Ромео и Джульетта (Шекспир; Кусков)/ДО

Ромео и Джульетта
авторъ Уильям Шекспир, пер. Платон Александрович Кусков

Оригинал: англ. The Tragedy of Romeo and Juliet, опубл.: 1623. — Перевод опубл.: 1891. Источникъ: Ромео и Юлия. Трагедия Вильяма Шекспира. Перевод П. А. Кускова. 2-е изд. СПб.: Издание А. С. Суворина. az.lib.ru

Ромео и Юлія

Трагедія Вильяма Шекспира

Переводъ П. А. Кускова

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Эскалъ, герцогъ Веронскій.

Графъ Парисъ, молодой человѣкъ, родственникъ герцога.

Монтэгю, Капулетъ, главы двухъ враждебныхъ домовъ.

Старикъ — двоюродный братъ Капулета.

Ромео, сынъ Монтэгю.

Меркуціо, родственникъ герцога, другъ Ромео.

Бенволіо, племянникъ Монтагю и другъ Ромео.

Тибальтъ, племянникъ жены Капулета.

Отецъ Лаврентій, Братъ Іоаннъ, францисканцы.

Балтазаръ, слуга Ромео.

Самсонъ, Григорій, слуги Капулета.

Абрамъ, слуга изъ дома Монтэгю.

Піетро, слуга Джульетиной кормилицы.

Аптекарь.

Музыканты.

Пажъ Париса.

Г-жа Капулетъ.

Г-жа Монтэгю.

Юлія, дочь Капулета.

Кормилица Юліи.

Веронскіе граждане, слуги, маски, стражи и пр.

Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ. Только одна, сцена V акта происходитъ въ Мантуѣ.

АКТЪ I.

СЦЕНА I.

НА ПЛОЩАДИ. Входятъ Самcонъ и Григорій, съ мечами и щитами.

Самсонъ. А ей-Богу, Григорій, мы не дадимъ имъ спуску.

Григорій. Разумѣется, потому что мы не аптекари.

Самсонъ. Я хочу сказать, что если насъ раззадорятъ, такъ мы имъ не спустимъ.

Григорій. Будемъ ждать, чтобъ у насъ спустили.

Самсонъ. Я живо заѣду, когда меня расшевелятъ.

Григорій. Ты не живо только расшевеливаешься.

Самсонъ. Собака со двора Монтэгю уже мутитъ меня.

Григорій. Быть храбрымъ значитъ не cмущаться; а когда собака мутитъ, такъ что жъ ты передъ человѣкомъ почувствуешь?

Самсонъ. Собака съ ихъ двора мутитъ меня такъ, что я теряю смущеніе. Попадись мнѣ изъ нихъ человѣкъ или баба, никому не дамъ возлѣ стѣнки пройти.

Григорій. И видно, какое безсильное ты животное: всегда кто слабѣе, тотъ стѣнки держится.

Самсонъ. Такъ; оттого и женщина, какъ сосудъ слабый, всегда къ стѣнѣ прислоняется: — такъ я всѣхъ мужчинъ. Монтэгю — на середину улицы, а всѣхъ бабъ ихъ къ стѣнѣ прижму.

Григорій. Наша ссора до бабъ не касается: это дѣло нашихъ господъ да наше.

Самсонъ. Все равно, я буду тираномъ: передравшись съ мужчинами, я не дамъ спуску и женщинамъ.

Григорій. И съ ними драку затѣешь?

Самсонъ. Понимай, какъ знаешь.

Григорій. Тотъ пойметъ, кому придется съ тобой дѣло имѣть?

Самсонъ. У меня недоразумѣній не будетъ. Всѣмъ извѣстно, что я за птица и каковъ я гусь въ этомъ дѣлѣ.

Григорій. Хорошо, что ты не рыба: ты бы непремѣнно былъ салакушкой. Вынимай инструментъ: Монтэгю идутъ.

Входятъ Абрамъ и Балтазаръ.

Самсонъ. Моя шпага готова: задирай, я за тобою.

Григорій. Чтобы тягу дать?

Самсонъ. Не бойся!

Григорій. Ужъ тебя бояться! Вотъ выдумалъ!

Самсонъ. Надо, чтобъ законъ былъ за нами. Пусть они начинаютъ.

Григорій. Я сдвину брови, какъ пойду мимо нихъ: принимай, какъ хочешь.

Самсонъ. Или лучше: какъ смѣешь. А я палецъ въ ротъ; вотъ будетъ позоръ, коли они вынесутъ!

Абрамъ. Это вы на нашъ счетъ, сударь, палецъ сосете?

Самсонъ. Я, сударь, палецъ сосу.

Абрамъ. На нашъ вы счетъ, сударь, палецъ сосете?

Самсонъ. За насъ законъ, если я скажу — да?

Григорій. Нѣтъ.

Самсонъ. Нѣтъ, сударь. Я не на вашъ счетъ, сударь, палецъ сосу; только я сосу палецъ, сударь.

Григорій. Вы, сударь, ссору затѣваете?

Абрамъ. Ссору, сударь? нѣтъ, сударь.

Самсонъ. Если вамъ, сударь, ссоры хочется, я къ вашимъ услугамъ: нашъ господинъ ничѣмъ не хуже вашего.

Абрамъ. И не лучше?

Самсонъ. Какъ хотите, сударь.

Входитъ Бенволіо; онъ остается въ отдаленіи.

Григорій. Говори: лучше; сюда идетъ племянникъ нашего.

Самсонъ. Лучше, лучше.

Абрамъ. Вы врете.

Самсонъ. Готовьте шпаги, если вы не бабы.

Не позабудь, Григорій, своего

Хваленаго удара! [Дерутся].

Бенволіо. Стойте, дурни!

Прочь шпаги! Вы не вѣдаете, что

Творите. [Взбиваетъ изъ рукъ ихъ мечи].

Входитъ Тибальтъ.

Тибальтъ. Какъ! ты съ обнаженнымъ

Мечомъ средь этой челяди? Бенволіо,

Гляди сюда, ко мнѣ: здѣсь смерть твоя!

Бенволіо. Я водворяю миръ; вложи свой мечъ

Или его употреби на то, [въ ножны,

Чтобы разнять ихъ заодно со мною.

Тибальтъ. Какъ! говорить о мирѣ, обнаживши

Свой мечъ? — Я ненавижу это слово,

Какъ ненавижу чорта, Монтэгю

Всѣхъ до единаго, и въ томъ числѣ тебя.

Держись, трусишка! [Дерутся].

Сбѣгаются люди, кто со стороны Монтэгю, кто со стороны Капулетомъ, и принимаютъ участіе въ дракѣ; затѣмъ появляются горожане съ дубинами.

1-й горожанинъ. Несите ломы, топоры, дубины!

Рубите ихъ! валяйте! всѣхъ ихъ къ чорту!

И Капулетовъ всѣхъ къ чертямъ, и Монтэгю!

Входитъ Капулетъ, въ домашнемъ костюмѣ; за нимъ жена его.

Капулетъ. Что тутъ за шумъ? — Подайте мнѣ

Большой мой мечъ! мой мечъ!

Лэди Капулетъ. Клюку тебѣ, клюку!

Что станешь дѣлать ты съ мечомъ?

Капулетъ. Я говорю:

Мечъ! Старый Монтэгю пришелъ сюда

И тычетъ мнѣ въ глаза своимъ клинкомъ.

Входитъ Монтэгю; за нимъ его жена.

Монтэгю. Ты, подлый Капулетъ! Жена — я не могу!

Лэди Монтэгю. Я ни на шагъ тебя не подпущу къ врагу.

Сходятъ герцогъ со свитою.

Герцогъ. Что вы, крамольники! враги покоя

И осквернители своихъ мечей,

Запятнанныхъ въ крови собратій! — Что же,

Меня не слушаютъ? — Вы, люди! звѣри вы,

Которымъ нужно загашать огонь

Зловредной ярости въ пурпуровыхъ потокахъ,

Ліющихся изъ вашихъ жилъ! Коль жизнь

Вамъ дорога, прочь изъ злодѣйскихъ рукъ

Оружье, на бѣду вамъ данное, и слушать,

Что скажетъ вамъ о васъ скорбящій князь.

Ужъ три усобицы изъ-за пустого слова

Между тобою, старый Капулетъ,

И Монтэгю, три раза возмущали

Миръ нашихъ улицъ и старѣйшихъ гражданъ

Вероны вынуждали оставлять

Ихъ величавую одежду, чтобы браться

Руками старыми за бердыши,

Такіе жъ старые, заржавѣвшіе въ мирѣ,

И разнимать васъ въ вашей, столь же ржавой

Враждѣ. Когда еще хоть разъ вы тишину

На нашихъ улицахъ нарушите, вы жизнью

Заплатите за нарушенье мира.

На этотъ разъ всѣ остальные могутъ

Идти. Ты, Капулетъ, пойдешь за мной;

Ты, Монтэгю, придешь послѣ обѣда

Узнать дальнѣйшее рѣшенье наше

По дѣлу этому въ нашъ старый замокъ,

Гдѣ совершаемъ судъ мы. Разъ еще:

Подъ страхомъ смерти — всѣ маршъ по домамъ!

(Уходятъ герцогъ, свита, Капулетъ, лэди Капулетъ, Тибальтъ, горожане и слуги).

Монтэгю. Кто эти старыя опять затѣялъ ссоры?

Ты былъ, племянникъ, здѣсь, какъ это началось?

Бенволіо. Тутъ слуги вашего противника и ваши

Схватились раньше, чѣмъ сюда пришелъ я.

Я ихъ мечомъ хотѣлъ разнять; но въ это

Мгновенье бѣшеный пришелъ Тибальтъ,

Съ мечомъ ужъ наготовѣ и, своими

Мнѣ вызовами оглушая уши,

Надъ головой имъ машетъ, рѣжа воздухъ,

Хотя тому и горя мало: знаетъ,

Свиститъ, на зло ему. Пока мы съ нимъ

Мѣнялися ударами, народъ

Сбѣгаться началъ, и пошло, покуда

Князь не пришелъ и всѣхъ не разогналъ.

Лэди Монтэгю. Ахъ, гдѣ Ромео? — Видѣли его вы

Сегодня? Какъ я рада, что его

На этой дракѣ не было.

Бенволіо. За часъ,

Сударыня, предъ тѣмъ, какъ радостное солнце

Явило ликъ свой въ золотомъ окнѣ

Востока, безпокойство въ мысляхъ

Меня изъ дому вывело, и я,

Бродя по сикоморовой аллеѣ,

Той, что идетъ отъ города на западъ,

Такую рань, гуляющимъ увидѣлъ

И сына вашего. Я двинулся къ нему,

Но онъ смекнулъ и скрылся въ чащѣ лѣса.

Судя по собственному состоянью

О состояніи его души, — намъ всѣмъ

Съ своими мыслями всегда тѣмъ больше дѣла,

Чѣмъ отъ людей мы дальше, — я пошелъ

Своей дорогой и его оставилъ

Въ покоѣ, уходя усердно отъ того,

Кто такъ усердно избѣгалъ меня.

Монтэгю. Ужъ много разъ тамъ видѣли его

При свѣжей утренней росѣ, къ которой

Свои онъ прибавляетъ слезы, такъ же,

Какъ прибавляетъ къ облакамъ небесъ

Онъ облака своихъ тяжелыхъ вздоховъ.

Но только что живительное солнце

Начнетъ, на отдаленнѣйшемъ востокѣ,

Отодвигать тѣнистый пологъ съ ложа

Авроры, — крадется мой омраченный сынъ

Домой отъ свѣта и, въ свою забравшись

Пустую комнату, тамъ запираетъ ставни,

За двери гонитъ златокудрый день

И создаетъ искусственную ночь.

Недоброе таится что-то въ этомъ.

Хоть дружескимъ бы кто помогъ ему совѣтомъ!

Бенволіо. Вамъ неизвѣстно, дядюшка, съ чего

Все это онъ?

Монтэгю. Не только ничего

Не знаю, но не знаю, какъ и взяться

За дѣло, чтобъ узнать.

Бенволіо. Вы говорили съ нимъ?

Монтэгю. И самъ съ нимъ говорилъ и подсылалъ другихъ;

Но онъ самъ чувствъ своихъ наперсникъ и совѣтникъ, —

Ужъ я не говорю, хорошій ли, — но только

Такой несообщительный, такой

Непроницаемый, что ничего

Не доберешься отъ него, все тайна,

Все какъ въ снѣдаемой незримымъ червячкомъ

Цвѣточной почкѣ до поры, когда

Она медовые раскроетъ лепестки

Для воздуха и солнышку свою

Въ даръ принесетъ красу. Когда бы только

Узнать, что это съ нимъ, съ чего его печаль, —

Мы все бы сдѣлали. — Кому его не жаль!

Показывается Ромео.

Бенволіо. Вотъ онъ идетъ. Уйдите, дядя, прочь.

Я доберуся, чѣмъ и какъ ему помочь.

Монтагю. Дай Богъ, чтобы тебѣ души его больной

Услышать исповѣдь. — Идемъ, жена, домой! —

[Уходятъ].

Бенволіо. А! съ добрымъ утромъ, милый мой кузенъ!

Ромео. Какъ, день такъ юнъ?

Бенволіо. Сейчасъ лишь било девять.

Ромео. О Господи, какъ тягостные длинны

Часы! Что это, мой отецъ

Сейчасъ ушелъ?

Бенволіо. Да, онъ. — Но въ чемъ та тягость,

Что удлиняетъ такъ часы Ромео?

Ромео. Въ отсутствіи того, что ихъ могло бы сдѣлать

Короткими.

Бенволіо. Влюбленъ?

Ромео. Не нахожу…

Бенволіо. Любви?

Ромео. Вниманья той, которую люблю.

Бенволіо. Увы, зачѣмъ любовь, столь милая на видъ,

Такой тиранъ и грубіянъ на дѣлѣ!

Ромео. Увы, зачѣмъ любовь, съ повязкой на глазахъ,

Безъ глазъ, тропинки всѣ къ своей отыщетъ цѣли!

Гдѣ мы обѣдаемъ сегодня? — Ай, ай, ай! —

Что тутъ была у васъ за драка? — Впрочемъ,

И не разсказывай: я все ужъ слышалъ.

И съ ненавистью много дѣла; только

Съ любовью больше: — да, о забіяка

Любовь! о любящая ненависть! о нѣчто,

Изъ ничего создавшееся прежде

Всѣхъ вѣкъ! о суета несуетная! легкость

Тяжеловѣсная! о безобразный хаосъ

Прелестныхъ образовъ! свинцовая пушинка,

Огонь холодный, ясный дымъ, больное

Здоровье, сонъ во всѣ глаза глядящій,

Какой-то сонъ не сонъ! — Вотъ та любовь,

Которую я чувствую, въ которой

Любви не вижу. Ты смѣешься?

Бенволіо. Плачу.

Ромео. Вотъ, добрый человѣкъ, о чемъ?

Бенволіо. Да о тебѣ.

Ромео. И такова всегда любовь. Мои печали

Тяжелымъ бременемъ въ груди моей лежали;

Теперь ты хочешь ихъ умножить, расплодить,

И на мои своей печали наложить.

Любовь, что ты теперь оказываешь, только

Подбавитъ горечи, а мнѣ и такъ ужъ горько.

Любовь есть курево изъ дыма вздоховъ;

Прояснена, она — огонь, горящій

Въ глазахъ любовниковъ; омрачена,

Она есть море, что питаютъ слезы

Влюбленныхъ: что она еще такое?

Какое-то смышленное безумье,

Смертельнѣйшая горечь и какой-то

Живительный бальзамъ. — Прощай, голубчикъ.

[Уходитъ].

Бенволіо. Постой, и я пойду. Меня ты очень

Обидишь, если не возьмешь съ собою.

Ромео. Тьфу! самого я потерялъ себя;

Меня здѣсь нѣтъ; Ромео Монтэгю

Передъ тобою нѣтъ; онъ гдѣ-то, но не здѣсь.

Бенволіо. Скажи серьезно, ты въ кого влюбленъ?

Ромео. Хоть плачь, а говори?

Бенволіо. Зачѣмъ же плакать?

Скажи спокойно. — Ну!

Ромео. Скажи больному,

Чтобъ онъ спокойно дѣлалъ завѣщанье.

Плохой совѣтъ тому, кому такъ плохо. —

Серьезно, мой милѣйшій, я люблю

Одну особу.

Бенволіо. Я настолько близко

Попалъ ужъ въ цѣль, какъ только заподозрѣлъ,

Что ты влюбленъ.

Ромео. Прекраснѣйшій стрѣлокъ.

И та особа ослѣпительна!

Бенволіо. Чѣмъ цѣль

Свѣтлѣе, милый мой, тѣмъ легче цѣлить.

Ромео. Да, но на этотъ разъ ты сдѣлалъ промахъ:

Она недосягаема для стрѣлъ

Амура;, у нея наклонности Діаны;

Заключена въ броню стальную чистоты,

Она живетъ, не вѣдая тревоги

Отъ дѣтскихъ стрѣлъ малютки Купидона;

Она никакъ не дастъ себя въ осаду

Рѣчамъ любви, она не приметъ встрѣчи

Со взглядами, идущими на приступъ,

И соблазнителю самой святыни — злату

Въ свое жилище двери не откроетъ:

О, красотой она богата! — бѣдность

Ея лишь въ томъ, что смерть ея возьметъ

И всѣ ея сокровища съ собою.

Бенволіо. Она дала обѣтъ сурово такъ беречь

Себя?

Ромео. Дала обѣтъ; и производитъ этимъ

Ужасное губительство: морить

Себя суровостью такой, при красотѣ,

Вѣдь это — красоты лишать потомство!

Она ужасно хороша; ужасно

Умна; умно ужасно — хороша

И стоитъ неба, составляя даже

Мое отчаянье: она дала обѣтъ

Не знать любви, и изъ-за этой клятвы

Вотъ я мертвецъ, настолько лишь живой,

Чтобы тебѣ сказать, что я ужъ умеръ.

Бенволіо. Ты слушайся меня; забудь о ней, не думай!

Ромео. О! научи меня забыть, какъ думать.

Бенволіо. Открой глаза, смотри на красоту

Другихъ.

Ромео. Все это путь къ тому, чтобъ лишній разъ

Вернуться мыслью къ ней, прекраснѣйшей! — Тѣ маски

Счастливыя, которыя цѣлуютъ

Чело красавицъ, самой чернотой

Своей насъ заставляютъ думать

О красотѣ, подъ ними скрытой; тотъ,

Кто зрѣнье потерялъ, не можетъ позабыть

О драгоцѣннѣйшемъ сокровищѣ, о свѣтѣ,

Навѣки для него потерянномъ. Дай мнѣ

Увидѣть женщину прекраснѣйшую; что мнѣ

Отъ красоты ея? — Она мнѣ будетъ книгой,

Въ которой я прочту, кто лучше, чѣмъ она?

Прощай: ты научить позабывать не можешь.

Бенволіо. Нѣтъ, это я искусство непремѣнно

Произойду, во что бы то ни стало.

[Уходятъ].

СЦЕНА II.

УЛИЦА. Входятъ Капулетъ, Парисъ и слуги.

Капулетъ. И Монтэгю подвергнутъ также точно

Взысканію; а кажется, чего бы

И стоило жить въ мирѣ старикамъ

Такимъ, какъ мы.

Парисъ. Почетнымъ положеньемъ

Вы пользуетесь оба; и ей-Богу,

Жаль, что такъ долго вы между собою

Сойтись не можете. Но только я опять:

Что на мою отвѣтите вы просьбу?

Капулетъ. Дамой отвѣтъ все прежній мой отвѣтъ:

Моя дочурка не видала свѣта;

Предъ нею не прошло четырнадцати лѣтъ:

Еще хоть два должны завянуть пышныхъ лѣта,

Чтобы она была невѣстою, какъ слѣдъ.

Парисъ. Моложе, чѣмъ она, есть матери.

Капулетъ. Что скоро

Такъ сдѣлано, выходитъ все не споро.

Мои надежды всѣ поглощены землей;

Она одна желанная царица

Моей недужной старости; но, милый

Парисъ, старайтесь получить

Ея любовь, пріобрѣтите сердце

Ея: въ моемъ согласьи только часть

Ея согласія; полюбитъ васъ она,

То въ добромъ выборѣ ея, совсѣмъ готово,

Лежитъ согласье полное мое,

Мое послѣднее, рѣшительное слово.

Сегодня у меня обычный съ давнихъ поръ

Дается праздникъ; много на него я

Назвалъ народу — близкихъ все друзей:

Когда бы пожелали вы собою

Число ихъ увеличить, вы бы были

Желаннѣйшимъ среди моихъ гостей.

Въ моей лачугѣ приготовьтесь въ эту

Увидѣть ночь такія по землѣ

Переступающія звѣзды,

Передъ которыми померкнетъ свѣтъ небесный

И чѣмъ бываетъ полонъ молодой,

Здоровый человѣкъ въ тѣ дни, когда

Разряженный апрѣль ступаетъ по пятамъ

Зимы-старушки, точно тѣмъ, той самой

Наполнитесь вы радостью сегодня

Въ моемъ дому, средь этихъ свѣжихъ женскихъ

Бутончиковъ: всѣхъ слушайте, на всѣхъ

Смотрите, и изъ всѣхъ вы полюбите ту,

Достоинства которой будутъ выше:

Моя межъ ними будетъ тоже, если

Не для чего другого, такъ для счету.

Пойдемте-ка со мною. Ты, штукарь!

Обѣгай всю красавицу Верону;

Найди мнѣ всѣхъ особъ, которыхъ имена

Написаны тутъ [отдаетъ списокъ] и скажи имъ всѣмъ,

Что домъ мой и привѣтъ мой къ ихъ услугамъ.

[Уходятъ Капулетъ и Парисъ].

Слуга. Найди ему, чьи имена тутъ написаны? А написано, что сапожникъ долженъ знать свой аршинъ, и портной — свое шило; рыбакъ — свои кисти, и маляръ — свои сѣти; а я находи, вишь, особъ, чьи имена тутъ написаны, когда я не доберуся вовѣкъ, какія имена писавшая особа тутъ написала. Надо обратиться къ ученому. Вотъ кстати, ей-Богу!

Входятъ Ромео и Бенволіо.

Бенволіо. Стой, милый человѣкъ! одно пламя поглощается другимъ пламенемъ, одно страданье ослабляется другимъ страданіемъ; закружись до дурноты, и, чтобы помочь себѣ, надо кружиться снова, въ другую сторону; безнадежное горе излечивается муками новаго огорченія:

Схвати себѣ въ глаза теперь какой-нибудь

Заразы новой, и смертельный ядъ

Заразы прежней пропадетъ безслѣдно.

Ромео. Я думаю, при этомъ безподобенъ

Листъ подорожника.

Бенволіо. При чемъ — при этомъ?

Ромео. При вывихѣ ноги.

Бенволіо. Что ты, Ромео,

Сошелъ съ ума?

Ромео. Не то, чтобы сошелъ

Съ ума; но весь опутанъ хуже,

Чѣмъ сумасшедшій; заключенъ въ тюрьму;

Тамъ голодомъ морятъ меня, бичуютъ,

И мучатъ, и… Здорово, добрый вечеръ!

Слуга. Дай Богъ вамъ, сударь, добрый вечеръ.

Можно спросить васъ: вы умѣете читать?

Ромео. О, да, свою судьбу въ своихъ печаляхъ.

Слуга. Вы научились этому, быть можетъ,

Безъ книги; мнѣ же нужно знать, прочтете ль

Вы, что бы ни пришлось.

Ромео. Да, если только

Знакомы мнѣ языкъ и буквы.

Слуга. Баринъ

Веселый вы. — Счастливо оставаться!

Ромео. Постой, любезный, я читать умѣю.

[Читаетъ].

«Синьоръ Мартино съ супругою и дочерьми; графъ Анзельмо со своими прекрасными сестрицами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо съ его милыми племянницами; Меркуціо съ братцемъ Валентиномъ; дядюшка Капулетъ съ тетушкою и моими кузинами; моя прелестная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо со своимъ кузеномъ Тибальтомъ; Луціо и шалунья Елена».

Прекрасная компанія; гдѣ же она соберется?

Слуга. У насъ.

Ромео. Это гдѣ же?

Слуга. Въ домѣ, ужинать.

Ромео. Въ чьемъ домѣ?

Слуга. Барина моего.

Ромео. А, въ самомъ дѣлѣ; я бы долженъ былъ спросить о немъ сначала.

Слуга. Я вамъ разскажу о немъ безъ спрашиванья. Баринъ мой — великій и богатый Капулетъ; и если только вы не кто-нибудь изъ Монтэгю, прошу: раздавимъ кружечку. — Счастливо оставаться.

[Уходить].

Бенволіо. На этотъ пиръ старинный Капулетовъ

Приглашена сегодня Розалина —

Твоя красавица — и вмѣстѣ съ ней

Все, чѣмъ блеститъ красавица Верона.

Пойдемъ туда; ты безпристрастнымъ окомъ

Сравни лицо ея съ другими, что тебѣ

Я покажу, и ты увидишь самъ,

Что бѣлый лебедь твой не лебедь, а ворона.

Ромео. Когда святая вѣра глазъ моихъ

Подобное допуститъ вѣроломство,

Тогда въ огни мои пусть обратятся слезы;

И эти, часто такъ тонувшіе и все

Не утопавшіе, прозрачные мои

Еретики, пускай горятъ огнемъ,

Пріуготовленнымъ лжецамъ. Чтобъ кто мои быть

Прелестнѣй, чѣмъ она! — Всевидящее солнце

Не видѣло съ тѣхъ поръ, какъ созданъ міръ,

Подобной ей.

Бенволіо. Ну! для тебя она

Была красавицей, покуда никого ты

Не видѣлъ съ нею рядомъ, и пока

Она въ обоихъ у тебя въ глазахъ

Была одна; но ты на этихъ

Вѣсахъ хрустальныхъ взвѣсь теперь царицу

Своей души, поставивъ рядомъ съ ней

Которую-нибудь изъ дѣвушекъ, что будутъ

Блистать сегодня на балу. Тебѣ

Я покажу. И то, что ты считалъ

Такимъ прелестнымъ, выйдетъ лишь недурно.

Ромео. Пойду, не для того, чтобъ видѣть, что ты станешь

Показывать, но только для того,

Чтобы ея сіяніемъ упиться.

[Уходятъ].

СЦЕНА III.

У КАПУЛЕТОВЪ. Входятъ лэди Капулетъ и кормилица.

Лэди Капулетъ. Кормилица, гдѣ барышня? Пошли же

Ее ко мнѣ.

Кормилица. Ну вотъ, какъ то, что я

Двѣнадцати лѣтъ отъ роду была

Еще невинна, — я ее звала ужъ.

Ну, козынька! Ну, птичка-непосѣдка!

Вотъ, прости Господи, запропастилась!

Ну, дѣвочка! Эй, Юля!

Входитъ Юлія.

Юлія. Что такое?

Кто звалъ?

Кормилица. Мама звала.

Юлія. Мама, я здѣсь;

Что вамъ угодно?

Лэди Капулетъ. Вотъ въ чемъ дѣло. Няня,

Уйди-ка на минутку. Мы должны

Поговоритъ тутъ по секрету. — Впрочемъ,

Постой: я думаю, ты можешь слышать.

Ты понимаешь, дочь моя въ такихъ

Теперь годахъ…

Кормилица. А ужъ могу сказать,

Что я ея года пересчитаю

Изъ часу въ часъ.

