РОМЕО И ЮЛІЯ,
правитьЭскалъ, герцогъ Веронскій.
Графъ Парисъ, родственникъ герцога.
Монтэгю, Капулетъ, главы двухъ враждебныхъ домовъ.
Капулетъ 2-й, его родственникъ.
Ромео, сынъ Монтэгю.
Меркуціо, родственникъ герцога и другъ Ромео.
Бенволіо, племянникъ Монтэгю и другъ Ромео.
Тибальтъ, племянникъ синьоры Капулетъ.
Лоренцо.
Іоаннъ.
Бальтазаръ, служитель Ромео.
Самсонъ, Грегоріо, Піетро, слуги изъ дома Капулета.
Абрамъ, служитель изъ дома Монтэгю.
Аптекарь.
Музыкангы.
Пажъ Париса.
Синьора Монтэгю.
Синьора Капулеть.
Юлія, дочь Капулета.
Нянька Юліи.
Граждане Веронскіе, партизаны мужскаго и женскаго пола обоихъ враждебныхъ домовъ; маски, стражи и проч.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьГрегоріо, клянусь честью, мы не дадимъ играть собою.
Правда! что мы за игрушки.
Меня только затронь, я какъ разъ вытяну…
Шею — поклониться?
Стоитъ только разшевелить меня: я спуску не дамъ — какъ разъ убью.
Да разшевелить-то тебя нельзя какъ разъ.
Собака изъ дому Монтэгю всегда разшевелитъ меня…
Разшевелить — значитъ тронуть съ мѣста, а быть храбрымъ значить твердо и крѣпко стоять на немъ. У тебя ноги, нечего сказать, умѣютъ шевелиться…
Противъ собаки изъ этого дома я всегда буду крѣпко стоять на мѣстѣ: попадись мнѣ только кто нибудь на глаза — и мужчинамъ и женщинамъ, всѣмъ бѣда!
За что же женщинамъ? ссора только между нашими господами и вами, ихъ служителями.
Всѣмъ бѣда, говорю я тебѣ! Не попадайся лучше! Подравшись съ мужчинами, я также припру и-женщинъ.
А вотъ, посмотримъ, таковъ ли ты на дѣлѣ; видишь ли, сюда идутъ двое изъ дому Монтэгю. Обнажай-ка мечь свой.
Мечь-то у меня готовъ… начинай ссору, я буду прикрывать тылъ.
Какъ? Ужъ и тылъ? Ужъ у тебя и ноги зашевелились?
Не бойся за меня!
Боюсь за тебя!
Пусть справедливость будетъ на нашей сторонѣ; пусть они начнутъ.
Я нахмурю брови, когда они будутъ проходить мимо, и пусть тогда они начнутъ, если имъ будетъ угодно.
Не угодно, а если осмѣлятся, я буду грызть на нихъ большой палецъ, и то-то позоръ для нихъ, если стерпятъ!
Это не на насъ ли вы грызете палецъ, милостивый государь?
Я грызу свой палецъ, господинъ мой.
Вы на насъ грызете палецъ, почтенѣйшій?
На нашей сторонъ будетъ справедливость, если я скажу: да?
Нѣтъ!
Нѣтъ, государь мой, я не на васъ грызу палецъ, не на васъ, господинъ мой, а таки грызу свой палецъ.
Вы хотите завести ссору, милостивый государь?
Ссору, господинъ мой? Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ.
А если вы ищете ссоры, то я къ вашимъ услугамъ; и служу такому же хорошему господину, какъ и вы.
Нѣтъ, государь мой!
Скажи, что лучше; сюда идетъ одинъ изъ родственниковъ нашего господина.
Лучше, лучше, мой почтеннѣйшій.
Ты лжешь.
Обнажайте же мечи, если вы мужчины! не ударь себя лицемъ въ грязь, Грегоріо.
Прочь, дураки, разойдитесь! Мечи въ ножны! Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ у нихъ мечи; приближается Тибальтъ.)
Ты обнажилъ свой мечь средь этихъ тварей?
Взгляни, Бенволіо! смерть ждетъ тебя.
Я только ихъ разбить хочу, — вложи
Свой мечь иль помоги мнѣ имъ разнять ихъ.
Какъ? обнаживши мечъ, ты толковать
О мирѣ вздумалъ… о, я ненавижу,
Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтэговъ, какъ тебя,
Я ненавижу слово «миръ». Презрѣнный!
Готовься къ оборонѣ!
Дреколья! палокъ! бей ихъ, бей ихъ, бей!
Долой и Капулетовъ и Монтэговъ!
Что здѣсь за шумъ? Мой мечь, мой длинный мечь!
Костыль ему! за чѣмъ тебѣ твой мечь?
Мой мечь, я говорю! Вонъ Монтэгю
Идетъ сюда, мечемъ мнѣ угрожая!
А! подлый Капулетъ!… Пусти меня…
Нѣтъ, нѣтъ! Тебѣ не дамъ я шагу сдѣлать!…
Мятежные спокойствія враги
Вы, обагрившіе согражданъ кровью
Мечи свои… Не ужьли и меня
Вы слушать не хотите, люди!… звѣри!
Огонь вражды губительной своей
Вы заливаете багрянымъ токомъ
Своей же крови… Но подъ страхомъ мукъ
И казни, выбросьте изъ рукъ кровавыхъ
Такъ вами оскверненные мечи,
И гнѣвному властителю внимайте!
Ты, старый Капулетъ, ты, Монтэгю,
Своей враждою за пустое слово
Вы тишину ужъ трижды возмущали
На улицахъ; и граждане Вероны,
Презрѣвъ красу обычаевъ степенныхъ,
Въ рукахъ, оцѣпененныхъ долгимъ миромъ,
Свое оружье ржавое колеблютъ,
Чтобъ васъ разнять, въ враждѣ оцѣпенѣвшихъ.
Внимайте мнѣ. мятежные: клянусь.
Что если вновь вашъ городъ возмутите,
Вы жизнію за нарушенье мира
Поплатитеся мнѣ. Теперь немедля
Всѣмъ разойтись. Вы, Капулетъ, за мной!
Вы, Монтэгю, должны явиться въ полдень
Въ судилище, гдѣ засѣдаемъ мы,
Узнать дальнѣйшее рѣшенье наше.
Подъ смертной казнію, сейчасъ же всѣмъ
Мы вновь повелѣваемъ разойтися.
Кто старую вражду разжегъ опять?
Ты былъ, племянникъ, при началѣ?
Ваши
И вашего врага дралися слуги,
Когда я подошелъ; я вынулъ мечъ
Чтобъ ихъ разнять, но вдругъ явился тутъ же
Надменный, бѣшеный Тибальтъ съ мечемъ.
И, понося презрительно меня,
Онъ воздухъ разсѣкалъ мечемъ, а воздухъ
Въ отвѣтъ ему насмѣшливо свисталъ!
Пока мы съ нимъ ударами мѣнялись
Сбѣгалися толпы вслѣдъ за толпами;
Бой общій завязался, герцогъ самъ
Явился и развелъ по сторонамъ.
Гдѣ Ромео? Ты видѣлъ ли его
Сегодня?… О! какъ рада я, что не былъ
На этой битвѣ онъ!
За часъ до той
Поры, какъ въ золотомъ окнѣ востока,
Божественное солнце показалось.
Тревожнымъ духомъ вызванъ за городъ
Я былъ, и тамъ подъ тѣнью сикоморовъ,
На западъ отъ Вероны, въ сторонѣ
Я видѣлъ сына вашего, который,
Такъ рано ужъ гулялъ тамъ, я къ нему,
Но онъ меня едва завидя, скрылся
Meжду деревъ. Я, зная по себѣ.
Что въ одиночествѣ всегда сильнѣе
Бываетъ въ насъ душа напряжена,
Своею, не слѣдя его, дорогой
Пошелъ, и самъ старался избѣжать
Того, кто избѣгалъ со мною встрѣчи.
Не разъ его тамъ по утру видали,
Какъ помогалъ слезами онъ росѣ
Увлажить землю, и сгущалъ туманы
Своими вздохами. Но только солнце
Взойдетъ на край востока и отдернетъ
Завѣсы мрачныя авроры ложа,
Домой укрыться отъ сіянья дня
Спѣшитъ мой сынъ, угрюмый и тяжелый,
И, затворившись въ комнатѣ своей.
Онъ заслоняетъ окна, изгоняетъ
Отрадный свѣтъ, и самого-себя
Искусственною ночью окружаетъ.
О! до добра не доведетъ его
Унынье это! Намъ стараться должно
Причину уничтожить…
Такъ ужъ вы,
Мой благородный дядя, знаете
Причину?…
Нѣтъ, не знаю и не могъ
Отъ Ромео никакъ я допытаться.
Такъ у него разспрашивали вы?
И самъ и чрезъ другихъ, но все напрасно!
Онъ самъ своихъ совѣтникъ ощущеній,
Своей душѣ — я не скажу какъ вѣренъ.
Своей душѣ онъ служитъ стражемъ, скрытенъ,
И молчаливъ, и сжатъ всегда въ себѣ.
Мой сынъ, не развернувшійся цвѣтокъ
Подточенный коварнымъ червемъ,
Погибнетъ, бытіемъ не насладясь,
Не распустивъ своихъ листочковъ нѣжныхъ
И не успѣвъ ихъ солнцу посвятить!
Мы бъ помогли, когда бъ причину знали
Его нѣмой, безвыходной печали!
Вотъ онъ и самъ, оставьте насъ однихъ,
Я васъ прошу, синьоръ, онъ все мнѣ скажетъ,
А если нѣтъ, то много мнѣ откажетъ.
Дай Богъ, чтобъ ты узналъ оставшись съ нимъ
Всю истину. Синьора, поспѣшимъ.
А, братецъ! Утро доброе тебѣ.
Не ужели еще все утро?
Девять
Недавно било.
О, какъ медленно
Текутъ часы печали… Кажется,
То мой отецъ -такъ скоро удалился?
Онъ. Но какая же печаль часы
Для Ромео такъ длитъ?
Тѣмъ не владѣю,
Что сокращаетъ ихъ.
А! ты влюбленъ!
Далеко…
Отъ любви?
Да, отъ любви,
Отъ той, которую люблю…
Итакъ,
Любовь въ мечтахъ лишь сладостна бываетъ.
Любовь хотя съ повязкой на глазахъ,
Но видитъ все, въ пути неошибется!..
Гдѣ будемъ мы обѣдать?.. Горе мнѣ…
Что было здѣсь передъ моимъ приходомъ?
Но нѣтъ, не говори, я знаю все,
Широкое раздолье здѣсь для злобы,
Но для любви еще раздолье шире!
О, злобная любовь и любящая злоба!
Изъ ничего явившееся ничто!
Тревожная безпечность, вѣтреность
Задумчивая, безобразный хаосъ
Прелестныхъ образовъ! Тяжелый пухъ,
Огонь холодный, свѣтлый дымъ,
Больное, сонъ и бодрствованье вмѣстѣ!
Что есть и вмѣстѣ нѣтъ! Я чувствую
Любовь, и это чувство ненавижу…
Ты не смѣешься.
Нѣтъ, скорѣе плачу.
О чемъ же, добрая душа?
О томъ,
Что добрая душа твоя страдаетъ!
Э! полно! такова судьба любви!
Сосредоточены мои мученья,
Не сдавливай ихъ грузомъ сожалѣнья,
Разширишь ты мученія мои.
Довольно мнѣ и своего страданья:
Какъ тяжко на душѣ оно лежитъ!
О другъ! ко мнѣ не нужно состраданья:
Оно меня сильнѣй отяготитъ!
Любовь есть дымъ, скопленный изъ вздыханій;
Очистившись, она сверкнетъ огнемъ
Въ глазахъ двухъ любящихъ созданій,
Невозмущенная въ спокойствіи своемъ;
Она есть море: глубь его отъ слезъ
Любовниковъ растетъ и прибываетъ. —
Ну, что еще любовь? съ умомъ безумье,
Смертельный ядъ, цѣлительный бальзамъ….
Прощай, мой другъ!
Нѣтъ, милый Ромео,
Ты оскорбишь меня, оставивъ такъ….
Я потерялъ себя — меня здѣсь нѣтъ.
Какой я Ромео! въ другомъ онъ мѣстѣ.
Скажи безъ шутокъ — ты въ кого влюбленъ?
Безъ шутокъ, другъ? Ты хочешь, чтобъ я плакалъ?
Какъ плакалъ? нѣтъ! тебя прошу я только
Сказать безъ шутокъ, кто она.
Не все ли то же —
Просить лежащаго на смертномъ ложѣ
О завѣщаніи! Такою просьбой
Усилишь ты его страданій боль
Я, братецъ, женщину люблю!
Ну, такъ!
Я въ цѣль попалъ, сказавъ, что ты влюбленъ.
Стрѣлецъ чудесный ты. А какъ прекрасна
Моей любви царица!
Вѣрь мнѣ, другъ!
Чѣмъ лучше цѣль, тѣмъ легче достиженье.
Здѣсь промахнулся ты: для выстрѣловъ она
Эротовыхъ, повѣрь, недостижима,
И непорочности броней облечена
И мудростью Діаны, невредима
Отъ дѣтскихъ стрѣлъ. Она моихъ рѣчей
Не слушаетъ — и взоръ своихъ очей
Ловить не позволяетъ. Даже злато,
Всесоблазняющее злато,
Не соблазнитъ ея: она богата.
И вмѣстѣ такъ она бѣдна,
Что если вдругъ умретъ она,
Ея богатствъ уже не станетъ:
Она богата красотой,
А ты вѣдь знаешь, братецъ мой,
Что красота отъ смерти вянетъ.
Да развѣ ужъ она дала обѣтъ
Безбрачною остаться навсегда?
Да, да, обѣтъ — и скупостью своей
Произведетъ она опустошенье
Великое: что такъ прекрасно въ ней,
Не перейдетъ въ другія поколѣнья,
И съ голоду умретъ ея краса,
И красоты не будетъ больше въ свѣтѣ.
И прелести и умъ въ ней — чудеса!
Краса жъ ея, съ умомъ живя въ совѣтѣ,
Меня своимъ спасеньемъ погубить
Произнесла обѣтъ — и въ томъ обѣтѣ
Я умеръ, другъ, я умеръ съ тѣмъ, чтобъ жить
И чтобъ тебя объ этомъ извѣстить.
Послушайся меня, объ ней не думай.
О, научи жъ меня не думать, другъ!
Побольше воли дай своимъ глазамъ
И на другихъ красавицъ обрати ихъ.
Да, черезъ то о прелестяхъ ея
Чудесныхъ чаще думать буду я.
Счастливая та маска, что прильнувъ
Къ лицу красавицы, его цѣлуетъ,
Намъ чернотой своею намекаетъ,
Что кроется подъ нею красота.
Тотъ, кто лишился зрѣнья, не забудетъ
Потери неоцѣнной. Ты покажешь
Мнѣ женщину, которая красой
Всѣхъ женщинъ превзойдетъ, невольно я
Припомню ту, которая и эту
Собою помрачитъ… прощай, мой другъ,
Объ ней забыть меня ты не научишь!
Я заплачу тебѣ за откровенность,
Или твоимъ умру я должникомъ.
И Монтэгю обязанностямъ равнымъ
Со мною подчиненъ… Да, право, мнѣ
Всё кажется, что старикамъ какъ мы
Не трудно помириться.
Оба вы
Въ Веронѣ уважаемы равно.
Прискорбно намъ въ такой непримиримой
И продолжительной враждѣ васъ видѣть,
Но что теперь вы скажете, синьоръ —
Въ отвѣтъ на предложеніе мое?
Все то же, что и прежде; дочь моя
Еще дитя, со свѣтомъ незнакома…
Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ.
И года черезъ три, не менѣе
О бракѣ можно будетъ думать ей.
Въ ея лѣта уже счастливыми
Бываютъ матерями.
Сколько же
И погибаетъ тѣхъ, которыя
Безъ времени въ союзъ вступаютъ брачный!
Мои надежды всѣ землею алчной
Поглощены — осталась лишь она
Моей земли наслѣдница одна.
Старайтесь заслужить ея вниманье
Мое согласье часть ея желанья —
И выборъ мой пусть дочь рѣшитъ моя.
Сегодня пиръ даю я у себя,
Какъ изстари велось, и приглашаю
Всѣхъ тѣхъ, кого люблю, межъ ними васъ
Я милости прошу и ожидаю.
И въ эту ночь да пиршествѣ у насъ
Мой бѣдный домъ сіяньемъ озарится
Свѣтилъ земныхъ, и яркимъ блескомъ ихъ
Небесное сіянье помрачится.
Какъ въ юношахъ веселыхъ и живыхъ
Душа дрожитъ отъ сладкаго волненья,
Когда апрѣль разряженный спѣшитъ
Во слѣдъ зимѣ хромой — въ васъ ощущенье
Такое же въ сей вечеръ оживитъ
Цвѣтковъ плѣнительныхъ и свѣжихъ видъ.
Красавицъ всѣхъ разсмотрите вы сами
И изберете ту, которая красами
Для вашихъ глазъ затмитъ подругъ своихъ.
Тамъ дочь моя одною между нихъ
Не по достоинству, — по счету только будетъ.
А ты (обращается къ слугѣ) ступай, обѣгай городъ весь
Найди всѣхъ тѣхъ особъ, которыхъ здѣсь (подавая бумагу)
Написаны названья. Ты имъ скажешь,
Что нынче весь къ услугамъ ихъ мой домъ,
И въ домѣ ихъ радушный ждетъ пріемъ.
Сыщи тѣхъ, которыхъ фамиліи написаны здѣсь! Да тутъ, чортъ знаетъ, что написано! Написано, что сапожникъ долженъ знать свои ножницы, а портной шило, что рыбакъ пишетъ картины, а живописецъ ловитъ рыбъ! Но я посланъ отыскать тѣхъ, которыхъ имена здѣсь написаны и никакъ не могу отыскать толку въ томъ, что здѣсь написано. Надо попросить какого нибудь ученаго… Э, да вотъ кстати…
Повѣрь, что истинны мои слова.
Огонь огня задушитъ пламенѣнье!
Когда твоя отъ быстраго круженья
Внезапно завертится голова,
Въ другую должно сторону кружиться!
Страданіе страданьемъ укротится,
И мукою ты муку исцѣлишь!
Когда въ твой глазъ проникнула зараза,
Заразы ядъ ты выгонишь изъ глаза,
Когда его вторично заразишь
Листъ придорожника для этого полезенъ.
Листъ придорожника?… да для чего жъ?
Для переломленной ноги твоей.
Ай, ай! Ужъ не сошелъ ли ты съ ума?
Нѣтъ, не сошель, но крѣпче связанъ —
Чѣмъ всякой сумасшедшій, запертой
Въ своей тюрмѣ, моримый голодомъ.
Терзаемый и мучимый и… и (къ слугѣ)
Любезный, здравствуй!
Благодаренъ, сударь,
Пошли вамъ Богъ здоровья. Вы читать,
Позвольте мнѣ спросить, умѣете?
О, да! мою судьбу въ моемъ несчастьи.
Быть можетъ этому вы научились
Безъ книги, сударь: во, скажите, вы
Прочтете-ль все, на что посмотрите?
Да, если знаю буквы и языкъ.
По чести сказано; прощенья просимъ!
Стой, стой! давай прочту.
«Синьоръ Мартино съ супругой и дочерьми; графъ Ансельмо съ своими прекрасными сестрами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо съ своими милыми племянницами; Меркуціо съ братомъ своимъ Валентиномъ; мой почтенный родственникъ Капулетъ съ супругою и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія, синьоръ Валенціо съ своимъ двоюроднымъ братомъ Тибальтомъ; Луціо и прелестная Елена».
Блестящее собранье (Отдаетъ слугѣ бумагу), но кудажъ
Оно приглашено, мой другъ?
Туда.
Куда?
Къ намъ въ домъ на ужинъ.
Въ чей же домъ?
Въ домъ господина моего.
Ну такъ!
О господинѣ-то и должно было бъ
Тебя спросить.
Ну, да, ужъ я скажу вамъ теперь безъ спрашиванья. Господина, мой знатный, богатый Капулетъ, и если вы не изъ дома Монтэгю, то милости просимъ, придите къ вамъ осушить стаканъ вина. Счастливо оставаться.
На этомъ праздникъ
Старинномъ Капулета — Розалина
Съ веронскими красавицами будетъ. —
Пойдемъ туда и глазомъ безпристрастнымъ
Съ другими ты ее сравни, которыхъ
Я покажу тебѣ. Тогда увидишь,
Что лебедь твой не лебедь, а ворона.
Когда, забывъ религію святую,
Мои глаза посмѣютъ ложь такую,
Такой расколъ нелѣпый утверждать,
Огнемъ имъ будутъ слёзы — пусть сгорятъ,
Когда тонуть въ слезахъ имъ было мало,
Отступники прозрачные!… о, нѣтъ
Отъ той поры, когда начался свѣтъ.
Всевидящее солнце не видало
Такой красы…
Посмотримъ! Вѣрь мнѣ, другъ,
Ты потому такъ ею очарованъ,
Что у тебя въ глазахъ она одна,
Что сравнивалъ ее ты съ лей самою;
Сравни ее съ красавицей другою:
Такъ на вѣсахъ подымется она.
Да вотъ, пойдемъ на праздникъ Капулета, —
И тамъ во всемъ сіяньи красоты,
Тебѣ такихъ я покажу, что ты
На Розалину и не взглянешь послѣ.
Пойду — не съ тѣмъ, чтобъ на другихъ смотрѣть,
Но чтобъ ее въ сіяніи узрѣть.
Гдѣ, няня, дочь моя? позвать ее.
Клянусь вамъ цѣломудріемъ моимъ —
Когда мнѣ былъ двѣнадцатый годокъ,
Что я ужъ кликала ее. — Эй, птичка!
Эй, козочка!… Помилуй Боже насъ!.:
Да гдѣ жъ она? Синьора Юлія!
Что? кто меня тамъ кличетъ?
Къ матушкѣ
Идите.
Что, синьора, вамъ угодно?
Вотъ дѣло въ чемъ… поди, оставь насъ, няня,
Намъ надобно наединѣ поговорить…
Иль нѣтъ, постой, постой.. л вспомнила,
Что въ нашемъ разговорѣ ты должна
Участвовать. Ты знаешь, дочь моя
На самомъ лучшемъ возрастѣ теперь.
Отъ часика до часика я вамъ
Сочту ея лѣта.
Ей нѣтъ еще
Четырнадцати лѣтъ, неправда ли?
Что ей еще четырнадцати нѣтъ годовъ,
Я дамъ вамъ про закладъ четырнадцать зубовъ.
Да жаль, что всѣхъ-то у меня четыре.
До перваго дня августа, скажите,
Осталось сколько дней?
Тринадцать слишкомъ.
Ну, слишкомъ ли, безъ лишка ль — не въ томъ дѣло,
А дѣло въ томъ, что именно на первый
День августа она родилась въ ночь.
Сузана, — упокой ея Богъ Душу,
Вѣдь ей была ровесницею, — да!
Господь прибралъ се, мою голубку;
А ужъ куда она меня любила!
Объ чемъ бишь я… позвольте, я сказала,
Что августа на первое ей минетъ
Четырнадцать я вѣрно это знаю.
Да вотъ… одинадцать вѣдь лѣтъ прошло
Съ тѣхъ поръ, какъ здѣсь землетрясенье было.
Я помню хорошо — ее тогда
Я начала отъ груди отнимать.
И вотъ на солнушкѣ у стѣнки я
Подъ самой голубятней съ ней сижу…
Вы были въ Мантуѣ тогда съ синьоромъ.
Сижу, и вотъ она было за грудь,
А грудь себѣ натерла я полынью,
Лишь дурочка отвѣдала полынь, —
Давай меня рученкой бить по груди…
Но вдругъ… тррр… голубятня на верху
Какъ затрещитъ и какъ заходитъ все!
Что духу есть я бросилась оттуда,
И погонять меня не нужно было.
Съ тѣхъ поръ прошло одинадцать ужъ лѣтъ.
Тогда она держалась ужъ на ножкахъ,
Бывало, ходитъ переваливаясь
Изъ стороны въ другую — разъ за-то
Какъ стукнулася славно лбомъ она.
А чуть мой мужъ, — спокой его Богъ душу! —
Куда какой забавникъ былъ покойникъ! —
Поднявъ ее съ земли: «э!» говоритъ.
«Такъ ты лицомъ все падаешь? постой
Какъ поумнѣе будешь, такъ небось
Затылкомъ будешь падать»; что, вѣдь правда?
И что жъ ей Богу, перестала плакать
Моя голубушка — «да» говоритъ:
Вѣдь шутка, такъ, а сбудется, смотрите,
И черезъ тысячу бы лѣтъ я позабыла…
«Ну что, вѣдь правда;» говоритъ,
А дурочка ужъ болѣе не плачетъ
И отвѣчаетъ: «да.»
Ну перестань,
Довольно.
Слушаю, синьора, я
Молчу, да ужъ никакъ отъ смѣху-то
Не удержусь, когда лишь вспомню это,
И плакать перестала, отвѣчаетъ: «да.»
А вѣдь какая шишка-то у ней
На лбу вскочила — какъ она кричала!
«Эге!» сказалъ мой мужъ, ты падаешь лицемъ,
Со временемъ затылкомъ станешь падать,
Не правда ль, Юленька?" да, говоритъ
И плакать унялась.
Уймись и ты!
Прошу тебя я, няня, замолчи.
Ну, ну, молчу. Пошли тебѣ Богъ счастья!
Изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ я вскормила
Ты лучше всѣхъ была, — и можетъ быть
Меня Богъ приведетъ попировать
На свадебкѣ твоей.
Да, кстати, я
Объ ней-то и хотѣла говорить.
Что, Юліи, ты думаешь о бракъ?
Объ этой чести я и не мечтала.
Когда бъ не я тебя кормила грудью,
То я сказала бы. что мудрость ты
Всосала съ молокомъ. Скажите — честь!
Ну, такъ подумай-же теперь. У насъ
Въ твои лѣта давно выходятъ за мужъ,
Давно ужъ матери семействъ, — да вотъ
За чѣмъ ходить далеко, а сама
Объ эту пору жизнь дала тебѣ.
Ну, коротко и ясно, Юліи:
Парисъ — краса всей нашей молодежи
Твоей руки просилъ.
Вотъ человѣкъ,
Синьора, вотъ, синьора, человѣкъ
Такой, что всѣ… какъ слепленный изъ воску.
Прекраснѣйшій цвѣтокъ весны веронской.
Ахъ, да! цвѣтокъ!… И подлинно цвѣтокъ.
Что скажешь? Нравится ль тебѣ Парисъ?
Вотъ, въ этотъ вечеръ будетъ онъ у насъ,
Читай лицо Парисово, на немъ
Блаженства роскошь красоты перомъ
Начертана — черты его прекрасны,
Другъ съ другомъ гармонически согласны.
Читай же въ нихъ. Ты много въ нихъ прочтешь!
То драгоцѣнное любви творенье.
Тому, чего въ лицѣ ты не поймешь,
Въ его глазахъ найдешь ты объясненье.
Свяжи жъ Париса ты — дай книгѣ переплетъ.
Но рыбка вѣдь внутри воды живетъ…
Та книга дорога — дороже вдвое,
Которая въ оправѣ золотой,
И содержаніе имѣетъ золотое.
И все твое, когда онъ будетъ твой.
Тебя жъ самой, повѣрь мнѣ, не убудетъ.
Убудетъ? нѣтъ, ея тогда прибудетъ.
Я посмотрю, довольно ли смотрѣть,
Чтобъ полюбить кого-нибудь, синьора.
Вы моего властительница взора —
Куда укажете, туда ему летѣть.
Синьора, гости съѣхались, столъ уже накрытъ, васъ и молодую синьору спрашиваютъ вездѣ, няньку проклинаютъ въ кладовой; все въ движеніи; я тороплюсь къ своей должности; синьора, поспѣшите.
Идемъ. Скорѣе Юлія, графъ ждетъ.
Ступай, дитя, ищи ночей счастливыхъ
Къ своимъ счастливымъ днямъ.
Должна ль намъ эта рѣчь быть извиненьемъ?
Иль такъ, безъ околичностей войдемъ?
Теперь на всѣ подобныя продѣлки
Прошла ужъ мода. Мы не понесемъ,
Съ повязкой на глазахъ и шарфомъ, Купидона,
Съ татарскимъ лукомъ, согнутымъ изъ драни, —
Страшилище для дамъ; и мы войдемъ
Безъ церемоніи, безъ всякаго пролога.
Пусть тамъ объ насъ какое имъ угодно
Составятъ мнѣнье; мы составимъ танецъ!
А тамъ уйдемъ.
Я прыгать не хочу,
Подайте факелъ мнѣ: я слишкомъ мраченъ,
По крайней мѣръ, свѣтъ передъ собой
Я понесу.
Нѣтъ, милый Ромео,
Ты долженъ танцовать.
Не буду, другъ.
Вы въ башмакахъ летучихъ танцовальныхъ
И сами вы такъ веселы, легки,
А я съ такой тяжелою душою —
Какъ поднимусь я отъ земли?
Вѣдь ты
Влюбленъ и служишь Купидону, что жъ?
Возьми на время крылья у него,
И подымись, какъ хочешь, высоко.
Я слишкомъ глубоко стрѣлой его
Пронженъ, и на его воздушныхъ крыльяхъ
Я не могу подпитье я высоко.
Я слишкомъ крѣпко связанъ, я не въ силахъ
Перешагнуть и чрезъ одну ступень
Моей тоски глухой, я упаду.
Подъ тяжкимъ бременемъ любви.
И упадешь въ нее же; признаюсь,
Отъ этого паденья не легко
Такой вещицѣ нѣжной будетъ.
Нѣжной?
Любовь вещь нѣжная? о, нѣтъ, напротивъ,
Она груба, мучительна, жестока,
И какъ терновникъ колется…
А если
Любовь къ тебѣ жестока такъ, будь самъ
Жестокимъ къ ней: коли ее, когда
Она тебя кольнетъ: — ты побѣдишь!
Подать футляръ для моего лица!
На маску маска! Мнѣ теперь нѣтъ дѣла,
Что безобразіе мое предметомъ
Для любопытства станетъ, эта рожа
Пусть за меня краснѣетъ.
Ну, идемъ!
Стучите и войдемъ, а какъ войдемъ
Живѣй, друзья, работайте ногами!
Подайте факелъ мнѣ! Пускай повѣсы
Безчувственный тростникъ подошвами щекочатъ,
Пусть мотыльки безпечные порхаютъ,
А я? свѣтить я буду и смотрѣть.
Всѣ веселы, всѣ ищутъ удовольствій,
А мнѣ такъ грустно, мутно все вокругъ…
Да, грязь мутна. Ты по уши въ грязи,
Въ любви хотѣлъ сказать я, виноватъ!
Да полно намъ стоить и дѣлать день изъ ночи.
Мы дня не дѣлаемъ изъ ночи, — и…
Ты, кажется, сбираешься острить?
Я, господинъ почтенный мой, хотѣлъ
Сказать, что факелы у насъ напрасно
Горятъ, какъ свѣчи днемъ. Прошу покорно
Мои слова въ прямомъ иль смыслѣ брать,
Они полны ума и разсужденья.
Конечно, мы съ умомъ идемъ туда,
На этотъ балъ, однако же итти
Туда — безумство.
Почему? Позволь
Спросить.
Мнѣ этой ночью снился сонъ.
О, вижу я! къ тебѣ царица Мабъ
Являлась, бабка повивальная
Средь фей. Она является всегда
Величиной не болѣе агата,
Что въ перстнѣ у судьи блеститъ на пальцѣ.
У спящихъ по ногамъ она гуляетъ
И ѣздитъ въ у пряжѣ изъ атомовъ
Мельчайшихъ; у нея въ колесахъ спицы
Изъ пауковыхъ йогъ; верхъ колесницы
Изъ крыльевъ стрекозы, а збруя вся
Изъ самой тонкой ткани паука;
Узда изъ влажнаго луны сіянья,
А кнутъ изъ кожи и костей сверчка;
Комаръ у ней въ зеленой курткѣ кучеръ;
Пустая скорлупа орѣха колесница.
Издѣліе каретниковъ искусныхъ —
Черви и векши, мастеровъ старинныхъ;
Ужъ съ незапамятныхъ временъ
Они работаютъ на фей. Съ такимъ снарядомъ
Она ночной порой изволитъ рыскать
То по мозгу любовниковъ: имъ снятся
Тогда любовь; то ѣздитъ по колѣнкамъ
Придворнаго: придворному тогда
Поклоны грезятся; иль вдоль по пальцамъ
Подьячаго — и грезитъ онъ о взяткахъ;
Или по губкамъ дѣвушекъ — и имъ
Мечтаются лобзанья. Злая Мабъ
Ихъ часто прыщиками покрываетъ
За то, что ихъ дыханье портится
Сластями; иногда она гуляетъ
У царедворца по носу — и чуетъ
Онъ имъ во снѣ, откуда вѣтеръ дуетъ.
То по груди солдата пронесется —
И грезитъ онъ о битвахъ, о засадахъ,
О штурмахъ бурныхъ, о клинкахъ испанскихъ,
О веселящемъ духъ, крѣпительномъ напиткѣ;
Вдругъ слышитъ барабанъ, вотъ онъ вскочилъ,
Въ испугѣ смотритъ, бормоча молитву —
Потомъ, перевернувшись, засыпаетъ.
И эта самая же Мабъ, средь ночи,
У лошадей въ клочки взбиваетъ гриву
И колтуны свиваетъ изъ волосъ
Взъерошенныхъ, а колтуны, развившись,
Бѣду пророчатъ; это самая
Та вѣдьма, что гнететъ такъ тяжко…
Полно!
Довольно ужъ, Меркуціо, довольно,
Твои слова вокругъ нуля вертятся.
