въ собраніи произносились, по обычаю страны, длинныя польскія рѣчи съ пожеланіями счастья при вправленіи руки; и пили круговую чашу. Всѣ безъ конца выражали мнѣ благодарность, похвалу и одобреніе поцѣлуями въ плечо, руку, лобъ и щеки, а также пожатіемъ руки, и я долженъ былъ остаться ночевать. Больной просилъ навѣщать его ежедневно. Мнѣ приходилось ѣздить каждый вечеръ, и всякій разъ я заставалъ здѣсь многочисленное общество; были здѣсь и нѣкоторые мои друзья изъ города. Новые паціенты изъ этого круга, настолько сблизили меня съ нимъ, что вскорѣ отношенія наши стали интимными. Темой для разговоровъ служилъ большей частью походъ прошлаго года и теперешній въ Германію. Я еще ближе изучилъ здѣсь извѣстныя мнѣ уже политическія возрѣнія поляковъ, обнаружившія самую большую приверженность Наполеону и сильную надежду на его возвращеніе. Послѣдняя была такъ велика, что они воображали, что слышатъ снова въ отдаленіи выстрѣлы изъ пушекъ. Въ этомъ домѣ я видѣлъ много вещей, оставшихся отъ французской арміи. Въ кабинетѣ баронъ имѣлъ рѣдкое оружіе. Я впервые увидѣлъ желѣзныя мельницы, привезенныя Наполеономъ изъ Франціи для арміи, которыми пользовались здѣсь съ успѣхомъ. Въ этомъ домѣ мнѣ снова возвратили потерянный мною орденъ. Баронъ фонъ Корсакъ давно замѣтилъ въ петлѣ моего фризоваго сюртука кусочекъ черно-желтой ленты и часто разспрашивалъ, за какія заслуги получилъ я этотъ орденъ, какова была величина, форма и всѣ внѣшніе признаки его? Когда на послѣдній вопросъ относительно надписи на немъ я отвѣтилъ, что она гласила «Bene merentibus», онъ повелъ меня въ свой кабинетъ, раскрылъ комодъ, въ которомъ находилась огромная коллекція орденскихъ звѣздъ и крестовъ почти всѣхъ націй, привезенныхъ Наполеономъ въ Россію и сказалъ: «Найдите себѣ среди нихъ одинъ, который бы замѣнилъ вашъ потерянный; я буду радъ вамъ его уступить». Изъ пяти находившихся здѣсь вюртембергскихъ орденовъ «за военныя заслуги» я взялъ себѣ одинъ, вмѣстѣ съ находившейся при немъ желто-черной лентой. Все это собраніе орденовъ и прочіе упомянутые коллекціи Корсакъ досталъ при помощи крестьянъ. Онъ жилъ близко отъ моста переправы; большинство жителей окрестности были его крѣпостные и потому принуждены были приносить ему все найденное ими; кромѣ того, онъ многое откупилъ у казаковъ и у другихъ русскихъ солдатъ, продававшихъ за деньги свою добычу. Однажды вечеромъ, это было въ субботу, пришелъ я домой усталый отъ работы; переодѣваясь я услышалъ, что хозяйка моей квартиры, еврейка, что-то читаетъ въ сосѣдней комнатѣ. Не обращая вниманія ни на нее, ни на то, что она читала, я вдругъ былъ пораженъ все болѣе и болѣе явственно и чаще слыша нѣмецкія слова. Я сталъ внимательнѣе прислушиваться и скоро догадался, что она читаетъ Библію, а именно книги Моисея. Благодаря что-ли моему вниманію, чтеніе становилось яснѣе, произношеніе чище, и я понялъ слово въ слово написанное на чистомъ нѣмецкомъ языкѣ, такъ какъ мнѣ былъ извѣстенъ предметъ ея чтенія. Прочитавъ историческія книги, она принялась читать пѣсни Соломона и закончила нѣкоторыми псалмами Давида. Отдѣленный отъ еврейской семьи тонкой досчатой перегородкой, я имѣлъ сейчасъ возможность убѣдиться, какъ хорошо и чисто сохранился нѣмецкій языкъ въ произведеніяхъ еврейскаго народа. Когда моя хозяйка окончила чтеніе, я зашелъ къ ней и попросилъ ее показать мнѣ Библію, которую она читала. Послѣдняя лежала еще на столѣ, и я увидѣлъ знакомыя мнѣ древнѣ-еврейскія буквы. Когда пришелъ домой ея мужъ, я и его заставилъ прочесть мнѣ изъ древне-еврейской Библіи и на другой день требовалъ того же самаго отъ почтосодержателя и другихъ евреевъ. Изъ писемъ и различныхъ книгъ я узналъ, что ихъ языкъ чисто нѣмецкій, но они пользуются при этомъ древе-еврейскимъ шрифтомъ, на которомъ они могутъ выражаться такъ же чисто и хорошо, какъ исковерканно, плохо и непонятно они выражаются на немъ въ обыденной жизни. Этотъ фактъ часто впослѣдствіи служилъ темой для разговоровъ и вопросовъ во время моего пребыванія въ Польшѣ. Откуда происходятъ эти евреи? Какъ сохранился нѣмецкій языкъ, смѣшавшись указаннымъ образомъ съ древне-еврейскимъ? Обмѣнивались подобными вопросами, но все, что говорили, были лишь мнѣнія и гипотезы, не содержавшія въ себѣ исторической правды. Заканчивая книгу, хочу сообщить еще нѣсколько разсказовъ, переданныхъ мной русскимъ и полякамъ, по просьбѣ ихъ, въ длинные вечерніе часы того времени. Къ самымъ достопримѣчательнымъ событіямъ изъ моей военной жизни относится также и сраженіе при Екмюлѣ 22 апрѣля 1809 года. Немногими днями раньше мы форсированнымъ маршемъ достигли Дуная и городка Вобурга въ Баваріи. Во время страшнаго дождя Наполеонъ укрылся въ маленькомъ домѣ, на возвышеніи передъ мостомъ у этого городка; а я въ это время со своимъ полкомъ находился на кирпичномъ заводѣ. Мы видѣли отсюда черезъ окна, какъ императоръ и нѣсколько офицеровъ говорили съ тремя просто одѣтыми крестьянами. Поздно вечеромъ перешли мы Дунай въ темнотѣ и подъ дождемъ; на другой день мы соединились съ нашими сосѣдями и давнишними товарищами по оружію, баварцами, и съ большимъ успѣхомъ сражались вмѣстѣ съ ними въ битвѣ при Абенсбергѣ. 21 апрѣля мы вышли на дорогу, ведущую изъ Ландегута въ Регенсбургъ; первый городъ виднѣлся вдали направо. На большой равнинѣ, по которой промчался нашъ полкъ, къ которому я принадлежалъ, захватилъ много австрійскихъ телѣгъ съ провіантомъ, а затѣмъ мы послѣ полудня размѣстились въ одной деревнѣ, на разстояніи приблизительно трехъ часовъ отъ Ландегута. Въ полночь съ 21 на 22 апрѣля мы должны были спѣшно выступить, чтобъ съ пѣшими егерями сдѣлать нападеніе на одну деревню. Послѣдней, расположенной у большой дороги, мы достигли на разсвѣтѣ и нашли всѣ дома наполненными спящими венгерскими гусарами. Стрѣляли въ окна и привели ихъ въ страшное смятеніе; были раненые и мертвые, но большей частью плѣнные. Послѣ нѣсколькихъ часовъ пребыванія въ той деревнѣ снова затрубили тревогу, и мы форсированнымъ маршемъ двинулись по дорогѣ въ Регенсбургъ. Насъ догналъ генералъ Вандамъ со штабомъ; за нами слѣдовали многія войска, среди которыхъ отъ 10 до 12 полковъ французскихъ кирасиръ въ желѣзныхъ блестящихъ доспѣхахъ производили ужасный воинственный шумъ. Прибытіе Наполеона, какъ и все окружающее, говорило о близости сраженія. Мы прибыли въ расположенную на возвышенности деревню, которая называется, кажется, Эхгаузенъ; когда нашъ полковникъ графъ фонъ Волбургъ получилъ приказъ предпринять съ полкомъ, насколько возможно скоро, рекогносцировку передъ фронтомъ непріятеля, чтобъ сосчитать ихъ батареи, намъ стало ясно и понятно, что дано будетъ сраженіе. Мы скоро покинули эту деревню и столь-же скоро увидѣли передъ собою на обширномъ протяженіи боевыя линіи австрійцевъ. Передовые отряды начали перестрѣлку, сейчасъ-же появились раненые, а затѣмъ стало такъ много, что первый домъ названной деревни былъ весь наполненъ ими. Полкъ герцога Луи вюртембергскаго началъ сраженіе, и мнѣ пришлось позаботиться о первыхъ раненыхъ. По разрастающейся ружейной стрѣльбѣ и грому пушекъ очевидно было, что битва сдѣлалась общей. Многія войска прибывали изъ Ландсгута къ арміи, спрашивая только мимоходомъ: «Гдѣ императоръ? Гдѣ Наполеонъ?». Сдѣлавъ всѣ необходимыя перевязки у раненыхъ, я поѣхалъ отыскивать полкъ и нашелъ его внѣ выстрѣловъ, онъ занималъ самый лучшій пунктъ, откуда можно было обозрѣвать битву; и здѣсь-то я видѣлъ самые искуссные маневры войскъ, какіе я когда либо видѣлъ. Вправо отъ насъ находилась деревня Экмюль, взятію которой Наполеонъ придавалъ большое значеніе. Деревня лежала довольно высоко, окруженная стѣною, и была хорошо защищена австрійцами. Два приступа французовъ были отбиты. Тогда Наполеонъ приказалъ вюртембергской легкой бригадѣ снова пойти на приступъ. Четыре батальона, ходившіе рано утромъ съ нами въ аттаку, воодушевленные еще счастливымъ утреннимъ успѣхомъ, быстро двинулись со страшными криками къ деревнѣ; ихъ встрѣтили градомъ ружейныхъ пуль, и вся деревня Экмюль была покрыта огромными облаками дыма. Вступили въ рукопашный бой, мало-по-малу наступила тишина, и когда дымъ разсѣялся, мы увидѣли, что наши земляки завладѣли деревней и церковью. Тогда на нашей сторонѣ раздались радостные крики, какихъ я никогда не слыхалъ ни раньше, ни позже, и отъ которыхъ будто просвѣтлѣло мрачное чело Наполеона. Еще серьезнѣе и страшнѣе были маневры кирасиръ, влѣво, впереди насъ. На равнинѣ они, подъ грохотъ орудій, окруженные пороховымъ дымомъ, сдѣлали диверсію на линіи австрійской пѣхоты, пробились сквозь нихъ и взяли въ плѣнъ нѣсколько ротъ. Правда, мы видѣли, какъ отъ дѣйствія непріятельскихъ орудій летали въ воздухѣ желѣзные шлемы и падало много людей и лошадей; но все же минутами казалось, что эти 10—12 кирасирскихъ полковъ, маневрируютъ на учебномъ плацу, а не пробиваются сквозь непріятельскія линіи и рѣшаютъ сраженіе; такъ спокойно и въ такомъ образцовомъ порядкѣ они выполнили этотъ маневръ. Наступилъ вечеръ, солнце закатилось; отовсюду раздавалась теперь военная музыка. Побѣда! Радость среди побѣдителей была неописуемо велика, но у чувствительныхъ она омрачалась лежавшими тамъ сямъ ранеными, по которымъ приходилось ѣздить, преслѣдуя убѣгающаго непріятеля. Самая страшная сцена воинственнаго опустошенія и человѣческаго горя, изъ видѣнныхъ мной до войны съ Россіей, разыгралась въ этой войнѣ 1809 года у маленькаго мѣстечка Эберсберга при Траунѣ, на разстояніи двухъ часовъ ниже Линца, въ Австріи.
3 мая мы находились въ Вельсѣ, слышали сильную канонаду, видѣли на востокѣ облака дыма, а при наступленіи вечера—свѣтъ пламени. Настала дождливая погода; мы получили приказъ выступить, и 4 мая мы все болѣе приближались къ столбу дыма, вчера уже видѣнному нами. Мы подошли близко къ мѣсту Эберсбергу, откуда до насъ доносилась почти невыносимая вонь и дымъ сгорѣвшихъ животныхъ. Мы сами увидѣли въ немъ, насколько простиралось наше зрѣніе, только разрушеніе и опустошеніе: всѣ дома представляли выгорѣвшія черныя пещеры безъ крышъ, иные даже были совсѣмъ обращены въ мусоръ. Равнымъ образомъ, заняты были раскапываніемъ труповъ и изувѣченныхъ, частью еще живыхъ людей,—особенно въ замкѣ города. На улицахъ валялись еще трупы, преимущественно французовъ, множество ружей и особенно много гренадерскихъ шапокъ, потому что здѣсь, главнымъ образомъ, дѣйствовали гренадеры изъ Удино, которыхъ австрійцы во множествѣ не только убили, стрѣляя съ крышъ и черезъ окна, но которые и задохнулись при появленіи огня, охватившаго сразу со всѣхъ сторонъ это мѣсто. Такимъ образомъ, здѣсь погибло огромное число побѣдителей, и еще болѣе плачевную смерть нашли защитники-австрійцы, погибшіе въ огнѣ. Мы прошли мимо этихъ страшныхъ сценъ въ городкѣ, но на длинномъ мосту на рѣкѣ Траунѣ передъ нами снова предстали новыя возбуждающія картины. Мостъ сильно пострадалъ отъ схватокъ, происходившихъ на немъ; между поперечными балками перилъ торчали еще трупы, и подъ мостомъ, гдѣ теченіе было медленнѣе, также плавали трупы, были они и на песчаныхъ равнинахъ. Словомъ всюду были трупы, трупы и трупы. Послѣ всѣхъ этихъ скорбныхъ зрѣлищъ мы съ наступленіемъ ночи прибыли въ Линцъ. Нашъ генералъ приказалъ сдѣлать привалъ, вызвать трубачей и пѣвчихъ четырехъ кавалерійскихъ полковъ, и мы вступили въ этотъ красивый и любимый нами городъ съ музыкой и пѣснями. Въ Линцѣ мы были приняты обывателями, какъ друзья, достойные этого красиваго города. Самое интересное изъ пораненій, — которое мнѣ пришлось видѣть, также относится къ этому походу. Оно рѣдкое до невѣроятности, но не единственное въ своемъ родѣ. Послѣ того какъ мои земляки, подъ начальствомъ генерала Вандама, 17 мая того же года, разбили австрійскаго генерала графа Беллегарда на лѣвомъ берегу Дуная, въ виду Линца и Урфарна, мы продолжали маршировать въ Вѣну, черезъ Эберсбергъ и Эмсъ. Вскорѣ прибыли для кантонировки въ мѣстность монастырей Мелкъ, Ст. Пелкенъ и въ ихъ окрестности, гдѣ 31 мая напали на насъ австрійцы, перешедшіе Дунай у Штейна и Кремса. Наши пѣшіе егеря и легкая инфантерія вскорѣ оттѣснила ихъ до самаго Дуная къ ихъ судамъ, и наша легкая артиллерія сильно обстрѣливала ихъ на обратномъ пути. Но и они не преминули открыть огонь, частью съ судовъ, частью съ лѣваго берега Дуная, и причинили намъ нѣкоторый вредъ. При этой стычкѣ я видѣлъ, какъ пушечное ядро оторвало капитану артиллеріи его покрытую сѣдыми волосами голову, что нельзя было найти и маленькой части ея. Среди многихъ вопросовъ, задаваемыхъ мнѣ русскими и поляками въ Борисовѣ, относительно послѣдней войны былъ и такой: «какая нація союзниковъ и какіе люди лучше переносили тяготы этой войны, въ особенности голодъ и холодъ?» Господинъ Ларрей рѣшаетъ это въ пользу французовъ, родившихся въ южной Франціи; я же убѣдился, что люди различныхъ націй, перенесшіе много тягостей, научившіеся во многомъ себѣ отказывать и умѣвшіе сами себѣ помочь въ удовлетвореніи своихъ потребностей, дольше всѣхъ выдерживали. Напротивъ того, молодые, неопытные люди, слабые, нѣжно воспитанные, такъ называемые «маменькины сынки», изнѣженные, неловкіе, лѣнивые и, наконецъ, такіе, которые привыкли получать все изъ рукъ ихъ служащихъ и заставлять ихъ для себя все дѣлать, многіе изъ этихъ отстали уже во время похода въ Россію и гибли отъ лѣтней жары. На вопросъ, какое изъ союзныхъ войскъ легче всѣхъ мирилось съ недостаткомъ пищи и питья и довольствовалось грубой пищей, я долженъ былъ прямолинейно сознаться, что моя нація—нѣмцы въ этомъ отношеніи были слабѣе всѣхъ. Уже во времена моей юности я видѣлъ въ лагеряхъ при Рейнѣ, что въ то время какъ венгерцы, богемцы, кроаты и т. п. довольствовались хлѣбомъ, мясомъ и водкой, нѣмцы варили себѣ кофе и требовали вина и жаркого. Если французы въ Германіи и ѣли только бѣлый хлѣбъ, то они все-таки вскорѣ пріучились въ Россіи и къ черному, и къ кашѣ безъ соли и жира, въ то время какъ нѣмецъ долженъ былъ имѣть соль и жиръ и, не будучи въ состояніи обойтись безъ нихъ, употребляли въ качествѣ суррогата порохъ и свиное сало. Французы, даже гвардія Наполеона, быстро рѣшились ѣсть лошадиное мясо, нѣмцы, напротивъ того, дожидались, когда наступитъ самая большая нужда, и ѣли его лишь послѣ долгой возни съ нимъ. Поляки въ этомъ отношеніи превзошли всѣ другія націи, ибо они первые при недостаткѣ въ лагерѣ при Тарутинѣ варили и ѣли убитыхъ или палыхъ лошадей, также и при отступленіи, они и французы съ большимъ пыломъ, чѣмъ другіе, бросались на павшихъ лошадей и торговали даже ихъ языками и сердцами. Въ отношеніи же храбрости, нѣмцы не уступаютъ ни одной націи.
Зимой 1813 года у насъ стало извѣстно о мирѣ съ Германіей. Находившіеся въ плѣну австрійцы потянулись уже обратно черезъ Борисовъ на родину, и я попросилъ отпустить меня, но получилъ въ отвѣтъ, что объ этомъ должно испросить разрѣшеніе у высшихъ властей. Моя полезная дѣятельность на врачебномъ поприщѣ не была безоблачна. Меня иногда огорчали или лично оскорбляли люди, посланные, въ виду тогдашняго недостатка во врачахъ, въ армію или въ военные госпитали еще до окончанія курса ученія; они по своей неопытности смотрѣли на меня какъ на плѣннаго, и считали, что имѣютъ право относиться къ намъ съ презрѣніемъ. Чтобъ уберечь себя впредь отъ такихъ огорченій, я лѣтомъ попросилъ высшее начальство разрѣшить мнѣ сдать экзаменъ и для этого отослать меня въ одинъ изъ близкихъ губернскихъ городовъ, какъ напримѣръ, Вильну. Съ этого времени до конца января 1814 года прошло полгода, и мы уже полагали, что начальство забыло нашу просьбу, какъ вдругъ изъ Петербурга, пришелъ приказъ, перевести меня туда, въ качествѣ ординатора, въ госпиталь сухопутныхъ войскъ, съ разрѣшеніемъ сдать тамъ же экзаменъ при медико-хирургической академіи. Теперь обнаружилось, какъ меня цѣнили въ Борисовѣ; прежде всего посыпались со всѣхъ сторонъ приглашенія, затѣмъ послѣдовали подарки изъ всѣхъ сортовъ монетъ Россіи и Польши; мои дорожныя сани нагрузили всякаго рода вещами, пищей и напитками. Охваченный разнородными ощущеніями, сѣлъ я въ сопровожденіи одного инженера-офицера Денгелштедтъ въ дорожныя сани, разставаясь со множествомъ любящихъ меня людей, со слезами желавшихъ мнѣ самой лучшей участи. Погода была благопріятна, дорога хороша, на почтовыхъ станціяхъ насъ не задерживали, и черезъ семь сутокъ мы оказались въ С.-Петербургѣ, встрѣчая по пути возвращавшихся на свою родину плѣнныхъ. Тутъ я тотчасъ вступилъ на службу при госпиталѣ сухопутныхъ войскъ; и долженъ былъ также явиться въ медицинскій департаментъ военнаго министерства. Нашъ разговоръ съ тогдашнимъ директоромъ его, почтеннымъ докторомъ Рускони, принялъ очень серьезную форму: я требовалъ моего освобожденія, такъ какъ миръ былъ заключенъ, но онъ настаивалъ на томъ, что я долженъ подвергнуться экзамену, какъ я этого требовалъ, и потому былъ вызванъ сюда. Нашъ разговоръ кончился дружескимъ пожатіемъ рукъ и словами: «Оставайтесь у насъ, я это вамъ совѣтую, вы никогда не будете въ этомъ раскаиваться!» и т. д. Мнѣ оставалось уступить, ибо я былъ въ его власти, и онъ могъ меня задержать или отпустить. Что ты долженъ дѣлать, то дѣлай сейчасъ! было мое рѣшеніе. Отсюда я тотчасъ же пошелъ въ медико-хирургическую академію. Здѣсь засталъ благороднаго человѣка и друга иностранцевъ, ученаго секретаря доктора Орлай, благодаря ходатайству котораго я уже черезъ нѣсколько дней сидѣлъ въ кругу профессоровъ, подвергавшихъ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ испытанію мои знанія и умѣніе. Я хорошо выдержалъ по всѣмъ предметамъ, несмотря на то, что въ теченіе двухъ послѣднихъ лѣтъ ни одна медицинская книга не находилась у меня въ рукахъ. Этотъ экзаменъ закончился похвалами и незабвенными для меня словами ученаго секретаря, сказавшаго мнѣ по порученію академическаго совѣта: «За три года, ни одинъ иностранецъ не выдержалъ такъ хорошо экзамена, какъ вы». Въ конечномъ результатѣ я защитилъ диссертацію и получилъ дипломъ русскаго доктора медицины. Это почетное отличіе, прекрасное отношеніе, оказанное мнѣ русскими и поляками, все-таки не привели меня еще къ рѣшенію оставаться въ Россіи. Изъ моего отечества прибыло сюда посольство. Тотчасъ я отправилъ съ ними письмо къ Его Величеству королю вюртембергскому. Я просилъ о вызовѣ меня туда и объ опредѣленіи на службу, въ случаѣ же несогласія разрѣшить мнѣ оставаться въ Россіи. Въ это самое время здѣсь былъ герцогъ Александръ вюртембергскій, тогдашній главный губернаторъ Бѣлоруссіи. Я просилъ его походатайствовать о моемъ увольненіи отъ службы. «Вамъ худо жилось, но теперь, когда вамъ хорошо живется, я посовѣтовалъ бы вамъ оставаться», сказалъ онъ мнѣ. Подобные совѣты получалъ я и съ родины отъ моихъ доброжелателей и друзей, которыхъ я просилъ походатайствовать тамъ о должности. Наконецъ-то послѣдовалъ отвѣтъ посольству отъ Его Величества короля вюртембергскаго съ милостивымъ разрѣшеніемъ мнѣ оставаться въ Россіи. Я окончательно рѣшился остаться здѣсь. Моимъ родственникамъ на родинѣ я уже изъ Борисова писалъ о моей судьбѣ, но письмо не дошло по адресу. Мои односельчане передавали имъ, что они видѣли мой трупъ у дороги, близъ Вильны. Въ мою смерть въ моемъ отечествѣ такъ вѣрили, что я не только былъ вычеркнутъ изъ всѣхъ служебныхъ списковъ, но мои родственники даже помѣстили въ газетахъ объявленіе о моей смерти. Тѣмъ болѣе они были обрадованы вмѣстѣ съ друзьями моими, когда получили вѣсти о моемъ полномъ благополучіи.
Лѣтомъ 1815 года русскія газеты получили отъ вюртембергскаго правительства бумагу о томъ, что всѣ оставшіеся со времени похода 1812 года подданные, подъ страхомъ потери ихъ имущества или правъ, должны возвратиться въ отечество. Такая газета съ просьбой о моемъ увольненіи отъ службы при госпиталѣ сухопутныхъ войскъ дошла до нихъ, и въ сентябрѣ мѣсяцѣ этого года, закончилось мое поприще военнаго врача. Тутъ я снова исполнилъ долгъ подданнаго и объявилъ королю мою готовность вернуться на родину, прося опредѣлить меня на военную или гражданскую службу или же разрѣшить мнѣ снова оставаться въ Россіи. Въ ноябрѣ я получилъ отъ посольства копію королевскаго рескрипта съ разрѣшеніемъ дальнѣйшаго моего пребыванія въ Россіи. Съ 1815 года я изъ военной службы перешелъ въ гражданскую; какъ въ томъ, такъ и въ другомъ званіи я работалъ на поприщѣ медицины, и желаю изъ любви къ нему имѣть возможность еще долго служить. За этотъ промежутокъ времени я былъ на службѣ у одного герцога, курфюрста, трехъ царей и двухъ царицъ, но служилъ только двумъ государствамъ, видѣлъ большинство регентовъ и самыхъ великихъ мужей нашихъ дней, участвовалъ въ самыхъ важныхъ войнахъ до Наполеона и съ нимъ, объѣздилъ большую часть Европы и въ теченіе этого времени жилъ то въ благосостояніи и избыткѣ, то въ нуждѣ, и сдѣлалъ на одрѣ болѣзней и въ опасностяхъ войнъ наблюденіе, что умереть не тяжело, когда совѣсть чиста.
Я узналъ людей почти всѣхъ сословій, какъ въ мирное, такъ и въ военное время. Я узналъ жизнь монаховъ въ монастыряхъ, больныхъ въ госпиталяхъ, бѣдноты въ хижинахъ, прилежаніе въ мастерскихъ, виноградникахъ и хлѣбопашествѣ, я ознакомился съ бытомъ богачей, художниковъ, ученыхъ и учениковъ и велъ знакомство съ великими міра сего, но мнѣ больше всего по душѣ было мое собственное званіе.
Люди сходны между собой въ этомъ отношеніи, что имѣютъ дурныя и хорошія стороны. Я почитаю тѣхъ, у которыхъ преобладаетъ все хорошее: твердость убѣжденій, смѣлость въ предпріятіяхъ, серьезность въ дѣйствіяхъ, терпѣніе въ бѣдѣ и опасности, добросовѣстность въ дѣлахъ, участіе при видѣ чужихъ страданій, терпимость къ людямъ и ихъ воззрѣніямъ, умѣренность въ наслажденіяхъ. Противоположныхъ же этому людей я никогда не признавалъ: ни воина съ большими усами и бакенбардами, разсказывающаго любопытнымъ слушателямъ о своихъ военныхъ подвигахъ и рисующаго себя героемъ, позвякивая шпорами и брянча палашемъ (такихъ я нерѣдко видѣлъ какъ среди офицеровъ, такъ и солдатъ, чаще всего на войнѣ бывшихъ за фронтомъ въ обозѣ); ни служителя церкви, вызывающаго слезы своими кроткими словами и смиреннымъ видомъ привлекающаго сердца и души, который по возвращеніи домой, снявъ церковную одежду дѣлается свѣтскимъ человѣкомъ; ни врача, присвоившаго себѣ столь серьезное и важное выраженіе лица, что люди должны прочесть въ немъ безсмертность его паціентовъ, и умѣющаго лишь писать рецепты; ни юриста, знающаго и творящаго судъ лишь за деньги; ни чиновника, полагающаго, что служба и польза ея созданы для него, ему чужды противоположное пониманіе дѣла и болѣе высокая точка зрѣнія на свое призваніе;—и вообще никого, кто, при помощи маски старается казаться не тѣмъ, чѣмъ онъ есть на самомъ дѣлѣ. Однако, такихъ людей можно найти во всѣхъ странахъ, населенныхъ христіанами. Наша жизнь была бы хороша и прекрасна, наша земля была бы раемъ, если бы Провидѣніе не допускало высокомѣрія среди ея обитателей; оно является причиной всего, что дѣлаетъ ее часто столь горькой, печальной и тяжелой, а именно: недоброжелательство, ненависть, лицемѣріе, ревность, навязчивость, стараніе перекричать другого и внушить ему уваженіе, поглядываніе сверху внизъ на равнаго себѣ и все прочее дурное до кровожадности—включительно. Но все это зло необходимо на землѣ; безъ него не могло бы никогда выявиться прекрасное, доброе и благородное. Но самыя цѣнныя блага въ жизни—друзья, и не въ обыкновенномъ, принятомъ въ общежитіи значеніи этого слова, а благородные, постоянные, добродѣтельные. Счастье человѣка, умѣренность, довольство, веселье живетъ въ немъ самомъ; кто ищетъ его внѣ себя, гдѣ-то извнѣ, тотъ заблуждается. Кто въ этомъ сомнѣвается и хочетъ знать, гдѣ живутъ счастливцы и кто они, пусть прочтетъ послѣднія страницы заслуженнаго У. X. Рейля, которыми онъ закончилъ свое призваніе писателя, положивъ перо и вскорѣ послѣ этого навѣки закрывъ глаза свои.