Лэди Капулетъ. Четырнадцати лѣтъ

Ей нѣтъ еще.

Кормилица. Поставила бъ въ закладъ

Четырнадцать зубовъ своихъ, когда бы

Ихъ, къ моему несчастью, не осталось

Всего четыре: ей четырнадцати нѣтъ.

Далеко до Петра въ веригахъ?

Лэди Капулетъ. Съ небольшимъ

Недѣли двѣ.

Кормилица. Съ большимъ иль съ небольшимъ,

Но изъ всѣхъ дней въ году, вотъ-вотъ какъ только

Придетъ ночь на Петра въ веригахъ,

Такъ ей четырнадцать и будетъ. Съ нею

Сусанна, царство ей небесное, была

Ровесницей. — Что дѣлать! Богъ прибралъ

Сусанну: я ея не стоила. — Такъ вотъ я

И говорю: въ ночь на Петра въ веригахъ

Четырнадцать ей стукнетъ; это вѣрно,

Ужъ такъ-то вѣрно: помню хорошо.

Теперь съ землетрясенія прошло

Одиннадцать лѣтъ; а ее, бѣдняжку,

Мы отняли, — вовѣкъ не позабуду, —

Не въ день какой другой, а въ этотъ самый;

Тогда соски натерла я полынью

Да и усѣлася на солнышко, у стѣнки,

Подъ голубятней: съ бариномъ тогда

Вы были въ Мантуѣ, — ну жъ память у меня, —

Такъ это, говорю, когда она

Съ соска полыни-то лизнула

Да поняла, что горько, Боже мой,

Какъ разблажилася! накинулась на грудь!..

А голубятня трахъ: ну, я вамъ доложу,

Меня упрашивать тогда не нужно было

Подняться съ мѣста.

Тому одиннадцать теперь ужъ лѣтъ:

Она тогда могла одна стоять ужъ;

Куда стоять! расхаживала всюду:

Съ ноженки этакъ на ноженку.

И за день передъ тѣмъ себѣ расшибла лобъ:

Тогда мой мужъ — шутникъ былъ тоже, царство

Ему небесное, — взялъ на руки ее:

«Что», говоритъ, «ты падаешь все на носъ?

Вотъ погоди, какъ будешь поумнѣе,

Такъ станешь падать на спину; такъ, Юлія?»

И вотъ, передъ Царицею Небесной,

Шалунья маленькая пріутихла

И отвѣчаетъ: «Да». — А вишь теперь

Какъ шутка вышла кстати! Ну, ей-Богу,

Вотъ проживи хоть тысячу я лѣтъ,

Мнѣ никогда не позабыть: «Такъ, Юлія?»

Онъ говоритъ; и дурочка моя

Остановилася и отвѣчаетъ: — «Да».

Лэди Капулетъ. Ну, будетъ, отдохни немного.

Кормилица. Точно такъ,

Сударыня. Но только не могу

Безъ смѣха вспомнить, какъ это она

Притихла, вдругъ и отвѣчаетъ: «Да».

А шишка у нея на лбу, хоть побожиться,

Была величиною въ молодое

Яйцо пѣтушье, такъ хватилась, что бѣда,

И закатилася. «Что!» говоритъ мой мужъ:

«Ты падаешь все на носъ? Погоди,

Какъ будешь старше, будешь падать больше

Все на спину; такъ, Юля?» И она

Притихла вдругъ и отвѣчаетъ: «Да».

Юлія. Притихни, милая кормилица, и ты,

Прошу тебя! Ты слышишь?

Кормилица. Слышу; видишь,

Притихла. — Осѣни тебя Господь

Своею милостью! Изъ всѣхъ ребятъ,

Которыхъ выкормила я, ты самой

Была хорошенькой; и только бы до свадьбы

Твоей привелъ дожить меня Господь,

Такъ больше ничего мнѣ и не надо.

Лэди Капулетъ. Свадьбы, —

Вотъ мнѣ о свадьбѣ-то и хочется теперь

Поговорить. — Скажите мнѣ, моя

Любезнѣйшая дочь, какъ вы насчетъ

Замужества?

Юлія. Это честь, какая до сихъ поръ

Мнѣ и во снѣ не снилась.

Кормилица. Вишь ты: — честь!

Когда бъ я не была единственной твоею

Кормилицей, сказала бы, что мудрость

Ты съ молокомъ всосала.

Лэди Капулетъ. Такъ теперь

Настало время думать о замужствѣ.

Тебя моложе здѣсь, у насъ, въ Веронѣ,

Есть женщины большого свѣта,

Ужъ матери семейства: сколько помню,

Сама я матерью была гораздо

Моложе, чѣмъ теперь ты — дѣвушка. Такъ вотъ

Безъ дальнихъ словъ: блестящій графъ Парисъ

Свое вамъ предлагаетъ сердце.

Кормилица. У! государушка, вотъ господинъ,

Такъ господинъ! такого цѣлый міръ —

Да что тутъ міръ, — ну, кукла восковая!

Лэди Капулетъ. Такихъ цвѣтовъ не производитъ лѣто

Вероны.

Кормилицей Никогда! Вотъ онъ цвѣтокъ,

Такъ ужъ цвѣтокъ!

Лэди Капулетъ. Что скажешь? — Полюбить

Могла бы ты Париса? — Въ эту ночь

Ты на балу у насъ его увидишь:

Читай по книгѣ ты Парисова лица

И отыщи ту прелесть, что на немъ

Написана рукою красоты.

Вглядись во всѣ его отдѣльныя черты,

И ты увидишь, полноту какую

Вливаетъ каждая изъ нихъ одну въ другую:

И если въ книгѣ той что нѣсколько темно,

То на поляхъ очей его разъяснено.

Безцѣнный томъ любви; но въ немъ неполно что-то,

Онъ весь пока въ листахъ, онъ весь безъ переплета.

Моря — жилища рыбъ. Какъ мило, посмотри,

Все то, что хорошо снаружи и внутри:

И книга болѣе достойна та почета,

Что золотыя сказки и слова

Подъ внѣшнею скрываетъ позолотой.

Такъ увеличишь ты блескъ графа, полюбя

Его, — безъ убыли, конечно, для себя.

Кормилица. Безъ убыли! — Нѣтъ, больше: отъ мужчины

Идетъ на прибыль женщина.

Лэди Капулетъ. Скажите

Короче: графъ Парисъ пріятенъ ли для васъ?

Юлія. Я прежде посмотрю, что сердцу скажетъ глазъ.

Но дальше вами мнѣ назначенной преграды

Свои пытливые не допущу я взгляды.

Входитъ слуга.

Слуга. Сударыня, гости съѣхались, ужинъ подали; васъ всѣ ищутъ, барышню спрашиваютъ, мамку въ столовой ругаютъ, кутерьма такая, что ужасти. Я пойду-съ, подавать надо; ради Бога, поскорѣе пожалуйте.

Лэди Капулетъ. Джульета, графъ безъ насъ трудитъ напрасно очи.

Кормилица. Ступай, къ счастливымъ днямъ искать счастливой ночи!

СЦЕНА IV.

УЛИЦА. Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо, съ ними нѣсколько мужчинъ въ маскахъ, слуги съ факелами и проч.

Ромео. Такъ будетъ эта говориться рѣчь

Намъ въ оправданіе, иль такъ — безъ объясненій?

Бенволіо. Прошла пора для всякихъ многословій.

У насъ не будетъ въ труппѣ Купидона

Съ повязкою изъ шарфа на глазахъ

И съ расписнымъ татарскимъ длиннымъ лукомъ

Изъ дранки, чтобъ пугать дѣвицъ, подобно

Гороховому пугалу; не будетъ

И заученнаго пролога, очень скверно

Произнесеннаго, при входѣ, за суфлеромъ:

Пускай насъ мѣрятъ, какъ кому угодно,

Мы имъ по собственной отмѣримъ мѣрѣ, —

А тамъ и были таковы.

Ромео. Мнѣ факелъ!

Я не гожусь для прыганья; я — мрачный,

Хочу свѣтить.

Меркуціо. Но, дорогой Ромео,

Намъ хочется, чтобъ ты плясалъ.

Ромео. Нѣтъ, право,

Не до того: вамъ прыгать хорошо;

У васъ и духъ и башмаки — для танцевъ;

А у меня душа — свинецъ; меня

Гнететъ къ землѣ; я не могу ходить.

Меркуціо. Вѣдь ты теперь въ общеньи съ Купидономъ:

Взялъ крылья у него взаймы и воспарилъ

Превыше нашихъ всѣхъ обыкновенныхъ

Прыжковъ.

Ромео. Я слишкомъ тяжко прободенъ стрѣлою

Его, чтобъ съ ней парить на легкоперыхъ крыльяхъ;

И все равно, куда бъ я ни забрался,

Я изъ своей тоски не выберусь; я вязну

Подъ тяжкимъ бременемъ любви.

Меркуціо. А въ ней завязнуть —

Такъ значило бъ собой обременить любовь:

Для нѣжной вещи грузъ несоразмѣрный.

Ромео. Любовь-то нѣжная вещь? — Это неучъ,

Невѣжа и буянъ; и колетъ, какъ терновникъ.

Меркуціо. Когда любовь невѣжлива съ тобой,

Будь съ ней невѣжей: за ея щипки

Щипли ее, и ты ее осилишь.

Сюда покрышку — на мое лицо: [надѣваетъ маску]

Личину на личину! — И теперь

Мнѣ дѣла нѣтъ, чей любопытный глазъ

Начнетъ расцѣнивать уродства? за меня

Краснѣть обязанъ этотъ вислобровый.

Бенволіо. Однакоже стучитесь; и смотрите:

Какъ только въ залу, тотчасъ ноги въ дѣло.

Ромео. Мнѣ факелъ; баловни съ безпечнымъ сердцемъ пусть

Тростникъ безчувственный пятами раздражаютъ;

Я дѣдовской держуся поговорки —

Я посвѣчу и посмотрю. Игра

Ни разу не была такъ хороша, а я ужъ

Готовъ.

Меркуціо. Готовъ, кто пересталъ ужъ дрыгать

Ногами, — объясняетъ нашъ констабль;

И такъ какъ ты еще не совершенно

Готовъ, то мы попробуемъ тебя

Извлечь изъ петли этой, съ позволенья

Сказать, любви, которая тебѣ

Совсѣмъ свернула голову. Идемте жъ, —

Мы свѣтимъ солнцу.

Ромео. Ты хотѣлъ сказать

Совсѣмъ другое что-то.

Меркуціо. Вамъ не ясно,

Что, мѣшкая, мы жжемъ огонь напрасно?

Цѣните не слова, — намѣреніе: въ немъ

Лежитъ нашъ здравый смыслъ, въ немъ сердцемъ мы живемъ.

Ромео. На этотъ балъ идемъ мы съ очень добрымъ

Намѣреньемъ, а смыслу въ этомъ нѣтъ.

Меркуціо. Позвольте, почему же?

Ромео. Снился мнѣ

Сегодня сонъ.

Меркуціо. Мнѣ также точно.

Ромео. Что же?

Меркуціо. Что видящіе сны…

Ромео. Въ своихъ постеляхъ лежа,

Съ закрытыми глазами, видятъ больше,

Чѣмъ всѣ неспящіе.

Меркуціо. Ну, такъ, я вижу,

Что у тебя была царица Мабъ.

Она у фей-волшебницъ повитуха

И разъѣзжаетъ, вся въ агатъ на перстнѣ

У альдермана, по носамъ людей,

Когда тѣ спятъ, — на запряженной цугомъ

Шестеркѣ атомовъ; колеса у нея

Изъ длинныхъ лапокъ паучка; кожухъ

Изъ тонкихъ крылицъ травяной кобылки;

Постромки — изъ серебряныхъ лучей

Луны, а вожжи — изъ тончайшей паутинки;

Бичъ — волоконце пуха съ рукояткой

Изъ косточки сверчка; ея возница,

Одѣтый въ сѣромъ, маленькій комарикъ,

На половину меньше червячка,

Что матери иголкой вынимаютъ

Изъ пальчиковъ у дѣвочекъ лѣнивыхъ;

Ея сидѣніе — пустой орѣшекъ,

Ей выдѣланный бѣлкой-столяромъ

Иль старою златницей, съ стародавнихъ

Временъ каретниками фей. Въ такомъ

Снарядѣ скачетъ ночи напролетъ

Мабъ чрезъ мозги влюбленныхъ, и тогда

Имъ грезятся любовныя проказы;

V царедворцевъ скачетъ по колѣнямъ —

И снятся тѣмъ придворныя уловки;

Но пальцамъ адвокатовъ, и сейчасъ

Имъ грезятся получки; по губамъ

Красавицъ, и тогда имъ снятся поцѣлуи.

Въ досадѣ, часто Мабъ ихъ губы заражаетъ

Нарывами за то, что ихъ дыханье

Испорчено душистыми сластями.

Мабъ по носу проскачетъ иногда

V важнаго сановника, и тотчасъ

Тотъ слышитъ носомъ запахъ просьбъ, искательствъ;

А иногда она пастору носъ

Хвостомъ свиньи щекочетъ десятинной,

Когда тотъ спитъ, и видитъ онъ во снѣ,

Что новые даютъ ему приходы;

Порою забирается она

Къ солдату на затылокъ, и во снѣ

Тотъ рѣжетъ вражьи горла, видитъ онъ

Проломы, приступы, испанскіе клинки,

И кубки, бочекъ въ пять величиною;

Вдругъ подъ ухомъ онъ слышитъ барабанъ,

И просыпается въ испугѣ, и съ испуга

Творитъ съ проклятіемъ молитву, либо двѣ,

И засыпаетъ снова. Та же Мабъ

У лошадей сплетаютъ ночью гривы,

И въ головѣ неряхъ печетъ тѣ узелки,

Что какъ распутаешь, такъ наживешь бѣду;

Дѣвицамъ давитъ грудь не домовой — она,

Когда тѣ навзничь спятъ, и, пріучая

Ихъ къ разнымъ тяжестямъ, готовитъ намъ

Хорошихъ женщинъ, добраго закала;

Она же, все она…

Ромео. Стой, стой, Меркуціо, стой!

Ты мелешь Богъ вѣсть что.

Меркуціо. Я говорю о снахъ,

О чадахъ мозга празднаго, рожденныхъ

Ни изъ чего, какъ изъ пустой игры

Воображенья, что неуловима,

Какъ воздухъ, и непостояннѣй вѣтра,

Что льнулъ вотъ къ сѣверу на ледяную грудь,

И, разсерженный, вдругъ летитъ оттуда

На югъ, прельщенъ его медвяною росою.

Бенволіо. Тотъ вѣтеръ, о которомъ вы теперь

Толкуете намъ, выдуваетъ разумъ:

Тамъ ужинѣ конченъ ужъ. Придемъ, и будетъ поздно.

Ромео. Боюсь, что будетъ все же слишкомъ рано.

Душа полна предчувствіемъ чего-то

Ужаснаго, сокрытаго въ звѣздахъ,

Но что получитъ горькое начало

Съ веселій этой ночи, и закончитъ

Пустую жизнь, въ моей замкнутую груди,

Какимъ-нибудь позоромъ ранней смерти.

Но Тотъ, Кто держитъ руль моей ладьи, направитъ

И парусъ мой! — Идемъ, веселые друзья!

Бенволіо. Бей въ барабанъ!

СЦЕНА V.

ЗАЛЪ ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ. Музыканты на мѣстахъ. Входятъ слуги.

1-й слуга. А гдѣ же Потпанъ? Онъ что жъ не убираетъ? Ему чтобъ тарелку вытереть! ему чтобы стулъ передвинуть!

2-й слуга. Когда весь порядокъ въ домѣ лежитъ на рукахъ у одного или у двухъ человѣкъ, да и у этихъ-то руки не вымыты, тогда ужь дѣло выходитъ совсѣмъ непорядочное.

1-й слуга. Убирай табуреты; буфетъ отодвиньте; за серебромъ-то присматривайте! — А ты, пріятель, припрячь-ка для меня кусокъ марципанчику; да если любишь, скажи швейцару, чтобъ пропустилъ Сусанну да Нелли. Антонъ! Потпанъ!

2-й слуга. Здѣсь, братъ, въ наличности.

1-й слуга. Васъ тамъ ждутъ и зовутъ, и ищутъ, и спрашиваютъ, въ большой залѣ.

2-й слуга. Въ двухъ мѣстахъ въ одно время не будешь. — Ну-ка, братцы, дружнѣе! Кто отстанетъ, тому все останется.

[Они расходятся!. Входятъ Капулетъ и проч. съ гостями и ласками.

Капулетъ. Прошу покорно, господа! Теперь

Тѣ дамы, у которыхъ нѣтъ мозолекъ

На пальчикахъ, вамъ зададутъ работу: —

Ага, сударыни! которая изъ васъ

Теперь откажется отъ танцевъ? Только

Которая зачванится, сейчасъ

Я присягну, что у нея мозольки.

Что скажете: задѣлъ васъ за живое?

Здорово, господа! Да-съ, были времена,

И мы бывали въ маскахъ, и умѣли

Хорошенькимъ сосѣдкамъ на ушко

Нашептывать разсказы, имъ по вкусу.

Прошло то времечко, прошло, прошло.

Добро пожаловать! — Эй, музыканты!

Раздвиньтесь, господа! Побольше мѣста!

Ну, барышни, пожалуйте, впередъ!

[Играетъ музыка. Танцы].

Вы, ротозѣи, свѣчекъ принесите!

Столы всѣ прочь; да затушить каминъ.

И такъ ужъ слишкомъ жарко. Что, пріятель:

Мы и не ждали, а выходитъ вотъ какъ!

Садись, садись, родной мой Капулетъ,

Для насъ съ тобой дни танцевъ миновали:

А сколько лѣтъ назадъ послѣдній разъ

Съ тобой мы были въ маскѣ?

2-й Капулетъ. Чортъ возьми,

Лѣтъ тридцать.

1-й Капулетъ. Ишь, махнулъ! Не столько; нѣтъ, не столько:

На свадьбѣ у Лученціо: съ тѣхъ поръ —

Приди Пятидесятница такъ скоро,

Какъ ей удобнѣе, — прошло какихъ-нибудь

Лѣтъ двадцать пять: — мы были оба въ маскахъ.

2-й Капулетъ. Нѣтъ, больше, больше. Сыну-то его

Ужъ больше: ужъ ему лѣтъ тридцать.

1-й Капулетъ. Говорите!

Былъ подъ опекою назадъ два года.

Ромео. Кто та дѣвица, что обогащаетъ руку

Вотъ этого, смотрите, кавалера?

Слуга. Не знаю, господинъ.

Ромео. О, у нея должны ночного неба очи

Учиться, какъ сіять. Она на ликѣ ночи

Горитъ, какъ дорогой въ ушахъ горитъ алмазъ

У эѳіопки. Красота для глазъ

Невѣроятная и слишкомъ неземная.

Всѣ эти барышни съ ней рядомъ — галокъ стая

Съ голубкой бѣлоснѣжной. Какъ смычокъ

Замолкнетъ, буду ждать, гдѣ сядетъ голубокъ,

И руку освящу свою прикосновеньемъ

Къ ея рукѣ. — Любило ль, сердце, ты

До сей поры? — О, нѣтъ, клянитесь, очи, зрѣньемъ:

Я истинной досель не видѣлъ красоты.

Тибальтъ. А это Монтэгю, по голосу. — Дружокъ,

Сходи и принеси мнѣ шпагу. — Эта сволочь

Имѣетъ дерзость приходить сюда,

Прикрывшись шутовской личиной,

Чтобъ зубоскалить тутъ и издѣваться

Надъ нашимъ праздникомъ? Клянусь всѣмъ родомъ

Моимъ и честью всей моей родни,

Въ гробъ уложить его за грѣхъ я не считаю.

1-й Капулетъ. Что, что, племянничекъ, съ тобою? Изъ чего ты

Тутъ кипятишься?

Тибальтъ. Это Монтэгю,

Нашъ врагъ; мерзавецъ, онъ пришелъ сюда

Намъ на смѣхъ, дядя, чтобы издѣваться

Надъ нашимъ праздникомъ.

1-й Капулетъ. Что это, молодой

Ромео?

Тибальтъ. Да, подлецъ Ромео.

1-й Капулетъ. Тише,

Любезный родственничекъ, ты потише.

Не безпокой его! — Себя ведетъ онъ,

Какъ истый дворянинъ; сказать по правдѣ.

Въ Веронѣ это самый благонравный

И милый юноша: Верона имъ гордится.

Ни за какія блага въ мірѣ я

Не дамъ въ дому моемъ нанесть ему обиду.

Такъ ты уймися; на него совсѣмъ

Не обращай вниманья; такъ хочу я;

И ежели желанія мои

Ты уважаешь, такъ гляди немножко

Повеселѣе; брови-то не хмурь;

Все это не идетъ для праздника.

Тибальтъ. Идетъ,

Когда въ гостяхъ такая сволочь. Я

Не вынесу.

1-й Капулетъ. Я говорю тебѣ,

Что вынесешь; да что ты, господинъ

Мальчишка! — Вынесешь, я говорю; — смотри, —

Я здѣсь хозяинъ, или ты? Смотри!

Не вынесетъ! — Вотъ… Господи прости!

Ты будешь тутъ безчинствовать? Ты будешь

Кабакъ тутъ дѣлать? — Отъ тебя, пожалуй,

Это станетъ.

Тибальтъ. Дядя, это жъ срамъ!

1-й Капулетъ. Поди!

Задорный мальчикъ. — Что же, въ самомъ дѣлѣ?

Всѣ эти штуки дешево тебѣ

Не обойдутся, — ты увидишь. Какъ же!

Тебѣ со мною хочется давно

Помѣриться! — Посмотримъ. — Выбралъ время! —

Вотъ, такъ и надо, милочки. — Пѣтухъ

Пустоголовый; вотъ что: — ты уймися,

Не то… — Свѣчей сюда! еще свѣчей! —

И какъ не стыдно! — я тебя уйму:

Вишь! — Безподобно, милые! Живѣй!

Тибальтъ. Сошлись невольный гнѣвъ съ терпѣньемъ поневолѣ;

И тѣло все дрожитъ отъ ихъ враждебной встрѣчи.

Уйду; на этотъ разъ меня вы побороли;

Я заведу потомъ другія съ вами рѣчи. [Уходитъ].

Ромео. Коль нечестивѣйшей я оскорбилъ рукою

Святыню Божію, — мои уста,

Два робкихъ богомольца, предъ тобою:

Прикосновенье каждаго перста

Пусть смоетъ поцѣлуй — святой, благочестивый!

Юлія. Вы, добрый пилигримъ, къ рукамъ несправедливы:

Есть руки у святыхъ; касаются и ихъ

Персты паломниковъ; и что жъ: рука съ рукою,

Рукопожатіе — святой привѣтъ святыхъ.

Вы очень набожны, я вижу, странникъ Божій?

Ромео. А у святыхъ нѣтъ губъ? у богомольцевъ — тоже?

Юлія. Есть, странникъ, для молитвъ.

Ромео. О, исцѣли отъ мукъ,

Святая: дай губамъ исполнить дѣло рукъ!

Иначе я погибъ, отчаяньемъ палимый.

Юлія. Святые остаются недвижимы,

Давая то, о чемъ ихъ молятъ пилигримы.

Ромео. Тогда не двигайся, покуда не сняты

Плоды молитвъ моихъ! — Освободила ты

Мои уста отъ всѣхъ грѣховъ.

Юлія. И ихъ верши

Всей тяжестью своей мнѣ губы тяготятъ.

Ромео. О, сладостный упрекъ! Отдай мнѣ ихъ назадъ!

Я ихъ снимаю! —

Юлія. Вы цѣлуетесь по книгѣ.

Кормилица. Сударушка, мама желаетъ съ вами

Поговорить.

Ромео. А кто ея мама?

Кормилица. Ахъ, мой отецъ! вотъ на! ея мама

Хозяйка дома, славная хозяйка,

И умная и добрая. Я дочку

Ея кормила, ту, съ которой ты

Тутъ толковалъ; и я тебѣ скажу,

Что кто ее подцѣпитъ, у того

Зазвякаетъ!

Ромео. Она — дочь Капулетовъ?

Вотъ дорогая новость! Жизнь мою

Теперь своимъ врагамъ я въ руки отдаю.

Бенволіо. Идемъ домой скорѣе: конченъ балъ!

Ромео. Быть можетъ: тѣмъ страшнѣй моя тревога.

1-й Капулетъ. Что жъ это, господа? Постойте же немного!

Тамъ столъ еще накрытъ, кой съ чѣмъ, — чѣмъ Богъ послалъ. —

Нельзя? Ну, очень жаль; что будешь дѣлать! — Очень

Вамъ благодаренъ, очень, господа,

Благодарю; спокойной ночи. — Свѣту

Побольше! Факеловъ! — Ну что жъ? — И мы пойдемъ

Въ постель. — Что, братъ! я чай уже поздненько!

Пора и на покой?

[Уходятъ всѣ, кромѣ Юліи и кормилицы].

Юлія. Кормилица, поди

Сюда. Кто этотъ господинъ?

Кормилица. Вонъ этотъ?

Да стараго Тиберіо наслѣдникъ.

Юлія. Нѣтъ, что теперь, смотри, выходитъ въ двери?

Кормилица. Ахъ, дай Богъ память! это, надо быть,

Петручіо молодой.

Юлія. Да нѣтъ; тотъ, что идетъ

За нимъ, — что все стоялъ, совсѣмъ не танцовалъ.

Кормилица. Не знаю, право.

Юлія. Такъ поди узнай.

Коль только онъ женатъ, чего избави Боже,

То брачнымъ ложемъ мнѣ могилы будетъ ложе.

Кормилица. Тотъ господинъ-съ Ромео Монтэгю —

Сынъ вашего заклятаго врага.

Юлія. Всего одну я ненависть питала;

На ней теперь взошла любовь моя!

Тебя я слишкомъ рано увидала;

Кто ты такой — узнала поздно я!

Чудовищно любви моей рожденье:

Люблю того, къ кому такъ много лѣтъ

Одной вражды я знала озлобленье.

Кормилица. Что, что такое ты тутъ говоришь?

Юлія. Куплетъ;

Мнѣ кавалеръ одинъ сегодня говорилъ

Его за танцами.

[За кулисами зовутъ Юлію].

Кормилица. Сейчасъ! Идемъ, мой свѣтъ.

Все пусто; никого чужихъ ужъ въ домѣ нѣтъ.

АКТЪ II.

СЦЕНА I.

ДОРОГА ВОЗЛѢ САДА КАПУЛЕТОВЪ. Входитъ Ромео.

Ромео. Что дальше мнѣ итти, коль сердце здѣсь мое?

Вернися, бренный прахъ, ищи свою ты душу!

[Взбирается на стѣну и за ней исчезаетъ]. Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

Бенволіо. Ромео! другъ Ромео!

Меркуціо. Онъ уменъ;

И жизнью отвѣчаю, это онъ

Далъ тягу и лежитъ давно уже въ постели.

Бенволіо. Онъ пробирался тутъ и перелѣзъ

Чрезъ эту стѣну въ садъ. Зови его, Меркуціо.

Меркуціо. Что звать, я буду заклинать: — Ромео!

Потѣшникъ! сумасшедшій! страсть! влюбленный!

Явися намъ во образѣ ты вздоха:

Сказки стишокъ, и больше ничего

Не надо; пропищи: Увы! — совокупи

Любовь и кровь; скажи порядочное слово

Моей кумѣ — Венерѣ; или только

Хоть дай одно названье посмѣшнѣе

Ея подслѣповатому сынишкѣ.