Ты правъ! они вокругъ вертятся сновъ,
Сны дѣти праздной головы. Они
Изъ ничего раждаются; какъ воздухъ,
Неуловимы, пусты, и, какъ вѣтеръ,
Измѣнчивы, который то прижмется
Къ ледяной груди полночи, то вдругъ
Отъ ней бѣжитъ, сердитый, и ужъ къ югу
Росою окропляющему югу,
Лицо онъ обращаетъ.
Этотъ вѣтръ
Продулъ насъ такъ, что сами стали мы
Не много вѣтрены. Что мы стоимъ?
Ужъ ужинъ конченъ: поздно мы придемъ.
А я боюсь, не рано ль мы придемъ;
Мой духъ предчувствуетъ, что съ этой ночи
Надъ жизнію моей отяготѣетъ
Какой-то страшный рокъ, и для меня
Среди разгульнаго веселья бала
Начнется грозное свершеніе
Того, что тамъ, въ звѣздахъ, теперь сокрыто.
И жизнь презрѣнная, теперь въ груди
Замкнутая — безвременно погибнетъ….
Но такъ и быть! Пусть тотъ, кто правитъ
Рулемъ моей ладьи — мой путь опредѣлитъ.
Впередъ, мои веселые друзья!
Бей въ барабанъ!
Гдѣ же Потпанъ? что онъ не помогаетъ намъ убирать! лижетъ, и думаю, тарелки!
Плохо, если всѣ галантерейныя вещи будутъ въ однихъ рукахъ, да если руки-то еще не вымыты.
Прочь отсюда кресла; отдвигай въ сторону шкафъ, смотрите за серебромъ. Не забудь, пріятель, спрятать мнѣ кусочикъ марципану; да сдѣлай, братъ, дружбу, скажи привратнику, чтобъ онъ пропустилъ сюда Сузанну и Леночку. Эй! Антонъ, Потпанъ!
Здѣсь, братецъ, здѣсь мы на готовѣ.
Въ большой залъ васъ спрашиваютъ, кличутъ, ищутъ вездѣ.
Да вѣдь намъ не растянуться же; мы не можемъ бытъ и тамъ и здѣсь въ одно время. Живѣй, ребята! Молодцами смотрите…
Привѣтъ мой, господа! Берите дамъ
И танцовать живѣе начинайте!
Сударыни, скорѣе къ дѣлу, если
Мозолями не страждутъ ваши ножки.
Ага, прекрасныя мои синьоры,
Посмотримъ-ка теперь: которая
Не станетъ танцовать! Я побожусь,
Что танцовать ей не даютъ мозоли.
Что — что — задѣлъ я васъ? — ага!
Привѣтъ мой вамъ, почтеннѣйшіе гости!
Синьоры, помню время я былое,
Когда и я, какъ вы, рядился въ маску,
Когда и я прекрасной на ушко
Нашептывалъ и нравиться умѣлъ!
Прошло, прошло то времячко, прошло…
Я отъ души вамъ радъ, мои синьоры!
Скорѣе, музыканты, начинайте!
Раздайтеся, для танцевъ мѣсто нужно.
Ну, дѣвушки, скачите и пляшите!
Огня сюда по больше, негодяи!
Столы долой, и потушить огонь
Въ каминѣ — здѣсь ужъ слишкомъ стало жарко.
Садись, родня, садись, мой Капулетъ,
И я къ тебѣ подсяду. Мы съ тобой
Отъ танцевъ далеко ушли!… А какъ
Давно съ тѣхъ поръ, какъ мы въ послѣдній разъ
Маскировалися съ тобой?…
Да! да!
Тому назадъ ужъ тридцать лѣтъ, мой другъ!
Э, нѣтъ! куда жъ, гораздо меньше, меньше!
Вѣдь это было у Люченціо
На свадьбѣ; а отъ той поры, я помню,
Прошло всего небольше, какъ лѣтъ двадцать
Съ какимъ нибудь пяткомъ.
Нѣтъ, больше, больше!
Да сынъ его гораздо старше! сыну
Его ужъ тридцать лѣтъ.
Ну, какъ ты можешь
Мнѣ это говорить? Какъ! сынъ его
Тому не болѣе двухъ лѣтъ считался
Несовершеннолѣтнимъ.
Кто та дама,
Которая своей рукой почтила
Вонъ рыцаря того?
Не знаю, сударь!
О, Творецъ! Какъ сіяетъ она! такъ огонь не блеститъ!
Какъ рубинъ на ушахъ эѳіопки, сверкая, виситъ, —
Такъ ея красота на ланитахъ полночи горитъ!
Недоступно свята для людскихъ вожделеній!
Дорога для земли и ея наслажденій!
Съ этой дивной красой, среди этихъ людей,
Бѣлый голубь она въ черной стаи грачей!
Лишь окончится танецъ къ ней, къ ней поспѣшу я,
И рукой своей грубой ея рукъ коснусь я.
О, любило ль ты, сердце? нѣтъ, нѣтъ, отрекись!
Отрекись и ты, зрѣнье! предъ дивной красою смирись!
Я узнаю, чей голосъ: Монтэгю
Быть долженъ. Эй, подать мнѣ мечь скорѣе!
Такъ эта тварь, прикрывшись этой рожей,
Осмѣлилась притти надъ нами посмѣяться.
Клянуся честью рода моего
Не грѣхъ къ отцамъ отправить мнѣ его!
Что тамъ, племянникъ, ты бушуешь?
Дядя,
Нашъ врагъ — вотъ онъ — вотъ Монтэгю!
И негодяй здѣсь смѣетъ показаться
Надъ нашимъ праздникомъ, надъ нами наругаться!
То юный Ромео?
Такъ, такъ, — то онъ,
То подлый Ромео!
Ну, полно, полно!
Любезный мой племянникъ, успокойся;
Оставь его, мой другъ; себя ведетъ
Прекрасно онъ, какъ должно дворянину;
Въ Веронѣ слухъ объ немъ хорошій ходитъ;
И ни за всѣ сокровища Вероны
Не соглашусь я оскорбить его
Въ моемъ дому. Къ терпѣнью пріучайся,
Забудь о немъ, я этого хочу,
И ежели мою ты волю чтишь, —
Будь веселъ, другъ, расправь на лбу морщины —
Нейдутъ нахмуренныя брови къ пиру.
Идутъ, когда такая тварь на немъ,
Присутствуетъ какъ гость. Нѣтъ, не могу,
Не потерплю его я здѣсь!
Онъ долженъ,
Онъ долженъ быть терпимъ! прошу покорно!
Да что ты это, мой дружокъ! вотъ-на!
Скажи: я здѣсь хозяинъ, или ты?
Ты не потерпишь — Боже упаси!
Ты хочешь здѣсь, среди моихъ гостей,
Тревогу произвесть? Что ты, мой другъ,
Пѣтушишься? что ты за птица?
Дядя,
Какой позоръ, какой позоръ для насъ!
Эге! ты ужъ изъ рукъ вонъ, мой любезный!
Да что съ тобой? Поберегись, пріятель…
Какъ смѣешь ты противорѣчить мнѣ!
Прекрасно сказано, мои друзья, —
Ступай, пѣтухъ задорный!.. да смотри
Не забушуй не то — огня сюда,
По больше свѣту! — я уйму тебя;
Живѣе, веселѣй, мои друзья!
Насильное терпѣнье повстрѣчало
Свободный гнѣвъ — и тѣло задрожало
Отъ встрѣчи ихъ… Въ притворной тишинѣ
Лишь только сверху сладко-желчь на двѣ.
О, если и рукою дерзновенной
Тебя, твою святыню оскорбилъ —
Я каюся душою умиленной,
Я чувствую: я тяжко согрѣшилъ!
Но вотъ уста: лобзанье я моленье
Изгладятъ слѣдъ прикосновенья!
Нѣтъ, не вини руки своей напрасно,
О, не вини, мой добрый пилигримъ!
Руки твоей привѣтствіе прекрасно:
Не оскорбилъ-бы ты святаго имъ!
Да, рукъ безстрастныхъ пожиманье —
Вотъ, пилигримъ, твое лобзанье!
На что жъ уста! Пильгримъ имѣетъ ихъ!
Имѣетъ — да, по для молитвъ однихъ.
О! внемли же, святая, пильгрима моленье:
Какъ рукамъ ты дала — такъ устамъ позволенье
Дай молиться, молиться, святая, тебѣ!
Или смѣнитъ отчаянье вѣру войнѣ!
Хотя святой внимаетъ гласъ моленья,
Но ликъ его, безстрастный, недвижимъ —
Ты знаешь самъ, мой добрый пилигримъ.
Такъ я беру молитвы исполненье,
А ты — ты недвижимою пребудь.
Хвала тебѣ вольнѣе дышитъ грудь!
Твои уста святыя сняли
Теперь грѣхи мои съ меня!
Какъ, пилигримъ и на себя
Мои уста твои грѣхи приняли?
Мои грѣхи! о сладостный упрекъ!
Отдай назадъ все, все, что передали
Мои уста тебѣ!
О, ты далекъ,
Какъ вижу я, въ искусствѣ цѣловаться!
Извольте къ матушкѣ скорѣе отправляться:
Она теперь сказать вамъ что-то хочетъ.
Кто мать ея?
Какъ кто! хозяйка дома,
Мой господинъ честной, преумная,
Предобродѣтельная дама, я
Кормила грудью дочь ея, вотъ ту,
Которая сейчасъ стоила съ вами.
Счастливецъ тотъ, кто будетъ мужемъ ей.
Какъ! Капулетъ! О, жизнь моя!
Тебя врагу навѣки отдалъ я!
Пора! пора! балъ близокъ къ окончанью!
Начало новому, конецъ его страданью.
Какъ, господа? — вы собираетесь?
Постойте — вотъ сейчасъ поспѣетъ ужинъ.
Нельзя? Когда нельзя — такъ такъ и быть!
Всѣхъ васъ, мои почтеннѣйшіе гости.
Благодарю за посѣщенье я;
Покойной ночи вамъ! покойной ночи!
Огня сюда! Эй, факеловъ побольше!
Пора въ постель и мнѣ.
Клянуся честью,
Ужъ поздно, другъ, пора намъ на покой!
Кто этотъ господинъ? скажи мнѣ, няня.
Сынъ стараго Тиберьо и наслѣдникъ.
А этотъ, вотъ что къ двери подошелъ?
Какъ кажется, Петрукьо молодой.
А тотъ, что въ слѣдъ за нимъ идетъ теперь,
Вотъ тотъ, что не хотѣлъ и танцевать?
Не знаю этого.
Поди узнай.
Что если у него ужъ есть подруга?
О, гробъ тогда замѣнитъ мнѣ супруга!
Онъ Ромео и Монтэгю вдобавокъ,
Сынъ вашего смертельнаго врага.
Единственная ненависть моя
Единственной моей любовью стала!
Не зная, — слишкомъ рано увидала,
И увидавъ, узнала поздно я.
О, какъ меня любовь переродила!
Смертельнаго врага я полюбила!
Что, что такое?
Ни чего, — стихи.
Я слышала отъ кавалера ихъ,
Что танцовалъ со мной.
Сейчасъ идемъ.
Зовутъ, пойдемте — зала ужъ пуста.
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьМогу-ль впередъ я, если сердце здѣсь?
Назадъ, ты дряблая земля, ищи
Свой центръ.
Эй, Ромео, другъ Ромео!
Уменъ твой Ромео; клянусь душой,
Онъ спрятался теперь въ своей постелъ:
Онъ этою дорогою бѣжалъ
И перелѣзъ чрезъ эту стѣну въ садъ.
Покличь его, мой другъ Меркуціо.
Не кликать я, а заклинать ужъ буду;
Эй, Ромео! мечтатель, сумасшедшій!
Огонь и страсть! явись къ намъ въ видѣ вздоха.
Скажи одинъ какой-нибудь стишокъ,
И я доволенъ! Простони: о горе!
Срифмуй любовь и кровь, и кумушкѣ
Венерѣ комплиментъ скажи, пошли
Проклятіе ея сынку слѣпому,
Который мастеръ былъ стрѣлять, когда
Царь Кофетуа въ нищую влюбился.
Не слышитъ онъ, не шевельнется онъ!
Ужъ нѣтъ его: соколъ нашъ умеръ, умеръ!
Я долженъ заклинать его теперь.
Внимай, внимай: тебя я заклинаю
Глазами яркими, глазами Розалины.
Челомъ ея высокимъ, и устами
Пурпурными, и ножкой стройненькой,
И сокровенными ея красами,
Явись, явись къ намъ въ образѣ своемъ!
Ну, полно — ты его разсердишь этимъ.
За что же тутъ сердиться будетъ онъ,
За что же? заклинаніе мое
Прекрасно, благородно, и во имя
Владычицы его; съ благою цѣлью
Я заклиналъ…
Онъ спрятался теперь
За этими деревьями; онъ ищетъ,
Бесѣды съ тьмой ночною; вѣдь любовь
Его слѣпа, — и темнота идетъ къ ней!
Но если бы любовь была слѣпа,
Такъ-бы любовь не достигала цѣли.
Теперь сидитъ подъ деревомъ онъ вѣрно
И думаетъ: какъ хорошо бы, еслибъ
Красавица его преобразилась
Въ какой нибудь изъ тихъ плодовъ поспѣлыхъ,
Которые надъ нимъ теперь висятъ.
Протай же, Гомео: спокойной ночи!
Пойду скорѣй въ свою постель залягу:
Постель муравчатая холодна
И мнѣ вредна. А ты идешь со мной?
Идемъ. Напрасно будемъ мы искать
Того, кто дать себя найти не хочетъ.
Кто ранъ не зналъ, — надъ мракомъ тотъ смѣется.
Но тише, что за свѣтъ блеснулъ въ окнѣ!
О, то — востокъ, а солнце — Юлія!
Всходи, всходи прекрасное свѣтило,
И блѣдную отъ зависти луну
Убей своимъ явленьемъ! Какъ она
Болѣзненно томится, сознавая,
Что ты прекраснѣе ея, хотя
И служишь ей: такъ не служи же ей,
Когда она завидуетъ тебѣ!
О, сбрось же, сбрось съ себя покровъ весталки;
Томительный покровъ! однимъ безумцамъ
Носить его не тяжко — сбрось его!
Такъ! то — она, моя владычица,
Моя любовь! о еслибъ ты себя
Сама моей владычицей назвала!
Вотъ говоритъ она, но говоритъ
Она безъ словъ… Что нужды до того!
Ея глаза, я вижу, говорятъ….
Я буду отвѣчать…. Я слишкомъ смѣлъ:
Рѣчь не ко мнѣ ея. Двѣ самыя
Прекрасныя звѣзды на цѣломъ небѣ,
Куда-нибудь за дѣломъ отлучившись,
Просили поблистать ея глаза
Въ свое отсутствіе…. что если бы
Ея глаза на мѣсто ихъ, а звѣзды
Къ ней на чело бы перешли?
О, на ея лицѣ померкли-бъ звѣзды!
Глаза-жъ ея въ эѳирѣ свѣтъ такой
Пролили-бы, что птицы, встрепенувшись,
Запѣли-бы, принявши ночь за день!
О, посмотри, какъ на руку она
Склонила голову…. Зачѣмъ, зачѣмъ
Я не перчатка на ея рукѣ!
О, горе мнѣ!
Тсъ!… говоритъ она…
О продолжай, мой свѣтлый ангелъ! ты
Надъ головой моей средь ночи блещешь
Въ такой-же славѣ, какъ посланникъ неба
Предъ взорами смущенными полей,
Которые, упавъ на землю навзничь,
На дивнаго посла взираютъ въ страхѣ,
А онъ скользитъ, туманы разсѣкая,
Въ эѳирѣ голубомъ….
О, Ромео!
За чѣмъ ты — Ромео! О, отрекись
Отъ своего отца и откажись
Отъ своего названья! Если жъ ты
Не хочешь — поклянись любить меня
И я ужъ болѣе — не Капулетъ!
Еще-ли слушать мнѣ, иль говорить?
Одно твое названье только врагъ мнѣ;
Кто — ты? Не Монтэгю — нѣтъ! ты — ты самъ!
Что Монтэгю такое? это вѣдь
Не есть рука, не есть лицо, нога,
Иль часть другая человѣка!
О, назовись ты именемъ другимъ!
Что въ имени! — какъ розу ни зови —
Она всегда прекрасна, благовонна;
И Ромео останется всё тотъ-же.
Какъ ни зови его! о Ромео,
Отбрось-же ты, отбрось свое названье,
И за него, за этотъ звукъ пустой,
Возьми ты всю меня!….
На этомъ словѣ
Тебя ловлю я; — о, скажи мнѣ только
Что я любимъ — и вновь и окрещенъ!!
Отнынѣ я не Ромео!
Кто ты,
Въ тѣни ночной подслушавшій меня?
По имени теперь я не умѣю
Назвать себя. Мнѣ тяжко, ненавистно
Названье, ненавистное тебѣ;
И существуй оно лишь на бумагѣ,
Я-бъ разорвалъ его и уничтожилъ.
Мой слухъ ста словъ въ себя еще не принялъ,
А маѣ знакомъ языкъ, звучащій ими.
Не Ромео ли ты, не Монтэгю ли?
Не Ромео, не Монтэгю, когда
Тебѣ, моя святая не-угодно.
За чѣмъ и какъ, скажи, сюда пришелъ ты?
Стѣна и высока и неприступна;
Иль ты забылъ. кто ты, въ какомъ ты мѣстѣ?
Что, еслибъ ты внезапно повстрѣчался
Моимъ роднымъ?
Любви на легкихъ крыльяхъ
Перелетѣлъ чрезъ эту стѣну я;
Любовь смѣла: — она на всё дерзаетъ,
И потому твои родные мнѣ
Не могутъ быть преградой!
Они
Убьютъ тебя, когда увидятъ здѣсь:
Ахъ! взоры мнѣ твои опаснѣй,
Чѣмъ двадцать ихъ мечей; и если только
Твой свѣтлый взоръ свѣтлѣе взглянетъ,
Я закаленъ и не боюсь ихъ злобы!
Не дай имъ Богъ здѣсь встрѣтиться съ тобой!
Отъ нихъ меня скрываетъ мракъ ночной;
Но ежели твоей любовью я
Не овладѣлъ — то пусть меня найдутъ:
Мнѣ лучше смерть отъ ихъ мечей, чѣмъ жизнь,
Лишенная твоей любви! —
Скажи,
Что указалъ тебѣ сюда дорогу?
Любовь! она меня и научила
Искать тебя — она дала совѣтъ.
А я ей далъ глаза. Не кормчій я ,
Но еслибъ ты была на берегу
Противномъ и далекомъ океана, —
Пустился бъ за такимъ алмазомъ я.
Лицо мое скрываетъ маска ночи,
И потому не можешь видѣть ты,
Какимъ румянцемъ стыдъ его покрылъ
За все, что ты, подкравшися, услышалъ:
И я могла бы церемонной быть,
И ловко бы могла отъ словъ своихъ
Отречься, но — прощайте вы, приличья!
Ты любишь ли меня? я знаю — ты
Мнѣ скажешь да! а я тебѣ повѣрю,
Но не клянись ты можешь измѣнить:
Зевсъ, говорятъ, смѣется вѣроломству
Любовниковъ. О, милый Ромео,
Скажи мнѣ Прямо: любишь ты меня?
Ты, можетъ быть, подумаешь, что слишкомъ
Легко я отдалась тебѣ? Пожалуй —
Сурова буду я, нахмурю бровь
И взорами холодными смотрѣть
На всѣ твои исканья буду… Нѣтъ,
Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ!..
Да, Монтэгю, я слишкомъ пламенна,
И Потому ты можешь вѣтреной
Почесть меня, и думать, что легко
Мной овладѣть; — не вѣрь мнѣ, человѣкъ,
Я постояннѣе, вѣрнѣе буду,
Чѣмъ тѣ, которыя хитрѣй меня,
Которыя искуснѣе меня умѣютъ
Быть недоступными; но, признаюсь,
Я бъ и сама не такъ легко сдалась,
Я бъ и сама была не такъ доступна,
Когда бы ты случайно не подслушалъ,
Невидимый, моей завѣтной тайны,
И прежде, чѣмъ могла я остеречься.
И потому прости меня, не думай,
Что я слаба и слишкомъ вѣтрена: —
Ночь измѣнила мнѣ…
Синьора, я
Клянусь священною луной, ея
Серебрянымъ сіяньемъ…
Не клянись
Луной, непостоянною луной!
О, и боюсь, чтобъ не была твоя
Любовь измѣнчива подобно ей.
Но чѣмъ же клясться мнѣ?
Не надо клятвы!
Но если хочешь ты, то поклянись
Самимъ собой, собою — божествомъ
Моей любви — и я всему повѣрю.
О, если страсть моя…
Довольно! нѣтъ,
Нѣтъ — не клянись… я не нарадуюсь
Тебѣ; но, Ромео, меня пугаетъ
Ночной союзъ вашъ: такъ нежданно, быстро,
Поспѣшно такъ, такъ сходно съ молніей,
Которая блеснетъ, и прежде чѣмъ
Ты скажешь: — молнія — уже исчезнетъ.
Прощай, мой Ромео, прощай! Дай Богъ
Чтобы цвѣтокъ любви дыханьемъ лѣта
Совсѣмъ развился къ первой нашей встрѣчѣ!
Ночь добрая! И усть будетъ такъ же сладокъ
Твой сонъ, какъ сладко мнѣ дышать теперь!
И ты, меня не успокоивъ, хочешь
Оставить?
Но чего жъ, мой Ромео,
Желаешь ты?
Обмѣна клятвъ!…
О, я
Свою давно тебѣ ужъ отдала,
Тогда еще, когда ты не просилъ.
Теперь бы вновь ее имѣть желала…
Такъ ты ее желаешь взять назадъ?
Но для чего жъ, моя любовь?
Чтобъ снова
И въ тотъ же миги тебѣ отдать ее.
Но я имѣю то, чего, желаю:
Какъ море, безгранична моя щедрость,
Какъ море, глубока моя любовь
Чѣмъ больше я тебѣ даю,
Тѣмъ больше я имѣю: безконечно
И то и это.
Но я слышу шумъ.
Прощай, мой другъ. — Сейчасъ иду я, няня!
Не измѣнись, прекрасный Монтэгю!
Постой — я возвращусь въ одно мгновенье.
О, ночь счастливая, счастливая!
Боюсь я, чтобы не проснуться мнѣ!
Нѣтъ. Это сонь — роскошный, чудный сонъ!
Еще, мой Ромео, еще три слова.
Потомъ прощай ужъ въ самомъ дѣлѣ. Если
Любовь своя чиста и благородна,
И если бракъ намѣренье твое,
То дай мнѣ знать съ тѣмъ человѣкомъ завтра,
Котораго къ тебѣ найду прислать я:
Гдѣ и когда обрядъ свершиться долженъ.
Къ твоимъ ногамъ мою судьбу кладу,
И за тобою, мой властитель,
На край вселенной я пойду!
Синьора!
Хорошо — сейчасъ. Но если
Ты затаилъ въ душѣ другое, — я
Прошу тебя…
Синьора Юлія!
Сейчасъ, сейчасъ иду… Тогда, оставь
Меня, оставь меня, моей тоскѣ…
Такъ завтра я пришлю къ тебѣ.
Клянусь
Моей душой…
Прощай! сто разъ, сто разъ
Ночь добрая тебѣ!
И во сто разъ,
Она мнѣ стала хуже безъ тебя!
Любовь къ любви, какъ мальчики изъ школы,
Нейдетъ — летитъ, итакъ же, какъ они
Лѣниво, пасмурно плетутся въ школу;
Съ любовью разлучается любовь…
Эй, Ромео, мой Ромео! — Зачѣмъ
Сокольничаго голосъ не дамъ мнѣ,
Чтобы тебя, мой соколъ благородный,
Назадъ призвать! Неволя шопотомъ
Лишь можетъ говорить — не то бы я
На части всю пещеру раздробила,
Гдѣ нимфа Эхо спитъ, и повтореньемъ
Названья милаго заставила-бъ
Ее охрипнуть.
То она зоветъ,
Моя владычица — ея то голосъ!
Какъ музыка, серебряный и нѣжный,
Ночной порой звучитъ любимый голосъ!
Мой Ромео!
Прекрасный ангелъ мой!
Въ какомъ часу къ тебѣ прислать мнѣ завтра?
По утру въ девять.
Въ девять? — хорошо.
Такъ жди жъ — пришлю. Мнѣ этотъ срокъ, мой милый,
Покажется, я знаю, цѣлымъ вѣкомъ!
Тебя звала за чѣмъ-то я — а вотъ —
Совсѣмъ забыла.
О, позволь, позволь
Остаться мнѣ, пока ты снова вспомнишь!
Я буду все позабывать, пока
Передо мной ты будешь оставаться.
Я буду помнить лишь одно: тебя
И то, что ты передо мной, и какъ
Отрадно мнѣ сообщество твое.
О, если такъ — отсюда я ни шагу,
Чтобъ дольше ты могла припоминать,
Чтобъ больше я на мѣстѣ оставался,
Забывъ, что есть другое мѣсто въ мірѣ.
Ужъ скоро утро, — мнѣ хотѣлось бы,
Чтобъ ты ушелъ, но знаешь, какъ ушелъ?
Какъ птичка у ребенка шалуна,
Вспорхну вѣсъ руки, немножко отлетаетъ,
Но плѣнную на шелковомъ снуркѣ
Шалунъ къ себѣ обратно привлекаетъ.
О, я желалъ бы птичкой быть твоей.
Я все бы отдала сама за это;
Но если бъ ты моею птичкой былъ,
Я задушила бъ ласками тебя!
Прощай! печаль прощальнаго привѣта
Такъ сладостна, что до разсвѣта
«Прощай! прощай!» твердила бъ я!..
Пусть сладкій сонъ твои рѣсницы осѣнитъ
И грудь покой отрадный освѣжитъ!
Желалъ бы въ сонъ теперь я обратиться.
Теперь пора, къ Лоренцо поспѣшу,
Все разсказать, — во всемъ ему открыться, —
И намъ помочь его я упрошу.
Ужъ брежжитъ день въ туманномъ отдаленьи
И гонитъ ночь улыбкою своей.
Она бѣжитъ, шатаясь въ утомленьи.
Отъ натиска титановыхъ коней!
Но прежде, чѣмъ сіяющее око
Свѣтила дня зажжетъ края востока
И оживятъ уснувшій міръ собой,
Мнѣ надобно наполнить коробъ мой
Полезными и вредными травами.
Земля есть мать и гробъ природы всей.
И сколько чадъ предъ нашими глазами
На лонѣ матери питаются своей!
И каждое имѣетъ назначенье
Не равное, — во всѣ безъ исключенья
Различныя достоинства храпятъ.
Могучая въ твореньи благодать!
Она видна и въ камнѣ и въ растеньи.
Все благо и прекрасно на землѣ,
Когда живетъ въ своемъ опредѣленьи;
Добро вездѣ, добро найдешь и въ злѣ.
Когда жъ предметъ пойдетъ по направленью,
Противному его предназначенью,
По сущности добро, онъ станеть — зломъ.
Такъ человѣкъ: что добродѣтель въ немъ,
То можетъ быть порокомъ, — и дѣянье
Достоинство пороку можетъ дать.
Вотъ напримѣръ растенье это взять:
Живительно оно для обонянья
И силою чудесною свѣжитъ,
Но проглоти его, и ядъ ужасный
Мгновенію кровь въ тебѣ оледенитъ.
Въ немъ два врага, враждуя ежечасно,
Принуждены подъ кровлей жить одной.
Такъ благодать святая съ волей дикой
Живутъ въ душѣ и властвуютъ душой,
И если зло вдругъ явится владыкой
Червь смерти съѣстъ тебя, цвѣточекъ мой!
Привѣтствую тебя съ дневнымъ разсвѣтомъ!
Благослови Господь — но чей языкъ
Такъ рано мнѣ звучитъ своимъ привѣтомъ?
Мой юный сынъ! Когда въ столь ранній мигъ
Ты добрый день успѣлъ сказать постели,
Такъ стало быть ты боленъ въ самомъ дѣлѣ,
И отъ души твоей далекъ покой.
У старика забота обитаетъ
Въ глазахъ, а гдѣ себѣ она свиваетъ
Гнѣздо, туда не ходитъ гость ночной —
Отрадный сонъ; но гдѣ безпечной головою
Приляжетъ юность, — гамъ владыка сонъ, —
Тамъ царствуетъ самодержавно онъ.
Да, да! увѣренъ я, что раннею порою
Тебя съ одра забота подняла.
Когда жъ не такъ, — мой Ромео — признайся:
Одно изъ двухъ — твоя постель была
На эту ночь пуста: ну, Ромео, покайся.
Ты правъ, она пуста была; — по я
Отрадою такою насладился,
Какой и сонь не дастъ.
Прости тебя
Господь, прости твой грѣхъ, — ты находился,
У Розалины?
Розалина, мой
Отецъ духовный? — нѣтъ! и имя это
Я позабылъ, нѣтъ! злобно надо мной
Не властвуетъ оно.
Я радъ душой,
Но гдѣ жъ ты былъ, мой сынъ я жду отвѣта.
Не повторяй вопроса своего,
Я все скажу тебѣ и безъ него.
Я былъ на пиршествѣ врага. Мгновенно
Меня въ расплохъ тамъ кто-то уязвилъ,
По язвой я за язву заплатилъ!
Лишь ты одинъ своей рукой священной
Отъ нашихъ язвъ насъ можешь исцѣлить.
О, мой отецъ! любовью побѣжденный,
Я за врага пришелъ тебя просить!
Загадками получитъ отпущенье,
Кто кается загадками въ грѣхахъ.
Мой добрый сынъ! яснѣе будь въ словахъ.
Такъ вотъ тебѣ загадки объявленье:
Мою любовь и сердце посвятилъ
Я дочери прекрасной Капулета!
Но я ее люблю не безъ отвѣта:
Въ отвѣть ея любовь я получилъ.
Лишь только бракъ союза не скрѣпилъ…
Когда и гдѣ и какъ мы повстрѣчались,
И клятвами въ любви съ ней размѣнялись,
Дорогой все я раскажу тебѣ.
Теперь орошу, дай обѣщанье мнѣ
Сего дня-жъ брачное намъ дать благословенье.
Святой Францискъ, какое измѣненье!
И такъ потухъ огонь любви твоей
И Розалина позабыта!
О, вижу и! у молодыхъ людей
Не въ сердцѣ глубоко любовь сокрыта,
А лишь въ глазахъ блеститъ. О. Боже мой!
Какое множество воды соленой
Растратилъ ты, красавицей алѣненный!
Не уже ли хотѣлъ солевою водой
Свою любовь ты для того поправишь,
Чтобъ, невкусивъ отъ ней, ее оставить?
Лучами солнца не разбитъ
Густой туманъ твоихъ вздыханій,
Мой старый слухъ еще хранитъ
Печальный звукъ твоихъ стенаній.
О! на лицѣ твоемъ не высохли слѣды
Пролитыхъ слезъ, — и если ты былъ ты.
И ежели тебя мученья тѣ терзали,
То ты и муки тѣ существовали
Для Розалины лишь, для ней одной!
И вдругъ теперь внезапная съ тобой
Произошла такая перемѣна!
Что скажешь ты на это мнѣ въ отвѣтъ:
Не правда ли, что женщинѣ измѣна
Простительна, когда — въ мужчинѣ, силы нѣтъ?
Не самъ ли ты давалъ мнѣ наставленье
Забыть ее и за любовь бранилъ?
Не за любовь, за идолослуженье.
Ты погребсти любовь меня просилъ.
Зарывъ одну, ты вырылъ ужъ другую.
Отецъ мой, за любовь мою вторую
Прошу тебя, не порицай меня!
Теперь любимъ, любимъ взаимно я;
Да! Юлія любовь мою признала,
А прежде я любилъ одинъ…
O Розалина, другъ, ужъ видно знала,
Что механически твоя любовь читала
Не зная буквъ. Но такъ и быть, мой сынъ,
Мой юный вѣтренникъ, ступай за мною.
Мнѣ мысль одна тебѣ помочь велитъ.
Быть можетъ васъ, кипящихъ злой враждою,
Въ союзъ любви сей бракъ соединитъ.
О, мой отецъ! идемъ, идемъ скорѣе!
Не торопись; — шагъ медленный вѣрнѣе.
Гдѣ у чорта долженъ быть этотъ Ромео? Дома ли провелъ онъ эту ночь?
По крайней мѣрѣ не въ домѣ своего отца. Я говорилъ съ его человѣкомъ.
Все это блѣдная, бездушная дѣвчонка,
Все Розалина такъ его терзаетъ!
О, онъ съ ума сойдетъ!
Къ нему прислалъ
Письмо Тибальтъ, племянникъ Капулета….
Вызовъ на дуэль, клянусь жизнію.
Ромео будетъ отвѣчать ему.
Кто умѣетъ писать, тотъ конечно можетъ отвѣчать на письмо.
Нѣтъ, онъ будетъ отвѣчать хозяину письма такимъ же тономъ презрѣнія, какимъ тотъ писалъ къ нему.
Увы, бѣдный Ромео! тебя уже болѣе нѣтъ въ живыхъ! Тебя пронзилъ насквозь черный глазъ блѣдной дѣвочки! Любовная пѣсенка прострѣлила тебя черезъ одно ухо въ другое; твое сердце какъ мишень раздвоено стрѣлой слѣпаго малютки стрѣлка. — Ему ли теперь тягаться съ Тибальтомъ…
Да что же такое твой Тибальтъ?
Да ужъ конечно что-нибудь болѣе, нежели просто царь кошечьяго рода, повѣрь мнѣ. О, это бравый и мужественный герой комплиментовъ. Для него сражаться то же, что для тебя пропѣть пѣсенку; у него все разсчитано; время, разстояніе, пропорція. Онъ не дастъ отдохнуть: разъ, два, и въ третій шпага ужъ въ груди у тебя. Дуэлистъ, дуэлистъ! онъ знаетъ наизусть всѣ правила дуэли. Passado! — punto reverso! — ha! —
Ну, что еще?
Пусть чортъ возьметъ всѣхъ этихъ жеманныхъ, приторныхъ глупцовъ! Ты только и услышишь отъ нихъ: ахъ какой прекрасный клинокъ! ахъ, какой статный молодецъ! — ахъ, какая смазливая дѣвочка! — Не досадно-ли, дружище, что намъ должно терпѣть отъ этихъ заморскихъ мухъ, отъ этихъ модныхъ шутовъ, отъ этихъ pardonnez-moi, которые до того заботятся о новыхъ формахъ, что не усидятъ спокойно на старой скамейкѣ!
Вотъ и Ромео, вотъ и Ромео.
Вотъ онъ идетъ, какъ вяленая сельдь! О рыба, рыба!.. Скажи мнѣ, какъ сдѣлался ты рыбой?… Теперь онъ думаетъ о стихахъ, въ которыхъ излился Петрарка. Луара въ сравненіи съ дамою его сердпа не болѣе, какъ кухарка; — жаль только, что любовникъ-то ея былъ удалѣе на рифмы; Дидона толстая баба; Клеопатра — цыганка; Елена и Геро — простыя дѣвки; Тизбе сѣроглазая дѣвчонка или что-нибудь подобное… Синьоръ Ромео, bon jour! — Французское привѣтствіе вашимъ французскимъ панталонамъ. Славную шутку сыграли вы съ нами вчера!
Добраго утра обоимъ вамъ. Какую шутку сыгралъ я съ вами?
А вы забыли, милостивый государь, забыли, что поступили съ нами вчера такъ, какъ будто мы никогда не были знакомы. Теперь поняли вы?
Виноватъ, добрый Меркуціо; я имѣлъ тогда важное дѣло; въ гакомъ случаѣ, какой былъ со мною вчера, нельзя требовать отъ человѣка, чтобъ онъ помпилъ о мелкихъ приличіяхъ и уходя непремѣнно кивнулъ головою.
Слѣдовательно въ такомъ случаѣ должно помнить о глубокихъ приличіяхъ и уходя не головой кивнуть, а присѣсть?
То есть, ты хочешь сказать — быть черезчуръ вѣжливымъ?
Такъ, такъ, ты попалъ.
Невозможно вѣжливѣе объясняться.
О, я могу назвать себя цвѣткомъ вѣжливости, потому-что остроуміе мое цвѣтетъ.
Какъ предъ лѣтомъ?
Продолжай, продолжай. Пока ты будешь развивать свою остроту, прудъ отцвѣтетъ, вода выхлынетъ — и бѣда тебѣ!
О водяное остроуміе, о жалкое остроуміе, поражающее только своею безцвѣтностію!
Добрый Бенволіо, разними насъ; остроуміе мое изнемогаетъ.
Погоняй и шпорь, поговнй и шпорь! или я провозглашу побѣду.
Да, если твои остроты будутъ все такъ-же скакать гусемъ, какъ дикіе гуси и такъ-же быстро одна за другою, — то я погибъ, — и не мудрено: въ каждомъ изъ чувствъ твоихъ гораздо болѣе дичи, — виноватъ! болѣю быстроты дикаго гуся, хотѣлъ я сказать, нежели у меня во всѣхъ пяти. Впрочемъ, признаться, вѣдь и мои остроты также скакали гусемъ.
Милый Меркуціо! Кто же сомнѣвался въ твоихъ гусиныхъ свойствахъ?
За эту шутку я укушу тебѣ ухо.
Нѣтъ, добрый гусь, не кусайся.
Твое остроуміе черезъ-чуръ острый соусъ.
Развѣ такой соусъ не лучше всякаго другаго идетъ къ черезчуръ сладкому гусю?
О, Ромео, твое остроуміе растягивается точь въ точь, какъ козья шкура отъ вершка до полу-сажени.
Что же? Если оно въ самомъ дѣлѣ такъ растягивается, то и ты такъ же растягиваешься, потому-что мое остроуміе полно тобою, — и выходитъ, что ты въ длину и ширину величайшій гусь изъ всего рода гусей.
Ну вотъ суди самъ: — не лучше ли это, чѣмъ вздыхать отъ любви? Теперь ты милъ и любезенъ, теперь ты настоящій Ромео, теперь ты сталь тѣмъ, чѣмъ ты долженъ быть, какъ по природѣ своей, такъ и по воспитанію. Эта глупая любовь рѣшительно походитъ на дурачка, который бѣгаетъ взадъ и впередъ, высунувъ языкъ и ищетъ мѣстечка, куда бы всунуть свою куклу.
Будетъ, — полно! стой здѣсь.
Если еще только будетъ полно, то зачѣмъ же ты перервалъ меня — и не далъ мнѣ дополнить?
Для того, чтобъ ты не переполнилъ.
О, нѣтъ, ты ошибаешься: я дошелъ было до такой глубины, которую не только переполнить, но и наполнить нельзя.
Друзья, смотрите: какой дорогой товаръ посылаетъ намъ Богъ.
Парусъ, парусъ, парусъ!
Цѣлыхъ два: юбка и штаны.
Піетро!
Что угодно?
Мое опахало, Піетро!
Пожалуйста, добрый Піетро, дай ей скорѣе опахало; пусть она закроется, тогда право пріятнѣе будетъ смотрѣть на нее.
Подай вамъ Богъ доброе утро, синьоры.
Пошли вамъ Богъ добрый вечеръ, прекрасная синьора.
Развѣ теперь вечеръ!
Да, да! около вечера! Наглая рука кадрана хватаетъ уже за хвостъ полудня.
Отойдите прочь! Что вы за человѣкъ?
Человѣкъ, которымъ природа плюнула на себя.
Клянусь моимъ цѣломудріемъ, это славно сказано: — плюнула на себя, — очень остро сказано. Синьоры, не можетъ ли кто-нибудь сказать мнѣ, гдѣ я могу найти молодаго Ромео?
Я скажу вамъ. Но молодой Ромео будетъ старѣе, когда вы его найдете, нежели теперь, когда вы его ищете. За недостаткомъ худшаго, я младшій изъ всѣхъ, которые зовутся этимъ именемъ.
Какъ это хорошо вы говорите.
Ахъ, какъ умно! Стало быть онъ хорошо сказалъ, сказавъ, что онъ хуже всѣхъ. Какъ мило, какъ остроумно!
Если вы точно Ромео, синьоръ, то мнѣ надобно наединѣ переговорить съ вами.
Она хочетъ пригласить его куда-нибудь на таинственный ужинъ.
Эге — сваха, сваха, сваха! ого-го, ату-его!
Что ты затравилъ?
Затравилъ да не зайца, синьоръ. Впрочемъ, синьоръ, можетъ быть и зайца, только запеченнаго въ постномъ пирогѣ, такого, который уже посѣдѣлъ и состарился прежде, чѣмъ можно было его съѣсть.
Старый заяцъ сѣдой,
Старый заяцъ сѣдой,
Превосходное кушанье въ постъ.
По ужъ заяцъ совсѣмъ посѣдѣлъ
Прежде, чѣмъ для стола онъ поспѣлъ.
Ромео, будешь ты нынче къ домѣ своего отца? Мы будемъ тамъ обѣдать.
Я буду вслѣдъ за вами.
Прощайте, древняя синьора, прощайте, прощайте!
Скажите мнѣ, синьоръ, что за человѣкъ этотъ грубіянъ?
Человѣкъ, няня, который очень любитъ слушать себя и который наговоритъ въ продолженіи одной минуты столько всякой всячины, что и самъ не разберетъ въ цѣлый мѣсяцъ.
Если онъ осмѣлится чернить меня, то будьонъ въ десять разъ сильнѣе, я справлюсь съ нимъ и съ двадцатью такими разбойниками. Подлый негодяй! Что онъ? своего брата-повѣсу, что-ли, нашелъ во мнѣ? (къ Піетро). А ты что стоишь тамъ? Тебѣ и горя мало, что всякой негодяй дѣлаетъ изъ меня забаву себѣ.
Я не видалъ, чтобы кто-нибудь дѣлалъ изъ васъ забаву себѣ, а если бы увидѣлъ, то я бы тотчасъ обнажилъ мой мечь. Я не хуже другаго умѣю обнажать мечь, когда представится случай къ доброй ссорѣ, и когда справедливость на моей сторонѣ.
Я такъ разсердилась, что, передъ Богомъ, всѣ члены дрожатъ, какъ въ лихорадкѣ. Подлецъ негодный! — Прошу, синьоръ, перемолвить со мною словечко. Какъ я ужъ сказала, мои молодая госпожа послала меня отыскать васъ; что она велѣла сказать — я еще не скажу. Прежде позвольте мнѣ отъ себя сказать вамъ, что на вашей душѣ, какъ говорится, будетъ большой грѣхъ, когда вы ее сдѣлаете несчастною; она такая молоденькая; и если вы ее обманете, то вѣдь, вы знаете, обманывать молодую дѣвушку, да еще благородную — очень дурно, не хорошее очень дѣло.
Няня, отнеси мой привѣтъ своей госпожѣ; я протестую….
Добрая душа! — Повѣрьте моей чести, синьоръ, я все это ей скажу. Боже мой, Боже, какъ-же обрадуется она.
Что же ты ей скажешь, няня? ты меня не выслушала.
Ахъ, синьоръ! я ей скажу, что вы протестуете; вѣдь это дворянское словцо, — какъ мнѣ этого не понять!
Скажи ей, чтобы она нашла предлогъ вытти сего дня послѣ обѣда изъ дому и чтобъ она пришла къ Лоренцо; въ его жилищѣ будетъ совершенъ брачный обрядъ; возьми это за труды.
Нѣтъ, синьоръ, нѣтъ, ни одной монетки не возьму.
Полно, полно: я прошу тебя, возьми,
Сегодня послѣ обѣда, синьоръ? — хорошо — она будетъ тамъ.
Ты жъ, няня добрая, побудь тогда
За монастырскою оградой. Тамъ
Мой человѣкъ найдетъ тебя, онъ дастъ
Веревочную лѣстницу тебѣ,
По этой лѣстницѣ таинственною ночью
Достигну я ступени высочайшей —
Блаженства высочайшаго…
Прощай и будь вѣрна — награда будетъ.
Прощай — приветь мой госпожѣ своей.
Благослови васъ Богъ на небесахъ!
Ахъ — да, послушайте, синьоръ!
Что, няня,
Что хочешь ты сказать?
Скажите-ка,
Надеженъ ли вашъ человѣкъ, синьоръ?
О, какъ булатъ — за это я ручаюсь.
Ну хорошо, синьоръ. Какая милая дѣвушка моя госпожа. Ахъ, Боже мой, Боже мой! Когда она была еще вотъ этакой маленькой дѣвочкой и только что начинала лепетать… о, здѣсь въ Веронѣ есть одинъ знатный графъ Парисъ; ужъ какъ хочется ему полакомиться ею! а она, моя любочка, скорѣе согласится смотрѣть на жабу, да, синьоръ, на жабу, чѣмъ на него. Когда мнѣ захочется посердить ее, я начну хвалить Париса; повѣрьте моей совѣсти, синьоръ — она вся такъ и поблѣднѣетъ, — ни дать ни взять самое бѣлое полотно. Скажите, Розмаринъ и Ромео начинаются съ одной буквы?
Да, няня. — Но къ чему это? — да, оба эти слова начинаются съ буквы Р…
Ахъ, насмѣшникъ! вѣдь это собачья буква. Р--такъ говорятъ собаки. Нѣтъ, я знаю, оно начинается съ какой-нибудь другой буквы; — а ужъ какъ это она тамъ славно говоритъ объ васъ и о розмаринъ, — ужъ бы вамъ точно было любо послушать.
Скажи мой привѣтъ своей госпожъ.
И, да пожалуй хоть тысячу разъ. Піетро!
А?
Піетро, возьми мое опахало и ступай впередъ.
Какъ виню я послала, било девять;
Чрезъ полчаса она притти хотѣла.
Что если не найдетъ она его?…
Не можетъ быть… она замѣшкалась;
О, какъ неповоротлива она!
По настоящему любви гонцами
Должны бы мысли быть: онъ летаютъ
Быстрѣе въ десять разъ, чѣмъ солнца лучь,
Который съ горъ сгоняетъ тѣнь ночную.
Вотъ почему любви богиня ѣздитъ
На голубяхъ, вотъ почему Эротъ
Вооруженъ воздушными крылами.
Ужъ верхней высоты въ своемъ пути
Достигло солнце, ужъ теперь двѣнадцать,
Ужъ три часа прошло отъ девяти.
Ее жъ все нѣтъ какъ нѣтъ. О, если бъ въ ней
Кипѣла кровь, жизнь юная играла,
Какъ быстро бы тогда она летала!
Мои слова къ нему, его слова
Ко мнѣ — ее какъ мячь-бы посылали…
Но эти старики — подумаешь —
Что мертвые — чуть движутся — ползутъ…
И тяжелы и блѣдны какъ свинецъ.
О, Боже мой! вотъ, вотъ она идетъ!
Чти няня милая, что ты несешь?
Ну, что, — скажи, ты видѣла его?
Пусть человѣкъ твой выдетъ…
Піетро, выдь.
Стань у дверей.
Ну, миленькая няня.
Теперь… Творецъ! — Какой печальный видъ!…
Когда твои извѣстія печальны,
Ты ихъ разсказывай съ лицомъ веселымъ;
А если добрыя ты вѣсти принесла,
Не порти-жъ музыки вѣстей веселыхъ
Своимъ лицомъ печальнымъ…
Уфъ, — постойте!
Вотъ, отдохну — устала, мочи нѣтъ.
Охъ, Боже мой, такъ кости всѣ и ломитъ!
Охотно бъ я за новости твои
Свои бы кости отдала тебѣ!
Ну, разскажи жъ мнѣ, няня милая!
Пожалуйста, — скорѣе разскажи…
Ахъ, мой Творецъ! вѣдь насъ никто не гонитъ.
Какъ будто вамъ нельзя и подождать?
Вы видите: едва могу дышать,
Перевести духъ дайте.
Какова!
Она дышать не можетъ!… У тебя
Вѣдь достаетъ же духу мнѣ сказать,
Что ты дышать не можешь? Вмѣсто всѣхъ
Ненужныхъ словъ, всѣхъ этихъ увѣреній
Что ты не можешь говорить — ты мнѣ
Давно бы все успѣла разсказать.
Что принесла ты мнѣ? Какую новость?
Хорошую или дурную вѣсть?
На это отвѣчай, на это только —
А прочаго я буду ждать спокойно.
О, успокой меня — скажи скорѣе —
Хорошую или дурную вѣсть?
Ну, признаюсь — промахнулись же вы; не умѣете выбирать мужчинѣ. Ромео! Нѣтъ, не то… хотя у него самое красивое лицо, однакожъ такихъ стройныхъ ногъ, какъ у него, не найти нигдѣ. Что же касается до его рукъ, до его стана, то, хотя объ нихъ не стоитъ и говорить, — они превосходятъ всякое сравненіе. Хоть его и нельзя назвать цвѣткомъ вѣжливости, во и за это ужъ я постою, онъ кротокъ какъ агнецъ. Ступай своею дорогой, дѣвушка, и служи Богу. — Да что, вы ужъ обѣдали?
Нѣтъ, нѣтъ… Все это знала я и прежде.
Что онъ сказалъ о бракѣ, что о бракъ?
Охъ, Боже мой! Какъ голова болитъ!
Что у меня за голова такая!
Такъ и стучитъ! какъ будто на двадцать
Частей она распасться хочетъ.
А поясница-то какъ ломитъ, Боже мой!
Охъ! поясница, поясница!.. Вы
Теперь должны бы совѣстью терзаться.
Задавши мнѣ такую гонку… Вѣдь это
Хоть въ гробъ ложись.
Клянусь, мнѣ право жаль,
Что ты себя такъ дурно чувствуешь.
Ахъ, няня милая, скажи, скажи
Что говорилъ тебѣ мой Ромео!
Онъ говорилъ, какъ честный дворянинъ
И добрый, и учтивый и красивый,
И добродѣтельный, — могу ручаться!
Гдѣ ваша маменька?…
Гдѣ маменька?..
Какъ гдѣ? — тамъ въ комнатахъ — гдѣ жъ быть ей больше?
Ахъ, какъ ты странно отвѣчаешь мнѣ!
Онъ говорилъ какъ честный дворянинъ —
Гдѣ ваша маменька?..
Господь ты мой!
Какой огонь — поди-ка ты, пожалуй.
Спасибо — вотъ награда за труды,
Вотъ и лекарство для костей больныхъ!
Извольте-ка теперь ходить вы сами
А я для васъ не стану больше бѣгать.
Да полно же тебѣ: скажи скорѣе,
Скажи, что Ромео?
Позволено
Итти сего-дня вамъ на исповѣдь?
Да.
Если такъ, ступайте жъ вы къ Лоренцо.
Вы у него себѣ найдете мужа,
Который сдѣлаетъ женою васъ…
Ну, вотъ, теперь и щечки расцвѣли,
Такъ и горятъ — о, молодая кровь!
Скорѣй, скорѣй готовьтесь въ церковь, я жъ
За лѣстницей для Ромео пойду,
По ней онъ къ вамъ ужо взобраться долженъ.
Нѣтъ — прежде я пойду поѣмъ — а вы
Не мѣшкая идите-ка къ Лоренцо.
Спѣшу туда, гдѣ счастье ждетъ меня.
Прощай же, няня добрая моя.
О, небо! улыбнись на этотъ бракъ,
Да не смутятъ насъ въ будущемъ бѣды!
Аминь, аминь! но пусть придетъ бѣда,
Когда и какъ себѣ захочетъ!
Не перевѣсить ей того блаженства,
Которое даетъ одна минута мнѣ
Во взглядъ на нее. Пусть бракъ святой
Соединитъ навѣки наши руки —
Тогда любви губительница — смерть
Пусть явится, пусть дѣлаетъ она
Все, же, что у нея во власти сдѣлать;
Мнѣ только бъ Юлію назвать своею —
И этого довольно для меня.
Такой восторгъ насильственный и быстрый
Насильственно и быстро умираетъ
Въ мигъ полнаго разгара своего.
Такъ съ порохомъ огонь поцѣловавшись
Уничтожается въ мгновенной вспышкѣ;
И слишкомъ сладкій медъ почти всегда
Бываетъ приторенъ и портитъ вкусъ.
И потому умѣренно люби,
Когда любить ты хочешь прочно, вѣрно.
Не слишкомъ медленно, не слишкомъ быстро
Иди, — когда притти желаешь въ пору.
Вотъ и сама синьора Юлія.
Смотри — ногою легкою своей
Она едва касается помоста.
Любовники, мнѣ кажется, пойдутъ
Удобно и легко по тонкимъ нитямъ,
Что въ воздухѣ колеблятся осеннемъ.
Такъ суеты легки!
Отецъ мой, добрый вечеръ!
Благодарить тебя ужъ Ромео
И за меня и за себя возмется.
О, если такъ, то и ему привѣтъ
Такой же какъ тебѣ. А то за что же
Благодарить меня теперь онъ будетъ!
Ахъ, Юлія! Когда въ твоей душѣ
Такая жъ полнота какъ и въ моей,
И если выразить ее ты въ силахъ,
То освяти своимъ дыханьемъ воздухъ,
Пусть музыкой прольется голосъ твой
И выскажетъ волшебное блаженство,
Которое объяло насъ теперь.
Не словомъ, Ромео, богато чувство, —
Своею полнотой оно богато!
И пышныхъ словъ нарядъ ему не нуженъ.
О, бѣденъ тотъ, кто можетъ сосчитать
Все то, чѣмъ жизнь полна бываетъ!
Моей любви богатство такъ велико,
Что я и третьяго не въ силахъ счесть.
Идемъ, идемъ! скорѣй приступимъ къ дѣлу.
Пока союзъ вашъ церковь не скрѣпила,
Я не могу оставить васъ однихъ.
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
правитьМеркуціо, пожалуйста, уйдемъ.
Того гляди, что встрѣтишь Капулетовъ.
День жаркій — зной, — не избѣжать вамъ драки,
Отъ зноя кровь безумная кипитъ.
Ты походишь на тѣхъ молодцовъ, которые, войдя въ таверну, бросаютъ свою шпагу за столъ и говорятъ: дай Богъ, чтобы мнѣ не было сего дня въ тебѣ нужды! И между тѣмъ, когда на нихъ подѣйствуетъ вліяніе второй чарочки, обнажаютъ эту же самую шпагу на трактирщика, и конечно ужъ безъ всякой нужды.
И по этому я похожъ на этихъ молодцовъ?
Да, да! Такого горячаго забіяки, какъ ты, не найдешь въ цѣлой Италіи; нѣтъ никого вспыльчивѣе тебя, когда ты разгорячишься, и никого горячѣе, когда ты вспылишь.
Ну, да къ чему же все это?
О, еслибы можно было найти двухъ такихъ молодцовъ, какъ ты, то мы бы скоро лишились и того и другаго: они бы непремѣнно убили другъ друга. Ты!.. да, ты въ состояніи поссориться съ человѣкомъ за то, что у него на бородѣ однимъ волосомъ больше или меньше, нежели у тебя. Ты можешь поссориться съ человѣкомъ, который грызетъ орѣхи, и потому только, что у тебя глаза орѣховаго цвѣта; о, только твои глаза и могутъ увидѣть въ этомъ предлогъ для ссоры. Твоя голова полна какъ яйцо, и полна ссорами: впрочемъ, отъ частыхъ ударовъ она стала теперь похожа за выѣденное яйцо. Не поссорился ли ты съ кѣмъ-то за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и безпокоилъ твою собаку, которая спала на солнцѣ? Не ты ли затѣялъ ссору съ портнымъ за то, что онъ обновилъ свое платье, не дождавшись праздника? Съ другимъ за то, что онъ на новыхъ башмакахъ носилъ старый бантикъ. И ты, ты хочешь давать мнѣ наставленіе, какъ должно избѣгать ссоръ?
Клянусь головою, сюда идутъ Капулеты!
Клянусь пятою, — мнѣ мало до нихъ нужды.
Не отставайте вы, поближе будьте,
Я съ этими хочу поговорить.
Синьоры, мой привѣтъ: съ однимъ изъ васъ
Мнѣ нужно бы словечко перемолвить.
Съ однимъ изъ насъ словечко? нельзя-ли соединить съ чѣмъ-нибудь другимъ; нельзя ли сдѣлать такъ, чтобы слово было и ударъ былъ.
О, вы всегда найдете меня готовымъ на это, синьоръ, когда вамъ угодно будетъ подать поводъ.
А развѣ вы сами не можете найти повода; такъ вамъ надобно подать его?
Меркуціо! ты въ одномъ аккордѣ съ Ромео.
Аккордъ! что это такое? ты не хочешь ли изъ насъ сдѣлать музыкантовъ. Берегись: ты не услышишь отъ насъ ничего, кромѣ диссонансовъ. Вотъ мой смычекъ, я тебя заставлю плясать подъ него. Чортъ возьми, аккордъ! —
Синьоры, мы стоимъ на площади;
Или уйдемъ куда-нибудь подальше,
Иль объясняйтесь хладнокровнѣе.
Иль разойдитеся. Взгляните, сколько глазъ
На насъ глядятъ.
Глаза на то даны,
Чтобы глядѣть, и никому въ угоду
Я не уйду отсюда, я…
Миръ съ вами,
Синьоръ, сюда идетъ мой человѣкъ.
Я дамъ себя повѣсить, если онъ
Носилъ когда-нибудь ливрею вашу! —
Ступайте въ поле: онъ пойдетъ за вами;
И въ этомъ смыслѣ, не ошиблись вы,
Для вашей чести онъ слуга покорный.
Та ненависть, которую всегда!
Питалъ я, Ромео, къ тебѣ, — не можетъ
Привѣта лучшаго придумать, кромѣ
Вотъ этого привѣта: ты подлецъ!
Что мнѣ велитъ любить тебя Тибальтъ,
То мнѣ велитъ простить ожесточенье
Привѣта твоего. Я не подлецъ.
Прощай; я вижу, ты меня не знаешь.
Нѣтъ, нѣтъ! не отвертишься ты словами,
Не выкупишь ты ими оскорбленья.
Нѣтъ, становись и обнажай свой мечь!
Не думаю, чтобъ я когда-нибудь
Могъ оскорбить тебя; нѣтъ, ты не правъ:
Напротивъ, я люблю тебя гораздо больше,
Чѣмъ можешь ты вообразить, не зная
Причины, почему люблю тебя.
Итакъ, оставь свою вражду ко мнѣ,
Мой добрый Капулетъ, — о, это имя
Мнѣ также дорого, какъ и мое.
Безкровное, позорное смиренье,
A la stoccata лишь его искупитъ.
Ну, мышеловъ Тибальтъ — не хочешь ли
Со мной схватиться?
Но чего, скажи,
Ты хочешь отъ меня?
Добрый царь кошекъ, не болѣе какъ одной изъ десяти твоихъ жизней. Вытаскивай за уши свой мечь или твои уши попробуютъ моего меча.
Къ услугамъ вашимъ я…
Мой другъ, Меркуціо, вложи свой мечъ!
Ну-ка, синьоръ, passado!
Бенволіо!
Берись за мечъ, обезоружимъ ихъ!
Синьоры, стыдно вамъ, остановитесь!
Меркуціо, Тибальтъ! забыли вы,
Что герцогъ строго запретилъ вступать
На улицахъ веронскихъ въ драку; — стой!
Тибальтъ, Меркуціо, мой добрый другъ!
Я раненъ;
Чума на ваши домы! — жизнь исчезла;
А онъ ушелъ и не взялъ ничего!
Неужли равенъ ты, Меркуціо?
Немножко оцарапанъ, оцарапанъ?
Довольно этого съ меня, гдѣ пажъ мой?
Эй, лекаря найди мнѣ, негодяй!
Не унывай, ты раненъ не опасно.
Да, да! конечно, рана моя не глубже колодца и не шире церковныхъ воротъ; впрочемъ она достаточна, другой не понадобится. Завтра милости прошу къ себѣ: — вы найдете меня пресерьёзнымъ человѣкомъ… Что-жъ? будетъ съ меня! Довольно я повозился на этомъ мірѣ… Чума на оба ваши дома!… О чортъ возьми! Эта собака, эта крыса, эта мышь, эта кошка, эта гадина могла убить человѣка! Хвастунъ, негодяй, подлецъ, который дерется по правиламъ ариѳметики! Какой дьяволъ дернулъ тебя сунуться между нами? Негодяй пронзилъ меня шпагою изъ-подъ твоей руки!
Я думалъ сдѣлать къ лучшему…
Ну, пособи, Бенволіо, добраться
Мнѣ до какого-нибудь дома здѣсь.
Я изнемогъ! Чума на ваши домы!
Я милостію ихъ пойду теперь
На кормъ червямъ! Чума на ваши домы!
Меркуціо, мой другъ, мой вѣрный другъ
И герцога ближайшій родственникъ
Убитъ, — и за меня убитъ, и честь моя
Оскорблена Тибальтомъ, тѣмъ Тибальтомъ,
Съ которымъ я — въ родство вступилъ за часъ!…
О, Юлія, твоя краса меня
Изъ мужа въ женщину преобразила,
Желѣзный мой характеръ размягчила!
О, Ромео! Меркуціо скончался!
Ужъ благородный духъ за облаками!
Какъ рано землю онъ презрѣлъ…
О этотъ мрачный, черный день
Впередъ далеко броситъ тѣнь!
Вотъ бѣшеный Тибальтъ идетъ назадъ.
И онъ живетъ, и торжествуетъ онъ!
Меркуціо убитъ! — Ступай, ступай
На небеса разборчивая кротость!
Да будетъ бѣшенство съ огнемъ во взорѣ
Руководителемъ моимъ теперь!
Тибальтъ! возьми обратно подлеца,
Котораго ты мнѣ недавно далъ.
Душа Меркуціо недалеко
Теперь еще отъ насъ уйти успѣла, —
И ждетъ она твоей души, Тибальтъ!
Иль ты, иль я, иль оба мы должны
За нимъ итти.
Ты, мальчикъ жалкій, съ нимъ
Соединишься.
Это пусть рѣшитъ!
Бѣги скорѣе, Ромео, бѣги!
Весь городъ поднялся. Тибальтъ убитъ.
Что ты стоишь, какъ будто оглашенный?
Судъ герцога тебѣ предпишетъ смерть,
Когда ты будешь схваченъ, — о, бѣги,
Бѣги скорѣй!
Я случая игрушка!
Что жъ ты стоишь?
Гдѣ тотъ, которыми быль
Меркуціо убить? какой дорогой онъ,
Тибальтъ, убійца, убѣжалъ? —
Вотъ здѣсь
Тибальтъ лежитъ.
Во имя герцога
Синьоръ, прошу васъ слѣдовать за мной.
Гдѣ подлые зачинщики кровавой драки?
О, благородный герцогъ! я могу
Тебѣ сказать всѣ обстоятельства
Несчастныя кровавой этой ссоры.
Убійца храбраго Меркуціо,
По крови близкаго тебѣ, — вотъ онъ
Лежитъ сраженъ рукою Ромео.
Тибальтъ, племянникъ мой! сынъ брата моего!
Видъ горестный! Увы! племянникъ мой,
Пролита кровь твоя! — Ты правосуденъ,
О герцогъ! ты — за нашу кровь прольешь
Кровь нашего врага!… Племянникъ мой!
Племянникъ мой!
Бенволіо! скажи
Кто началъ ссору?
Тотъ, кто здѣсь лежитъ,
Поверженный рукою Ромео.
Напрасно Ромео старался успокоить
Словами мирными его, напрасно
Ему напоминалъ онъ, какъ ничтожна
Причина ссоры, представлялъ вашъ гнѣвъ…
И это все такъ кротко, такъ смиренно,
И даже униженно говорилъ.
Но тщетно все: Тибальтъ неукротимый
Былъ къ миру глухъ; онъ бросился мгновенно
На храбраго Меркуціо съ мечемъ.
Меркуціо разгорячился также; —
Мечемъ своимъ онъ встрѣтилъ мечъ врага;
Одной рукой съ небрежностью воинской
Онъ отбивалъ напоръ холодной смерти,
Другою жъ отсылалъ ее къ Тибальту
Назадъ — Тибальтъ искусно отражалъ.
Остановитесь. Ромео кричалъ,
Друзья остановитесь, разойдитесь
И въ тотъ же мигъ быстрѣе словъ своихъ
Въ средину ихъ онъ ринулся съ мечемь —
И ловкою рукой мечи развелъ.
Но между тѣмъ изъ-подъ руки его
Тибальта мечъ коварный угодилъ
Въ меркуціеву грудь… Тибальтъ ушель,
Но вскорѣ воротился; Ромео
Отмщеньемъ запылалъ тогда, — и вотъ
Быстрѣе молніи они схватились,
И прежде, чѣмъ я мечъ свой вынуть могъ,
Чтобъ ихъ разнять, — Тибальтъ уже лежалъ
Безжизненный, а Ромео ушелъ.
Вотъ все, — я ничего не утаилъ,
И если я солгалъ, казни меня —
Въ твоихъ рукахъ и жизнь, и смерть моя.
Онъ родственникъ убійцѣ, онъ пристрастенъ;
Не правду онъ сказалъ: въ несчастной схваткѣ
До двадцати здѣсь билось человѣкъ —
И двадцать человѣкъ одну сгубили жизнь.
Я правосудія прошу, о герцогъ!
И ты его мнѣ долженъ оказать,
Ты долженъ казнь убійцѣ предписать.
Тибальта Ромео убилъ,
Меркуціо сраженъ Тибальтомъ былъ!
За эту драгоцѣнную мнѣ кровь
Кто будетъ отвѣчать?
Не Ромео —
О, герцогъ! онъ былъ другъ Меркуціо;
Онъ сдѣлалъ то, что сдѣлалъ-бы законъ:
Его рукой Тибальтъ былъ умерщвленъ.
И Ромео за это изгоняемъ
Немедленно изъ нашей мы земли!
Вы ссоритесь, — а мы за васъ страдаемъ.
И кровный мой лежитъ въ своей крови.
Отнынѣ буду глухъ для состраданья;
Вы плачете, вы просите меня, —
Но слезы не изгладятъ злодѣянья.
И такъ не нужно слезъ: внимайте мнѣ!
И мигъ одинъ въ моей землѣ
Для Ромео послѣднее мгновенье.
Несите трупъ. Исполнить появленье!
Преступникъ тотъ, щадитъ кто преступленье.
Скорѣй, скорѣй, огненноногіе,
Къ жилищу Фебову скачите, кони!
Когда бы Фаэтонъ, о кони, вами правилъ,
Давно бы васъ онъ къ западу угналъ,
Тѣнистая давно бъ настала ночь!
О ночь, прибѣжище любви, приди
И распусти свой занавѣсъ густой,
Чтобы затмился взоръ идущихъ мимо,
Чтобъ Ромео пришелъ въ мои объятья
Невидимый, никѣмъ не осужденный!
Любовникамъ довольно ужъ свѣтло
Отъ блеска ихъ взаимной красоты!
Ктому-жь, какъ говорятъ, слѣпа любовь —
Что-жь можетъ съ ней дружнѣе ночи быть?
Иди же ты, торжественная ночь,
Какъ величавая жена, вся въ черномъ!
И научи меня, какъ вмѣстѣ проиграть
И выиграть въ таинственной игрѣ.
Закрой меня, чтобы по видно было,
Какъ мнѣ въ лицо бьетъ дѣвственная кровь;
Закрой меня своей мантильей черной,
И не снимай ея съ меня, пока
Застѣнчивость любви моей пройдетъ,
И долгъ святой смущать ея не будетъ!
О ночь, приди! — мой Ромео приди!
Я жду тебя, ты день во тьмѣ ночной!
На крыльяхъ ночи ты бѣлѣе будешь,
Чѣмъ новый снѣгъ на вороновыхъ перьяхъ!
Ночь милая, ночь полная любви.
Ты, черноокая, иди, иди,
И моего мнѣ Ромео подай!…
А если онъ умретъ, возьми его;
На звѣзды мелкія разрѣжь его:
Онъ небо такъ роскошно озаритъ,
Что цѣлый міръ тебя полюбитъ, ночь,
Хвастливый день тебѣ свой тронь уступитъ.
Я для себя купила домъ любви,
Но жить въ него еще не перешла;
Я куплена сама, по мой властитель
Не взялъ еще меня, своей покупки.
Мнѣ скученъ этотъ день, какъ ночь ребенку
Нетерпѣливому на свѣтлый праздникъ,
Въ который онъ сбирается надѣть
Свою обновку въ первый разъ. Ахъ, няня!
И вѣсти мнѣ несетъ. О, тотъ языкъ, который
Лишь имя Ромео произнесетъ,
Небеснымъ краснорѣчіемъ звучитъ!
Ну что ты, милая, что скажешь няня?
Что у тебя въ рукахъ? А, лѣстница,
Что Ромео просилъ тебя достать…
Да, лѣстница!
А, горе мнѣ! скажи мнѣ, что случилось?
Зачѣмъ свои ломаешь руки ты?
О горе намъ! онъ умеръ, умеръ, умеръ!
Погибли мы, синьора, мы погибли!
Несчастный день! онъ умеръ, онъ убитъ!
Ужели такъ завистлива судьба!
Нѣтъ не судьбу, а Ромео вините!
О Ромео, о Ромео! кто бъ могъ
Подумать? Ромео!
Что ты за дьяволъ —
Что мучаешь меня такою пыткой?
Въ самомъ аду такихъ мученій нѣтъ!
Что? Ромео убилъ себя, убилъ?
Скажи мни да, мнѣ только да одно —
И этотъ звукъ мнѣ будетъ ядовитѣй,
Чѣмъ смертоносный василиска взоръ.
Иль я, иль этотъ звукъ, но вмѣстѣ мы
Существовать не можемъ. Умеръ онъ?
Скажи мнѣ да, и нѣтъ, когда онъ живъ;
Отъ этихъ звуковъ жизнь моя зависитъ!
Я видѣла, вотъ этими глазами,
Я рану видѣла — помилуй Боже!
Здѣсь, на груди его широкой рану!
Трупъ бѣдный, жалкій трупъ, кровавый трупъ,
И блѣдный, блѣдный будто пепелъ! весь
Въ крови, въ крови, запекшейся крови…
Я въ обморокъ упала…
Сердце, сердце!
О, гдѣ теперь твое богатство? ты
Банкрутъ теперь!…
Въ тюрьму глаза: вамъ больше невидать!
Свободы прахъ презрѣнный, въ прахъ разсыпься!
Остановись, движенье, здѣсь… Одна
Доска меня и Ромео придавитъ.
Тибальтъ, Тибальтъ! Ты такъ меня любилъ!
Такъ вѣжливъ былъ! такъ благороденъ былъ!
Я дожила тебя увидѣть мертвымъ!
Со всѣхъ сторонъ противный вѣтеръ дуетъ!
Какъ? Ромео убитъ и мертвъ Тибальтъ!
Любимый братъ! супругъ боготворимый!
Не протрубила-ли послѣдняя труба?
Кто жь живъ еще, когда двухъ этихъ нѣтъ?
Тибальта нѣтъ, — а Ромео въ изгинньи
За то, что онъ Тибальта умертвилъ.
О Боже! Ромео убилъ Тибальта?
Убилъ, убилъ! о горе! умертвилъ!
Змѣя, змѣя, сокрытая въ цвѣтахъ!
Когда убѣжище дракона было
Великолѣпно такъ! Злодѣй съ лицомъ
Очаровательнымъ! Духъ злобный тьмы,
Видъ духа свѣтлаго принявшій!…
О, воронъ въ перьяхъ голубиныхъ, агнецъ,
Исполненный свирѣпствомъ лютымъ волка!
Презрѣнный духъ въ богоподобномъ тѣлѣ!
Кто можетъ такъ себѣ противорѣчить?
Природа, ты зачѣмъ сходила въ адъ,
Духъ демона зачѣмъ, зачѣмъ впустила
Ты въ рай земной прекраснѣйшаго тѣла?
Видалъ ли кто-нибудь въ такой оправѣ
Съ такимъ ужаснымъ содержаньемъ книгу!
Обманъ въ такомъ великолѣпномъ храмѣ,
Обманъ живетъ…
Ни правды нѣтъ, ни вѣры,
Ни чести у мужчинъ; всѣ вѣроломны,
Измѣнчивы, коварны и притворны!
Эй, человѣкъ! дай мнѣ немного спирту.
Всѣ эти горести, печали, слезы
Меня состарятъ. Стыдъ, позоръ на Ромео!
Будь проклятъ твой языкъ за это слово!
Позоръ! Нѣтъ, не рожденъ онъ для позора!
Не смѣетъ стыдъ чела его коснуться.
Стыдъ самъ-себя тогда бы устыдился!
Чело его величественный тронъ
Для повелительницы міра — чести!
Какимъ же я была животнымъ низкимъ,
Когда его дерзнула порицать!
Вы хвалите того, кѣмъ брать вашъ былъ
Убитъ?
Такъ неужели жь я должна
Супруга порицать? а! бѣдный мой супрутъ,
Властитель мой! Теперь какой языкъ
Благословлять твое названье будетъ,
Когда ужъ я, твоя жена, жена,
Неболѣе какъ три часа назадъ,
Проклясть его успѣла!…
Зачѣмъ же брата моего, негодный,
Ты умертвилъ? но этотъ братъ хотѣлъ
Супруга моего убить, — назадъ,
О слезы глупыя, назадъ теките
Къ источнику — Вы данники печали;
Какою же ошибкой дань свою
Приносите вы радости теперь?
Тибальтъ хотѣлъ супруга моего
Убить, но живъ супругъ — убитъ Тибальтъ!
Прекрасно все: о чемъ же плачу я?
Но есть одна изъ всѣхъ ея вѣстей:
Тибальта смерть ничто въ сравненьи съ ней!
Какъ смертный грѣхъ духъ грѣшника тревожитъ,
Такъ память мнѣ она гнететъ!
Тибальтъ убитъ и изгнанъ Ромео;
О, это изгнанъ, это слово изгнанъ
Тибальтовъ десять тысячь умертвило!
Конечно горестна Тибальта смерть,
Но тутъ и все, и если горе любятъ
Являться къ намъ со свитой бѣдъ другихъ,
То для чего за этими словами:
Тибальтъ убитъ, она мнѣ не сказала,
Отецъ твой, или мать, иль даже оба?
Обыкновенная была бъ тутъ горесть.
Тибальтъ убитъ, и изгнанъ Ромео:
И изгнанъ Ромео — два эти слова
Всѣхъ — мать, отца, Тибальта, Ромео
И Юлію, всѣхъ умертвили, всѣхъ!
И изгнанъ Ромео, о въ этомъ словѣ
Нѣтъ ни война, ни мѣры, ни предѣла!
И слово бы напрасно захотѣло
Всю полноту несчастья передать!
Скажи мнѣ, гдѣ мои отецъ и мать?
Они надъ трупомъ все Тибальта плачутъ.
Хотите-ли? я васъ къ нимъ приведу,
Не обмываютъ ли слезами ранъ его?
Пусть плачутъ, пусть! поплачутъ, перестанутъ.
Когда ихъ потоки слезъ ихъ всѣ изсякнутъ,
И объ изгнаніи супруга моего
Свои пролью. Теперь ты, няня, можешь.
Унесть назадъ веревки эти всѣ.
Бѣдняжка лѣстница — жалка ты мнѣ!
Ты не нужна теперь, ты не поможешь
Притти ко мнѣ супругу моему.
Обмануты мы, лѣстница, съ тобою!
Въ изгнаньи онъ: ты не нужна ему;
А я, не бывъ женой, умру вдовою.
Я въ брачную постель теперь пойду,
Не Ромео, а смерть я въ ней найду.
Ступайте въ комнату свою, а я
Найду вамъ Ромео — утѣшить васъ.
Я знаю, гдѣ его теперь найти.
Увидитесь вы съ нимъ, — пойду скорѣй,
Теперь онъ у Лоренцо.
О, найди,
Найди его. И пусть мой вѣрный рыцарь
Надѣнетъ перстень мой: отдай ему.
Проси его притти ко мнѣ проститься.
Выдь, Ромео, о боязливый, выдь!
Несчастье въ красоту твою влюбилось,
И грозная судьбина нарекла
Тебя своимъ супругомъ.
Мой отецъ,
Что новаго? что герцогъ присудилъ?
Какое же, невѣдомое мнѣ,
Несчастіе со мной знакомства ищетъ?
Давно тебѣ несчастіе знакомо,
Мой милый сынъ, ты слишкомъ друженъ съ нимъ.
Я вѣсть тебѣ принесъ о герцогскомъ
Рѣшеніи.
Конечно, казнь — не меньше —
Мнѣ судъ властителя опредѣлилъ?
О нѣтъ! не столь жестокое рѣшенье
Уста его тебѣ произнесли:
Нѣтъ, не за смерть, а только на изгнанье
Ты осужденъ.
Га! какъ! изгнаніе?
О, пощади меня: скажи, что смерть!
Ужаснѣе безъ всякаго сравненья,
Ужаснѣе изгнанье для меня,
Чѣмъ смерть… О, Бога ради, мой отецъ,
Не говори, не говори «изгнанье!»
Ты изъ одной Вероны только изгнанъ,
Такъ успокойся же: вѣдь міръ великъ!
Какой же міръ нашелъ ты внѣ Вероны?
Внѣ стѣнъ ея — чистилище, самъ адъ!
Быть изгнану изъ стѣнъ Вероны — значитъ
Быть изгнану изъ міра — умереть!
Вотъ видишь ли изгнанье значить смерть
Полъ ложнымъ именемъ, и называя
Изгнаньемъ смерть, ты голову мнѣ рубишь,
Съ улыбкой, топоромъ позолоченымъ.
О смертный грѣхъ! какая грубая
Неблагодарность! какъ?… твою вину
Законы наши смертью наказуютъ,
Но добрый принцъ, вступившись за тебя.
Законъ смягчилъ, и слово это — смерть
Изгнаньемъ замѣнилъ — и въ этомъ ты
Не видишь милости?
Какая милость?
Да это приговоръ къ мученьямъ пытки!
Гдѣ Юлія живетъ — тамъ рай, тамъ небо!
И даже самыя собаки, кошки,
И всякое презрѣнное творенье
Не лишено блаженства быть вблизи
Отъ ней, а Ромео его лишенъ!…
Почетнѣе, завидное и выше
Жизнь мухи, чѣмъ моя, да! для нея
Рукъ дивныхъ бѣлизна, рукъ Юліи
Доступна, и она украдкой можетъ
Амврозію похитить съ устъ ея,
Съ тѣхъ цѣломудренныхъ и чистыхъ губокъ,
Которыя, другъ къ другу прикасаясь,
Отъ собственныхъ лобзаній пламенѣютъ;
А Ромео не можетъ: онъ изгнанникъ!
Я не могу — а мухи, мухи могутъ!
Они народъ свободный — я изгнанникъ!
Еще ль теперь ты станешь говорить,
Что будто бы изгнаніе — не смерть?
Иль для того, чтобъ умертвить меня,
Ты не нашелъ ни яду, ни ножа,
И ничего другаго, кромѣ слова
Ужаснаго" изгнанье"?… какъ!…изгнанье…
Старикъ! въ аду проклятый это слово
Съ стенаніемъ и воплемъ изрыгаетъ…
О, какъ ты могъ, почтенный мужъ, мой другъ,
Мой духовникъ, какъ могъ ты поразить
Меня такимъ ужаснымъ словомъ? какъ,
Скажи мнѣ, у тебя достало духу
Произнести его?…
Безумецъ ты, безумецъ!
Дай вымолвить хоть слово мнѣ.
Нѣтъ, нѣтъ!
Ты вновь заговоришь мнѣ объ изгнаньи!
Я средство дамъ тебѣ снести его:
На философію тебѣ я укажу.
На мудрую цѣлительницу ранъ;
Ты съ ней найдешь въ изгнаньи утѣшенье.
Опять изгнаніе! Пусть чортъ возьметъ
Всю философію твою! — Когда
Она не можетъ Юлію создать,
Перенести въ другое мѣсто городъ
И герцога рѣшенье измѣнить,
То философія твоя безплодна,
Безсильна, не нужна, — и больше ты
Не говори объ ней ни слова мнѣ.
Теперь я вижу, что безумцы глухи.
Какъ мнѣ не быть глухимъ, когда вы слѣпы
Вы — мудрецы!
Поговоримъ теперь
О положеніи твоемъ.
Не можешь ты
И говорить о томъ. чего не чувствуешь!
Когда бы ты такъ молодь былъ, какъ я,
И еслибъ Юлія была твоею,
И еслибъ ты, назвавъ ее супругой
За полчаса, убійцей сталъ Тибальта,
И такъ-же бъ изгнавъ былъ, — тогдабь ты могъ
Что хочешь говорить, рвать волосы
На головѣ, и на полъ грянуться,
Какъ я теперь, чтобы себѣ
Заранѣе измѣрить гробъ на немъ!…
Вставь, вставь! Стучатся, добрый Ромео!
Встань, скройся гдѣ-нибудь.
Нѣтъ, пѣть!
Не скроюся, когда меня не скроютъ
Моихъ вздыханій облака!
Ты слышишь,
Стучатся… эй, кто тамъ?…. Встань, Ромео!
Ты хочешь, чтобъ тебя схватили?… встань!
Сейчасъ, сейчасъ!… Вставай скорѣй и скройся
Вотъ въ эту дверь… Сейчасъ я отопру!…
О какъ же ты упрямъ! Иду, иду!…
Кто тамъ стучится такъ?… кто ты? откуда?
Что надобно тебѣ?…
Впустите прежде,
А тамъ узнаете зачѣмъ и къ вамъ.
Меня синьора Юлія прислала.
А если такъ, то милости прошу.
Ахъ, мужъ святой, скажи мнѣ мужъ святой,
Гдѣ Ромео, супругъ моей синьоры?
Тамъ на полу: онъ опьянѣлъ отъ слезъ.
Ахъ точно такъ и съ госпожей моей,
Вотъ точно такъ.
Плачевное
Сочувствіе, и горестное сходство!
Вотъ точно такъ лежитъ она, рыдаетъ
И плачетъ, плачетъ и рыдаетъ… Встаньте!
Да встаньте же, не стыдноль: вы мужчина.
Я васъ отъ Юліи, для Юліи
Прошу, да встаньте-жь… Боже, какъ вы это
Такъ глубоко упали въ горесть!…
Няня!
Ахъ, мой синьоръ, конецъ вашъ общій смерть!
Объ Юліи ты говорила? Что,
Скажи мнѣ, что не видитъ ли она
Во мнѣ закоренѣлаго убійцу?
Я нашего блаженства первый цвѣтъ
Успѣлъ ужь кровью запятнать, и кровью
Ей родственной. Скажи мнѣ, гдѣ она?
И что она? Что говоритъ она?
О, ничего синьоръ, не говоритъ.
Все плачетъ лишь она, все плачетъ, плачетъ;
То броситея въ постель, то вскочить вдругъ,
Зоветъ Тибальта, — вдругъ воскликнетъ: Ромео!
И бросится въ постель.
О, это имя
Ее сражаетъ какъ ударъ смертельный!
Такъ, этою рукой, которая
Проклятымъ именемъ заклеймена,
Убитъ былъ родственникъ ея. Старикъ
Скажи мнѣ, о скажи, въ какой же части
Скелета этого названіе
Мое живетъ? скажи, чтобы я могъ
Опустошить жилище ненавистное.
Останови неистовую руку!
Мужчина-ль ты? по образу мужчина, —
Твои-жъ рыданья — женскія рыданья;
Твои поступки звѣря обличаютъ;
Во образѣ мужчины, женщина
Ты безобразная; иль лучше — звѣрь
Полъ видомъ женщины и мужа вмѣстѣ.
Ты удивилъ меня, клянусь Францискомъ!
Я почиталъ тебя благоразумнѣй!
Тибальта ты убилъ, теперь себя
Ты хочешь умертвить, свою супругу,
Которая въ тебѣ лишь и живетъ.
Ты надъ рожденіемъ своимъ, надъ небомъ
И надъ землей ругаешься. Въ тебѣ
И небо и земля черезъ рожденье
Слились, какъ въ человѣкъ, воедино;
И цѣлое прекрасное ты хочешь
На части раздробить. Стыдись, стыдись
Позорить ты и тѣла красоту,
И умъ твой, и любовь. Какъ ростовщикъ,
Имѣя множество вещей въ залогѣ,
Хранитъ ихъ всѣ безъ пользы для себя.
Такъ точно красота, любовь и умъ
Въ тебѣ внѣ назначенья своего.
Твое столь благородное лицо
Фигурѣ восковой теперь подобно:
Въ немъ силы мужеской нисколько нѣтъ.
Своей любви торжественную клятву
Ты обратилъ въ кощунство, убивая
То существо, которое любить
Ты далъ обѣтъ; твой умъ, который долженъ
Быть украшеніемъ твоей любви,
Твоей наружности, и управлять
Какъ той такъ и другой, забылъ себя;
Обезобразился въ своемъ правленьи;
Онъ пороху теперь подобенъ сталъ
Въ рукахъ у неискуснаго солдата,
Невѣжествомъ твоимъ воспламененный
И причинившій смерть тебѣ, тому,
Кому-бъ защитой долженъ быть всегдашней.
Опомнись, встань! Жива твоя супруга,
А за нее сейчасъ ты умиралъ;
Тебѣ неимовѣрно служитъ счастье.
Тибальтъ хотѣлъ тебя убить, а ты
Убилъ его, — и это также счастье.
Законъ, тебѣ грозившій смертной казнью.
Сталъ другъ твой, и тебѣ опредѣлилъ
Изгнанье вмѣсто смерти: счастье также.
Ты осѣненъ благословеньемъ свыше,
И за тобой ухаживаетъ счастье.
А ты какъ дѣвочка упрямая,
Капризная изволишь губы дуть
И на судьбу и на любовь свою.
Эй берегись! чтобъ не было и худо!
Иди же ты теперь къ своей супругѣ,
Какъ вы условились, — утѣшь ее!
Однакоже, смотри, не медли тамъ,
А то бѣда: — 'Когда разставятъ стражу,
Тебѣ отсель пробраться будетъ трудно.
Ты въ Мантуѣ до той поры пробудешь,
Когда намъ можно будетъ сдѣлать гласнымъ
Вашъ бракъ, и домы ваши примирить,
И испросить у герцога прощенье.
И возвратишься ты въ свою Верону, —
Тогда ты будешь веселъ, счастливъ
И во сто разъ счастливѣй, веселѣй,
Чѣмъ горестенъ теперь. Ступай ты, ниня,
Ступай впередъ, и кланяйся синьорѣ;
Скажи ей, чтобъ она всѣхъ въ домѣ спать
Скорѣе постаралась уложить.
Не трудно сдѣлать это ей: ихъ всѣхъ,
Я думаю, тяжелая печаль
Ужь убаюкала. Вслѣдъ за тобой
Пойдетъ и Ромео.
Ахъ, Боже мой!
Какъ хорошо: я бъ слушала всю ночь;
Ужъ видно, что ученый говоритъ.
Синьоръ, я госпожѣ моей скажу,
Что вы идете къ ней за мною вслѣдъ.
Скажи. Да не забудь сказать ей также,
Чтобъ приготовилась она бранить меня.
Она велѣла вамъ отдать кольцо.
Синьоръ. Поторопитесь, времени
Теперь терять не должно: поздно ужь.
Какъ оживилъ меня подарокъ этотъ!
Ступай, ступай! да будетъ Богъ съ тобою!
Отъ этого судьба твоя зависитъ.
Смотри-же — до свѣта оставь Верону,
До той поры, когда разставятъ стражу.
Въ противномъ случаѣ переодѣнься.
Ты поселишься въ Мантуѣ, а я
Найду служителя здѣсь твоего,
И буду съ нимъ увѣдомлять тебя
По временамъ о всемъ, что здѣсь случится.
Дай руку мнѣ, ужь поздно, другъ прощай!
Мнѣ грустно бы съ тобой разстаться было,
Когда-бъ меня отсюда вызывало
Не высочайшее блаженство въ мірѣ.
Прощай.
Такъ выпали несчастливо дѣла,
Что съ нашей дочерью мы не успѣли
Поговорить и взять ея согласье.
Вотъ видите ль: она любила очень
Двоюроднаго брата своего,
Тибальта, ну и я любилъ его;
Что жь дѣлать! всѣ для смерти мы родились.
Теперь ужь слишкомъ поздно, и она
Внизъ не сойдетъ. Я бъ самъ, повѣрьте мнѣ,
Давно бы ужь въ своей постели былъ,
Когда бъ не вы и не бесѣда съ вами.
Не кстати въ это горестное время,
Я знаю, думать мнѣ о сватовствѣ.
Синьора, доброй ночи; мой поклонъ
Синьорѣ Юліи.
Я передамъ
Привѣтъ вашъ Юліи, и завтра же
По утру я съ ней стану говорить…
Ужь за согласье дочери моей
Я отвѣчаю вамъ, синьоръ Парисъ.
Я думаю, что мнѣ она во всемъ
Послушна будетъ что я говорю?
Тутъ мало — думаю: я убѣжденъ.
Жена, ты погоди теперь ложиться —
Сходи-ка прежде къ ней, и дай ей знать
О предложеньи сына моего
Париса, да скажи ей, слышитъ-ли,
Что въ середу, — нѣтъ погоди, постой…
Какой день нынче?
Понедѣльникъ нынче.
Э! понедѣльникъ! ха, ха, ха! Такъ нѣтъ же, нѣтъ,
Нѣтъ, въ середу ужъ слишкомъ скоро будетъ,
Такъ ужь въ четвергъ. Скажи ей, что въ четвергъ
Она должна съ Парисомъ въ бракъ вступить.
Вы, графъ, что скажете? что? нравится
Поспѣшность эта вамъ… Мы, знаете,
Не будемъ слишкомъ много шуму дѣлать;
Два три не больше друга, а не то
Подумаютъ пожалуй, что Тибальта
Не потревожила васъ смерть; — и такъ
Мы пригласимъ полдюжину друзей,
И все съ концемъ. Ну что вы скажете
О четвергѣ?
Синьоръ, я бы желалъ,
Чтобы четвергъ былъ завтра-же.
Ну ладно!
Теперь ступайте съ Богомъ. Такъ въ четвергъ.
Сходи же къ Юліи теперь, жена,
И дай ей знать, что свадьбу мы въ четвергъ
Хотимъ сыграть. — Прощайте графъ, прощайте.
Огня мнѣ въ комнату! Теперь такъ поздно,
Что скоро будетъ рано. Ну прощайте.
Не торопись, еще не скоро день:
То соловей, не жаворонокъ, вѣрь,
Пугливый слухъ твой пѣньемъ поразилъ
Онъ по ночамъ всегда поетъ за томъ
Громадномъ деревѣ, -то соловей.
Повѣрь мнѣ другъ, то соловей пропѣлъ.
То жаворонокъ пѣлъ, — предвѣстникъ утра,
Не соловей, о, милая, взгляни —
Ты видишь ли какъ на востокѣ свѣтъ
Завистливый разсѣкъ тѣ облака.
Сгорѣли ужъ ночныя свѣчи, — день
Веселый всталъ и силится подняться
Надъ этими туманными горами,
Уйду такъ буду живъ, останусь — смерть.
Тотъ свѣтъ не свѣтъ дневной, я знаю, знаю.
То посланный отъ солнца метеоръ
Свѣтить тебѣ въ твоемъ ночномъ пути.
Останься жъ другъ; еще уйти успѣешь.
Такъ пусть меня возьмутъ, пусть повлекутъ
На смерть меня — останусь! Я доволенъ.
Такъ Юлія моя желаетъ. Точно —
Тотъ сѣрый свѣтъ не утра сѣрый глазъ,
То отблескъ блѣдный Цинтіи чела.
Не жаворонокъ, нѣтъ, а соловей
Небесный сводъ такъ громко огласилъ.
Я не уйду, остаться я хочу!
Ну, смерть, добро пожаловать, я радъ;
Такъ хочетъ Юлія… Итакъ, мой другъ…
Давай же говорить, не скоро день.
Нѣтъ, нѣтъ! ужъ наступаетъ онъ. Бѣги,
Бѣги скорѣй, бѣги. То жаворонокъ,
Онъ выводилъ свою нестройную
И непріятную для слуха пѣснь.
Вотъ говорятъ, что жаворонокъ дѣлитъ
На сладкіе аккорды пѣснь свою;
Не правда, нѣтъ! Онъ раздѣляетъ насъ.
Повѣрье есть, что жаворонокъ будто
Глазами съ жабой помѣнялся.
О какъ бы я желала, чтобы онъ
И голосомъ съ ней также помѣнялся:
Изъ рукъ моихъ твою онъ вырываетъ,
Предвѣстникъ дня, тебя онъ изгоняетъ!
Бѣги: востокъ свѣтлѣе и свѣтлѣй!
Намъ небосклонъ тѣмнѣе и тѣмнѣй.
Синьора!
Няня!
Къ вамъ матушка идетъ. Ужъ разсвѣтаетъ,
Смотрите, берегитесь вы, синьора.
И такъ, окно, ты день ко мнѣ впусти,
Жизнь выпусти.
Прощай, прощай!
Лишь поцѣлуй одинъ и я спущусь.
Такъ ты ушелъ? любовь моя, мой другъ.
Властитель мой! О, каждый день въ часу
Увѣдомлять меня ты долженъ о себѣ:
Да, для меня отнынѣ много дней
Въ минутѣ каждой будетъ. Если такъ,
Стара же буду я, когда увижу
Вновь Ромео, супруга моего.
Прощай, не упущу ни одного
Я случая прислать тебѣ привѣтъ,
Любовь моя.
О Ромео, скажи
Какъ думаешь, — увидимся вѣдь мы?
Не сомнѣваюсь я — и, знаешь другъ,
Со временемъ всѣ наши горести
Послужатъ намъ предметомъ разговоровъ:
Какъ будетъ сладко намъ ихъ вспоминать!
О Боже мой! какой во мнѣ зловѣщій духъ!
Ты кажешься мнѣ мертвецомъ теперь,
Стоя внизу, иль зрѣніе мое
Обманчиво, иль очень блѣденъ ты.
О Юлія, повѣрь: для глазъ моихъ
Ты также мертвой блѣдностью покрыта.
Кровь нашу горесть пьетъ… Прощай, прощай!
Судьба, судьба! тебя непостоянной
Зовутъ: чего жь ты хочешь отъ него,
Отъ Ромео: онъ славенъ постоянствомъ.
Такъ будь же ты, судьба непостоянна
И не удерживай его надолго,
А поскорѣй назадъ пришли ко мнѣ.
Что, Юлія? ты встала ужь.
Кто это?
Никакъ то мать моя? Что это значитъ
Такъ поздно не легла? Такъ рано встала?
Что въ этотъ часъ ее ко мнѣ приводитъ.
Что Юлія, что скажешь ты?
Синьора,
Я дурно чувствую себя.
Все плачешь
О смерти брата своего Тибальта?
Не хочешь ли слезами ты его
Поднять изъ гроба. Еслибъ и могла
Поднять, то не могла бы оживить.
Умѣренная горесть обличаетъ
Любовь, — печаль излишняя всегда
О глупости свидѣтельствуетъ нашей.
Такъ ощутительна моя утрата,
Я не могу не плакать…
Такъ утрату
Ты больше ощутишь, и все таки
Не ощутишь утраченнаго друга..
Утрату чувствуя съ такою силой,
Я только и могу о другѣ плакать.
О Юлія, я вижу плачешь ты
Не столько отъ того, что онъ убитъ,
Какъ отъ того, что тотъ подлецъ живетъ,
Который умертвилъ его.
Подлецъ?
Какой подлецъ, синьора?
Ромео!
Подлецъ и Ромео, ахъ, сколько миль
Ихъ отдѣляетъ отъ Вероны. Пусть
Проститъ его Господь, а я прощаю
Отъ всей души, никто еще, какъ онъ,
Не волновалъ души моей и сердца.
И потому, что онъ еще живетъ,
Убійца!
Да, синьора, что живетъ,
Такъ далеко отъ рукъ моихъ… О, я
Желала бы одна отмстить ему
За смерть Тибальта.
Мы отмстимъ, небойся!
И такъ не плачь, я въ Мантую пошлю.
Гдѣ онъ живетъ теперь, изгнанникъ низкій…
Я знаю одного тамъ человѣка,
Который у гоститъ его такимъ напиткомъ
Что скоро онъ къ Тибальту отойдетъ.
Надѣюсь я, что ты довольна будешь.
О нѣтъ, не буду я довольна, нѣтъ!
Пока его я не увижу… мертвымъ!
Тибальта смерть терзаетъ сердце мнѣ:
О еслибъ вы нашли кого нибудь, синьора,
Свести къ нему мой ядъ; о страшный ядъ
Составлю я, и Ромео, его
Принявъ, въ минуту бы заснулъ спокойно!
Какъ тяжко слышать мнѣ его названье
И не летѣть къ нему… чтобъ отомстить
На тѣлѣ Ромео Тибальта смерть!
Составь свой ядъ, найду я человѣка.
Теперь, дитя мое, скажу тебѣ
Повеселѣе, новость.
Кстати, кстати.
Веселая во дни печали новость; —
Какая же, прошу я васъ, синьора?
Да, да! дитя мое, въ отцѣ своемъ
Имѣешь ты заботливаго друга;
Чтобъ вывесть изъ тоски твоей тебя,
Онъ праздникъ неожиданный тебѣ
Готовитъ, дочь.
Синьора, что за праздникъ?
Дитя мое, въ четвергъ поутру рано
Цвѣтъ нашего дворянства, благородный
И юный графъ Парисъ тебя во храмѣ
Петра — своей супругой назоветъ,
Веселою супругой.
Нѣтъ, клянусь
Петровымъ храмомъ и Петромъ самимъ,
Не буду я веселою супругой.
Мнѣ удивительна поспѣшность эта:
Какъ можетъ онъ искать моей руки,
Не получивъ согласья моего!
Я васъ прошу, скажите моему
Отцу, что не хочу и въ бракъ вступать,
Что еслибъ должно было мнѣ избрать
Себѣ супруга, то скорѣй бы я
Избрала Ромео — вы знаете
Какъ онъ мнѣ милъ — чѣмъ этого Париса.
Да это точно новость для меня.
Отецъ твой самъ идетъ сюда, скажи
Ему сама, что мнѣ сказала ты,
И посмотри, какъ приметъ это онъ.
Когда закатится за западъ солнце,
На землю падаетъ роса…
Когда же закатилась жизнь Тибальта,
Дождь ливмя льетъ…
Какъ, ты еще все плачешь, дочь? все плачешь?
Твой дождь часъ-отъ-часу сильнѣй, сильнѣй!
Изъ маленькой своей особы, дочь,
Ты дѣлаешь подобье моря, лодки
И вѣтра наконецъ. Твои глаза
Могу назвать я моремъ: въ нихъ я вижу
Приливы и отливы бурныхъ слезъ
А тѣло — лодкою средь моря слезъ.
Порывы же твоихъ вздыханій — вѣтеръ;
Свирѣпствуютъ ужасно вѣтръ и море,
И ежели они не усмирятся,
То лодочка разбитая грозой
Должна погибнуть. "У жена, ну что?
Сказала ли ей ты рѣшенье наше?
Сказала я, синьоръ; она не хочетъ,
И васъ благодаритъ. О, лучше бы
Безумная вступила съ гробомъ въ бракъ!
Постой, жена! дай мнѣ догнать тебя.
Какъ, какъ? она не хочетъ? какъ? она
Неблагодарною быть смѣетъ, a?
Такъ эта дрянь и не гордится тѣмъ,
Что благороднаго Париса я
Въ супруги выбралъ ей? Она себя
Не назвала счастливѣйшей на свѣтѣ?
Я этимъ не горжусь, вы угадали;
Но благодарна я; — гордиться тѣмъ
Я не могу, въ чемъ вижу зло себѣ,
Но я за зло могу благодарить,
Когда его источникъ есть — любовь!
Что, что такое, что? ты умничать
Изволишь, — а? Что это значить все?
Горжусь и благодарна я и нѣтъ,
Не благодарна я и не горжусь.
Эй душенька, смотри! Не нужно-мнѣ
Ни благодарности, ни гордости твоей!
Разправь-ка деликатные свои
Суставы, — къ четвергу готова будь
Итти во храмъ Петра съ Парисомъ, — слышишь?
Иль я тебя на петлѣ потащу.
Прочь отъ меня ты, блѣдная дѣвчонка,
Негодное, проклятое изчадье!
Фай, фай! что ты, въ умѣ ли ты своемъ!
Мой добрый батюшка, я на колѣняхъ
Молю васъ выслушать меня съ терпѣньемъ.
Пусть чортъ тебя возьметъ, негодная
И своевольная дѣвчонка! Слушай,
Не раздражай меня, готова будь
Итти въ четвергъ съ Парисомъ въ церковь, или
И на глаза не попадайся мнѣ.
Не возражай, не отвѣчай, молчи…
Зудить моя рука. Ну вотъ, жена,
Съ тобой всегда жалѣли мы, что Богъ
Одно лишь дