Рано на заре мы двинулись к Аму-Дарье, чтобы переправиться на правый ее берег к пограничному посту Ак-Кум. Легкая стальная шлюпка с воздушными ящиками, принадлежащая пограничной страже, быстро скользя поперек сильного течения, через каких-нибудь четверть часа доставила нас на другой берег. Лошади же наши переправлялись на неуклюжем туркменском каюке, который снесло по течению далеко вниз. Густые камыши, достигавшие аршин шесть высоты, покрывали весь берег и острова по Аму-Дарье. Приятная свежесть воды умеряла жару. Небольшие горы тянулись в недалеком от берега расстоянии. Береговая полоса имела характер солончаковой степи, на которой лишь кое-где виднелись чахлые заросли кустарников и деревьев, окружавших постройки кишлаков Ак-Кум, Яка-Патта, Карнас и Ходжа-Салар. Кишлаки эти принадлежат к числу беднейших, причиною чего является Аму-Дарья, ежегодно размывающая огромные площади обрабатываемой земли и уносящая при этом много скота, людей и даже постройки. Солончаковая же почва, несмотря на затрачиваемую массу труда на ее обработку, дает лишь посредственные урожаи. Параллельно реке и в расстоянии от берега не более двух-трех верст тянется горный хребет Кундалян-Тау; горы эти безлесны и пустынны. В некоторых местах в них производится добывание камня, сплавляемого на каюках в Керки и ниже по Аму-Дарье.
Разрушительная работа Аму-Дарьи проявляется в особенности резко на участке между Ак-Кумом и Келифом. Так, например, по сообщению туземцев, лет двадцать тому назад культурная полоса в этих местах достигла ширины до пяти верст, причем по ней в различных местах были расположены кишлаки с большим количеством населения, но течение Аму-Дарьи, направлявшееся прежде к афганской стороне по правому берегу, вдруг изменилось и стало рвать левый берег, отмывая ежегодно значительное количество культурной полосы, которая в настоящее время достигает ширины от половины до одной версты. В течение нескольких лет все кишлаки таким образом были совершенно смыты и в настоящее время даже не осталось следов от их существования.
— Здесь мне пришлось слышать довольно интересное предание, — сообщил нам N. — Однажды я проезжал около Яка-Патта, остановился у местного аксакала и случайно заговорил о страшных размывах берегов, которые делает Аму-Дарья. Представьте себе, он по этому поводу рассказал мне следующую легенду, которую я вам с удовольствием передам.
«В очень давнее время выше по Аму-Дарье около Термеза было царство славного и великого Искандера, которому повиновались все народы. Он был джигангир, то есть всемирный завоеватель и повелитель. Огромные богатства были собраны в его городе и год от года они все увеличивались и возрастали. Всем был счастлив джигангир Искандер. У него было все, что только можно пожелать на земле. Одного лишь не было у него — это сына-наследника, которому бы он мог оставить свое великое царство. Долго, страшно долго, почти сто лет, правил народами Искандер, и не посылал ему аллах вестника смерти, ангела Азраила. Но наконец час воли аллаха настал. Некому было Искандеру оставить свое царство; знал он, что после его смерти пойдут большие кровопролития из-за его богатств, и вот, чтобы не увеличивать огромных потоков крови человеческой, пролитой им самим в течение долгой его жизни, он обратился с молитвой и просил помощи аллаха. Любил аллах Искандера. Ходатаем за него всегда был великий пророк его Магомет. Не отказал аллах в просьбе своего джигангира, который просил его помощи, чтобы скрыть свои богатства, золото и камни так, чтобы никто не мог бы их найти. Не хотел аллах, чтобы проливалась из-за них кровь правоверных. В то время Аму-Дарья протекала по левую сторону гор и направлялась по теперешней афганской земле. Вынул из бренного тела ангел Азраила великую душу и умер Искандер. Взяли его тело со всем золотом и богатствами небесные слуги аллаха и зарыли где-то здесь в пустыне. Захотел посмотреть Джебраил, как хоронят тело Искандера, и показался над вершиною самой высокой горы этого горного хребта, окруженный целым сонмом ангелов. Поднялась тогда страшная буря на земле, засверкали молнии из глаз Джебраила. Махнул он своим огненным мечом и расступились горы около самого Келифа. Обрадовалась тогда река Аму-Дарья, и быстро набежали ее волны к месту, где был зарыт со всеми своими богатствами Искандер. Затопила Аму-Дарья всю эту пустыню и затянула тиною могилу джигангира. Не хотел аллах, чтобы нашли люди богатства джигангира, и, исполняя свое обещание, направляет он по долине быстрые струи Аму, которая с каждым годом все больше и больше забрасывает песком могилу, находящуюся под водою, отрывая для этого землю с берегов. И никто из людей не знает, где лежит Искандер, окруженный своими богатствами. Говорят старые люди, что аллах откроет эту тайну новому джигангиру, который покорит весь мир».
— Как видите, легенда не лишена доли поэзии и напоминает собою предания о смерти Атиллы и Чингиз-хана, которых, говорят, похоронили так же: первого, чуть не на дне этого Окса, а второго в Монголии, для чего, как говорит предание, река была отведена в сторону, а затем вода снова пущена по прежнему руслу.
Между тем, прибрежная долина, постепенно расширяясь, приняла характер песчаной пустыни без всякого признака растительности. Горный хребет, изменив направление, протянулся перпендикулярно к реке, которая делала около Келифа довольно крутой поворот. Небольшая цепь холмов, постепенно понижаясь, доходила до Келифа, где у самого берега оканчивалась высокою скалою. На противоположном афганском берегу снова начинался тот же хребет. Видимо, в этом месте в отдаленную эпоху произошел разрыв гор и река устремилась по новому руслу.
Вправо от нас, на афганской стороне, виднелась довольно высокая гора, на вершине которой скалы имели вид человека колоссального роста, который как будто держал что-то в руках.
— По поводу этой горы существует такая легенда, — сообщил нам Н. — Когда-то на той стороне, где теперь песчаная пустыня, было огромное пространство плодородной земли, принадлежавшей одному страшно богатому баю (купец-богач). Все свое богатство этот бай создал, продавая по очень высоким ценам зерновой хлеб, который ему приносили его плодородные поля. Ничего не любил он так на свете, как деньги, и из-за них готов был даже отдать свою душу шайтану. Не было у него благодаря этому никакой жалости к людям. Одинаково брал он деньги и с богатого и с бедного, и с бая, и с байгуша (нищего), стремясь лишь собрать возможно больше золотых тилла (золотая монета). И аллах по своему милосердию долго терпел. Одна за другой падали слезы обиженных баем на чашу весов, на которых аллах взвешивает грехи каждого. Наступил страшный голодный год, а бай поставил вооруженную стражу около своих амбаров с хлебом и начал продавать зерно еще дороже, с каждым проданным батманом (восемь пудов) все больше увеличивая цену. Уже немного у него оставалось не проданного хлеба. По цене золота стал он продавать его, заполняя свои амбары золотою монетою. И все-таки казалось баю мало тех богатств, которые он приобрел. Оставалось у него немного зерна дурного, неочищенного и перемешанного с землею. Но и его решил продать алчный бай. Нужно было лишь просеять остатки. Но не посылал аллах ветров в эти дни в долину. Решил тогда бай подняться на высокую гору и там начал просеивание негодного зерна. Взошел он на вершину, которая видна на том берегу, и начал свою работу. Переполнилась в это время чаша весов, взвешивавших грехи бая, и настал час воли аллаха. Гневным взором взглянул аллах на грешника, и разом окаменел бай от страшного для каждого смертного взгляда. Не позволил даже аллах вынуть ангелу Азраилу душу грешника из окаменевшего тела. И стоит на вершине горы обращенный в камень бай, держа в руках решето, через ,_p.159.png)
Бухарский бек и русские офицеры которое просеивал зерно… И будет стоять грешник до скончания веков, напоминая всем живущим, что долготерпению аллаха есть предел. И страшно мучится душа грешного бая в своем каменном теле…
Между тем показался Келиф, до которого все же оставалось еще несколько верст. Ряд построек этого маленького городка окружал высокую скалу, вдававшуюся в реку. На самой вершине ее виднелись древние, сильно выветрившиеся высокие стены крепости, в которой живет келифский бек. Верстах в трех от Келифа на равнине показалась большая група всадников, одетых в яркие, всех цветов халаты. Впереди всех на высоком коне, покрытом богатою парчовою попоною, в золотом парчовом халате, виден был пожилой бухарец — келифский бек, окруженный свитою, состоявшей из амлекдаров, юз-баши, аксакалов и тому подобных административных бухарских властей и почетных стариков, выехавшим нам навстречу. Характерная картина так и просилась на полотно художника. Невольно глядя на эту красивую группу, вспомнилась старая допетровская Русь с ее богатыми яркими одеждами, во многом позаимствованными нами у востока. Несколько человек имели на правой руке соколов, сидевших с колпачками на головке. У бека и всей его свиты были надеты кривые шатки бухарского образца, украшенные серебром, бирюзой и различными цветными украшениями.
Сложный церемониал встречи, при котором первым слезает с лошади ниже стоящий по общественному положению, был выполнен, благодаря опытности сопровождавшего нас N, благополучно. Первый слез с лошади бек и, подойдя к нашему генералу, сказал цветистую речь на сартовским языке и поздравил его с благополучным прибытием в Келиф. Поздоровавшись затем со всеми нашими спутниками, бек и вся его свита, окружив экипаж генерала, живописной толпою двинулась за нами следом. Несколько джигитов, одетых в ярко-красные халаты, поскакали карьером вперед, чтобя дать знать в Келиф о нашем прибытии.
— Вам смешно, что я так пунктуально отнесся к выполнению церемониала встречи, — прервал продолжительное молчание N, обращаясь ко мне. — Вы не можете себе представить, что это за народ здешние азиаты. Достаточно, например, было по забывчивости при встрече генералу слезть раньше на землю, чтобы сам бек и его свита считали бека гораздо старше и более значительной особой по занимаемому положению. Для того, чтобы возвысить себя в глазах толпы и указать, что русские офицеры ниже их, они проделывают даже фокусы. Подъедет обыкновенно бухарец и сделает вид, что хочет слезть, то есть нагнется даже и ногу вынимает из стремени. Ну а у наших есть эдакая любезная предупредительность. Сейчас, как увидел, что тот собирается с седла слезать, ногу из стремени да и спрыгнет на землю. Ну, а бухарец, как ни в чем не бывало, оправится на седле и протягивает руку. Вся же толпа, конечно, считает русского ниже почину. Подобные фокусы да наша предупредительность зачастую портили много при сношениях с ними…
У подножья скалы, на которой расположена Келифская крепость, была выстроена бухарская пехотная рота, взявшая при нашем приближении на караул. Люди роты были одеты в черные мундиры русского образца с красными погонами, в черные же шаровары с красным кантом и высокие сапоги. Головным убором служила черная мерлушковая шапка, также отчасти русского пехотного образца. Разница в ней была лишь та, что взамен суконного верх шапки был барашковый. В общем, издали рота имела вид русской пехотной роты, состоящей из только что обмундированных новобранцев. К нашему удивлению, офицер, командовавший ротою, имел на плечах золотые полковничьи погоны с номером одного из туркестанских стрелковых батальонов. Люди держали ружья на караул крайне разнообразно, причем многие стояли расставив логи, а офицер, провожая генерала по фронту, держал в правой руке шашку, опущенную к земле, а левую приложил к козырьку.
Армия эмира бухарского, переформированная по русскому образцу в восьмидесятых годах, в настоящее время достигает численности около десяти тысяч человек и разделяется на пехоту, кавалерию и артиллерию. Пехота состоит из десяти четырехротных батальонов, которые целыми батальонами, а также и поротно размещены в городах Бухары, где имеют местопребывание бухарские беки (губернаторы). Вооружена пехота винтовками частью Бердана, но таковых немного, а частью семилинейными, заряжающимися с дула. Кавалерия же состоит из сотни конвоя эмира, расположенного в городе Бухаре, имеющего форму обмундирования одинаковую с нашими кавказскими казачьими войсками.
Также есть артиллерия, насчитывающая в своих рядах десятка два-три орудий различных систем и калибров и кроме того в числе конвоя эмира имеется шестиорудийная конная батарея, подаренная его высочеству государем императором. Пехотные части комплектуются преимущественно из людей, совершивших какое-либо преступление и в наказание зачисленных в войска. Благодаря подобной системе возраст солдат крайне неопределенный: от шестнадцати-семнадцати лет и до шестидесяти и больше лет. Срока службы не существует и каждый зачисленный в войска служит в них до глубокой старости. Нижние чины пехотных частей, расположенных по городам Бухары, содержат в них при бекских тюрьмах и при въезде в бекские крепости караулы. Строевые учения производятся крайне редко; о стрельбе же понятия почти никакого не имеют. Команды употребляются русские. Почти все время нижние чины, свободные от службы, употребляются на казенные работы, за что никакого добавочного вознаграждения не подучают. В свободное время каждый занимается своим делом, причем многие из солдат имеют мелочные или меняльные лавки, в которых торгуют сами. Все люди каждой роты живут на особом ротном дворе, где на каждых пять-шесть человек отводится небольшая комната туземного типа.
Бекская кала (крепость) построена на вершине скалы, которая, постепенно понижаясь, спускается к берегу Аму-Дарьи. Высокие выветрившиеся стены старинной постройки окружают ее и замыкаются воротами, находящимися около реки. Среди древней кладки в стенах виднеются вставки из сырцового кирпича, указывающие, что сравнительно недавно стены подновлялись. От ворот по узким переходам поднимается среди внутренних построек тропинка, ведущая на самый верх скалы, где к древним стенам приделаны глинобитные постройки бекского дома. Грязный внутренний двор находится на самом верху, а выше двора устроена терраса, с которой открывается чудный вид на Аму-Дарью и на афганскую сторону. Весь дом бека состоит из пяти небольших комнат, увешанных коврами. Полы везде были покрыты циновками и паласами. Среди комнаты был накрыт стол, заставленный тарелками с конфетами, орехами, рубленными кусками сахара и массой всяких сладостей туземного изготовления. Это достархан, подающийся при приезде гостя в знак особого к нему почтения. Неизбежный зеленый чай был подан тотчас же, как только мы заняли места около стола. Утомительно однообразные разговоры преимущественно через переводчика имели характер вопросов о здоровья начальствующих лиц и их семейств. Сам бек лишь по костюму отличается от обыкновенных сартов, несмотря на то что имел чин токсабы, то есть полковника; поэтому мы с огромным удовольствием стали с ним прощаться по окончании нашего визита. Вся обстановка бекского дома также ничем не отличалась от обстановки всех состоятельных туземцев.
Вокруг бекской крепости ютятся десятка два глинобитных сартовских построек, а далее по берегу реки Аму-Дарьи виднеется ряд русских домов, в которых помещается почта с телеграфом, таможня, пост пограничной стражи и несколько домов для служащих в этих учреждениях.
Келиф принадлежит к числу мест, история которых теряется в глубокой древности. Первые сведения о Келифе встречаются в истории походов Александра Македонского, который в 330 году до Р. Х. во время своего похода в Бактрию и Трансоксонию, после взятия бактров и поражения армии царя бактрийского Беса, достигнув Аму-Дарьи, переправился со своей армией через эту реку, приче}м часть его войска перешла около Чушка-Гузара выше Келифа, а главные силы переправились в Келифе. Переправа войск была у произведена с помощью так называемых гупсар, то есть плотов, основанием которых служили конские шкуры, надутые воздухом. Гарнизон келифской крепости, как сообщает предание, пытался защищаться, но вследствие неимения достаточного количества припасов, принужден был отворить ворота крепости победителю. Во время переправы, вследствие быстроты течения Аму-Дарьи, погибло много воинов Искандера.
Позднее Келиф приобретает значение переправы, через которую шло торговое движение на Карши и Самарканд, и благодаря этому из пограничной крепости греко-бактрийских царей превращается постепенно в торговый город, получивший особенное развитие после завоевания VIII века всех этих мест арабами. Разрушен же был Келиф в 1221 году одним из отрядов Чингисхана во время похода его на харезмийского султана Магомета, которому в то время принадлежала почти вся теперешняя Бухара, Балх, Персия и даже часть Индии. В позднейшую эпоху Келиф является снова лишь бухарскою пограничною крепостью, в которой собиралась пошлина за товары, ввозимые из Афганистана. Во время владычества арабов Келифская крепость была перестроена и украшена замечательными орнаментами из цветных изразцов, остатки которых в виде битого щебня лежат в настоящее время грудами у подножия бекской крепости. Никаких исследований или раскопок здесь не производилось, а между тем, судя по большому количеству осколков древней фарфоровой посуды, можно думать, что изыскания увенчались бы солидными результатами. Несколько лет тому назад одним из туземных жителей было найдено значительное количество монет с портретом и именем греко-бактрийского царя Лисия, но из всего этого клада мне с трудом удалось найти две-три монеты.
В настоящее время Келиф, благодаря таможне, является пунктом, через который ввозится из Афганистана к нам и вывозится в Афганистан довольно значительное количество товаров. От нас идет преимущественно мануфактура, а из Афганистана — каракулевые шкурки и ляпис-лазурь.
— Здесь особенно интересно посмотреть на переправу через Аму-Дарью, — сказал мне один из чиновников таможни. — Вы увидите способ, который, я ручаюсь, вы никогда не видали раньше.
Направившись к реке, мы прошли мимо небольшого базарчика, на котором в нескольких примитивно устроенных лавках продавались различные сельскохозяйственные продукты, привезенные из Афганистана. Прямо перед нами открывался вид на Аму-Дарью, которая, стесненная горами, делала у Келифа довольно крутой поворот, а затем ниже по течению разливалась широким плесом по равнине. У берега виднелся неуклюжий каюк, на который уже было нагружено несколько верблюдов. Около носа каюка тут же виднелись две лошади, привязанные к носовому кольцу.
Лошади эти служат для того, чтобы тащить каюк на мелких местах, — сообщил мне мой спутник, — для этого и надета на них сбруя; на глубине же их подтягивают к каюку и они, находясь на весу, при помощи особой лямки работают ногами и служат в то же время двигательной силою, которая препятствует реке сносить каюк вниз по течению. Способ, в сущности, страшно варварский и лошади, работающие на переправе, не выслуживают более трех-четырех лет. В особенности им приходится трудно зимою. Все они простужены и совершенно разбиты на ноги…
Каюкчи между тем, оттолкнувшись шестами от берега, направили каюк поперек реки. Пара виденных нами раньше лошадей, запряженных в особые лямки, потащили его по мелководью, погоняемые ударами кнута. Пройдя таким образом с полсотни сажень, лошади, не доставая ногами на глубине, поплыли, но тотчас же были подняты на лямках и подвешены к носу каюка. Вися в воде, закрывавшей их спины, они усердно работали ногами и представляли собою силу, препятствовавшую воде сносить каюк вниз. На середине реки началась мель, по которой спущенные с лямок лошади снова потащили тяжелый каюк через нее до новой глубины.
Сзади нас где-то невдалеке послышались в это время отчаянные крики, отвлекшие мое внимание от переправы.
— Что это такое, — спросил я своего спутника, слыша, что крики делаются все сильнее и сильнее.
— Это наказывают, вероятно, как-нибудь сарта по распоряжению бека.
— Как наказывают, — удивился я…
— А так, положат да и всыпать штук полтораста палок, — совершенно хладнокровно ответил он. — А то и двести… Здесь ведь все очень просто. Суд за каждый проступок скорый. Провинился и сейчас же получает соответственно своей вины и наказание.
Пройдя несколько шагов до базарчика, мы увидели среди толпы народа, спокойно созерцавшей экзекуцию какого-то сарта, лежавшего на земле, по голой спине которого методично работали палками два дюжих бекских джигита. Тут же, сбоку, виднелось какое-то, видимо, должностное лицо, отсчитывавшее удары и наблюдавшее за экзекуцией. Спина наказываемого, кричавшего во всю силу своих легких, между тем приняла багровый оттенок. Еще несколько ударов и из-под длинной тонкой палки выступила полоска крови. Зрелище было не из приятных, и я отошел в сторону.
Мой спутник, исчезнувший в толпе, догнал меня, лишь только я успел сделать несколько шагов.
— А я узнал, — заговорил он еще издали, — за что наказывали этого сарта. У него при проверке гири, которыми он отвешивал продаваемое мясо, оказались неверными: гораздо меньше законного веса. Базарный аксакал заметил и приказал его наказать ста ударами палок. Это еще небольшое наказание. Хуже гораздо, когда кто попадет в тюрьму. Ведь она в полном смысле этого слова клоповник. Если хотите, то ее можно посмотреть, но, в сущности, ничего интересного в ней нет. Грязь и вонь ужасная. Помещения тюрьмы никогда не чистят и заключенные в них все свои отправления делают там же. А сидеть приходится иногда очень долго, пока не последует приказ эмира по его делу. Ведь обыкновенно беки о всех уголовных делах, которые возникают у них в бекствах, посылают еженедельно особые ведомости эмиру, а о выдающихся при этом доносят безотлагательно. Эмир, смотря по важности дела, иногда приказывает выслать всех прикосновенных к нему в Бухару и там сам его решает или же на основании донесения бека отдает приказ. Дела тяжебные гражданские решаются беком, им же постановляются окончательные решения по незначительным уголовным делам. Все постановления делаются им согласно шариату (духовные законы) и адату (обычное право). Большинство преступлений облагается денежными штрафами различного размера, но существует также и смертная казнь, приговор в которой делается самим эмиром. Казнят преступников исключительно через повешение, причем виселицы ставятся всегда среди базара, и трупы казненных, в зависимости от совершенных ими преступлений, висят для общего назидания от трех дней и даже до месяца. В этом отношении Азия выработала свой особый способ вешать. Способ, в сущности ужасный. Обыкновенно приговоренные к повешению выводятся на площадь и становятся на колени перед виселицей. Все они поражают своим замечательным спокойствием. Вокруг всегда теснится толпа, жадная до всякого зрелища. Палач вынимает особый нож и тут же перед глазами приговоренного начинает его точить, ведя в то же время спокойно беседу с окружающими о делах совершенно посторонних. Затем начинает задавать вопросы приговоренному, методично натачивая свой нож на оселке, который постепенно начинает приближать к глазам преступника… Вероятно, ритмическое движение ножа перед глазами действует на преступника, потому что он внимательно начинает следить за натачиваемым ножом и по мере его удаления начинает невольно вытягивать шею. Проделав несколько раз эти пассы и загипнотизировав свою жертву, палач, натачивая нож, начинает поднимать свои руки вверх; преступник поднимает при этом голову и открывает шею. Пользуясь этим моментом, палач вонзает ему нож в шею и распарывает горло поперек так, как режут баранов. Затем уже через несколько минут накидывает на шею трупа веревку и поднимает его на виселицу. Картина казни такая, что если раз увидишь, так потом будет долго мерещиться. Офицер у меня знакомый один, так тот чуть с ума не сошел потом, посмотрев на такую казнь. Чуть, говорит, глаза закрою, как начинаю снова видеть, как режут этого несчастного, как барана.
— Еще недавно Келиф пользовался по всей Аму-Дарье славой места крайне романического, где благодаря каким-то таинственным причинам все маленькое общество под влиянием чар Амура разом пришло в расстройство. Все, знаете, так перепутались, что разобраться в отношениях не было никакой возможности, жаловался обыватель. Дошло до того, что нельзя было определить, кто кому по закону доводится мужем и кто его жена. Такая эпидемия влюбчивости пошла, что просто беда. Ну а затем и в нашем, богом забытом уголке, появились свои Отелло и Яго. Поднялась такая кутерьма, что хоть беги куда глаза глядят. Чуть до смертоубийства дело не доходило. Потом ничего, все обошлось. Начальство вступилось. Кого перевезли, а кто сам уехал. Теперь у нас тишина.
Действительно, маленькое местечко имело характер тихой пристани и жило спокойно дружною жизнью. Для нас останется надолго в памяти чисто русское гостеприимство всех жителей Келифа, наперерыв приглашавших нас провести у них вечер и принимавших все меры, чтобы в течение четырех дней нашего пребывания нам бы не было скучно.
Симпатичные, милые люди, только вы, заброшенные в глухие уголки необъятной России, среди совершенно чужой жизни умеете сохранить то широкое славянское гостеприимство, которое так поражает иностранцев.