Не слышитъ ничего, не гукнетъ, не аукнетъ:

Мартышка умерла, я долженъ продолжать

Свои заклятья. — Заклинаю

Тебя пресвѣтлыми очами Розалины,

Ея челомъ высокимъ и ея

Пурпуровыми губками, легчайшей

Ея пятой, прелестною стопой,

Тугими икрами и всѣмъ, что дальше, —

Явись въ своемъ ты видѣ передъ нами!

Бенволіо. Вѣдь если онъ услышитъ, на тебя онъ

Разсердится.

Меркуціо. Чего жъ ему сердиться?

Вотъ могъ бы онъ сердиться, если бъ вызвалъ

Я духа въ самыхъ нѣдрахъ у его

Возлюбленной, — сомнительнаго свойства,

И тамъ его оставилъ — расправляйся,

Какъ знаешь: это было бъ точно

Немножко жестко; но мое воззванье

Открыто, благородно, и во имя

Его красавицы я заклинаю

Его, чтобъ самъ предсталъ онъ предо мною.

Бенволіо. Онъ это забрался подъ тѣнь древесъ,

Чтобъ быть въ общеньи съ плачущею ночью.

Любовь слѣпа, ей не мѣшаетъ мракъ.

Меркуціо. Слѣпой любви въ цѣль не попасть никакъ.

Онъ подъ кизильникомъ теперь усѣлся

И думаетъ, какъ было бъ славно, если бъ

Его красавица была тѣмъ самымъ,

Чѣмъ барышни, смѣяся втихомолку,

Зовутъ кизиль. Ромео, доброй ночи!

Я какъ бы въ спальню, на свою подстилку:

На травкѣ на муравкѣ спится плохо.

Идешь?

Бенволіо. Пожалуй; что его искать,

Когда онъ съ нами не играетъ въ прятки?

[Уходитъ].

СЦЕНА II.

САДЪ КАПУЛЕТОВЪ. Входитъ Ромео.

Ромео. Тотъ шутитъ ранами, кто въ жизни ранъ не вѣдалъ!

[Юлія показывается вверху, у окна].

Но тише! — Что за свѣтъ выходитъ изъ того

Окна? Вотъ гдѣ восходъ: — Джульета — солнце!

Взойди, взойди, прекрасное свѣтило,

И уничтожь завистницу-луну,

Что вся больна и вся блѣдна съ досады,

Что ты, ея служительница, лучше,

Гораздо лучше, чѣмъ сама она.

Оставь ее: она завистлива; дѣвичій

Ея покровъ весь — немощность и блѣдность,

И только глупыхъ онъ прельщаетъ: брось его!

Моя царица! о, моя любовь!

О, если бы она объ этомъ знала! —

Что говоритъ она? — Нѣтъ, ничего:

Но что жъ изъ этого? Ея глаза

Заводятъ рѣчь, и я имъ дамъ отвѣтъ.

Я слишкомъ смѣлъ; рѣчь эта не ко мнѣ:

Двѣ звѣздочки, свѣтлѣйшія на небѣ,

Хотятъ уйти куда-то и ея

Упрашиваютъ глазки — вмѣсто нихъ

Въ ихъ сферахъ посверкать, пока онѣ вернутся.

А что, когда бъ глаза ея попали

Туда, а тѣ, взаправду, къ ней въ головку?

Предъ блескомъ щекъ ея совсѣмъ померкли бъ звѣзды,

Какъ меркнетъ лампа передъ свѣтомъ дня:

А отъ очей ея, на небѣ, разлился бы

Такой въ воздушныхъ высяхъ свѣтъ, что птицы

Запѣли бы, подумавъ, что не ночь,

Какъ на руку она склонила щечку! Если бъ

Я былъ перчаткой на ея рукѣ,

Чтобъ могъ ея щеки касаться!

Юлія. Охъ!

Ромео. Сказала,

Сказала что-то: говори опять,

О свѣтлый ангелъ! Потому что ты

Такъ лучезарна въ этой тьмѣ ночной,

Надъ головой моею, какъ крылатый

Посланникъ неба въ ослѣпленныхъ бѣлымъ

Мерцаньемъ, пораженныхъ видомъ

Его, очахъ людей, что отступаютъ

И заслоняются, чтобъ на него взглянуть,

Когда выходитъ онъ изъ-за лѣниво

Плывущихъ облаковъ, и рѣетъ выше нихъ,

На лонѣ воздуховъ…

Юлія. Ромео, о Ромео!

Какъ жаль, что ты Ромео! — Отрекись

Отъ своего отца и брось свое ты имя:

А ежели не хочешь, дай мнѣ клятву

Любви, и больше я не Капулетъ.

Ромео. Подать ли голосъ, или слушать дальше?

Юлія. Вѣдь только имя мнѣ твое враждебно:

Ты — просто ты, совсѣмъ не Монтэгю.

Что это: Монтэгю? вѣдь это не рука,

И не нога, не локоть, не лицо,

И вообще не что-нибудь такое,

Что составляетъ человѣка. Будь

Другимъ ты именемъ! Что имя? Если бъ то,

Что называютъ розой, называли

Иначе, пахло бы оно все такъ же сладко;

Такъ и Ромео, если бъ назывался

Онъ не Ромео, за собой удержитъ

Высокія свои всѣ превосходства,

Безъ этого названія. — Ромео,

Брось это имя; и за это имя,

Которое не составляетъ части

Тебя, возьми меня, всю!

Ромео. Я тебя беру

На словѣ. Только мнѣ сказки, что любишь,

И это будетъ новымъ мнѣ крещеньемъ,

И съ этихъ поръ я больше не Ромео.

Юлія. Что ты за человѣкъ, что самъ закрылся тьмою,

И на мои напалъ случайно тайны?

Ромео. Какъ мнѣ назвать себя, я самъ теперь не знаю:

Мое мнѣ имя, милая святая,

Противно, потому — оно тебѣ враждебно;

Будь гдѣ во мнѣ оно написано, его бы

Я вырвалъ изъ себя.

Юлія. Мой слухъ

Еще не выпилъ сотни словъ, тобою

Произнесенныхъ, но мнѣ голосъ твой

Знакомъ уже: Ромео? Монтэгю?

Ромео. Ни то, ни это, ежели тебѣ

Они не нравятся.

Юлія. Какъ ты сюда попалъ,

Скажи мнѣ; и зачѣмъ? у сада стѣны

Высокія, на нихъ взобраться трудно;

А мѣсто — смерть, когда подумать, кто ты,

И если кто изъ нашихъ здѣсь найдетъ

Тебя.

Ромео. На легкихъ крыльяхъ

Любви перепорхнулъ я черезъ эти стѣны;

Оградѣ каменной не удержать любви;

Любовь все смѣетъ, было бы возможно:

Вотъ почему твои мнѣ не помѣха.

Юлія. Когда тебя они увидятъ здѣсь,

Они убьютъ тебя.

Ромео. Увы! въ твоихъ глазахъ

Опасности лежитъ гораздо больше,

Чѣмъ въ двадцати мечахъ ихъ. Ты взгляни

Привѣтливо, и вотъ я весь въ бронѣ

Отъ ихъ вражды.

Юлія. Ни за какія блага

Я не хотѣла бъ, чтобъ тебя они

Увидѣли.

Ромео. Я скрытъ покровомъ ночи

Отъ ихъ мечей; но если ты меня

Не любишь, пусть меня находятъ здѣсь:

Мнѣ лучше, чтобы жизнь покончена была

Ихъ злобою, чѣмъ видѣть смерть свою

Отложенной, но безъ твоей любви.

Юлія. Кто указалъ тебѣ сюда дорогу?

Ромео. Любовь; она меня толкнула попытаться;

Она дала совѣтъ, я ей ссудилъ глаза.

Я съ моремъ незнакомъ, но если бъ ты была,

На отдаленнѣйшемъ изъ береговъ пустынныхъ

Какіе омываетъ только море,

То я пустился бъ за такой добычей.

Юлія. Мое лицо ночной покрыто тьмою;

Иначе бъ ты увидѣлъ, какъ горятъ

Стыдомъ дѣвичьимъ у меня ланиты

За все, что ты подслушалъ въ эту ночь.

Я очень бы желала соблюсти

Всѣ формы; очень, очень бы желала

Отречься отъ, всего, что я сказала, но —

Прощай чины! Меня ты любишь? Знаю,

Ты скажешь да, и я сейчасъ повѣрю.

Но если бъ ты поклялся, можешь клятвѣ

Ты измѣнить: Зевсъ, говорятъ, смѣется

Надъ нарушеніемъ любовныхъ клятвъ.

Ромео, милый! ежели ты любишь,

Скажи мнѣ безъ обмана: можетъ быть,

Ты думаешь, что я ужъ слишкомъ скоро

Побѣждена; тогда изволь, пожалуй,

Я буду хмуриться, я буду злою, буду

Все нѣтъ да нѣтъ, чтобы тебя заставить

Скорѣе свататься; иначе — ни за что

На свѣтѣ! — Я тебѣ скажу всю правду:

Прелестный Монтэгю, я слишкомъ влюблена;

И оттого ты можешь находить,

Что я легко веду себя; но вѣрь мнѣ,

Прекрасный юноша, я докажу

Гораздо больше вѣрности, чѣмъ тѣ,

Которыя искуснѣе меня

Умѣютъ скромничать; мнѣ, я должна признаться,

Скромнѣе слѣдовало бъ быть; но что же.

Коль ты подслушалъ прежде, чѣмъ успѣла

Я остеречься, жалобы и вздохи

Моей любви? — Такъ ты меня прости

И слабости моей не объясняй

Сердечной легкостью: тебѣ мою любовь

Лишь ночи темнота открыла.

Ромео. О, клянуся

Благословенной той луной, что серебромъ

Осыпала вершины этихъ всѣхъ

Деревьевъ…

Юлія. Не клянись луной, непостоянной

Луной, что каждый мѣсяцъ, въ круговомъ

Своемъ движеніи, мѣняется, — не надо;

Чтобы твоя любовь не сдѣлалась такой же

Измѣнчивой.

Ромео. Чѣмъ клясться?

Юлія. Не клянись

Совсѣмъ! — своимъ прелестнымъ существомъ

Клянись, коль хочешь, это божество

Моей кумирни. Я тогда повѣрю.

Ромео. Когда любовь моя…

Юлія. Не надо, не клянись?

Хотя въ тебѣ моя вся радость, но

Сегодняшнему нашему сближенью

Я все еще не радуюсь: оно

Такъ непредвидѣнно, стремительно, внезапно,

Совсѣмъ какъ молнія, что не успѣешь

Сказать: сверкаетъ, какъ ея и нѣтъ ужъ.

Мой милый, доброй ночи! Эта почка

Любви, при лѣтнемъ солнышкѣ, прелестнымъ

Ужъ будетъ, можетъ быть, цвѣткомъ, когда

Мы снова встрѣтимся. — Прощай! Прощай!

Пусть въ сердце снизойдутъ къ тебѣ покой и миръ,

Такіе жъ, какъ во мнѣ.

Ромео. О, неужели ты

Меня такъ и отпустишь?

Юлія. Что жъ могу я

Сегодня сдѣлать для тебя?

Ромео. Въ обмѣнъ

На всѣ мои обѣты дай обѣтъ

Своей любви.

Юлія. Его тебѣ дала

Я прежде, чѣмъ о немъ ты попросилъ; теперь

Мнѣ жаль, что я его дала уже.

Ромео. Что жъ, хочешь

Его отнять? — Зачѣмъ?

Юліи. Да для того,

Чтобъ щедрой быть, и дать его опять.

Но я ищу того, что я имѣю:

Моей щедротѣ нѣтъ конца, какъ морю,

И такъ же глубока моя любовь: чѣмъ больше

Тебѣ даю, тѣмъ больше остается

Во мнѣ самой: онѣ безмѣрны обѣ.

[За сценой слышенъ голосъ кормилицы].

Я слышу чей-то голосъ: милый, милый,

Прощай! — Кормилица, сію минуту. —

Прелестный Монтэгю, будь вѣренъ! — Погоди

Немножко, я сейчасъ приду сюда еще.

[Уходить].

Ромео. Благословенная, божественная ночь!

Боюся одного: теперь ночное время, —

Не сонъ ли это все, сонъ слишкомъ сладко-льстивый,

Чтобъ быть дѣйствительностію.

Юлія показывается снова.

Юлія. Три слова,

Ромео дорогой, а тамъ и доброй ночи:

Когда любви твоей намѣренія чисты,

И цѣль твоя женитьба, поутру

Пришли словечко мнѣ — къ тебѣ за нимъ придутъ;

Когда и гдѣ свершить обрядъ ты хочешь.

И всю я жизнь сложу къ твоимъ ногамъ,

И за тобой пойду на край вселенной.

Кормилица [за сценой]. Сударушка!

Юлія. Иду, сейчасъ. — Но если

Недоброе задумалъ ты, молю…

Кормилица [за сценой]. Сударушка!

Юлія. Иду, сію минуту! —

Брось это все и предоставь меня

Моей печали. — Завтра я пришлю.

Ромео. Пускай душа моя…

Юлія. Сто разъ покойной ночи!

[Уходитъ].

Ромео. Когда покой уносишь ты съ собой! —

Любовь къ любви спѣшитъ, какъ школьники изъ школы,

Но отъ любви любовь, какъ школьникъ — невеселый —

Идетъ учиться.

Юлія показывается снова.

Юлія. Ст! Ромео, ст!

О, если бъ мнѣ сокольничаго голосъ,

Чтобъ приманить тебя, соколикъ! — Но неволя

Сипитъ и громко говоритъ не можетъ,

Не то, расшевелила бъ я пещеру,

Гдѣ дремлетъ эхо, и воздушный голосъ

Его сиплѣе сдѣлался бъ, чѣмъ мой

Отъ повтореній имени Ромео.

Ромео. Моя ли жизнь меня по имени зоветъ?

Какъ серебристо-сладки голоса

Влюбленныхъ ночью: точно вдалекѣ

Чуть слышимая музыка!

Юлія. Ромео!

Ромео. Моя…

Кормилица [за сценой]. Сударыня!

Юлія. Въ которомъ же часу

Пришлю къ тебѣ я завтра?

Ромео. Къ девяти

Часамъ.

Юлія. Не пропущу. Вѣдь это цѣлый вѣкъ.

Забыла, для чего звала тебя назадъ.

Ромео. Я буду здѣсь стоять, пока ты вспомнишь.

Юлія. Пока ты будешь здѣсь, я не припомню, помня

Лишь то, какъ мнѣ пріятно быть съ тобою.

Ромео. А я все буду здѣсь, чтобы тебѣ мѣшать

Припомнить, позабывъ, что я теперь не дома.

Юлія. Совсѣмъ ужъ утро. Надо уходить:

Хотя тебя пустила бъ я не дальше,

Чѣмъ дѣвочка, на шелковомъ шнурочкѣ,

Съ своей руки спускаетъ птичку, точно

Какого узника несчастнаго въ оковахъ:

Немножко дастъ попрыгать, да сейчасъ же

Назадъ, въ любви своей, мучительно боясь,

Чтобъ не привыкла та къ своей свободѣ.

Ромео. О, я бъ желалъ твоей быть птичкой.

Юлія. Милый,

Я тоже; но тебя я ласками своими

Замучила бы до смерти. — Прощай!

Такъ сладостно-горька разлука, что нѣтъ мочи

Разстаться! до утра твердила бъ: доброй ночи.

[Уходитъ].

Ромео. Да снизойдетъ сонъ на твои рѣсницы

И на сердце покой! Покоемъ быть и сномъ

Желалъ бы я, чтобы съ тобой вдвоемъ

Остаться здѣсь до радостной денницы!

Пойду открою все духовному отцу

И съ помощью его улажу все къ вѣнцу.

[Уходитъ].

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ. Входитъ отецъ Лаврентій съ корзинкою.

Лаврентій. Сѣроокая зорька улыбкою гонитъ ужъ хмурую ночь.

Пестря облака на востокѣ полосками свѣта;

И пѣгая мгла утекаетъ, шатаясь, какъ пьяница,

Прочь съ дневного пути передъ огненной колесницей Титановой:

Прежде чѣмъ солнышко, очи открывши горящія,

Дню придастъ жизни и свѣжую росу ночную повысушитъ,

Надо наполнить мнѣ мой коробокъ этотъ ивовый

Зеліемъ всякимъ и цвѣтомъ безцѣнно-цѣлительнымъ.

Мать всей природы земля; но она же ея и могила;

Гробъ погребальный для жизни — носившее жизнь эту чрево;

Этого чрева дѣтей разнаго рода мы видимъ

У ней на родимой груди, ея сосущими соки.

У многихъ есть много отмѣннѣйшихъ качествъ; нѣтъ вовсе

Такихъ, чтобъ совсѣмъ не имѣли какой-нибудь силы;

И всѣ-то притомъ совершенно различнаго свойства.

О, велика благодатная сила, лежащая въ каждой

Травкѣ, растеніи, камнѣ и въ неизвращенныхъ ихъ свойствахъ:

Нѣтъ ничего на землѣ такого ничтожнаго, что бы

Землѣ не служило какой-нибудь особенной службы;

И ничего нѣтъ такого хорошаго, что бы,

Выйдя за грани свои, не возстало бы противъ

Самой природы своей, превысивъ свое назначенье.

Сама добродѣтель порокомъ становится, ежели худо

Къ дѣлу приложена; а иногда и порокъ въ примѣненьи

Къ дѣлу пріобрѣтаетъ достоинства. Въ этихъ незрѣлыхъ

Листикахъ хилаго цвѣтика

Ядъ пребыванье имѣетъ и сила врачебная:

Если понюхать его, отъ него оживится все тѣло,

А взять его въ ротъ, такъ, начавши съ сердца, убьетъ онъ всѣ чувства.

Лагеремъ вѣчно стоятъ въ человѣкѣ, какъ въ травкѣ,

Два супротивныхъ царя: благость и буйная воля *),

И тамъ, гдѣ худшій изъ нихъ верхъ одержитъ, тамъ живо

Червь смерти поѣстъ все растеніе.

• ) Въ подлинникѣ: grace and rude will. У Гервинуса, въ переводѣ г. Тимофеева: пріятность и строптивое своенравіе.

Входитъ Ромео.

Ромео. Отче, доброе утро!

Лаврентій. Bénédicité! — Чей ранній голосъ такъ сладко меня

Привѣтствуетъ? — Юный мой сынъ, это признакъ разстроенныхъ мыслей —

Ложу желать своему рано такъ добраго утра:

Забота стоитъ на часахъ въ каждомъ глазѣ у старца,

Λ гдѣ помѣстится забота, туда сонъ не жалуетъ вовсе;

Но гдѣ неразбитая юность съ неотягченною мыслью

Члены кладетъ на покой, тамъ царствуютъ сны золотые.

Поэтому ранній приходъ твой меня убѣждаетъ.

Что на ноги поднятъ ты сильнымъ какимъ-нибудь потрясеньемъ.

А если не такъ, то ужъ тутъ попаду я навѣрно —

Ромео нашъ вовсе въ постель не ложился сегодня.

Ромео. Вотъ это такъ правда; но слаще всякаго сна былъ мой отдыхъ.

Лаврентій. Боже, прости прегрѣшенью! ты былъ съ Розалиной?

Ромео. Съ Розалиной, отецъ мой духовный? нѣтъ, я позабылъ это имя

И всѣ печали, что мнѣ оно приносило.

Лаврентій. Вотъ добрый сынъ. Только гдѣ же ты былъ?

Ромео. Все объ этомъ

Тебѣ разскажу: не заставлю разспрашивать долго.

Я былъ на пиру со своими врагами, и тамъ-то нежданно

Одинъ изъ нихъ уязвилъ мою душу, тотъ самый,

Что уязвился и мною: для насъ обоихъ лекарство

Лежитъ въ твоей помощи и въ твоемъ святомъ врачеваньи:

Я злобы въ душѣ не ношу, святой человѣкъ, потому что,

Видишь ты, я хлопочу о врагѣ своемъ тоже.

Лаврентій. Добрый мой сынъ, объясняйся яснѣй, говори безъ загадокъ:

Сомнительна исповѣдь, будетъ сомнительно и отпущенье.

Ромео. Такъ вотъ тебѣ все: всѣмъ сердцемъ и всею душою

Люблю я красавицу-дочь старика Капулета:

Какъ ею мое, ея сердце наполнено мною;

И все рѣшено, исключая того, что ты долженъ

Рѣшить чрезъ святое вѣнчанье. Гдѣ же и какъ, и когда

Встрѣтились мы, другъ предъ другомъ открылись и дали другъ другу

Обѣты — я все тебѣ разскажу по дорогѣ;

Прошу объ одномъ: будь такъ добръ, обвѣнчай насъ сегодня!

Лаврентій. Божій святитель Францискъ! откуда сія перемѣна?

Ужли жъ Розалина, которую такъ мы любили,

Такъ скоро забыта? должно быть, любовь молодая

И точно не въ сердцѣ лежитъ, а въ однихъ лишь во взглядахъ.

Jesu Maria! какіе потоки лилися

По блѣднымъ щекамъ твоимъ — все отъ любви къ Розалинѣ!

Сколько соленой воды совершенно потрачено даромъ,

Въ приправу къ любви, отъ которой теперь ужъ ничѣмъ и не пахнетъ.

Солнце отъ вздоховъ твоихъ еще не очистило неба;

Твои старые стоны звучатъ у меня еще въ дряхлыхъ ушахъ;

Смотри, у тебя на щекѣ не прошли еще пятна

Отъ старой слезы! ты и смыть еще ихъ не успѣлъ:

Если когда-нибудь ты самимъ былъ собою и эти

Муки были твоими, и самъ ты, и эти мученья

Принадлежали всецѣло одной Розалинѣ; и ты ли

Перемѣнился? Тогда повтори изреченіе это:

Женщина можетъ упасть, коль нѣтъ силы совсѣмъ и въ мужчинѣ.

Роы ее. Ты самъ меня часто бранилъ, что я люблю Розалину.

Лаврентій. За то, что не помнилъ себя, не за то, что любилъ, мой голубчикъ.

Ромео. Самъ говорилъ, чтобы въ землю зарылъ я любовь.

Лаврентій Но не вырылъ

Только могилу затѣмъ, чтобъ одну положить, а другую

Вынуть оттуда себѣ.

Ромео. Умоляю тебя, не бранися:

Кого я люблю, за вниманье мнѣ платитъ вниманьемъ;

Мнѣ на любовь отвѣчаетъ такой же любовью.

Та поступала не такъ.

Лаврентій. О! она понимала,

Что любовь у тебя и складовъ не знала, а просто читала

На память. Но что жъ, пойдемъ, мой вѣтренникъ; тамъ потолкуемъ.

Въ одномъ уваженіи буду тебѣ я помощникъ:

Можетъ быть, этотъ союзъ какъ-нибудь обратить намъ поможетъ

Вѣчныя ссоры семей вашихъ въ чистѣйшую дружбу.

Ромео. О! ради Бога пойдемъ: мнѣ не стоится на мѣстѣ.

Лаврентій. Не спѣши, осторожнѣй: кто скоро бѣжитъ, тотъ споткнется.

СЦЕНА IV.

УЛИЦА. Входятъ Бенволіо и Меркуціо.

Меркуціо. Куда запропастился этотъ дьяволъ

Ромео? — Заходилъ домой онъ

Сегодня ночью?

Бенволіо. Только не къ отцу.

Я спрашивалъ тамъ.

Меркуціо. Съ этой блѣднолицей,

Жестокосердою дѣвчонкой Розалинкой,

Которая его терзаетъ, онъ, ей-Богу,

Сойдетъ съ ума.

Бенволіо. Племянникъ Капулета

Тибальтъ прислалъ письмо къ Ромео на квартиру

Къ его отцу.

Меркуціо. Навѣрно вызовъ.

Бенволіо. Что же,

Ромео будетъ отвѣчать.

Меркуціо. Кто умѣетъ писать, отчего на письмо не отвѣтить!

Бенволіо. Да, только онъ отвѣтитъ въ томъ самомъ тонѣ, въ какомъ ему написано.

Меркуціо. Увы, бѣдный Ромео! онъ ужъ умеръ! прострѣленный чернымъ глазомъ бѣлолицей дѣвчонки; заушенный любовною пѣсенкой; проколотый въ самую что ни есть сердцевинку бодливой стрѣлою слѣпого мальчишки съ колчаномъ; и это человѣкъ, чтобы выйти на вызовъ Тибальта?

Бенволіо. Да Тибальтъ-то что же такое?

Меркуціо. Далеко не сказочный Котъ-Воевода, могу васъ увѣрить. О! это бравый профессоръ вѣжливаго обхожденія. Онъ дерется, точно по нотамъ поетъ: соблюдаетъ тактъ, ударенія, паузы, ничего не пропуститъ: разъ, два, а на третьемъ у васъ между ребрами. Это такой кромсатель шелковыхъ пуговицъ! дуэлистъ! дуэлистъ! первый сортъ молодого человѣка блестящей наружности: онъ вамъ по пальцамъ разскажетъ, изъ-за чего драться слѣдуетъ. А, безсмертное passado! punto riverso! hai!

Бенволіо. Что такое?

Меркуціо. Черти бы взяли всѣхъ этихъ кривлякъ, шепелюновъ, этихъ шутовъ, изолгавшихся, этихъ созидателей новыхъ жаргоновъ! Не плачевная ли это вещь, дѣдушка, что насъ совершенно заѣли эти иностранныя мухи, эти модные лавочники, эти пардоне-муа, которымъ такъ пришлося по вкусу все новое, что они не могутъ усѣсться спокойно на старой скамейкѣ.

Входитъ Ромео.

Бенволіо. Вотъ и Ромео! вотъ и Ромео!

Меркуціо. Съ однѣми молоками и сухой, какъ селедка. О, мясо, мясо, какъ ты обрыбилось! Онъ теперь весь въ тѣхъ созвучіяхъ, въ которыхъ плавалъ Петрарка, Лаура передъ его красавицей такъ вѣдь — кухарка; только любовникъ-то у нея былъ почище, для ея воспѣванія: Дидона — неряха; Клеопатра — цыганка; Геро и Елена — подлецы и мерзавки; Тизбея — сѣроглазая рожица, или такъ себѣ, въ родѣ этого, да только куда же ей! — Signor Romeo, bonjour! Французскій привѣтъ передъ вашими французскими брюками. Славную штуку вчера вы съ нами удрали!

Ромео. Господа, съ добрымъ утромъ. — Какую же штуку я сдѣлалъ?

Меркуціо. Удрали, сударь, удрали: все въ толкъ взять не можете?

Ромео. Прости, голубчикъ Меркуціо, важное дѣло было. Бываютъ положенія, когда человѣкъ можетъ отложить въ сторону учтивости.

Меркуціо. Развѣ когда черезъ мѣру налижется.

Ромео. Или когда немножко разсердится на пріятеля.

Меркуціо. Ну ужъ, братъ, я-то настоящая гвоздика учтивости.

Ромео. Подъ гвоздикою разумѣй — цвѣтъ?

Меркуціо. Вѣрно.

Ромео. Такими цвѣтами у меня всѣ башмаки разукрашены.

Меркуціо. Великолѣпно! Носись съ этой шуткой, пока у тебя башмаки не износятся; и когда ихъ подошва протрется, твоя шутка останется для тебя все еще неистертой и неизношенной.

Ромео. И я подарю ее тебѣ, чтобъ пополнить запасъ остротъ твоихъ.

Меркуціо. Поди сюда, Бенволіо, мнѣ одному съ нимъ не справиться.

Ромео. Справляйся скорѣй, а не то закричу, что ты сдался.

Меркуціо. Въ этой охотѣ на дичь я съ тобой не тягаюсь: у тебя въ одномъ чувствѣ больше дичи, чѣмъ во всѣхъ пяти у меня. — А охотились мы когда-нибудь вмѣстѣ на дичь?

Ромео. Я не помню, чтобъ ты со мной когда-нибудь на что другое охотился.

Меркуціо. Я за это укушу тебѣ кончикъ уха.

Ромео. Зачѣмъ! оно и такъ ужъ довольно тобою истерзано.

Меркуціо. Остроты твои не острота, а просто кислятина.

Ромео. Развѣ это дурная приправа для дичи?

Меркуціо. Ну, это ужъ какое-то лайковое остроуміе: изъ вершка оно растягивается въ цѣлую сажень.

Ромео. Это видишь ли отчего, мой милый Меркуціо: всякая дичь одуряетъ, а какъ одурѣешь, такъ и растянешься. [Всѣ хохочутъ].

Меркуціо. Ну, не лучше ли этакъ-то, чѣмъ стонать отъ любви? Теперь ты на человѣка похожъ: теперь ты Ромео; теперь ты какъ надо быть, чѣмъ тебя сдѣлала жизнь и природа, потому что эта слюнявая любовь похожа на большого болвана, что ходитъ, высуня языкъ, изъ стороны въ сторону и ищетъ все мѣста, куда бы запрятать свою погремушечку.

Бенволіо. Стой тутъ, стой тутъ, Меркуціо!

Меркуціо. Чего ты перепугался?

Бенволіо. Твоего словоизверженія.

Меркуціо. Не бойся: изверженій не будетъ; дѣло идетъ только о приготовленіяхъ къ нимъ.

Ромео. Вотъ махинища!

Входятъ кормилица и Піетро.

Меркуціо. Парусъ! парусъ! парусъ!

Бенволіо. Два, два: штаны и юбка.

Кормилица. Піетро!

Піетро. Здѣсь.

Кормилица. Піетро, опахало!

Меркуціо. Дай ей, Піетро, голубчикъ, пусть она закроется; все вѣеръ красивѣе ея физіономіи.

Кормилица. Съ пріятнымъ утромъ, господа кавалеры.

Меркуціо. Съ пріятнымъ вечеромъ, сударыня дама.

Кормилица. Какой теперь вечеръ?

Меркуціо. Могу васъ увѣрить, около этого. Безстыжая часовая стрѣлка стоитъ на двѣнадцати.

Кормилица. Убирайтесь вы прочь! что вы за человѣкъ такой?

Ромео. Это человѣкъ, милая женщина, котораго Господь Богъ сотворилъ самому себѣ въ наказаніе.

Кормилица. Вотъ ужъ, ей-Богу, хорошо сказано: самому себѣ, говоритъ, въ наказаніе? — Господа, не можетъ ли кто изъ васъ указать мнѣ, гдѣ могу я найти молодого Ромео?

Ромео. Я могу указать вамъ; только молодой Ромео, когда вы его найдете, будетъ ужъ старше, чѣмъ когда вы искали его. Моложе меня нѣтъ никого, кто бы носилъ это имя, за неимѣніемъ худшаго.

Кормилица. Очень хорошо говорите вы.

Меркуціо. Ей-Богу? такъ вамъ это нравится? — прекрасно понято; умно, очень умно.

Кормилица. Если, сударь, вы — онъ, у меня къ вамъ секретное дѣльце есть.

Бенволіо. На ужинъ куда-нибудь приглашеніе.

Меркуціо. Не ужиномъ пахнетъ тутъ. — Ату!

Ромео. Кого ты тамъ поднялъ?

Меркуціо. Не зайца, мой милый; а если и зайца, такъ развѣ изъ постнаго пирога, который позалежался и позаплесневѣлъ.

Старый сѣрый заяцъ,

Старый сѣрый заяцъ

Въ постный день хорошее блюдо на обѣдъ.

Но коль этотъ заяцъ

Тухлѣй тухлыхъ яицъ,

Не могу обѣдать имъ: аппетиту нѣтъ.

Придешь ты домой, Ромео? мы идемъ къ вамъ обѣдать.

Ромео. Слѣдомъ за вами.

Меркуціо. Прощайте, античная женщина; прощайте, женщина, женщина, женщина!

[Уходятъ Бенволіо и Меркуціо].

Кормилица. Что же-съ? прощайте! — Скажите, пожалуйста, откуда вы взяли этого наглаго купчишку съ его висѣльницкими штуками?

Ромео. Это господинъ, кормилица, который самъ себя любитъ слушать; оттого онъ больше наговоритъ въ минуту, чѣмъ въ цѣлый мѣсяцъ умѣлъ бы выслушать.

Кормилица. Сунься онъ про меня сказать что-нибудь, я ему покажу себя, хоть бы онъ былъ здоровѣе, чѣмъ двадцать такихъ молодцовъ, какъ онъ; а сама не справлюся, я найду, кто справится. Цынга этакая! Я ему не какая-нибудь; я ему не изъ этакихъ! — А тебѣ только стоять да смотрѣть, какъ всякая дрянь будетъ дѣлать со мною, что ему ни захочется?

Петро. Я не видалъ, чтобъ кому захотѣлось что дѣлать съ вами; если бы я увидѣлъ, такъ ужъ будьте увѣрены, я сейчасъ бы вынулъ свое оружіе. Никому не уступлю при хорошей оказіи, да если вижу, что законъ на моей сторонѣ.

Кормилица. И передъ Богомъ, такъ это обидно мнѣ, что у меня теперь все не на мѣстѣ. — Цынга этакая! На одно, сударь, слово! И какъ я это вамъ докладывала, барышня моя приказала мнѣ разыскать васъ: что она мнѣ сказать наказывала, я ужъ это при себѣ оставлю; но прежде всего позвольте замѣтить вамъ, что если вы хотите ей, такъ только, какъ говорятъ, свернуть голову, то это было бы очень грубое съ вашей стороны, какъ говорятъ, обхожденіе, потому что барышня-то молоденькая; такъ если вы ее за носъ водите, нечего сказать: хорошая штука, чтобы позволить себѣ съ благородною женщиной, и тоже несообразность порядочная.

Ромео. Кормилица, успокой насчетъ меня твою барышню. Я клянуся…

Кормилица. Доброе сердце! Повѣрьте, все, все разскажу ей. Господи Боже мой! вотъ будетъ радостей-то!

Ромео. Что же ты ей разскажешь, кормилица?ты меня и не дослушала.

Кормилица. Скажу ей, сударь, что вы клянетесь, что, какъ я понимаю, самое благородное обхожденіе.

Ромео. Попросите

Ее найти предлогъ, чтобы сегодня

На исповѣдь пойти послѣ обѣда;

Тамъ, у отца Лаврентья въ кельѣ, будетъ

Вѣнчанье наше. — Вотъ вамъ за труды.

Кормилица. Нѣтъ, сударь, нѣтъ; не надо, нѣтъ, къ чему же?

Ромео. Ну, полноте; берите жъ, говорятъ.

Кормилица. Такъ подъ вечеръ сегодня, сударь? — Будетъ,

Навѣрно будетъ.

Ромео. Вы же подождите

За монастырскою стѣною: меньше

Чѣмъ черезъ часъ, къ вамъ явится туда

Мой человѣкъ; онъ принесетъ съ собою

Веревочную лѣстницу: видали —

На корабляхъ, между снастей? По этой

Я лѣстницѣ, когда сгустится ночь,

Взберусь на мачту моего блаженства.

Прощайте! Послужите намъ: въ долгу

Я не остануся. Прощайте! Передайте

Поклонъ мой вашей барышнѣ.

Кормилица. Господь

Помилуй и спаси тебя!

Слушайте-ка!

Ромео. Что скажешь, милая моя кормилица?

Кормилица. Твердъ у васъ человѣкъ? Говорятъ: между двоими только тогда секретъ и держится, когда одинъ совсѣмъ не знаетъ о немъ.

Ромео. За него я ручаюсь; онъ твердъ, какъ кремень.

Кормилица. Такъ-съ; барышня-то ужъ очень хорошая. — Господи! Господи! — говорить еще не умѣла: этакая вотъ кукла была. — Въ городѣ есть господинъ одинъ, важный господинъ, Парисомъ зовутъ; смерть хочется захватить лакомый кусочекъ; а ей, моей голубушкѣ, на него смотрѣть, какъ на жабу, какъ есть на жабу. Иногда нарочно сержу ее: говорю, что Парисъ самый подходящій ей мужъ, и какъ только скажу этакое, вотъ хоть побожиться, поблѣднѣетъ, какъ полотно, вотъ какъ есть полотно на свѣтѣ. Розмаринъ и Ромео съ одной буквы начинаются?

Ромео. Съ одной, кормилица. Что же изъ этого? оба съ Р.

Кормилица. Ишь, шутникъ! Это собачья буква. Ррр--по-собачьи. Нѣтъ, ужъ я знаю, ваше имя съ другой буквы начинается. Она самыя хорошенькія вещи говоритъ о нихъ: о васъ и о розмаринѣ; вы были бы очень довольны, если бъ услышали.

Ромео. Кланяйся отъ меня твоей барышнѣ.

[Уходитъ].

Кормилица. Буду, тысячу разъ буду, — Піетро!:

Піетро. Что прикажете?

Кормилица. Живѣе, въ дорогу!

[Уходятъ].

СЦЕНА V.

САДЪ КАПУЛЕТОВЪ. Юлія.

Юлія. Часы пробили девять, какъ послала

Кормилицу я; въ полчаса она

Вернуться обѣщала. Вѣроятно,

Она его не отыскала: — нѣтъ

Тутъ что-нибудь не такъ. — Она совсѣмъ

Безногая: послами у любви

Должны быть мысли, что въ десятки разъ

Летятъ быстрѣе солнечныхъ лучей,

Гонящихъ тѣни прочь съ полей холмистыхъ.

Вотъ почему любовь изображаютъ

На легкокрылыхъ голубяхъ; и вотъ

Какой имѣютъ смыслъ у Купидона

Его два легкихъ крылышка. Ужъ солнце

На самой выси своего пути,

А съ девяти до полдня три тяжелыхъ

Часа, — и все она не возвратилась.

Люби она, будь сердце у нея

Полно горячей, молодою кровью,

Она была бъ въ движеніяхъ своихъ

Быстра, какъ пуля; и мои слова

Ее бы перекинули къ тому,

Кого люблю я, а его слова

Ко мнѣ назадъ; но этотъ старый людъ:

Другой — не разберешь: живой иль мертвый;

Неповоротливы, лѣнивы, тяжелы,

Безкровны, какъ свинецъ.

Входятъ кормилица и Піетро.

Ну, слава Богу,

Идетъ. — Безцѣнная кормилица! ну, что?

Ты видѣла его? Пусть этотъ человѣкъ

Уйдетъ отсюда.

Кормилица. Піетро, жди у входа.

[Піетро уходитъ].

Юлія. Такъ что жъ, безцѣнная, прелестная моя, —

О Господи, что это у тебя

Лицо какое? — Если принесла

Печальныя ты вѣсти, все равно,

Передавай ихъ весело! а если

Хорошія, зачѣмъ глумишься ты

Надъ музыкою радостныхъ вѣстей,

Передавая ихъ съ такою кислой миной!

Кормилица. Устала; дай немного отдышаться.

Фу, кости какъ болятъ! Ну жъ, совершила я

Прогулку!

Юлія. Я желала бы, чтобъ ты

Мои имѣла кости, лишь бы мнѣ

Твои достались вѣсти. Ну же, ну!

Прошу тебя! — Да ну же, говори!

Голубушка моя, прелестная моя

Кормилица!

Кормилица. О Господи Іисусе,

Какая спѣшная! — Не можешь подождать

Одну минуточку? Или не видишь,

Что духу не могу перевести.

Юлія. Какъ духу

Перевести не можешь, если духу

Хватаетъ у тебя, чтобы сказать,

Что ты перевести не можешь духу?

На то, чтобъ объяснить причину, по которой

Ты медлишь, нужно больше времени, чѣмъ сколько

Пошло бъ на то, чтобъ все мнѣ разсказать:

Хорошія ты принесла мнѣ вѣсти,

Или дурныя? Отвѣчай на это!

Да или нѣтъ? — Подробностей не надо,

Я подожду. Исполни же мое

Желаніе: хорошія иль нѣтъ?

Кормилица. Ладно; вы ошибайся въ выборѣ; вы въ мужчинахъ толку не знаете: Ромео! или не его вы избрали? Хоть и лицо-то у него лучше, чѣмъ у кого бы то ни было; но ужъ нога — рѣшительно такой и не сыщешь; рука, плечи, талія, — хоть о нихъ и говорить нечего, а все-жъ-таки превосходятъ всякое описаніе. Онъ не то, чтобы цвѣтъ любезности, но ужъ, вотъ вамъ рука моя, смиренъ, какъ овечка. — Ступай своимъ путемъ, дѣвочка! покорись волѣ Божьей! — Да что вы: обѣдали ужъ?

Юлія. Нѣтъ, нѣтъ; но только это все я знала

И прежде. Что тебѣ велѣлъ сказать онъ

Про свадьбу? Вотъ что мнѣ скажи!

Кормилица. И, Богъ мой,

Какъ голова болитъ! Что это у меня

За голова: трещитъ, какъ будто тотчасъ

Вотъ на двадцать развалится частей.

Еще опять спина. — О ты, спина

Моя, спина! — Вотъ доброта-то гдѣ

Твоя: старуху на смерть посылать

По этакимъ мытарствамъ.

Юлія. Мнѣ, ей-Богу,

Жаль, что тебѣ неможется. Но сердце

Мое, кормилица, душа моя ты, жизнь

Моя, скажи, что говоритъ мой милый?

Кормилица. Вашъ милый говоритъ, какъ истый баринъ, добрый,

Учтивый и красивый, и, повѣрьте,

Не вертопрахъ. — А гдѣ мамаша?

Юлія. Гдѣ

Мамаша? — Что же, у себя; гдѣ быть ей?

Ей-Богу, какъ чудно ты отвѣчаешь:

«Вашъ милый говоритъ, какъ истый баринъ, — гдѣ

Мамаша»?

Кормилица. Батюшки родимые! Какая

Горячая! Подбавьте-ка жарку!

Иль это для моихъ больныхъ костей

Припарка? А впередъ извольте сами

Быть на посылкахъ у себя.

Юлія. Вотъ гдѣ

Несчастіе. — Ну, что сказалъ Ромео?

Кормилица. Позволено сегодня вамъ итти

На исповѣдь?

Юлія. Позволено.

Кормилица. Тогда

Приготовляйтеся къ отцу Лаврентью въ келью;

Тамъ поджидаетъ васъ супругъ, чтобъ сдѣлать

Супругой васъ. Теперь шатунья-кровь

Ужъ бросилася въ щечки; погодите,

Запышутъ заревомъ, когда кой-что еще

Услышите: скорѣй ступайте въ церковь!

А у меня работа есть: достать

Трапъ, по которому вашъ милый долженъ будетъ

Влѣзть въ птичье гнѣздышко, какъ затемнѣетъ.

Я вамъ работница: изъ кожи лѣзу вонъ

Вамъ въ угожденіе; но будетъ и у васъ

Работа скоро. Съ Богомъ! Я покуда

Пойду обѣдать. Вы — спѣшите въ келью!

Юлія. Бѣгу; меня любви тамъ ожидаетъ рай.

Прощай, милѣйшая кормилица, прощай!

[Уходитъ].

СЦЕНА VI.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ. Отецъ Лаврентій и Ромео.

Лаврентій. Да будетъ Господу благоугодно это

Священнодѣйствіе, чтобъ насъ не посѣтило

Грядущее печалями!

Ромео. Аминь,

Аминь! Но пусть приходятъ къ намъ какія

Угодно огорченія; они

Не перевысятъ радости, какую

Даетъ мнѣ мигъ кратчайшій, проведенный

Въ ея присутствіи. Ты съедини

Лишь только руки наши, со словами

Молитвы, и тогда пусть хищный врагъ любви,

Смерть, дѣлаетъ, что ей подъ силу; мнѣ

Довольно, что могу назвать ее своею.

Лаврентій. Всѣ эти буйственныя радости имѣютъ

И буйственный конецъ, и погибаютъ

Въ своемъ разгарѣ, какъ огонь и порохъ:

Они уничтожаются при первомъ

Прикосновеніи другъ къ другу. Самый

Сладчайшій медъ ужъ самою своею

Противенъ сладостью и, портя вкусъ,

Не утоляетъ голода: такъ ты

Люби со сдержанностью, долгая любовь

Такъ любитъ; слишкомъ торопливый такъ же

Приходитъ поздно къ цѣли, какъ и слишкомъ

Медлительный. — Идетъ невѣста! — О!

[Входитъ Юлія].

Такою легкою стопою никогда

Не изотрутся вѣковыя плиты:

Влюбленный могъ бы помѣститься очень

Удобно на летучихъ тѣхъ волокнахъ,

Что носятся безцѣльно въ лѣтнемъ, полномъ

Томленья воздухѣ; онъ не свалился бъ

Оттуда: легковѣсна суета!

Юлія. Добрый вечеръ моему духовному отцу.

Лаврентій. Ромео поблагодаритъ тебя, дочь моя, за насъ обоихъ.

Юлія. Ну, добрый вечеръ и ему, чтобъ было

За что благодарить.

Ромео. О, Юлія! коль мѣра

Блаженства твоего полна, какъ у меня,

И ежели ты обладаешь большимъ

Умѣньемъ выразить, что чувствуешь, тогда

Благоуханіемъ рѣчей своихъ наполни

Окрестный воздухъ, и пускай откроетъ

Богатый музыки языкъ то счастье,

Едва вообразимое, какое

Мы получаемъ, каждый, въ этой встрѣчѣ.

Юлія. Тѣ ощущенія, которыя богаче

По существу, чѣмъ по избытку словъ,

Гордятся сущностью, а не своими

Прикрасами; скажу я: нищій тотъ,

Кто можетъ перечесть свои богатства;

Моя любовь достигла до такого

Избытка, что не счесть мнѣ половины даже

Моихъ богатствъ.

Лаврентій. Идемте же, идемъ!

Покончимъ дѣло. Васъ, вамъ не во гнѣвъ,

однихъ

Я не оставлю тутъ, пока святая церковь

Васъ не соединитъ во плоть едину.

[Уходятъ].

АKТЪ III.

СЦЕНА I.

ПЛОЩАДЬ. Меркуціо, Бенволіо, Пажъ и слуги.

Бенволіо. Пожалуйста, Меркуціо, уйдемъ:

День жаркій, Капулеты разбрелися

Но улицамъ, сойдемся — будетъ драка.

Въ жары такія бѣшеная кровь

Въ движеніи.

Меркуціо. Ты похожъ на тѣхъ господъ, которые, входя за ограду таверны, съ шумомъ кладутъ на столъ шпагу, приговаривая: «Дай Богъ, чтобы въ тебѣ не встрѣтилось надобности!» а вслѣдъ за второю кружкою лѣзутъ со своей шпагою на трактирщика, когда, въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ ни малѣйшей нѣтъ надобности.

Бенволіо. Такъ это я похожъ на такихъ господъ?

Меркуціо. А еще бы! ты, въ нѣкоторомъ родѣ, ничѣмъ не хуже пѣтуха, какъ и всякій другой итальянецъ, сейчасъ за ножи, какъ только нерасположенъ немного, и всегда расположенъ за ножи схватиться.

Бенволіо. Дальше?

Меркуціо. Дальше то, что сойдись двое этакихъ, такъ сейчасъ ни одного не останется, потому что одинъ уничтожитъ другого. Ты! да ты съ кѣмъ угодно въ драку полѣзешь изъ-за того, что у него въ бородѣ однимъ волоскомъ больше или меньше, чѣмъ у тебя. Ты ссору затѣешь съ первымъ, кто будетъ орѣхи грызть, и только изъ-за того, что у тебя глаза подъ орѣхъ. Какіе глаза, кромѣ этакихъ, могли бы тутъ усмотрѣть поводъ къ дракѣ? У тебя голова полна ссорами, какъ яйцо своею середкою, что не мѣшаетъ ей быть и выдутой, какъ яйцо, отъ дракъ этихъ. Присталъ ты къ кому-то за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и разбудилъ твоего пса, который спалъ, лежа на солнышкѣ? Не связался ты съ какимъ-то портнымъ за то, что тотъ надѣлъ новый камзолъ раньше праздниковъ? и еще съ кѣмъ-то за то, что тотъ подвязалъ новые башмаки старыми лентами? И теперь ты будешь присматривать за мной, чтобы я не ссорился!

Бенволіо. Если бы я былъ такимъ забіякой, какъ ты, я давно ужъ запродалъ бы жизнь свою въ полную собственность первому встрѣчному, лишь бы онъ поручился за мое существованіе на одинъ часъ и три четверти.

Меркуціо. Въ полную собственность! — Собственно тебя и поджидаютъ такіе покупатели.

Бенволіо. Ну вотъ и съ праздникомъ: Капулеты идутъ.

Входятъ Тибальтъ и другіе.

Меркуціо. Праздникъ тебѣ; а мнѣ все единоединственно.

Тибальтъ. Всѣ будьте здѣсь; а я поговорю.

Здорово, господа! съ однимъ изъ васъ два слова.

Меркуціо. И стоитъ изъ-за этого безпокоить? — Прибавьте что-нибудь: пусть выйдетъ слово и дѣло.

Тибальтъ. Всегда найдете меня достаточно расположеннымъ къ этому, милостивый государь, какъ только подадите мнѣ поводъ.

Меркуціо Все вамъ подать нужно; а сами найти не можете?

Тибальтъ. Меркуціо, ты поешь въ одинъ голосъ съ Ромео.

Меркуціо. Пою въ одинъ голосъ? Ты, кажется, дѣлаешь насъ менестрелями? Если ты дѣлаешь изъ насъ менестрелей, смотри, чтобы мы не начали драть тебѣ уши: вотъ мои смычокъ; вотъ чѣмъ я плясать васъ заставлю. Чортъ побери! въ одинъ голосъ!

Бенволіо. Мы тутъ толкуемъ, а кругомъ народъ

Или уйдемъ куда, гдѣ нѣтъ народу,

Иль будемъ обсуждать свои дѣла

Спокойно, или, просто, разойдемся:

Тутъ всѣ глядятъ на насъ.

Меркуціо. Людямъ даны

Глаза, чтобы смотрѣть; и пусть глядятъ;

А я ни для какого чорта съ мѣста

Не двинусь.

Входить Ромео.

Тибальтъ. И прекрасно; оставайтесь

Въ покоѣ. — Вотъ кого мнѣ нужно.

Меркуціо. Только

Я дамъ себя повѣсить, если здѣсь онъ

Для удовлетворенья вашихъ нуждъ.

Онъ можетъ быть полезенъ, чтобы дать вамъ

Урокъ на полѣ чести: ваша милость

Лишь въ этомъ смыслѣ можете имѣть

Нужду въ немъ.

Тибальтъ. Та любовь, которую, Ромео,

Ношу я въ сердцѣ для тебя, не можетъ

Мнѣ подсказать нѣжнѣйшаго привѣта,

Какъ этотъ: — ты подлецъ.

Ромео. Тибальтъ, причины.

Которыя имѣю я къ тому,

Чтобы любить тебя, мнѣ служатъ оправданьемъ,

Что на такой привѣтъ не отвѣчаю я

Приличнымъ гнѣвомъ: — подлецомъ я не былъ

И никогда не буду; а затѣмъ

Прощай: я вижу, ты меня не знаешь.

Тибальтъ. Но это все не оправдаетъ, мальчикъ"

Обидъ, которыя нанесъ ты мнѣ;

Такъ воротися и берись за шпагу!

Ромео. Я никогда тебѣ не наносилъ обидь;

Напротивъ, я люблю тебя сильнѣе,

Чѣмъ можешь ты предполагать, покуда

Не знаешь ты причинъ моей любви.

Такъ, добрый Капулетъ, — мнѣ это имя

Не меньше дорого, чѣмъ собственное, — вотъ

Мои всѣ оправданья предъ тобою.

Меркуціо. О, низкое, холопское смиренье!

A la stoccata все покроетъ. Тибальтъ,

Вы, крысоловъ, угодно вамъ пройтись?

Тибальтъ. Вамъ что угодно отъ меня?

Меркуціо. Почтенный Котъ-Воевода, ничего, кромѣ одной изъ девяти вашихъ жизней. Съ этой я теперь же позволю себѣ не церемониться, а затѣмъ, смотря по тому, какъ вы будете держать себя, выбью изъ васъ и всѣ остальныя. — Угодно вамъ вытянуть изъ мѣшка свою шпагу за уши? Поскорѣй, чтобы ваши не очутились въ опасности.

Тибальтъ. Къ вашимъ услугамъ.

Ромео. Голубчикъ Меркуціо, спрячь свою шпагу!

Меркуціо. Ну-ка, милостивый государь, ваше passado.

[Дерутся.]

Ромео. Бери, Бенволіо, мечъ; разнимемъ ихъ. — Что это?

Побойтесь Бога, господа! оставьте!

Тибальтъ! Меркуціо! герцогъ запретилъ

Строжайшимъ образомъ всѣ эти ссоры

На улицахъ Вероны. — Стойте! Тибальтъ!

Милѣйшій мой Меркуціо! Стойте!

Тибальтъ со своими товарищами уходитъ.

Меркуціо. Раненъ.

Чума на оба дома! — Уходили.

А гдѣ же тотъ? тотъ ничего?

Бенволіо. Ты раненъ?

Меркуціо. Такъ, такъ, царапинка, царапинка; но будетъ

И этого, чортъ побери! — Гдѣ пажъ мои?

Ступай, животное, ищи хирурга.

[Пажъ уходитъ].

Ромео. Не бойся, милый; рана не должна быть значительна.

Меркуціо. Конечно, не такъ глубока, какъ колодезь, и не такъ широка, какъ церковныя двери; но будетъ и такой, и она свое дѣло сдѣлаетъ: понавѣдайтесь ко мнѣ завтра, и вы увидите, какимъ я буду покойнымъ человѣкомъ. Довольно я пробуравленъ для бѣлаго свѣта. — Чума на ваши домы! — Подумаешь, собака, крыса, мышь, кошка этакая, и на смерть оцарапать человѣка! Хвастунишка, дрянь, сволочь, дерется по руководству къ ариѳметикѣ! — Кой чортъ тебя къ намъ подсунулъ? Изъ-за тебя онъ и ранилъ меня.

Ромео. Все думалъ сдѣлать къ лучшему.

Меркуціо. Веди меня куда-нибудь, Бенволіо!

Я упаду сейчасъ. — Чума на ваши домы!

Сготовили меня червямъ на ужинъ:

Все сдѣлано, какъ нужно: — Ваши домы!

[Меркуціо и Бенволіо уходятъ].

Ромео. Милѣйшій человѣкъ,

Изъ близкихъ родственниковъ герцога, мой добрый

Другъ, получилъ смертельный свой ударъ

Изъ-за меня, изъ-за того, что честь

Моя запятнана ругательствомъ Тибальта,

Что часъ назадъ мнѣ сдѣлался роднымъ!

О, милая Джульета, красота

Твоя изнѣжила меня и размягчила

Въ моей душѣ сталь доблести!

Возвращается Бенволіо.

Бенволіо. Ромео,

Ромео! нашъ Меркуціо умеръ: этой

Душѣ высокой захотѣлось въ небо:

Онъ слишкомъ рано пренебрегъ землею.

Ромео. Дня этого плачевная судьба

На много дней нависнетъ черной тучей;

Тутъ лишь начало бѣдъ; конецъ ихъ впереди.

[Тибальтъ возвращается].

Бенволіо. Неистовый Тибальтъ идетъ сюда назадъ.

Ромео. И живъ, и веселъ, а Меркуціо нѣтъ ужъ!

Чего жъ еще раздумывать? Тутъ мѣсто

Лишь огнеглазой ярости, и только!

Теперь, Тибальтъ, бери себѣ назадъ

Того ты подлеца, которымъ здѣсь недавно

Ты надѣлилъ меня: душа Меркуціо

Надъ головами нашими ушла

Не далеко еще и ждетъ души твоей

Себѣ въ товарищи; иль ты, иль я, иль оба

Должны итти мы съ нимъ.

Тибалѣтъ. Несчастный мальчикъ,

Здѣсь заодно съ нимъ былъ ты, будешь съ нимъ

И тамъ.

Ромео. А вотъ сейчасъ все это разрѣшится.

[Дерутся; Тибальтъ падаетъ].

Бенволіо. Ромео, уходи! Сбѣгается народъ.

Тибальтъ убитъ. — Чего же ты стоишь,

Какъ вкопанный? тебя осудятъ на смерть,

Коль попадешься. — Уходи! — бѣги!

Ромео. О! я дуракъ судьбы!

Бенволіо. Что жъ ты стоишь?

[Ромео уходитъ, сбѣгается народъ].

1-й изъ народа. Куда бѣжалъ тотъ, кто убилъ Меркуціо?

Тибальтъ, убійца гдѣ? куда бѣжалъ онъ?

Бенволіо. Вотъ

Тибальтъ, — лежитъ.

1-й изъ народа. Вставай-ка, сударь, маршъ

За мною! именемъ закона: — маршъ за мною!

Входитъ герцогъ со свитой, Монтэгю, Капулетъ, ихъ жены и другіе.

Герцогъ. Гдѣ гнусные зачинщики рѣзни?

Бенволіо. О, благородный князь! я разсказать могу

Несчастныя подробности всей этой

Несчастной ссоры: это человѣкъ,

Котораго убилъ Ромео, но которымъ

Убитъ твой родственникъ Меркуціо.

Лэди Капулетъ. Тибальтъ,

Племянникъ мой! — О, брата моего

Родное дѣтище! О князь, о мужъ, — они

Теперь по улицамъ льютъ кровь моей родни!

О князь, ты справедливъ, я знаю: ты за нашу

Кровь долженъ заплатить намъ кровью Монтэгю!

Тибальтъ!

Герцогъ. Бенволіо, кто началъ эту ссору?

Бенволіо. Тибальтъ, что здѣсь лежитъ, погибшій отъ руки

Ромео; но Ромео говорилъ

Ему такъ хорошо, просилъ подумать

О маловажности причины къ ссорѣ,

Что навлекала вашъ высокій гнѣвъ:

И голосъ у него былъ ласковый, и взглядъ

Спокойный, онъ просилъ чуть-чуть не на колѣняхъ,

Но не могло ничто смягчить неукротимой

Вражды Тибальта: глухъ для мирныхъ увѣщаній,

Онъ остріе стальное направлялъ

Въ неустрашимаго Меркуціо, который,

Разгорячившись тоже, отвѣчалъ

Ударомъ на ударъ, и, отстраняя

Съ воинственнымъ пренебреженьемъ смерть

Одной рукою, посылалъ другою

Ее назадъ Тибальту, что искусно

Ее встрѣчалъ и отражалъ. Ромео

Кричалъ имъ громко: "Стойте, братцы, стойте!

И наконецъ, быстрѣе рѣчи, ловкимъ

Движеніемъ пригнулъ къ землѣ ихъ шпаги,

И ринулся межъ нихъ; тогда Тибальтъ,

Изъ-за руки Ромео, вѣроломнымъ

Ударомъ отнялъ жизнь у стойкаго Меркуціо

И убѣжалъ; но тотчасъ же вернулся

Назадъ, къ Ромео, что ужъ только тутъ

Далъ мѣсто чувству мести, и они

Сошлись, какъ молнія: я не успѣлъ

За шпагу взяться, чтобы ихъ разнять,

Какъ ужъ Тибальтъ убитъ былъ; какъ онъ только

Упалъ, Ромео скрылся. Вотъ вся нить

Событіи; если лгу, вели меня казнить!

Лэди Капулетъ. Онъ Монтэгю родня; его пріязнь

Лгать заставляетъ; онъ не скажетъ правды.

Тутъ, въ этомъ черномъ дѣлѣ, человѣкъ

Ихъ двадцать собралось, и двадцать человѣкъ

На одного напали. Я прошу

Суда; ты долженъ, князь, его мнѣ дать: Ромео

Убилъ Тибальта, пусть умретъ Ромео!

Герцогъ. Тибальта онъ убилъ, но и Тибальтъ

Убилъ Меркуціо: кто дастъ отвѣтъ за эту

Кровь дорогую?

Могутэію. Не Ромео, государь;

Онъ другомъ былъ Меркуціо; его

Вина лишь въ томъ, что онъ предупредилъ законъ,

Исполнивъ, что законъ былъ долженъ сдѣлать — жизни

Лишивъ Тибальта.

Герцогъ. И за это нами

Онъ изгоняется немедленно отсюда:

Вы и меня ужъ замѣшали въ вашу

Вражду? и изъ-за вашихъ дикихъ ссоръ

Кровь начинаетъ литься и моя?

Но я васъ обложу такой суровой пеней,

Что будутъ горьки вамъ мои утраты.

Я буду глухъ для вашихъ оправданій

И вашихъ жалобъ; ни мольбы, ни слезы

Не снимутъ съ васъ вины, и вы впередъ

Не прибѣгайте къ нимъ: чтобы Ромео

Здѣсь не было; а ежели его

Найдутъ, то это будетъ

Послѣдній часъ его. — Взять это тѣло и

Ждать, нашихъ приказаній: милосердье

Убійство совершаетъ, отпуская

Убійцамъ!

Уходятъ.

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТОВЪ. Входитъ Юлія.

Юлія. Быстрѣй скачите, кони огненогіе,

Къ жилищу Феба; этакій возница,

Какъ Фаэтонъ, погонитъ на закатъ,

Такъ васъ примчитъ прямехонько въ мракъ ночи.

Раскинь свое густое покрывало,

О ночь — вѣнецъ любви! чтобъ бѣгунишка *)

Могъ подмигнуть Ромео, и Ромео

Попалъ въ объятія моей любви

Безъ пересудовъ и никѣмъ невидимъ! —

Влюбленнымъ для того, чтобъ совершить обряды

Любви, при собственной ихъ красотѣ довольно

Свѣтло; а ежели любовь слѣпа, тѣмъ легче

Ей ладить съ ночью. Приходи скорѣй,

Ночь благодушная, одѣтая степенно

Матрона, въ черномъ вся, и научи меня,

Какъ проиграть въ игру, которая идетъ,

На безупречныя двѣ дѣвственности! — Спрячь

Дикарку-кровь, что рвется у меня

Изъ щекъ, подъ чернымъ у себя покровомъ,

Покуда новичокъ-любовь,

Набравшись смѣлости, своихъ любовныхъ дѣлъ

Считать не будетъ скромностью, и все тутъ!

Ну, ночь! и ты, Ромео! приходи,

Ты день средь ночи! потому что ты

На крыльяхъ ночи прилетишь бѣлѣе,

Чѣмъ первый снѣгъ у ворона на спинкѣ.

Милѣйшая ты ночь, красавица моя

Ты чернощекая, приди и принеси

Мнѣ моего Ромео; а когда онъ

Умретъ, возьми и мелко искроши

Его на звѣзды, и твое лицо

Онъ сдѣлаетъ такимъ прелестнымъ, что весь міръ

Въ ночь влюбится, и къ солнцу у него

Слѣпящему пройдетъ все обожанье.

О, мной пріобрѣтенъ дворецъ любви,

Но во владѣнье имъ не введена я;

И, такъ же точно, я запродана сама,

Но на руки еще не принята я.

Такъ дологъ этотъ день, какъ ночь на празд-

Нетерпѣливой дѣвочкѣ, которой [никъ

Обновку сшили, но она не можетъ

Надѣнь обновку. — А! кормилица! Она

[Входитъ кормилица]

Приноситъ новости, а каждыя уста,

Произносящія хотя бы только имя

Ромео, говорятъ божественныя вещи!

Ну, что, кормилица? что скажешь? Это что?

Та лѣстница, которую Ромео

Велѣлъ достать?

• ) Амуръ. Въ этомъ монологѣ Юлія повторяетъ выраженія эпиталамъ того времени.

Кормилица. Да, да; она и есть!

[Бросаетъ ее].

Юлія. Ахъ, Боже мой! Что ты ломаешь руки?

Кормилица. Охъ, что случилося: онъ умеръ, умеръ, умеръ!

Погибло все, сударынька, все сгибло! —

Вотъ что случилося! — Его ужъ нѣтъ; убили

Его; онъ умеръ!

Юлія. Небеса не могутъ

Быть такъ жестоки!

Кормилица. Небеса не могутъ,

А вотъ Ромео можетъ. — О, Ромео,

Ромео! — Кто бы могъ подумать? — А! Ромео!

Юлія. Что ты за чортъ, что такъ меня терзаешь?

За эту пытку поднялись бы вопли

Въ самомъ аду. Кто жъ могъ убить Ромео?

Онъ самъ? Скажи лишь да, пустое это да

Смертельнѣй будетъ мнѣ, чѣмъ смертоносный

Взглядъ василиска: отъ такого да

Меня самой не будетъ, — коль навѣки

Закрылись очи, о которыхъ можешь

Скачать ты это да. Коль онъ убитъ,

Скажи лишь да, а если нѣтъ, такъ — нѣтъ:

Короче говори: жизнь иль смерть?

Кормилица. И рану видѣла сама, своими.

Глазами видѣла, — Творецъ! какая рана —

На самой у голубчика на груди.

Трупъ бездыханный, бѣдный бездыханный

Трупъ, блѣдный, блѣдный, словно пепелъ; весь

Испачканъ кровью; весь въ запекшейся крови. —

Я такъ и грохнулась, какъ увидала.

Юлія. О разорвися, сердце! Ты, несчастный

Банкротъ, навѣкъ бросай свои дѣла!

Въ тюрьму, глаза; вовѣки не видать

Вамъ свѣта Божьяго! презрѣнная земля,

Ты будешь вновь землею; перестань

Здѣсь копошиться и ложись съ Ромео

Въ одинъ тяжелый гробъ!

Кормилица. Тибальтъ, Тибальтъ!

Ты лучшимъ другомъ былъ, какого только въ жизни

Имѣла я: учтивый, благородный!

Мнѣ лучше бы не жить, чѣмъ видѣть мертвымъ

Тебя!

Юлія. Что за гроза со всѣхъ сторонъ?

Убитъ Ромео? умеръ и Тибальтъ?

Мой милый братъ и мой милѣйшій мужъ? —

Труби тогда, труба послѣдняго суда:

Кто живъ еще, коль этихъ двухъ не стало?

Кормилица. Тибальтъ убитъ; Ромео только изгнанъ;

Тибальта онъ убилъ и изгнанъ.

Юлія. Боже! —

Ужели же Ромео пролилъ кровь

Тибальта?

Кормилица. Пролилъ, пролилъ! Вотъ несчастный

День! пролилъ!

Юлія. О, змѣиная душа,!

Укрытая цвѣтами красоты!

Таился ли когда-нибудь драконъ

Въ пещерѣ столь красивой? Нѣжный извергъ!

Чортъ съ ликомъ ангела! въ голубьихъ перьяхъ воронъ!

Ягненокъ, пожирающій волковъ!

Презрѣннѣйшее вещество

Въ божественнѣйшемъ видѣ! Совершенно

Все противоположное тому,

Чѣмъ именно ты кажешься: проклятый

Угодникъ, благонравный негодяй!

Природа, что тебѣ осталося въ аду,

Когда ты заключила вражій духъ

Въ земномъ раю такой прелестной плоти?

Случалось ли, чтобъ книга содержала

Мерзѣйшія такія вещи, и

Была прекрасно такъ обдѣлана? О Боже!

Зачѣмъ обманъ живетъ въ такомъ волшебномъ

Дворцѣ!

Кормилица. Нѣтъ ни стыда, ни совѣсти, ни чести

Въ мужчинахъ: всѣ безбожники, всѣ дрянь,

Клятвопреступники, обманщики. — Ахъ, боже!

Гдѣ человѣкъ? — Немножко дайте водки: —

Печали эти, эти огорченья

Да горести совсѣмъ меня состарятъ.

Позоръ на Ромео!

Юлія. Распухни твой языкъ!

Не для позора онъ рожденъ: позору

Не ловко будетъ на его челѣ;

Затѣмъ, что это тронъ, гдѣ честь могла бы

Быть коронована единственнымъ царемъ

Надъ всей вселенной. Только хорошо

И я животное, что такъ его бранила!

Кормилица. Что жъ, станете хвалить, небось, того,

Кто вашего убилъ двоюроднаго?

Юлія. Нѣтъ,

Я стану поносить того, кто мужъ мнѣ?

Ей-Богу, бѣдный:

Кто приголубитъ имечко твое,

Коль я, успѣвшая всего лишь три часа

Пробыть твоей женой, Богъ вѣсть чего

Надъ нимъ ни дѣлала? — Но, скверный, для чего

Убилъ ты брата? А вѣдь скверный братъ,

Конечно, моего хотѣлъ убить супруга?

Прочь, слезы глупыя, къ родному своему

Источнику! вы данники печали,

И дань ошибкой принесли на праздникъ.

Живъ мой супругъ, котораго Тибальтъ

Хотѣлъ убить, а умеръ тотъ Тибальтъ,

Который моего хотѣлъ убить супруга..

Отлично все, — чего жъ я плачу? Было

Словечко тутъ, что мнѣ страшнѣе смерти

Тибальтовой; оно меня терзаетъ:

Я рада бы забыть о немъ; но, ахъ!

Оно мнѣ давитъ мысль, какъ давитъ душу

Преступную проклятый, окаянный

Грѣхъ. Тибальтъ умеръ, а Ромео — изгнанъ!

О, это изгнанъ, это слово изгнанъ

Одно убило полтораста тысячъ

Тибальтовъ. Смерть Тибальта — ужъ и тутъ

Довольно горя, если бы на этомъ

И кончилось; ну, если горе любитъ

Быть въ обществѣ и непремѣнно хочетъ

Быть окруженнымъ всякими скорбями, —

То отчего жъ, когда она сказала,

Что Тибальтъ умеръ, отчего за этимъ

Не шло: и твой отецъ, и мать, ну оба вмѣстѣ?

Я ихъ почтила бы обычною печалью.

Нѣтъ, по слѣдамъ за смертію Тибальта

Шло: а Ромео изгнанъ! да вѣдь въ этомъ

Ромео изгнанъ — мать, отецъ, Тибальтъ,

Ромео, Юлія всѣ мертвы, всѣ убиты.

Ромео изгнанъ! — нѣтъ конца, нѣтъ мѣры,

Нѣтъ ни границы, ни предѣловъ смерти,

Какая въ этомъ словѣ! нѣгу звуковъ,

Чтобъ выразить его весь ужасъ! — Гдѣ

Отецъ, гдѣ маменька?

Кормилица. Рыдаютъ, стонутъ

Надъ тѣломъ Тибальта. Угодно вамъ пойти?

Я васъ сведу къ нимъ.

Юлія. Омываютъ раны

Его слезами? Мнѣ придется расточать

Свои, когда у нихъ обсохнутъ: надъ изгнаньемъ

Ромео. Убери

Веревки эти. — Бѣдныя веревки!

Не вышло такъ, какъ думали мы съ вами,

И вы, и я; Ромео нашъ изгнанникъ.

Онъ васъ готовилъ къ ложу моему

Быть лѣстницею, а теперь, дѣвица,

Я умираю въ дѣвственномъ вдовствѣ.

Стой, лѣстница! постой, кормилица! я къ брачной

Яду постели: не Ромео, смерть

Тамъ приметъ отъ меня дѣвичество!

Кормилица. Ступайте

Къ себѣ; я приведу Ромео: пусть онъ васъ

Утѣшитъ. Я маленечко смекаю,

Гдѣ долженъ быть онъ. Слышите вы? Вашъ

Ромео будетъ здѣсь сегодня до разсвѣта.

Онъ у Лаврентія. Куда ему уйти?

Юлія. Найди его! Отдай ему кольцо ты это.

Пусть за моимъ придетъ послѣднимъ онъ "прости.

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ ОТЦА. ЛАВРЕНТІЯ. Отецъ Лаврентій и Ромео.

Лаврентій. Поди сюда, Ромео, выходи,

Ужасный человѣкъ. Несчастія влюбились

Въ тебя, съ напастью ты помолвленъ.

Ромео. Что, отецъ,

Принесъ? Чѣмъ князь рѣшилъ? Еще какой

Печали, незнакомой мнѣ, со мною

Свести знакомство хочется?

Лаврентій. Ты, милый,

Со всею этой скорбною семьею

Перезнакомился. Я кое-что узналъ

О приговорѣ.

Ромео. Что же, кромѣ смерти?

Лаврентій. Нѣтъ, менѣе жестокій приговоръ

Князь произнесъ: не смерть, а лишь изгнанье.

Ромео. Изгнаніе? Будь милосердъ, скажи: —

Смерть. Потому, изгнанье хуже смерти,

Гораздо хуже: не хочу изгнанья.

Лаврентій. Ты изъ Вероны изгнанъ. Что же дѣлать!

На свѣтѣ мѣста много.

Ромео. За стѣнами

Вероны нѣту никакого свѣта:

Тамъ истязанія, чистилище, самъ адъ.

Отсюда изгнанъ кто, тотъ вовсе изгнанъ

Со свѣта, а изгнаніе со свѣта

Есть смерть. Изгнанье это смерть,

Да подъ другимъ названьемъ. Называя

Изгнаньемъ — смерть, ты золотой сѣкирой

Мнѣ отсѣкаешь голову, и можешь

Смѣяться, нанося ударъ.

Лаврентій. О! смертный грѣхъ!

О, грубая неблагодарность!

Смерть за вину твою назначена закономъ;

Великодушный герцогъ, снисходя

Къ тебѣ, законъ оставилъ въ сторонѣ,

Смерть обратилъ въ изгнанье: это милость

Громаднѣйшая, и ты этого не видишь!

Ромео. Какая милость? — пытка; небо здѣсь,

Тамъ, гдѣ живетъ Джульета; и нѣтъ кошки,

Собаки, мыши маленькой, нѣтъ вещи

Такой ничтожной, что бы не могла

Жить въ этомъ небѣ, здѣсь, и на нее смотрѣть;

Ромео лишь не можетъ! — Въ каждой мухѣ.

Питающейся падалью, ужъ больше

Значенія, удѣлъ ея почетнѣй,

Она имѣетъ больше средствъ вкушать

Блаженство жизни, нежели Ромео:

Ей можно насыщаться бѣлымъ чудомъ

Руки Джульеты; можно похищать

Безсмертное блаженство съ этихъ губъ,

Что въ непорочномъ, дѣвственномъ стыдѣ

Краснѣютъ, за грѣхи считая поцѣлуи,

Которые онѣ даютъ другъ другу:

Все это муха можетъ; а Ромео

Не можетъ, потому что онъ изгнанникъ!

Ты и теперь мнѣ скажешь, что изгнанье

Не смерть? Что, у тебя не отыскалось яду

Готоваго иль остраго ножа,

Или чего-нибудь, чѣмъ можно человѣка

За разъ убить, что ты пришелъ ко мнѣ

Съ своимъ изгнаніемъ? Изгнанье? О старикъ!

Въ аду, межъ проклятыми, это слово

Нерѣдко слышится; и воплями оно

Сопровождается: какъ духу у тебя

Достало, ты, служитель алтаря,

Ты, врачеватель душъ и отпуститель

Грѣховъ, и называющійся другомъ

Моимъ, — такъ пришибить меня своимъ изгнаньемъ?

Лаврентій. Безумный ты влюбленный; ты послушай

Меня немного.

Ромео. О, ты будешь говорить

Мнѣ снова объ изгнаніи!

Лаврентій. Я дамъ

Тебѣ оружіе, чтобъ сладить съ этимъ словомъ;

Я дамъ тебѣ сладчайшее млеко

Несчастья — философію; ты въ ней

Найдешь усладу даже и въ изгнаньи.

Ромео. Опять изгнанье! — Провалиться съ ней,

Съ твоею философіей: она

Джульеты мнѣ не сдѣлаетъ? она

Не передвинетъ города? она

Рѣшенья герцога не перемѣнитъ?

Такъ что мнѣ въ ней? она не стоитъ ничего;

Не говори мнѣ больше.

Лаврентій. Ну, я вижу,

У сумасшедшихъ нѣтъ ушей.

Ромео. Откуда

Имъ взять ихъ, если у здоровыхъ

Нѣтъ глазъ?

Лаврентій. Дай мнѣ съ тобой поговорить

О положеніи твоемъ.

Ромео. Не можешь

Ты говорить о томъ, чего не знаешь.

Будь молодъ ты, какъ я, люби Джульегу,

Будь часъ назадъ обвѣнчанъ съ ней, убей

Тибальта, будь безъ памяти, какъ я,

И изгнанъ будь, какъ я, тогда бы могъ

Ты говорить, тогда бъ ты зналъ, какъ люди

Рвутъ волосы, валялся бъ по землѣ,

Какъ я теперь, и вымѣрялъ длину

Своей могилы.

[Стучать въ дверь].

Лаврентій. Встань; стучатъ. Ромео,

Вставай и прячься.

Ромео. Не хочу: пусть вздохи

Больного сердца моего сгустятся

Въ туманъ и это всѣхъ меня закроютъ.

[Стучатъ].

Лаврентій. Ты слышишь, какъ стучатъ? —

Кто тамъ? — Ромео,

Уйди! Тебя возьмутъ. — Сію минуту,

Повремените! — Встань; ступай въ молельню. —

Сейчасъ, — О Господи, Царю небесный!

Вотъ глупость-то? — Иду, иду. — Кто это

Стучится такъ? что нужно?

Кормилица [за дверью]. Вотъ, войду,

Такъ и узнаете мои препорученья:

Отъ барышни я Капулетъ.

Лаврентій. Добро

Пожаловать. [Кормилица входитъ].

Кормилица. Охъ, пресвятой отецъ,

Охъ, пресвятой отецъ, скажите,

Гдѣ барышнинъ супругъ?

Лаврентій. А вонъ гдѣ, на полу:

Отъ собственныхъ своихъ слезъ опьянѣлъ.

Кормилица. Скажите!

Вотъ то же самое и съ барышней. Совсѣмъ

Вотъ то же самое.

Лаврентій. Не радостное сходство.

Кормилица. Вотъ этакъ же лежитъ теперь она

И плачетъ, какъ шальная, какъ шальная,

Реветъ. — Вставайте, полно вамъ, вставайте;

Мужчина вы? вставайте, ради вашей

Джульеты, для нея; что пользы въ этихъ охахъ?

Ромео. Кормилица?

Кормилица. Ай, сударь, сударь! — Въ смерти

Конецъ всему.

Ромео. Ты говорила про Джульету? что съ ней?

Она меня считаетъ закоснѣлымъ

Убійцей, потому что запятналъ

Я нашей радости младенчество такою

Ей близкой кровью? гдѣ теперь она?

Что дѣлаетъ она? что говоритъ

Моя подружка тайная о нашемъ

Погибшемъ счастіи?

Кормилица. О, сударь, ничего

Не говоритъ, а плачетъ все да плачетъ;

То кинется въ постель, то вскочитъ снова;

Зоветъ Тибальта, назоветъ Ромео,

Да снова такъ и грохнется въ постелю.

Ромео. Какъ будто вырвалося это имя

Изъ смертоноснаго жерла орудья

И принесло ей смерть, какъ принесла

Проклятая рука того, чье это имя,

Смерть близкому ей человѣку. О,

Скажи, старикъ, въ какомъ нечистомъ мѣстѣ

Скелета моего гнѣздится это имя?

Скажи, скажи, чтобъ я разрушить могъ

Его проклятое жилище!

[Вынимаетъ шпагу].

Лаврентій. Удержи

Отчаянную руку. — Ты мужчина?

Наружный видъ твой громко говоритъ,

Что ты мужчина; только плачешь ты.

Какъ женщина; а дикія твои

Дѣянья обнаруживаютъ ярость

Какого-то безсмысленнаго звѣря:

Плохая женщина, имѣющая видъ

Мужчины, и чудовищное тоже

Животное, имѣющее видъ

Обоихъ ихъ! Ты удивилъ меня:

Святымъ своимъ свидѣтельствуюсь братствомъ,

Ά думалъ, что твой нравъ обузданнѣе. Ты

Убилъ Тибальта? а теперь ты хочешь

Убить себя? и совершивши дѣло

Проклятой злобы надъ самимъ собою,

Убить жену свою, которая живетъ

Твоею жизнью? Что за поруганье

Надъ жизнію, надъ небомъ и землею?

Затѣмъ что жизнь, и небо, и земля

Соединилися въ тебѣ одномъ всѣ трое;

И всѣхъ троихъ задумалъ ты за разъ

Разрушить. Стыдно! стыдно! Оскорбляешь

Ты образъ свой, любовь свою, свой умъ.

Ты точно ростовщикъ:

Все у тебя въ избыткѣ, но ничто

Своей прямой тебѣ не служитъ службы,

Не украшаетъ твоего ума,

Твоей любви, всего тебя. Ты весь

Какая-то фигура восковая,

Лишенная душевной силы мужа:

Любовь, въ которой ты клялся, одно

Пустое вѣроломство, потому что

Ты убиваешь ту, кого клялся любить.

Умъ, это украшеніе любви

И всякой внѣшности, самъ потерялъ свой видъ,

Указывая путь имъ; онъ, какъ порохъ

У неискуснаго солдата, вспыхнулъ

Въ пороховницѣ, черезъ неумѣлость

Твою, и ты весь искалѣченъ средствомъ

Своей защиты. Полно, человѣкъ!

Воспрянь! — Джульета, та, изъ-за которой

Ты умиралъ сейчасъ, жива — вѣдь это счастье?

Тибальтъ хотѣлъ убить тебя, но ты

Убилъ Тибальта; это счастье тоже;

Законъ, грозившій смертью, другомъ сталъ

Тебѣ и замѣнилъ ее изгнаньемъ;

И это счастье: на тебя дождемъ

Идутъ благословенья, за тобой

Ухаживаетъ счастье; для тебя

Надѣло лучшіе свои наряды;

Но — неблаговоспитанной подобно

Упрямицѣ, ты только дуешь губы

На счастіе и на любовь! Смотри,

Смотри! Такіе всѣ нехорошо кончаютъ.

Ступай къ Джульетѣ, какъ межъ вами было

Условлено; побудь съ ней, успокой;

Да не запаздывай: поставятъ караулы,

Тогда тебѣ не выбраться. Ты будешь

Жить въ Мантуѣ, пока наступитъ время,

Что можно будетъ объявить о бракѣ

Твоемъ съ Джульетой, вашихъ помирить

Друзей и выпросить у герцога прощенье.

Тогда тебя мы вызовемъ назадъ,

И ты вернешься съ радостію, большей

Въ сто тысячъ разъ, чѣмъ эти сокрушенья.

Ступай, кормилица, впередъ; снеси

Поклонъ мой госпожѣ твоей, скажи ей,

Чтобъ постаралась уложить весь домъ

Пораньше спать; заснутъ теперь какъ разъ —

Примаялись отъ горя да печали.

Ромео будетъ слѣдомъ за тобой.

Кормилица. Ахъ, господи! вотъ, кажется, могла бы

Тутъ простоять всю ночь, чтобъ только слушать

Разумные совѣты: вотъ, что значитъ

Ученость! — Такъ я барышнѣ скажу,

Что вы придете, сударь.

Ромео. Да, да, да,

Скажи моей голубкѣ, чтобъ она

Готовилась бранить меня.

Кормилица. Вотъ, сударь.

Ея колечко: приказала, сударь,

Его отдать вамъ. Такъ скорѣй, смотрите,

Не мѣшкайте. Совсѣмъ ужъ потемнѣло.

[Кормилица уходитъ].

Ромео. Какъ это духъ мой окрылило вновь!

Лаврентій. Ступай; желаю счастья; помни только —

Твоя судьба отъ этого зависитъ:

Или уйди до стражи, или если

Зари дождешься, то переодѣнься.

Будь въ Мантуѣ; я твоего найду

Слугу, и будетъ онъ тебѣ носить,

Отъ времени до времени, отсюда

Пріятныя извѣстія. Дай руку:

Ужъ поздно. До свиданья. Доброй ночи.

Ромео. Когда бы мнѣ любви не открывался рай,

Я не разстался бы съ тобой, старикъ. — Прощай!

СЦЕНА IV.

КОМНАТА ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ. Капулетъ, лэди Капулетъ и Парисъ.

Капулетъ. Такъ это все нехорошо случилось,

Что не было и времени намъ съ нею

Поговорить. Она, извольте видѣть,

Тибальта такъ любила; я и самъ

Его любилъ. — Что дѣлать? всѣ родимся,

Чтобъ умереть. — Теперь ужъ очень поздно:

Она сюда не спустится сегодня.

Но я могу увѣрить васъ, что если бъ

Не вы, я самъ давно бъ ужъ былъ въ постели.

Парисъ. Дни горести не оставляютъ мѣста

Дѣламъ любви. Сударыня, желаю

Покойной ночи вамъ: прошу васъ передать

Привѣтъ мой вашей дочери.

Лэди Капулетъ. Я завтра,

Поутру рано, постараюсь мысли

Ея узнать. Сегодня вся она

Погружена въ печаль свою.

Капулетъ. Мой милый

Парисъ, я сдѣлаю отчаянное дѣло:

Распоряжусь любовью своего

Дитяти: думаю — и даже больше —

Не сомнѣваюсь, — дочь всегда, во всемъ

Захочетъ быть руководима мною.

Жена, сходи къ ней прежде, чѣмъ пойдешь

Спать: о любви къ ней сына моего

Париса разскажи ей, и скажи, —

Ты слушай хорошенько, — чтобы въ среду —

Постоите: что сегодня?

Парисъ. Понедѣльникъ.

Капулетъ. Г-мъ. — Понедѣльникъ? да, такъ въ среду будетъ

Ужъ слишкомъ скоро; ну, въ четвергъ: — скажи ей,

Что на четвергъ назначено ея

Вѣнчанье съ нашимъ благороднымъ графомъ.

Поспѣете? Довольны вы такою

Поспѣшностью? Большого дѣлать шуму

Не будемъ, — человѣкъ, другой: — Тибальтъ,

Вотъ видите ли, только что убитъ;

Подумаютъ, что намъ и горя мало,

Когда поднять веселье; все жъ онъ свой.

А такъ съ полдюжинки пріятелей, и все тутъ.

Такъ что жъ вы скажете о четвергѣ?

Парисъ. Мнѣ жаль,

Что онъ не завтра.

Капулетъ. Ну, и превосходно.

Теперь ступайте: — такъ затѣмъ: въ четвергъ. —

Сходи къ Джульетѣ прежде, чѣмъ ты ляжешь

Спать; приготовь ее, жена, къ дню свадьбы. —

Прощайте, графъ. — Кто тамъ! Огня мнѣ въ спальню!

А правду вѣдь сказать, теперь такъ поздно,

Что скоро будетъ рано. — Доброй ночи!

[Уходятъ].

СЦЕНА V.

КОМНАТА ЮЛІИ. Входятъ Ромео и Юлія.

Юліи. Ужъ ты уходишь? до утра пока

Еще далеко: это соловей,

Не жаворонокъ впадинку ушную

Твою, пугливую, переполошилъ; онъ

Все по ночамъ поетъ на той гранатѣ.

Повѣрь, мой милый, это соловей.

Ромео. Нѣтъ, то былъ жаворонокъ, вѣстникъ утра,

Не соловей: смотри, моя краса,

Какія полосы недобрыя на дальнемъ

Востокѣ галуномъ обшили облака.

Погасли свѣчи ночи; день веселый

На цыпочкахъ глядѣть ужъ начинаетъ

Черезъ туманныя вершины горъ:

Мнѣ иль итти, чтобъ жить, или остаться

Чтобъ умереть.

Юлія. То свѣтъ не отъ зари;

Вѣдь я же знаю: это метеоръ

Какой-нибудь, что производитъ солнце,

Чтобъ онъ тебѣ свѣтильникомъ служилъ

Сегодняшнюю ночь и освѣщалъ

Дорогу въ Мантую: такъ погоди же:

Нѣтъ вовсе надобности уходить.

Ромео. Ну, пусть меня берутъ, пускай меня

Лишаютъ жизни; я доволенъ, если

Такъ ты желаешь. И изволь, тѣ пятна

То не глаза зари, а блѣдный отблескъ

Съ чела Діаны; и не жаворонокъ это

Такъ высоко, у насъ надъ головами,

Своею громкой пѣснею будилъ

Небесный сводъ: мнѣ только бы остаться;

Итти не хочется; пускай приходитъ смерть —

Добро пожаловать! Такъ хочетъ и Джульета.

Чего же ты, краса моя? давай

Бесѣдовать: до дня еще далеко.

Юлія. Нѣтъ, близко, близко! уходи, спѣши!

И это, точно, жаворонокъ горло

Деретъ: какъ надсажается всегда онъ

И какъ пронзительно выкрикиваетъ пѣсню

Свою! Вотъ говорятъ, что жаворонокъ сладко

Выводитъ трели; вздоръ, онъ только насъ

Съ тобой разводитъ; говорятъ, онъ съ жабой

Глазами обмѣнялся; хорошо бы

Ему и голосомъ съ ней обмѣняться тоже!

Зачѣмъ тебя онъ спугиваетъ пѣсней

Своею изъ моихъ объятій; для чего

Тебя онъ гонитъ, криками своими

День поднимая на ноги? Ступай!

Ступай! свѣтлѣй все и свѣтлѣй.

Ромео. Свѣтлѣе

Все и свѣтлѣе? — Все мрачнѣе

И все мрачнѣе наше горе.

Входитъ Кормилица.

Кормилица. Барышня!

Юлія. Что, кормилица?

Кормилица. Сударыня-матушка идетъ въ вашу комнату: свѣтаетъ; смотрите, какъ бы не попасться.

[Уходитъ].

Юлія. Пусть входитъ день въ окно, а жизнь въ окно выходитъ!

Ромео. Прощай, прощай! одинъ лишь поцѣлуй,

И я спущуся.

[Спускается въ окно].

Юлія. Такъ и разошлись?

Жизнь, князь, да — мой супругъ, мой другъ!

Мнѣ надо слышать о тебѣ день каждый

Въ часу, затѣмъ, что и въ минутѣ много

Есть дней: о! если все считать,

Я буду очень ужъ въ лѣтахъ, когда

Увижу снова моего Ромео.

Ромео. Не пропущу я случая тебѣ

Вѣсть о себѣ подать.

Юлія. А думаешь ли ты,

Что мы когда-нибудь сойдемся снова?

Ромео. Не сомнѣвайся; и наши всѣ страданья

Въ грядущемъ намъ послужатъ только темой

Для сладкой болтовни.

Юлія. О, Господи! душа

Болитъ предчувствіемъ; мнѣ кажется, тебя,

Какъ ты теперь стоишь внизу, я вижу

Какимъ-то мертвецомъ на днѣ могилы. Или

Меня глаза обманываютъ, или

Ты очень блѣденъ.

Ромео. Но, душа моя,

Вѣдь, на мои глаза, ты — также точно. Горе

Пьетъ нашу кровь. Прощай! прощай!

[Ромео уходить].

Юлія. Судьба, судьба! тебя всѣ называютъ

Измѣнчивой: коль ты измѣнчива, на что онъ

Тебѣ — своимъ извѣстный постоянствомъ?

Но будь измѣнчива, по крайней мѣрѣ, ты

Тогда, надѣюся, его не долго будешь

Держать въ плѣну и скоро возвратишь

Назадъ мнѣ.

Мать [за сценой]. Юля, ты еще не спишь?

Юлія. Кто это — маменька? — Что значитъ? до сихъ поръ

Не спитъ, иль съ этихъ поръ ужъ встала?

Какія странности? зачѣмъ она идетъ

Сюда?

Входитъ мать.

Мать. Что, Юля?

Юлія. Мнѣ нехорошо,

Мама.

Мать. Все плачешь? все о смерти брата?

Что жъ, думаешь слезами ты размыть

Его могилу? Но когда бъ могла

Ты это сдѣлать, не могла бъ его ты

Поднять изъ гроба: такъ довольно, — будетъ.

Погоревать немножко, ужъ и въ этомъ

Любви довольно; а большое горе

Показываетъ нѣкоторый только

Лишь недостатокъ въ разумѣ.

Юлія. Ахъ, дайте

Поплакать надъ чувствительной такою

Утратой.

Мать. Плача, мы сильнѣе только

Утрату чувствуемъ, а вовсе не того,

О комъ мы плачемъ.

Юлія. Только я такъ горько

Свою утрату чувствую, что силъ нѣтъ

Не плакать.

Мать. Полно, дурочка: крушишься

Не столько ты о смерти брата, сколько

О томъ, что живъ тотъ негодяй, который

Его убилъ.

Юлія. Какой, мамаша, негодяй?

Мать. Да этотъ негодяй — Ромео.

Юлія. Между нимъ

И негодяемъ много, очень много

Миль разстоянія. Прости ему Господь!

Я отъ души прощаю. И однако

Нѣтъ человѣка, отъ кого бы сердце

Мое терзалося, какъ отъ него.

Мать. Все это, —

Что живъ разбойникъ.

Юлія. Да, мама, что живъ,

И что живетъ далеко, такъ далеко,

Что не достать его мнѣ этими руками.

О, я хотѣла бъ, чтобъ не могъ никто

Ему отмстить за смерть Тибальта, кромѣ

Меня.

Мать. Не бойся, мы свое возьмемъ.

Такъ полно плакать. Въ Мантуѣ, гдѣ этотъ

Живетъ отсюда выгнанный бродяга,

Есть человѣчекъ у меня — ему

Такую поднесетъ онъ рюмочку винца,

Что тотъ какъ разъ отправится къ Тибальту.

Тогда ты успокоишься, я знаю.

Юлія. Но въ самомъ дѣлѣ, никогда, покуда

Я не увижу Ромео, — убитымъ,

Истерзаннымъ отъ боли сердцемъ я

Не успокоюся. Когда бы только

Могли, мама, найти вы человѣка,

Съ которымъ можно переслать мой ядъ,

Его я приготовила сама бы,

Чтобы Ромео, получивъ посылку,

Уснулъ спокойно. О, какая пытка

Мнѣ слышать это имя, и не мочь

Пойти къ нему, чтобъ утолить любовь,

Которую питала я къ Тибальту,

На тѣлѣ у того, кѣмъ онъ убитъ!

Мать. Придумай

Лишь средство; человѣка я найду.

Ну, а теперь ты, дѣвочка моя,

И радостныя новости услышишь.

Юлія. Что жъ, радость кстати въ дни, когда такой

Въ ней недостатокъ. Только что же это

За новости? Мамаша!.. Ради Бога!

Мать. Вотъ, что тебѣ скажу я: у тебя

Отецъ прекрасный человѣкъ; отецъ твой,

Чтобы тебя избавить отъ твоей

Печали, выдумалъ такой устроить праздникъ,

Какого не ждала ты, о какомъ я

Сама не думала.

Юлія. Какой же это праздникъ?

Мать. А вотъ какой, дитя мое: въ четвергъ

На этой же недѣлѣ, утромъ рано,

Прекрасный, молодой, блестящій графъ Парисъ

Предъ алтаремъ Господнимъ, у святого

Петра апостола, счастливый, назоветъ

Тебя своей счастливицей-женою.

Юлія. Ну, ужъ позвольте, только вотъ вамъ церковь

Апостола Петра и самъ вамъ Петръ въ придачу,

Что онъ меня не назоветъ своей

Счастливицей-женою. Право, странно:

Какая спѣшность! заказали свадьбу,

Когда тотъ, кто готовится быть мужемъ,

Своей невѣстѣ не подумалъ даже

Понравиться. Пожалуйста, скажите

Заботливому батюшкѣ, что замужъ

Я выходить еще не думаю; а если бъ

И думала, такъ вышла бъ за Ромео,

Котораго вы знаете, какъ я

Люблю, скорѣй, чѣмъ за Париса. Правда,

Что новости!

Мать. Отецъ твой

Идетъ сюда; скажи ему сама.

И ты увидишь, какъ онъ приметъ это.

Входятъ Капулетъ и Кормилица.

Капулетъ. Заходитъ солнце, падаетъ на землю

Роса; а при закатѣ братнинова сына

Льетъ цѣлый дождь. — Ну, что, мое дитя?

Какъ водосточная труба? — все слезы?

Все ливень? Въ тѣлѣ, маленькомъ своемъ

Ты совмѣщаешь сразу челнъ, и море,

И вѣтеръ; потому что на глазахъ

Твоихъ, которые могу назвать я моремъ,

Есть и приливы, и отливы слезъ.

Челнъ — это маленькое тѣло

Твое, несомое потокомъ бурныхъ водъ;

А вѣтеръ — вздохи, что, наперерывъ съ слезами

Свирѣпствуя, коль не настанетъ только

Внезапно тишина, навѣрно разобьютъ

Твое, кидаемое бурей, тѣло.

Ну, что, жена? передала ей наше

Рѣшенье ты?

Мать. Передала, да только

Она не хочетъ; и тебя велѣла

Благодарить. Желаю отъ души,

Чтобъ дурѣ гробъ былъ женихомъ.

Капулетъ. Постойте!

Дай взять мнѣ въ толкъ, жена; дай взять мнѣ въ толкъ:

Какъ такъ? она не хочетъ? Намъ она

Не благодарна? Не гордится этимъ?

Она себя, дрянь эта, не считаетъ

Счастливою, что мы обдѣлали такого

Почтеннаго ей женишка?

Юлія. Гордиться

Я не горжусь, но я вамъ благодарна

За ваши хлопоты: я не могу гордиться

Тѣмъ, что противно мнѣ; но и за зло,

Которое считается любовью,

Я благодарна.

Капулетъ. Это что? что это

За разсужденья? — Спорщица: — горжусь

И благодарна, и — не благодарна,

И не горжуся. — Госпожа мордашка!

Мнѣ вашихъ благодарностей не надо,

И до горженій вашихъ нѣтъ мнѣ дѣла;

А приготовьте нѣжныя свои

Вы ножки къ четвергу, чтобы итти съ Парисомъ

Къ Петру апостолу; не то я потащу

Туда васъ на рогожѣ. Вишь ты, немочь

Ходячая! гниль этакая! маска

Изъ сала изъ свѣчного.

Мать. Перестань!

Что ты! — Себя не помнишь?

Юлія. Милый папа,

Молю васъ на колѣняхъ, успокойтесь

И дайте мнѣ сказать хоть слово!

Капулетъ. Убирайся

Ты къ чорту, развращенная дѣвчонка!

Тварь непокорная! Вотъ что тебѣ скажу я:

Въ четвергъ маршъ въ церковь! или никогда

Мнѣ не кажися больше. Говорить

Тутъ нечего; для возраженій

Нѣтъ мѣста, отвѣчать не нужно; просто руки

Вотъ такъ и чешутся. — А мы съ тобой, жена,

Роптали все на Господа за то, что

Послалъ онъ намъ всего одно дитя;

Теперь я вижу, что и это

Одно ужъ было лишнимъ, и что въ немъ

Надъ нами разразилося Господне

Проклятье. Прочь, подлецъ, отсюда!

Кормилица. О, Царь небесный! заступи ее!

Что это, батюшка! какъ это можно

Ее костить такъ?

Капулетъ. Вы что тутъ? — Минерва!

Совѣтница премудрая! кто васъ

Тутъ спрашиваетъ? — Вамъ точить языкъ

Съ такими колотырками, какъ вы.

Прочь!

Кормилица. Не измѣна, батюшка, какая,

Что я сказала.

Капулетъ. Ну, спокойной ночи,

Пожалуйста!

Кормилица. И слова ужъ сказать

Нельзя.

Капулетъ. Молчите, глупая болтунья!

Показывайте мудрость за своимъ

Котельчикомъ, а здѣсь у васъ никто

Ея не проситъ.

Мать. Что ты горячишься!

Капулетъ. О, Господи Владыко! Я сойду

Съ ума, ей-Богу. День и ночь я каждый

Часъ, каждую минуту, за работой,

На отдыхѣ, одинъ, въ компаньи, объ одномъ

Я только и мечталъ, чтобы ее

Мнѣ выдать замужъ; вотъ теперь нашелъ

Я человѣка, со связями, славной

Фамиліи, съ прекраснымъ состояньемъ,

Воспитанъ какъ нельзя ужъ лучше, молодъ,

Набитъ (какъ говорятъ) талантами, и все въ немъ

Какъ слѣдуетъ, какого только можно

Желать мужчину, — и извольте: нужно

Проклятую такую дуру, плаксу.

Такую стонущую куклу, что,

Когда такое ей дается счастье,

Изволитъ отвѣчать: «Я замужъ не хочу», —

«Я не могу любить», — «я слишкомъ молода», —

«Ужъ извините»; а когда ты

Не хочешь замужъ, ты увидишь, какъ

Тебя я извиню: ступай, питайся

Подножнымъ кормомъ; у меня въ дому

Нѣтъ мѣста для тебя. Смотри, обдумай;

Я не люблю шутить. Четвергъ ужъ близко:

Подумай, руку положа на сердце:

Моя ты дочь, тебя я передамъ

Тому, кто дорогъ мнѣ, а не моя

Ты дочь, такъ къ чорту, надѣвай суму,

Мри съ голоду и ноги протяни

На улицѣ, вотъ, передъ Богомъ, я

Тебя и не узнаю, и ничто

Мое вовѣкъ тебѣ добромъ не будетъ.

Вотъ что имѣй въ виду! подумай: слову я

Не измѣню.

[Уходитъ].

Юлія. Ужели гдѣ-нибудь

На небесахъ не обитаетъ жалость,

Которой бы была открыта глубина

Моей печали? — Матушка моя,

Не отгоняй меня! Отсрочь на мѣсяцъ

Ты эту свадьбу, на одну недѣлю!

Не то, мнѣ ложе брачное готовьте

Въ томъ темномъ склепѣ, гдѣ лежитъ Тибальтъ.

Мать. Пожалуйста, со мной не говори:

Мнѣ больше ничего не остается

Тебѣ разсказывать. Какъ знаешь, такъ и дѣлай.

У насъ расчеты кончены.

[Уходитъ].

Юлія. О Боже!

Кормилица, какъ это отвратить?

Мужъ живъ; у Господа въ рукахъ мои обѣты;

Кто отъ Него мнѣ возвратитъ ихъ, кромѣ

Супруга моего, когда онъ будетъ въ небѣ?

Утѣшь меня! дай мнѣ совѣтъ! — Что жъ это!

Что жъ это, Господи! Съ чего же это Небо

Пускаетъ въ ходъ такія козни противъ

Безсильнаго такого существа,

Какъ я! — Что скажешь? Нѣту у тебя

Мнѣ слова радости? нѣтъ утѣшенья?

Кормилица. Анъ есть! Ромео вашъ изгнанникъ; можно

Свѣтъ цѣлый прозакладывать, сюда

Прійти онъ не посмѣетъ, со своими

На васъ правами; даже и придетъ,

Такъ какъ-нибудь тайкомъ. Покуда это

Все такъ, какъ есть, я думаю, что вамъ

Всего бы лучше — выходить за графа.

Мужчина-то какой!

Ромео тряпка передъ нимъ: орелъ,

Сударыня, да нѣтъ и у орла

Такихъ зеленыхъ, бойкихъ, славныхъ глазъ,

Какъ у него. Да пропади я, если

Я не увѣрена, что въ этомъ вы второмъ

Своемъ супружествѣ не будете счастливѣй,

Чѣмъ въ первомъ, потому что это лучше.

Да если бъ и не такъ, такъ первый-то у васъ

Вѣдь умеръ; или почитай, что умеръ.

Что толку, что онъ живъ, — да вамъ-то отъ него

Нѣтъ пользы.

Юлія. Отъ души ты это говоришь?

Кормилица. Отъ сердца и души. Иль пропади я!

Юлія. Amen!

Кормилица. Что говорите вы?

Юлія. Такъ, ничего;

Ты удивительно какъ хорошо

Меня утѣшила. Ступай и доложи

Ты барынѣ, что, прогнѣвивъ отца, я

Пошла на исповѣдь къ отцу Лаврентью —

Покаяться.

Кормилица. Отлично. Это дѣло

[Уходитъ].

Юлія. Проклятая старушища! Злой бѣсъ!

Который изъ твоихъ грѣховъ страшнѣе:

Что клятвѣ хочешь ты заставить измѣнить,

Иль что поносишь моего царя ты

Тѣмъ самымъ языкомъ, что столько тысячъ разъ

Превозносилъ его превыше всѣхъ похвалъ?

Ступай, совѣтникъ! Ты теперь отъ груди

Моей оторвана. Пойду къ монаху! — Что

Онъ скажетъ? — Ничего? Тогда достанетъ силы

Во мнѣ спасеніе найти на днѣ могилы.

АКТЪ IV.

СЦЕНА I.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ. Отецъ Лаврентій и Парисъ.

Лаврентій. Въ четвергъ, графъ? Срокъ короткій очень.

Парисъ. Такъ

Отецъ мой Капулетъ желаетъ; да и я

Отнюдь не мѣшкотенъ, чтобъ сталъ его

Задерживать.

Лаврентій. Вы говорите,

Вамъ неизвѣстно, какъ на это смотритъ

Невѣста: это не порядокъ; я

Не одобряю.

Парисъ. Слишкомъ ужъ она

О смерти брата плачетъ; оттого я

И мало говорилъ съ ней о любви;

Не улыбается Венера въ домѣ слезъ.

А между тѣмъ отцу ужъ кажется опаснымъ,

Что предается такъ она печали;

И въ мудрости своей спѣшитъ онъ свадьбой,

Чтобъ положить конецъ наплыву слезъ:

Наединѣ она поглощена слезами,

А въ обществѣ о нихъ забудетъ. Вамъ теперь

Извѣстно, почему спѣшимъ мы.

Лаврентій [въ сторону]. Если бъ только

Не зналъ я, почему спѣшить совсѣмъ не надо.

Смотрите, графъ, сама невѣста въ келью

Мою идетъ.

Входитъ Юлія.

Парисъ. Какъ счастливъ я, что вижу

Васъ здѣсь, жена моя, царица!

Юлія. Все это, графъ, быть можетъ, если только

Мнѣ можно быть женою.

Парисъ. Это можетъ

Быть и должно быть въ первый же четвергъ.

Юлія. Что быть должно, то будетъ.

Лаврентій. Это вѣрно.

Парисъ. Вы исповѣдаться пришли къ отцу Лаврентью?

Юлія. На это отвѣчая, передъ вами

Я исповѣдалась бы.

Парисъ. Предъ отцомъ Лаврентьемъ

Не отречетесь вы, что любите меня?

Юлія. Я вамъ открою, что его люблю я.

Парисъ. Но я увѣренъ, что отцу Лаврентью

Вы скажете, что любите меня.

Юлія. Когда бъ я это сдѣлала, то это

Имѣло бъ болѣе цѣны не въ вашемъ

Присутствіи, — чѣмъ на глазахъ у васъ.

Парисъ. Бѣдняжка, ваши щечки, ваши глазки

Ужасно много вынесли отъ слезъ.

Юлія. Ну, слезы не большую одержали

Побѣду: это все довольно было плохо

И раньше, чѣмъ онѣ произвели разгромъ.

Парисъ. Вы къ своему лицу безжалостнѣй, чѣмъ слезы.

Юлія. Нѣтъ ничего безжалостнаго въ томъ,

Что правда; и къ тому, что говорю,

Я говорю о собственномъ лицѣ.

Парисъ. Твое лицо — мое; а ты — ты на него

Клевещешь.

Юлія. Что жъ, когда мое лицо

Мнѣ не принадлежитъ. Вы, батюшка, свободны?

Или прикажете прійти послѣ вечерни?

Лаврентій. Я и теперь свободенъ, дочь моя

Унылая. Намъ нужно, графъ, остаться

На нѣсколько минутъ однимъ.

Парисъ. Избави Богъ,

Чтобъ я помѣхой былъ святому дѣлу! —

Въ четвергъ поутру, Юлія, приду

Васъ безпокоить; до тѣхъ поръ, прощайте;

Примите этотъ чистый поцѣлуй.

[Уходитъ].

Юлія. О! затвори за нимъ и приходи

Со мною плакать: нѣтъ надежды, нѣту

Спасенія, нѣтъ помощи!

Лаврентій. Ахъ, Слышалъ,

Джульета, о твоихъ печаляхъ; голова

Отказывается служить мнѣ: знаю,

Что ты въ четвергъ должна быть съ этимъ графомъ

Обвѣнчана, и что отсрочить нѣту

Возможности.

Юлія. Не говори, старикъ,

Что знаешь ты объ этомъ, если тутъ же

Не говоришь, какъ это отвратить.

Когда съ своей ты мудростью не можешь

Мнѣ помощь оказать, то назови лишь только

Разумною мою рѣшимость и сейчасъ же

Я горю этимъ пособлю ножомъ.

Господь соединилъ сердца — мое съ Ромео;

Ты — наши руки; прежде, чѣмъ рука,

Которая принадлежитъ Ромео,

Скрѣпитъ другой какой-нибудь союзъ,

Иль сердце вѣрное мое, забывши

Долгъ, перейдетъ предательски къ другому,

Обоихъ ихъ не будетъ! Такъ теперь же

Изъ многоопытной своей ты жизни

Дай мнѣ совѣтъ; не то, смотри, межъ мной

И крайностью моей кровавый этотъ

Ножъ будетъ судіей; онъ разрѣшитъ

То, что вся опытность твоя, призвавши

На помощь всю твою ученость,

Не въ состояньи была привести

Къ желанному концу. Да говори же!

Я умереть желаю, если то,

Что ты мнѣ скажешь, не укажетъ мнѣ

Пути къ спасенію.

Лаврентій. Стой, дочь моя,

Стой: у меня мелькаетъ нѣчто вродѣ

Надежды; только къ этому ведущій

Путь столько жъ страшенъ, сколько страшно то,

Чего съ тобой бѣжимъ мы. Впрочемъ, если,

Чтобъ не итти за графа, ты имѣешь

Довольно силы воли, чтобы жизни

Себя лишить, то очень можетъ быть,

Что ты не испугаешься подобья

Лишь смерти для того, чтобъ избѣжать позора.

Идешь же ты навстрѣчу самой смерти,

Чтобъ отъ него избавиться; и если

Есть у тебя рѣшимость, то тебѣ

Я дамъ лекарство.

Юлія. О, чтобъ за Париса

Мнѣ не итти, ты только мнѣ скажи,

Я соскочу съ зубцовъ той башни; въ лѣсъ

Пойду разбойничій; вели, я заползу

Въ притонъ змѣиный; на цѣпь посади

Меня съ ревущими медвѣдями, иль на ночь

Запри въ подвалѣ, отъ земли до сводовъ

Набитомъ гулкими костями мертвецовъ,

Съ смердящими ногами, съ черепами

Беззубыми; вели въ разрытую могилу

Лечь, иль къ покойнику запрячь подъ саванъ:

О чемъ одни разсказы заставляли

Меня дрожать, я все теперь исполню

Безъ страха и сомнѣній, лишь бы только

Остаться незапятнанной женою

Любимѣйшаго мужа.

Лаврентій. Ну, такъ слушай:

Ступай домой, будь весела и дай

Согласье графу. Завтра середа;

Такъ завтра ночью лягъ, смотри, одна:

Кормилицѣ не позволяй ложиться

Съ тобою въ комнатѣ: вотъ склянка; лягъ

И выпей эту жидкость: у тебя [въ постель

Сейчасъ же холодъ пробѣжитъ по жиламъ,

И ты почувствуешь сонливость, потому что

Естественно біюшіяся жилы

Тутъ прекратятъ движенье; ни дыханье,

Ни теплота не обнаружатъ жизни

Въ тебѣ; исчезнутъ розы губъ

И щекъ, все приметъ блѣдность пепла.

Закрыты будутъ окна глазъ; и будетъ

Видъ смерти, заградившей входъ дню жизни.

Всѣ члены, лишены способности движенья,

Окоченѣлые, холодные, прямые,

Казаться будутъ мертвыми: и въ этомъ

Подобьи только цѣпенящей смерти

Останешься ты сорокъ два часа:

Потомъ, какъ отъ простого сна, проснешься.

Вотъ, поутру, когда придетъ женихъ

Тебя будить, тебя найдутъ въ постели

Умершею; тогда, какъ требуетъ родной

Обычай, въ самыхъ дорогихъ нарядахъ,

Въ открытомъ гробѣ, отнесутъ тебя

Въ тотъ старый склепъ, гдѣ вашъ почіетъ родъ.

А между тѣмъ, пока ты будешь спать,

Я отпишу объ этомъ всемъ къ Ромео;

И явится сюда онъ; мы вдвоемъ

И станемъ поджидать, чтобъ ты проснулась,

И въ ту же ночь Ромео увезетъ

Тебя отсюда въ Мантую. Такимъ-то

Мы образомъ тебя освободимъ

Отъ неминучаго позора, если

Мысль преходящая иль женскій страхъ

Не побѣдятъ въ минуту исполненья

Твоей рѣшимости.

Юлія. Дай, дай! не говори

О страхѣ!

Лаврентій. На; ступай; пошли Господь

Тебѣ благоуспѣшности и силы

Исполнить все. Сейчасъ изъ братьевъ въ Мантую

Кого-нибудь отправлю я гонцомъ

Къ супругу твоему.

Юлія. Любовь, дай силы!

А съ силой будетъ все. Прощай, отецъ мой милый!

[Уходитъ].

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТОВЪ. Капулетъ, лэди Капулетъ, кормилица, слуги.

Капулетъ. Всѣхъ пригласить, кто здѣсь написанъ.

[Слуга уходитъ].

Ты! —

Поди найми мнѣ двадцать человѣкъ

Хорошихъ поваровъ.

Слуга. Ни одного не будетъ худого, сударь; потому — я узнаю, лижутъ ли они себѣ пальцы.

Капулетъ. Что жъ ты узнаешь изъ этого?

Слуга. Какъ же, сударь? — Ужъ это не поваръ, коли самъ у себя пальцевъ не облизываетъ: такъ я — какъ который себѣ пальцевъ не лижетъ — и не возьму его.

Капулетъ. Ступай, ладно.

[Слуга уходитъ].

На этотъ разъ мы попадемся сильно

Врасплохъ. — А что Джульета? говорятъ,

Пошла къ отцу Лаврентью?

Кормилица. Какъ же! какъ же!

Капулетъ. И хорошо; онъ можетъ на нее

Имѣть полезное вліяніе: такое

Несносное животное, и знать

Не хочетъ никого!

Входитъ Юлія.

Кормилица. Ну, вотъ, съ какимъ она

Веселымъ съ исповѣди личикомъ приходитъ.

Капулетъ. Ну, что, моя упрямица? гдѣ это

Изволили шататься вы?

Юлія. Тамъ, гдѣ

Меня учили каяться въ грѣхѣ

Непослушанья и сопротивленья

Вамъ и желаньямъ вашимъ; мнѣ отецъ

Лаврентій приказалъ пасть передъ вами ницъ.

Просить прощенія. — Простите, ради Бога!

Впередъ я буду дѣлать только то,

Что вы прикажете.

Капулетъ. Пошлите къ графу!

Сходить и разсказать ему все это!

Мы этотъ узелокъ затянемъ завтра

Еще покрѣпче.

Юлія. Молодого графа

Я видѣла сегодня у отца

Лаврентья; и ему я оказала столько

Вниманья, сколько было можно,

Не нарушая скромности.

Капулетъ. Ну, что же,

Я очень радъ; все это хорошо.

Встань. Вотъ какъ нужно поступать! — Мнѣ съ графомъ

Хотѣлось бы поговорить. Что жъ, чортъ

Васъ побери! вѣдь сказано — сходить

За нимъ! — А только, передъ Богомъ.

Что это за почтенный человѣкъ

Отецъ Лаврентій: вся ему Верона

Обязана.

Юлія. Кормилица, пойдешь

Ко мнѣ наверхъ, чтобъ разобрать со мною

Мои наряды? выбрать, что мнѣ нужно

На завтра?

Лэди Капулетъ. Нѣтъ, оставьте это все

До четверга, успѣете.

Капулетъ. Ступай,

Кормилица, ступай съ ней! — Завтра въ церковь.

[Кормилица и Юлія уходятъ].

Лэди Капулетъ. Какъ только мы управимся, не знаю:

Совсѣмъ ужъ ночь.

Капулетъ. Ну, что жъ тутъ! погоди,

Я самъ примусь, и все пойдетъ отлично,

Я отвѣчаю. Ты ступай, жена,

Къ Джульетѣ, помогай въ нарядахъ ей: я спать

Не лягу ужъ; или себѣ; на этотъ

Разъ я хозяйкой буду. — Что же это? —

Всѣ разбѣжались; впрочемъ, ничего,

Я самъ пройдусь къ Парису, приготовить

Его на. завтра. На сердцѣ легко

Непостижимо съ той поры, какъ эта

Негодная упрямица сдалася.

[Уходитъ].

СЦЕНА III.

КОМНАТА ЮЛІИ. Юлія и кормилица.

Юлія. Да, такъ пышнѣе. Только, сдѣлай милость,

Кормилица, оставь меня сегодня

Одну: мнѣ много надобно молиться,

Чтобъ Небо посмотрѣло благосклонно

На положеніе мое: ты знаешь

Отлично, сколько въ немъ нечестья и грѣха.

Входить лэди Капулетъ.

Лэди Капулетъ. А, вы тутъ заняты? не нужно ли помочь?

Юлія. Нѣтъ, маменька, мы все ужъ отобрали,

Что намъ на завтрашній понадобится день.

И ежели угодно вамъ оставить

Меня одну, мнѣ никого не нужно;

Пускай кормилица вамъ служитъ эту ночь.

У васъ хлопотъ должны быть полны руки,

При этой неожиданности.

Лэди Капулетъ. Спи,

Прощай. Старайся успокоиться. Тебѣ

Покой необходимъ.

[Лэди Капулетъ и кормилица уходятъ].

Юлія. Прощайте! — Знаетъ Богъ,

Когда увидимся мы снова. Чуть замѣтный

Холодный страхъ по жиламъ пробѣгаетъ,

Какъ будто теплота ихъ жизни начала ужъ

Въ нихъ вымерзать. — Вернуть ихъ, чтобы съ духомъ

Собраться? Няня! — Что ей дѣлать тутъ?

Я разыграть одна должна свою

Ужасную трагедію. — Гдѣ склянка? —

А что, когда микстура эта вовсе

И не подѣйствуетъ? такъ, завтра поутру,

Меня и обвѣнчаютъ? — Нѣтъ, нѣтъ, этотъ

Не дастъ. Лежи тутъ.

[Кладетъ кинжалъ подъ подушку).

А коль это яду

Монахъ подсунулъ мнѣ, чтобъ умерла я?

Онъ этимъ бы вѣнчаньемъ опозорилъ

Себя: онъ самъ вѣнчалъ меня съ Ромео.

Чего вѣдь добраго! но только все же я

Не думаю: онъ всѣми до сихъ поръ

Считался за святого. Ну, а если,

Когда меня поставятъ въ склепъ, проснусь

Я прежде, чѣмъ придетъ за мной Ромео?

Вотъ, что всего ужаснѣй! Не задохнусь

Въ подвалѣ я, которому въ нечистый

Ротъ не заходитъ ни одной струи

Живительнаго воздуха, и тамъ

Я не умру, задушенная, прежде,

Чѣмъ мой придетъ Ромео? Или если

Жива я буду, развѣ невозможно,

Что ужасающее сочетанье смерти

И ночи, вмѣстѣ съ ужасами мѣста: —

Старинный склепъ, который принимаетъ

Въ себя, ужъ нѣсколько вѣковъ, останки

Моихъ усопшихъ прадѣдовъ; гдѣ, весь

Въ крови, Тибальтъ, недавно отнесенный

Туда, гніетъ подъ саваномъ; гдѣ ночью,

Какъ говорятъ, въ извѣстные часы

Выходятъ мертвые: — о, Господи! да развѣ

Не можетъ быть, что я, проснувшись прежде,

Чѣмъ нужно, — этотъ нестерпимый запахъ

И крикъ, подобный крику мандрагоръ,

Съ корнями вырванныхъ изъ почвы, крикъ, какого

Живущій человѣкъ не могъ еще услышать

И не сойти съ ума. — О, если я

Проснуся, развѣ уцѣлѣетъ разумъ

Мой посреди всѣхъ этихъ адскихъ страховъ?

И, обезумѣвши, не заведу игру

Я со скелетами истлѣвшихъ предковъ?

И изъ-подъ савана не потащу

Обезображеннаго я Тибальта?

И въ этомъ бѣшенствѣ, какъ палицею, костью

Какого-нибудь праотца себѣ

Не вышибу я поврежденный мозгъ?

Смотрите! чудится, я вижу тѣнь Тибальта:

Онъ ищетъ, гдѣ Ромео, что надѣлъ

Его живымъ на остріе рапиры. —

Стой, Тибальтъ, стой! — Ромео! о Ромео!

Пью за тебя.

[Пьетъ и бросается на постель].

СЦЕНА IV.

ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТОВЪ. Лэди Капулетъ и кормилица.

Лэди Капулетъ. Возьми, кормилица, ключи и принеси

Мнѣ кардамону.

Кормилица. Тамъ въ большой пирогъ

Айвы да финиковъ недостаетъ.

Входитъ Капулетъ.

Капулетъ. Живѣе!

Живѣе! шевелитесь, шевелитесь!

Вторые пѣтухи пропѣли; ужъ звонили

Къ заутренѣ; четвертый часъ. Смотри,

Дружокъ мой Анжелика, за печеньемъ:

Пусть не жалѣютъ ничего.

Кормилица. Подите,

Подите, курощупъ! Ступайте спать!

Вотъ посмотрите, если завтра вы

Больны не будете изъ-за того, что ночь

Всю бродите.

Капулетъ. Ни-ни! Не буду боленъ. Эва!

Мнѣ ночи-то не спать, бывало, нипочемъ,

И никогда я не былъ боленъ.

Лэди Капулетъ. Да, ужъ

Вы въ свое время были котъ изрядный;

Да я теперь гляжу во всѣ глаза,

Чтобъ не глазѣли по ночамъ вы.

[Лэди Капулетъ и кормилица уходятъ].

Капулетъ. Ревность,

Все ревность! — Ну-ка ты, пріятель!

Что тутъ такое?

Проходятъ слуги съ вертелами, дровами, корзинами.

1-й слуга. Въ кухню что-то, сударь,

Не знаю только, что.

Капулетъ. Ступай, ступай! [1-й слуга уходитъ].

Ты, дурень!

Что это за дрова? — маршъ! принеси сухихъ;

Спроси Петра; тотъ знаетъ, гдѣ сухія.

2-й слуга. Я, сударь, не безъ головы, и самъ

Найду, что нужно; для чего Петра мнѣ

Тревожить!

Капулетъ. Ахъ ты, шутъ! А вѣдь умно отвѣтилъ!

Каковъ — а? У твоей у матери былъ мужъ? —

Ты будешь у меня оберъ-дровъ-мейстеръ! —

Ахъ, Боже мой! ужъ день; сію минуту

Графъ съ музыкою будетъ здѣсь; онъ самъ такъ

Назначилъ.

[Слышна приближающаяся музыка].

Вотъ и онъ! — Кормилица! Жена!

Эй! что жъ вы тамъ? — Кормилица! — оглохли?

Входитъ кормилица.

Ступай, буди Джульету, одѣвайте

Ее скорѣе: я пойду, побуду

Съ Парисомъ. Ну, скорѣе; ну, скорѣе!

Женихъ ужъ прибылъ; слышите: скорѣе!

СЦЕНА V.

КОМНАТА ЮЛІИ. Юлія лежитъ на постели. Входитъ кормилица.

Кормилица. Сударушка! сударушка! Джульета,

Вотъ спитъ-то, я вамъ доложу: — ну, пташка

Моя! — Ахъ, мать родная! — фу, какая

Лѣнивица! — А, солнышко мое?

Да слышишь, матушка! А! серденько мое?

Невѣстушка! — Вотъ на: ни слова! Это ты

На грошикъ прикурнула: отоспаться

За цѣлую недѣлю. Графъ Парисъ,

Конечно ужъ, послѣднее ребромъ

Поставитъ, чтобы, лежа на боку,

Ты ребрушекъ своихъ не утруждала. Вишь ты,

Мать Пресвятая Богородица, какъ крѣпко

Уснула! Надобно будить. — Джульета!

Что это, мать моя! дождись еще, чтобъ графъ

Засталъ тебя въ постели: онъ, небось,

Спугнетъ какъ разъ.

[Отдергиваетъ занавѣску]

Чтожъ это значитъ? встала,

Одѣлась да опять въ постельку. Ну, какъ хочешь,

А надобно вставать. Сударынька моя!

Сударынька! сударынька! Ахъ, Богъ мой!

Ай, Господи! ай, батюшки! спасите!

Спасите! умерла! Ахъ, лучше бъ свѣту

Я не видала! — Спирту поскорѣе!

Голубчики! — Охъ, барыня! охъ, баринъ!

Входитъ лэди Капулетъ.

Лэди Капулетъ. Что тутъ за шумъ?

Кормилица. Ахъ, батюшки, какое

Несчастье!

Лэди Капулетъ. Что такое?

Кормилица. Посмотрите!

Смотрите! Батюшки!

Лэди Капулетъ. О, Господи! о, Боже!

Дитя мое! о! Жизнь моя! Встань! встань!

Открои глаза, иль я умру съ тобою! —

Спасите! помогите! Позовите

Сюда кого-нибудь!

Входитъ Капулетъ.

Капулетъ. Побойтесь Бога!

Ведите же ее; ея владыка

Пришелъ ужъ.

Кормилица. Умерла, скончалась, умерла,

Голубчики!

Лэди Капулетъ. О Боже! умерла

Дочь! дочь моя! дочь!

Капулетъ. Покажите!

Все кончено! — Похолодѣла. Кровь

Остановилася, и ноги омертвѣли.

Жизнь съ этихъ губъ давно слетѣла прочь;

Смерть всю ее обволокла, какъ пней

Не во время — прелестнѣйшій изъ всѣхъ

Цвѣточковъ на полѣ.

Кормилица. Ой, батюшки!

Лэди Капулетъ. Охъ, горе!

Капулетъ. Смерть, взявшая ее отсюда, чтобъ меня

Повергнуть въ горе, связываетъ мнѣ

Языкъ и не даетъ мнѣ говорить.

Входятъ отецъ Лаврентій и Парисъ съ музыкантами.

Лаврентій. Ну, что же

Невѣста? не готова въ церковь?

Капулетъ. Въ церковь

Готова такъ, чтобъ тамъ ужъ и остаться!

О, сынъ мой! въ ночь предъ свадьбою твоею

Смерть на постель легла къ твоей женѣ: —

Вотъ гдѣ она — цвѣтокъ тепличный мой:

Смерть смяла первая ея дѣвичье ложе.

Смерть — зять мой, смерть — наслѣдникъ мой; вотъ кто

Обвѣнчанъ съ дочерью моей! Умру,

И все ему: и жизнь, и нажитое,

Все смерти.

Парисъ. Ждалъ, не могъ дождаться я

Сегодняшняго утра, а оно мнѣ

Вотъ что приноситъ!

Лэди Капулетъ. Черный, злополучный,

Проклятый, ненавистный день! страшнѣйшій

Часъ изо всѣхъ, какіе только время

Видало въ каторжной работѣ своего

Скитанія. Одно, одно всего,

Всего одно любимое дитя.

Одна лишь вещь на радость и усладу,

И лютая ее уноситъ смерть!

Кормилица. Охъ, горе, горе! Охъ, несчастный день!

Охъ, слезный день! такой ужъ горькій день.

Какого никогда я не видала. День

Ты день! ты ненавистный день!

Вовѣки чернаго такого дня, какъ этотъ,

И не бывало: горестный ты день!

Ты горькій день!

Парисъ. Осмѣянъ, разведенъ,

Обманутъ, оскорбленъ, убитъ! Тобою.

Смерть ненавистная, тобой осмѣянъ,

Тобою, лютой, лютою, низвергнутъ

Во прахъ! О, гдѣ любовь? гдѣ жизнь? — не жизнь,

Любовь во мракѣ смерти!

Капулетъ. Всѣмъ постылый,

Задавленъ горемъ, злобой окруженъ.

Истерзанный, убитый!.. Для чего

Ты, время тяжкое, теперь приходишь.

Чтобъ рушить, рушить наше торжество?

Дитя мое! дитя! — Моя душа,

А не дитя мое! — Ты ль умерла?

О Боже, умерло дитя мое, и съ нимъ

Мои всѣ радости погребены.

Лаврентій. Уймитесь!

Какъ вамъ не стыдно? утоленье горя

Не въ этихъ вопляхъ. Вы и небеса

Имѣли долю въ обладаньи этой

Душой прекрасною, теперь она

Принадлежитъ всецѣло Небу, и

Тѣмъ лучше для нея: свою въ ней долю

Вы не умѣли уберечь отъ смерти;

А небеса берутъ свою въ ней часть

Въ жизнь вѣчную. Ей больше вы всего

Высокаго искали положенья;

Блаженство въ томъ вы видѣли ея,

Чтобы она была всѣхъ выше: что же

Вы плачете, когда теперь она

Превыше облаковъ, на самомъ небѣ?

Ό, въ этой вы любви своей любили

Свое дитя такою нехорошей

Любовію, что сходите съ ума,

Когда вы видите, что хорошо ей;

Не та пристроилася хорошо, что долго

Живетъ въ замужствѣ; часто лучше та

Пристроилась, что умерла въ дѣвицахъ.

Такъ осушите слезы и свои

Готовьте розмарины на прекрасный

Трупъ этотъ, а потомъ, какъ подобаетъ,

Въ убранствѣ свадебномъ несите въ церковь.

Хоть къ плачу нудитъ насъ природа всѣхъ сама,

По наше плаканье потѣшно для ума.

Капулетъ. Что къ торжеству готовилось, теперь

Все обратилось въ погребальный трауръ:

Гудящій колоколъ — взамѣну громкихъ флейтъ;

Взамѣну свадебнаго пиршества — поминки,

Взамѣнъ заздравныхъ кликовъ — панихиды;

И подвѣнечные цвѣты положимъ въ гробъ!

Все, все наоборотъ!

Лаврентій. Ступайте же, ступайте

И вы, сударыня. Вы тоже, графъ Парисъ,

Готовьтесь проводить въ послѣднее жилище

Вамъ драгоцѣнные останки. Небо

Надъ вами омрачилось: прогнѣвили…

Не искушайте болѣе терпѣнья

Его. такъ непокорно принимая

Его святую волю.

[Уходять: Капулетъ, лэди Капулетъ, Парисъ и от. Лаврентій].

1-й музыкантъ. Кажется, и намъ можно взять свои дудки да убираться.

Кормилица. Охъ, уходите, голубчики, уходите: сами видите, какая тутъ вышла исторія.

[Кормилица уходить].

1-й музыкантъ. Да, можно бы сочинить и получше..

Входить Петръ.

Петръ. Музыканты, ой, музыканты! «Радость сердечную! Радость сердечную!» Если вамъ Жизнь дорога моя, играйте мнѣ «Радость сердечную!»

1-й музыкантъ. Для чего тебѣ «Радость сердечную?»

Петръ. О, музыканты! для того, что у меня на душѣ идетъ: «Сердце скорбью упитано». Ради Бога, сыграйте какую-нибудь веселенькую литію, чтобы успокоить меня!

2-й музыкантъ. Никакой литіи нельзя: не время играть теперь.

Петръ. Такъ не будете?

2-й музыкантъ. Ни.

Петръ. Ну, такъ я вамъ поднесу тогда угощеніе.

1-й музыкантъ. Что же ты поднесешь такое?

Петръ. Не денегъ ужъ, разумѣется: штуку: угощу васъ минстрелями.

1-й музыкантъ. А мы угостимъ тебя холопскимъ отродьемъ.

Петръ. А холопское-то отродье и запуститъ свою пятерню въ ваши головы. Я никакихъ факсовъ переносить не буду: я вамъ такихъ п’ре поднесу, такихъ п’фа задамъ. Понимаете?

1-й музыкантъ. Ты подносить будешь, такъ тебѣ ближе и понять.

2-й музыкантъ. А ты вотъ что: спрячь пятерню, да покажи разумъ.

Петръ. Тогда прочь съ дороги передъ моимъ разумомъ: берегись, раздавлю; и пятерни не потребуется. Отвѣчай мнѣ по-человѣчески:

Когда вся грудь болитъ отъ злѣйшей муки

И мысли мрачныя твой разумъ тяготятъ,

То музыки серебряные звуки —

Почему «серебряные звуки»? почему: «музыки серебряные звуки?» Ну-ка ты, Антонъ Гудошникъ?

1-й музыкантъ. А потому, чортъ возьми, что у серебра звукъ пріятный.

Петръ. Шалишь! — Ты, Струна-баранья?

2-й музыкантъ. А я скажу — «серебряные звуки», потому что музыканты за деньги играютъ.

Петръ. Тоже балуешь! — Что скажешь ты, Симонъ Присвистъ?

1-й музыкантъ. А ей-Богу, и сказать что, не знаю.

Петръ. Ты, братъ, прости меня; ты вѣдь пѣвчій: я самъ за тебя скажу. «Музыки серебряные звуки», потому что вашей братіи никогда золотомъ за бренчанье не платятъ:

То музыки серебряные звуки

Мгновенно грудь и сердце облегчатъ.

[Уходитъ напѣвая].

1-й музыкантъ. Что за зловредное животное эта шельма!

2-й музыкантъ. Провались онъ, анаѳема! Пойдемъ-ка, дождемся выноса! можетъ быть, обѣдомъ накормятъ.

[Уходятъ].

АКТЪ V.

СЦЕНА I.

МАНТУЯ. УЛИЦА. Ромео.

Ромео. Коль можно довѣряться

Пріятнымъ сердцу откровеньямъ сна.

Мнѣ сны пророчатъ радостныя вѣсти,

И въ близкомъ времени. Властитель груди

Моей сидитъ легко такъ у себя

На тронѣ; и весь этотъ день,

Съ какой-то необыкновенной прытью,

Ношусь я въ облакахъ веселою мечтой.

Мнѣ снилось, что моя голубушка пришла

Сюда, а я ужъ умеръ (пресмѣшной

Сонъ: мертвому онъ позволяетъ думать),

И поцѣлуями она вдохнула

Такую жизнь мнѣ въ губы, что я ожилъ

И былъ царемъ! О Господи, какъ сладко

Любовью упиваться въ самомъ дѣлѣ,

Когда ужъ даже въ призракахъ любви

Такъ много счастья!

[Входить Балтазаръ].

Вѣсти изъ Вероны!

Что скажешь, Балтазаръ? Ты не принесъ

Мнѣ писемъ отъ отца Лаврентья? Что жена?

Отецъ здоровъ? Жена моя Джульета

Что? это прежде; потому что если

Ей хорошо, то, значитъ, все прекрасно.

Балтазаръ. Ей хорошо-съ, и все прекрасно. — Тѣло

Ея почіетъ въ склепѣ Капулетовъ,

А духъ ея безсмертный обитаетъ

Средь ангеловъ. Я видѣлъ, какъ ее

На дно поставили въ склепъ родовой, и тотчасъ

Взялъ мѣсто, чтобы ѣхать къ вамъ. Простите,

Что приношу нерадостныя вѣсти.

Но я затѣмъ оставленъ былъ въ Веронѣ.

Ромео. Вотъ какъ? — Тогда на бой я вызываю

Васъ, звѣзды! Знаешь, гдѣ мой домъ: достань

Чернилъ мнѣ и бумаги, и возьми

Почтовыхъ лошадей; я ночью ѣду.

Балтазаръ. Молю васъ не спѣшить. На васъ лица нѣтъ;

Глаза блуждаютъ, — по всему, идете

Вы на бѣду.

Ромео. И, полно! Это такъ

Тебѣ все кажется; ступай и дѣлай,

Что я сказалъ тебѣ. Такъ никакихъ

Ко мнѣ нѣтъ писемъ отъ отца Лаврентья?

Балтазаръ. Нѣтъ, никакихъ-съ нѣтъ.

Ромео. Все равно. Ступай,

И — лошадей: я тотчасъ буду.

[Балтазаръ уходитъ].

Да,

Джульета, въ эту ночь я лягу спать съ тобою.

Поищемъ средствъ. — О зло, какъ быстро ты

Приходишь въ голову тому, кѣмъ все на свѣтѣ

Потеряно! Тутъ, помню, былъ аптекарь;

Здѣсь гдѣ-то и живетъ онъ. Я его

Послѣдній видѣлъ разъ: насупивъ брови,

Въ лохмотьяхъ, — собиралъ онъ травы. И такой

Дышалъ онъ худобою; злой нуждою

Онъ былъ изъѣденъ до костей.

А въ бѣдной лавочкѣ его висѣли

Набитый алигаторъ, черепаха

И кожи разныхъ безобразныхъ рыбъ;

А по стѣнамъ, на полкахъ, представлялась.

Плачевная исторія пустыхъ

Коробокъ; кое-гдѣ, для виду, были

Разставлены зеленые горшки

Изъ глины, пузырьки, лежали сѣмена,

Всѣ въ плѣсени, остатки упаковокъ

И плитки старыхъ, выдохшихся розъ.

Замѣтивъ эту нищету, тогда я

Подумалъ: ежели кому-нибудь

Понадобится ядъ, продажа

Котораго казнится смертью въ Мантуѣ,

Иди сюда, и этотъ горемычный

Продастъ. — О! эта мысль была предтечей

Моей теперешней нужды. И этотъ

Нуждой гонимый человѣкъ продастъ мнѣ.

Вотъ, сколько помню, домъ его. Лавчонка

Бѣдняги заперта: сегодня праздникъ! —

Эй, гдѣ вы тамъ? Аптекарь!

Выходитъ аптекарь.

Аптекарь. Кто кричитъ тутъ?

Ромео. Поди сюда, любезный человѣкъ. —

Я вижу, что ты бѣденъ; на, тутъ сорокъ

Дукатовъ: дай мнѣ яду; только яду

Хорошаго, чтобъ разошелся разомъ

По всѣмъ по жиламъ, и того, кому

Жизнь надоѣла, съ ногъ свалилъ бы сразу;

Чтобъ отъ дыханія освободилъ онъ грудь

Съ такой же силою, съ какой выноситъ порохъ

Огнемъ изъ роковой утробы пушки,

Аптекарь. Есть снадобья такія у меня

Смертельныя; но въ Мантуѣ законъ:

Смерть всякому, кто пуститъ ихъ въ продажу..

Ромео. И ты, босой, ты, злополучный, тоже

Боишься смерти? голодъ у тебя

Въ щекахъ; нужда и изнуренность тлѣютъ

Въ глазахъ твоихъ, на всемъ тебѣ висятъ

Отверженность и нищета; свѣтъ этотъ

Тебѣ не другъ, его законы — тоже.

Свѣтъ не издастъ закона, что бы сдѣлалъ

Тебя богатымъ; попирай законы!

Что жъ бѣдствовать? — Бери!

Аптекарь. Не воля, сударь, бѣдность

Беретъ.

Ромео. Я и плачу не волѣ,

А бѣдности.

Аптекарь. Во что-нибудь засыпьте,

Лишь было бъ жидкое, и пейте; будь въ васъ сила

Десятерыхъ, такъ уберетъ какъ разъ,

Ромео. Вотъ золото твое,

Страшнѣйшій ядъ для человѣчьихъ душъ,

Свершающій въ гнуснѣйшемъ этомъ мірѣ

Гораздо болѣе убійствъ, чѣмъ этотъ

Несчастный порошокъ, котораго не смѣешь

Ты продавать: я продаю тебѣ

Ядъ; ты мнѣ никакого яду

Не продавалъ. Прощай; купи ѣды;

Войди немного въ тѣло. — Ну, лекарство,

Не ядъ, — пойдемъ къ Джульетѣ на могилу:

Тамъ мнѣ свою сослужишь службу ты.

[Уходитъ].

СЦЕНА II.

КЕЛЬЯ ОТЦА ЛАВРЕНТІЯ. Входить братъ Іоаннъ.

Іоаннъ. Брать, отвори!

Лаврентій. По голосу быть долженъ

Братъ Іоаннъ. — Изъ Мантуи? добро

Пожаловать. Что говоритъ Ромео?

Иль, можетъ, письменно свои онъ мысли

Намъ изложилъ, тогда давай письмо.

Іоаннъ. Пошелъ я, это, за однимъ изъ нашихъ

Монаховъ, босоногой братьи; вмѣстѣ

Итти хотѣли; онъ, это, больныхъ

По городу спровѣдывалъ; нашелъ

Его; а надзиратели-то городскіе,

Подумавши, что оба были мы

Въ такомъ дому, гдѣ чумная царитъ

Зараза, заложили двери

И насъ не выпустили; такъ моя

Отправка въ Мантую на томъ и стала.

Лаврентій. Кто жъ снесъ тогда письмо мое къ

Ромео?

Іоаннъ. Не могъ послать; вотъ, на; принесъ назадъ;

И не съ кѣмъ было переслать къ тебѣ;

Такъ, это, испугалися они

Заразы.

Лаврентій. Этакой несчастный случай!

Письмо-то, Богъ свидѣтель, не пустое,

Самонужнѣйшее; и разсказать нельзя,

Какое важное; изъ-за того, что къ сроку

Не подойдетъ, большія могутъ выйти

Бѣды. Сходи, братъ Іоаннъ, достань

Желѣзный ломъ, да принеси скорѣй

Его въ мою ты келью.

Іоаннъ. Братъ, пойду

И принесу.

[Уходитъ].

Лаврентій. Теперь въ могильный склепъ

Мнѣ одному отправиться придется:

Трехъ не пройдетъ часовъ, Джульетѣ нашей время

Проснуться; отъ нея достанется мнѣ крѣпко,

Что Ромео не извѣщенъ объ этихъ

Всѣхъ происшествіяхъ; ну, въ Мантую опять

Я напишу, а ужъ ее придется

Въ своей мнѣ кельѣ продержать, покуда

Ромео явится: лежитъ, бѣдняжка,

Живая, въ сложенной для мертваго гробницѣ!

СЦЕНА III.

КЛАДБИЩЕ. НА НЕМЪ СКЛЕПЪ КАПУЛЕТОВЪ. Входятъ Парисъ съ пажомъ; У пажа въ рукахъ цвѣты и факелъ.

Парисъ. Дай факелъ мнѣ: самъ — прочь; держись поодаль!

Иль лучше — загаси! Я не хочу быть видимъ.

Подъ тѣми тиссами лежи все время

И ухо къ гулкой приложи землѣ:

Ничья нога не ступитъ на кладбище,

Все разслоенное пустотами могилъ,

Чтобъ могъ ты не услышать. Свистни мнѣ,

Коль чьи шаги услышишь. — Дай цвѣты!

Все дѣлай, какъ приказано; ступай!

Пажъ. Да, мнѣ почти что страшно оставаться

Тутъ одному, на кладбищѣ: а впрочемъ,

Попробую.

[Уходить].

Парисъ. Прелестнѣйшій цвѣтокъ,

Цвѣтами брачную твою постель

Я осыпаю. Это ужасъ: пологъ

Твой — пыль да камни! Ихъ росой медвяной

Кропить я буду по ночамъ, иль вмѣсто

Росы — слезами, полными моихъ

Стенаній: вотъ какую буду править

Я тризну по тебѣ: я буду по ночамъ

Цвѣтами усыпать твою могилу

И плакать.

[Слышенъ свистъ].

Пажъ даетъ мнѣ знакъ, что идутъ.

Какой проклятый ночью бродитъ тутъ,

Чтобы смущать мое поминовенье,

Святой обрядъ любви моей? — Что это,

Съ огнемъ? — Сокрой меня на время, тьма ночная.

[Скрывается]. Входятъ Ромео и Балтазаръ съ факеломъ, ломомъ и проч.

Ромео. Дай ломъ мнѣ и мотыку. Вотъ письмо:

Смотри, по утру рано передай

Его ты батюшкѣ. Дай мнѣ твой факелъ.

Коль дорожишь ты жизнью, вотъ наказъ мой:

Что бъ ты ни слышалъ, что бы ты ни видѣлъ,

Стой тамъ, вдали, и не мѣшай мнѣ дѣлать,

Что мнѣ угодно. Въ эту яму смерти

Спускаюсь я отчасти для того,

Чтобъ вновь узрѣть лицо моей жены;

Но, главное, затѣмъ еще, чтобъ съ мертвой

Ея руки снять драгоцѣнный перстень,

Который у меня назначенъ на одно

Мнѣ дорогое дѣло. Ну, ступай!

Но если ты, изъ ревности ко мнѣ,

Придешь сюда подсматривать, что дальше

Я буду дѣлать, то, клянуся Богомъ,

Тебя я искромсаю по суставамъ

И это ненасытное кладбище

Усѣю членами твоими. Этотъ часъ

И замыслы мои свирѣпо-дики,

Свирѣпѣе гораздо и гораздо

Неумолимѣй, чѣмъ голодный тигръ

Или бушующее море.

Балтазаръ. Сударь,

Я прочь уйду, тревожить васъ не стану.

Ромео. Ты этимъ дружбу мнѣ свою покажешь. —

Возьми себѣ: живи и благоденствуй.

Прощай, хорошій человѣкъ!

Балтазаръ. Вотъ ради

Всего-то этого, я и запрячусь здѣсь

Неподалеку; у него лицо

Ужасно страшное: что онъ затѣялъ?

[Уходитъ].

Ромео. Ты, гнусная утроба, чрево смерти,

Упитанное самой драгоцѣнной

Частичкою земли, вотъ, какъ тебя я

Раскрыть заставлю челюсти гнилыя,

[Ломомъ отворяетъ дверь склепа].

И силой новую впихну въ тебя добычу.

Парисъ. Онъ! Это изгнанный, надменный Монтэгю,

Что Юліи убилъ двоюроднаго брата,

Печалью о которомъ сведено

Прелестное созданіе въ могилу.

Сюда для гнуснаго пришелъ онъ поруганья

Надъ мертвыми тѣлами. — И его

Я задержу. Оставь, безчестный Монтэгю,

Свое ты богохульственное дѣло.

Какъ можетъ месть преслѣдовать людей

И послѣ смерти? — Ты ужъ осужденъ,

И я тебя беру: или за мною!

Ты долженъ умереть.

Ромео. Да, долженъ, это правда;

Для этого я и пришелъ сюда. —

Мой милый юноша, бѣги отсюда;

Не искушай пропавшаго; оставь

Меня; помысли объ отшедшихъ этихъ;

Проникнись ужасомъ! — Не наложи, молю,

Мнѣ новаго грѣха на душу, возбуждая

Во мнѣ неистовство. — О, уходи! клянусь,

Тебя люблю я больше, чѣмъ себя.

Я прихожу сюда съ оружьемъ противъ

Лишь самого себя: или же прочь; не медли, —

Живи. Скажи, потомъ, когда поймешь,

Что ты, по милости безумнаго, живешь.

Парисъ. Я презираю всѣ твои заклятья

И, какъ преступника, задерживаю, — вотъ что!

Ромео. Такъ ты меня въ покоѣ не оставишь?

Ну, мальчикъ, на себя тогда пеняй.

[Дерутся].

Пажъ. О Боже!

Они дерутся. Побѣгу за стражей.

[Убѣгаетъ].

Парисъ. Убитъ! убитъ! [Падаетъ]. Будь милосердъ:

Гробницу эту, положи меня [открой

Съ Джульетой!

[Умираетъ].

Ромео. Обѣщаю. — Посмотрѣть

Въ лицо, кто это: — родственникъ Меркуціо,

Парисъ. — Что говорилъ мнѣ Балтазаръ,

Когда моя избитая душа

Его не слушала, какъ ѣхали мы рядомъ?

Мнѣ кажется, онъ что-то говорилъ

Про сватовство Париса на Джульетѣ.

Разсказывалъ онъ это? или это

Во снѣ я видѣлъ? или я сошелъ

Съ ума и, услыхавъ, что назвалъ онъ Джульету,

Все это выдумалъ? — Дай руку мнѣ твою,

Ты, вписанный въ одну со мною книгу

Несчастій! Я тебя похороню

Въ торжественной могилѣ. — Какъ въ могилѣ? —

Въ дворцѣ хрустальномъ, юноша убитый.

Затѣмъ, что тутъ лежитъ Джульета, и

Ея краса склепъ этотъ обращаетъ

Въ обитель пира, залитую свѣтомъ.

Ложись здѣсь, мертвый, схороненный мертвымъ!

[Переноситъ Париса въ склепъ].

Какъ часто люди передъ самой смертью

Бывали веселы! что ихъ врачи зовутъ

Предсмертной молніей. О, какъ могу я

Звать это молніей? — Мой другъ, моя жена!

Смерть, высосавши медъ дыханья твоего,

Надъ красотой твоей была безъ власти:

Ты не побѣждена; вотъ знамя красоты —

Румянецъ — на устахъ твоихъ и на ланитахъ:

И смерти блѣдный флагъ не водруженъ на нихъ. —

Тибальтъ, лежишь ты здѣсь въ кровавой плащаницѣ?

Могу ли большую я оказать услугу

Тебѣ, какъ тою самою рукой,

Которая твою сразила юность,

Сразить того, кто былъ твоимъ врагомъ?

Прости, голубчикъ! — О, моя Джульета,

Зачѣмъ ты до сихъ поръ такъ хороша? Ей-Богу,

Ужъ не влюбился ли безплотный призракъ смерти,

И здѣсь, во тьмѣ, костлявый, злой уродъ

Тебя не прочитъ ли себѣ ужъ въ paramour?

Чтобъ этого не вышло, я съ тобою

Всегда здѣсь буду, и вовѣкъ не выйду

Изъ этого дворца угрюмой ночи:

Здѣсь, здѣсь осгануся, съ червями, съ этихъ поръ

Твоими камеристками; о, здѣсь

Свой вѣковѣчный заложу покой;

И съ плечъ, усталыхъ отъ пути земного,

Стряхну ярмо недружелюбныхъ звѣздъ.

Глаза, впослѣднее глядите! руки —

Послѣднее объятье ваше! губы,

О вы, врата дыханія, своимъ

Запечатлѣйте праведнымъ лобзаньемъ

Безсрочный торгъ со скупщицею смертью! —

Ну, горькій проводникъ, путеводитель мой

Противный! Кормчій ты отчаянный, теперь

На камни направляй подводные свою

Наскучившую съ моремъ биться барку!

Въ честь милой! [Пьетъ]. Вѣрный человѣкъ

Аптекарь! Снадобье твое проворно. Такъ

Я умираю: съ поцѣлуемъ.

[Умираетъ]. Входитъ съ противоположной стороны кладбища Отецъ Лаврентій съ фонаремъ, ломомъ и заступомъ.

Лаврентій. Помоги,

Святой Францискъ! Который разъ сегодня

Я задѣваю старыми ногами

За камни гробовые! — Это кто тутъ?

Балтазаръ. Свои, хорошо знакомый человѣкъ.

Лаврентій. Господь съ тобой! Скажи-ка мнѣ, дружокъ,

Что тамъ за свѣтъ? кто это даромъ свѣтитъ

Тамъ паукамъ да черепамъ безглазымъ!

Огонь-то, сколько разобрать могу,

У Капулетовъ въ склепѣ.

Балтазаръ. Да, отецъ мой;

Тамъ баринъ, вашъ любимецъ.

Лаврентій. Кто же это?

Балтазаръ. Ромео.

Лаврентій. Онъ давно тамъ?

Балтазаръ. Полчаса

Хорошіе.

Лаврентій. Пойдемъ со мною въ склепъ.

Балтазаръ. Не смѣю, сударь; баринъ и не знаетъ,

Что я такъ близко; смертью мнѣ грозилъ,

Коль буду я подсматривать, что станетъ

Онъ дѣлать.

Лаврентій. Ну, такъ оставайся здѣсь;

Я и одинъ пойду. — Страхъ на меня

Находитъ: смерть боюсь, чтобъ не случилось

Чего недобраго.

Балтазаръ. Я тутъ заснулъ

Подъ деревами, и во снѣ я видѣлъ,

Что баринъ мой дрался съ другимъ какимъ-то

И что убилъ его.

Лаврентій [подходя къ склепу]. Ромео! — Боже!

Чья это кровь на каменномъ порогѣ

Гробницы? Кто васъ бросилъ здѣсь, мечи

Кровавые, лежащіе безъ блеска

На этомъ мѣстѣ тишины и мира?

Ромео! — Блѣдный весь! — Еще кто? — Какъ? — Парисъ?

И кровь кругомъ? Какой недобрый часъ

Въ плачевныхъ этихъ всѣхъ случайностяхъ повиненъ?

Она шевелится.

[Юлія просыпается].

Юлія. О, утѣшитель мой!

Гдѣ мой супругъ? Я помню хорошо,

Гдѣ быть должна я; тамъ и есть. — А гдѣ же Ромео?

[На кладбищѣ слышенъ шумъ].

Лаврентій. Шумъ я слышу. Дочь моя,

Уйдемъ изъ этого притона смерти,

Заразы, неестественнаго сна.

Такая сила мощная, съ которой

Борьба немыслима, разбила наши

Расчеты всѣ. Уйдемъ скорѣе прочь.

Супругъ твой около тебя — убитый;

Убитъ Парисъ. Пойдемъ, тебя пристрою

Я въ общину святыхъ монахинь. Ничего

Не спрашивай: дозоръ идетъ. — Пойдемъ

Скорѣй, Джульета! [Снова шумъ]. Ну, я больше

Тутъ оставаться. не могу

[Уходитъ].

Юлія. Съ Богомъ! уходи!

Я не пойду отсюда. — Что такое

Тутъ сдавлено въ рукѣ у моего

Безцѣннаго? — Ядъ, вижу я, причиной

Былъ преждевременной его кончины.

О, жадный! выпить все и не оставить мнѣ

Ни капли дружеской! Я зацѣлую губы

Твои: быть можетъ, тамъ остался ядъ, и столько,

Что онъ убьетъ меня за этою усладой.

[Цѣлуетъ его].

Но губы у тебя теплы!

1-й стражъ. Иди впередъ.

Куда теперь?

Юлія. Э, шумъ? — Скорѣе надо!

О, счастіе: кинжалъ! [Хватаетъ кинжалъ Ромео].

Вотъ гдѣ твои ножны [закалывается];

Ржавь тамъ и помоги мнѣ умереть!

[Умираетъ]. Входятъ стражи съ пажомъ Париса.

Пажъ. Тутъ это:

Вотъ въ этомъ склепѣ, гдѣ горитъ огонь.

1-й стражъ. Земля въ крови: все обыскать кладбище.

Идите; всѣхъ задерживайте, кто бы

Вамъ ни попался тутъ. [Нѣкоторые уходятъ]. Плачевный видъ.

Убитый графъ, Джульета вся въ крови.

Она тепла; она теперь лишь только

Что умерла, она, два дня назадъ

Похороненная! — Ступайте, донесите

Все это герцогу, бѣгите къ Капулетамъ,

Будите Монтэгю, — еще пусть кто-нибудь

Идетъ искать.

[Еще нѣсколько стражей уходятъ].

Мы мѣсто отыскали,

Гдѣ миръ себѣ нашли какія-то печали;

Но остается намъ еще напасть на слѣдъ,

Ведущій къ истинной причинѣ этихъ бѣдъ.

[Нѣсколько стражей приводятъ Балтазара].

2-й стражъ. Вотъ человѣкъ Ромео; мы нашли

Его на кладбищѣ.

1-й стражъ. Смотрѣть за нимъ, покуда

Прибудетъ герцогъ.

[Другія стражи вводятъ отца Лаврентья].

3-й стражъ. Вотъ, монаха взяли:

Трясется весь и охаетъ, и плачетъ.

Съ кладбища выбирался: отъ него

Мы отобрали ломъ и заступъ.

1-й стражъ. Странно.

Держите и монаха.

Входитъ герцогъ со свитою.

Герцогъ. Что за бѣда такъ рано поднялася

И насъ зоветъ отъ утренняго сна?

Входятъ Капулетъ, лэди Капулетъ и другіе.

Капулетъ. Что это значитъ все: повсюду крики?

Лэди Капулетъ. О!

Народъ кричитъ по улицамъ: Ромео,

Иные — Юлія, а кто — Парисъ; и все

Въ тревогѣ къ нашему стремится склепу.

Герцогъ. Что за смятеніе нашъ поражаетъ слухъ?

1-й стражъ. Тутъ, государь, лежитъ убитый графъ Парисъ,

Ромео мертвый и Джульета, прежде

Уже умершая, — совсѣмъ еще тепла

И только что убита.

Герцогъ. Разыщите,

Разслѣдуйте, узнайте, какъ могло

Случиться это гнусное убійство.

1-й стражъ. Тутъ нами взятъ монахъ и человѣкъ

Убитаго Ромео; съ ними были

Орудія, пригодныя на то,

Чтобъ этихъ мертвыхъ открывать гробницы.

Капулетъ. О, Боже! — О, жена! смотри, какъ льется кровь

У ней изъ груди! Какъ попалъ къ ней этотъ

Кинжалъ? — Смотри, его ножны, пустыя,

На поясѣ висятъ у Монтэгю.

Какъ вмѣсто нихъ попалъ онъ въ грудь Джульеты?

Леди Капулетъ. О, горе мнѣ! видъ этой смерти точно

Звонъ колокольный, торопящій старость

Мою къ могилѣ.

Входятъ Монтэгю и другія.

Герцогъ. Монтегю, поди

Сюда: ты раньше всталъ сегодня,

Чѣмъ слѣдуетъ, чтобъ увидать, что сынъ

Твой и наслѣдникъ раньше легъ, чѣмъ нужно.

Монтегю. Увы, мой государь, сегодня умерла

Въ ночь у меня жена: печаль о сынѣ-

Изгнанникѣ свела ее въ могилу.

Какое горе поднимаетъ руку

Еще на сѣдины мои?

Герцогъ. Смотри,

Увидишь самъ.

Монтегю. О, худо я училъ

Тебя! Гдѣ видно, чтобъ лѣзть въ могилу прежде

Отца?

Герцогъ. Сомкните ненадолго

Свои уста — потомъ сведете счеты,

Когда удастся намъ всѣ эти освѣтить

Неясности, открыть источникъ ихъ,

Начало ихъ, весь путь ихъ зарожденья.

Тогда я самъ явлюся во главѣ

Печалей вашихъ и подвину васъ

Хотя бы на смерть; а теперь пускай

Терпѣнью подчинятся всѣ печали.

Кто заподозрѣнъ — вывести впередъ.

Лаврентій. Мнѣ, изо всѣхъ слабѣйшему, всѣхъ больше

Пришлось быть заподозрѣннымъ: и время,

И мѣсто на меня указываютъ въ этомъ

Ужаснѣйшемъ убійствѣ. И стою

Здѣсь обвинителемъ я и защитой,

Чтобъ осудить и извинить себя.

Герцогъ. Такъ говори скорѣе, что ты знаешь.

Лаврентій. Я много говорить не буду, потому что

Остатокъ жизни у меня короче

Пространнаго разсказа. Здѣсь лежащій

Ромео мужемъ былъ Джульетѣ, а она

Была ему законною женою.

Я ихъ вѣнчалъ. Но день ихъ тайной свадьбы

Днемъ смерти былъ Тибальта; а его

Смерть преждевременная изгнала

Супруга молодого изъ Вероны.

О немъ Джульета и кручинилась, а вовсе

Не о Тибальтѣ. Вы же, для того,

Чтобъ разогнать ея печаль, — ее

Сосватали и силой выдать замужъ

Хотѣли за Париса: — тутъ она

Пришла ко мнѣ — лица не видно — и

Просила, чтобы я придумалъ средство

Ее отъ этого избавить брака;

Иначе тутъ же, въ кельѣ, на себя

Она поднять была готова руки.

Тогда я далъ (такъ разрѣшало мнѣ

Мое искусство) сонный ей напитокъ,

Который на нее подѣйствовалъ такъ точно,

Какъ я хотѣлъ: онъ на нее навелъ

Родъ смерти; между тѣмъ я написалъ къ Ромео

И звалъ на эту роковую ночь

Его сюда, чтобы принять Джульету

Изъ временной ея могилы, такъ какъ

Сегодня время, что напитокъ силу

Свою былъ долженъ потерять. Но тотъ,

Кто несъ письмо мое, братъ Іоаннъ,

Случайно былъ задержанъ, и вчера

Принесъ письмо назадъ ко мнѣ. Тогда,

Совсѣмъ одинъ, въ тотъ часъ, когда она

Должна была проснуться, я пришелъ,

Чтобы ее изъ этого взять склепа,

Въ намѣреніи продержать ее

Тихонько въ кельѣ у себя, покуда

Ромео надлежащимъ образомъ не будетъ

Увѣдомленъ; но прихожу сюда

(За нѣсколько минутъ до пробужденья

Ея), гляжу, тутъ мертвые лежатъ

И благородный графъ Парисъ, и вѣрный

Ромео. Пробудилася она;

Я уговаривалъ ее итти отсюда

И перенесть съ терпѣньемъ это дѣло

Господне; въ это время шумъ заставилъ

Меня уйти изъ склепа; а она,

Въ своемъ отчаяніи, не хотѣла

Итти со мной и на себя сама,

Какъ надо думать, наложила руки.

Вотъ все, что знаю я. О бракѣ ихъ

Ея кормилицѣ извѣстно было. Если

Тутъ что-нибудь, къ несчастію, случилось

Черезъ меня, пусть старая моя

Жизнь, можетъ быть за нѣсколько часовъ

До срока, въ жертву принесется всѣмъ

Суровостямъ строжайшаго закона.

Герцогъ. Ты намъ извѣстенъ былъ всегда за человѣка

Святого. — Гдѣ слуга Ромео? Онъ что можетъ

Сказать?

Балтазаръ. Я господину своему

Снесъ вѣсть о смерти Юліи; тогда

На почтовыхъ изъ Мантуи пріѣхалъ

Онъ прямо на кладбище, въ этотъ склепъ.

Онъ приказалъ мнѣ: утромъ рано это

Письмо отдать ихъ батюшкѣ; и смертью,

Въ склепъ уходя, грозилъ, чтобъ я не вздумалъ

Подсматривать и тамъ его тревожить,

Герцогъ. Дай мнѣ письмо, я посмотрю, что тамъ.

Гдѣ пажъ Париса, тотъ, что призвалъ стражу?

Что дѣлалъ здѣсь твой господинъ?

Пажъ. Сюда онъ

Принесъ цвѣты невѣстѣ на могилу,

А мнѣ велѣлъ поодаль стать; я сталъ.

Тогда съ огнемъ приходитъ человѣкъ

И начинаетъ открывать гробницу;

Мой господинъ сейчасъ же на него;

Тогда я кинулся за стражею.

Герцогъ. Въ письмѣ

Все подтверждается, что говорилъ монахъ:

Вся ихъ любовь съ извѣстіемъ о смерти

Джульеты; пишетъ онъ, что, получивши это

Извѣстіе, себѣ купилъ онъ яду

У бѣднаго аптекаря, и съ ядомъ

Отправился сюда, чтобъ умереть

И здѣсь остаться навсегда съ Джульетой.

Гдѣ наши два врага? Ты, старый Капулетъ!

Ты, старый Монтэгю! Вы видите, какая

На вашу ненависть съ небесъ упала кара;

Что у небесъ нашлись пути убить

Всѣ ваши радости любовью! Самъ я,

За то, что все смотрѣлъ на ваши несогласья

Сквозь пальцы, потерялъ двухъ родственниковъ: — всѣ

Наказаны мы.

Капулетъ. О, братъ Монтэгю!

Дай руку — это вдовья часть

Моей Джульеты; больше мнѣ просить

И нечего.

Монтэію. Но я могу дать больше:

Изъ чистаго я золота воздвигну

Ей статую, чтобъ не было въ Веронѣ,

Пока она Вероной будетъ зваться,

Другого памятника той цѣны,

Какъ образъ вѣрной, преданной Джульеты.

Капулетъ. Такой же будетъ рядомъ съ ней Ромео,

Двѣ бѣдныхъ жертвы нашихъ несогласій.

Герцогъ. Миръ пасмурный съ собою принесло

Намъ это утро: солнце, отъ печали,

За тучи спрятало горящее чело.

Ступайте размышлять о всемъ, что здѣсь узнали;

Кто виноватъ, кто правъ, Господь рѣшитъ одинъ;

Но въ мірѣ не было еще печальнѣй этой

Исторіи съ Ромео и Джульетой.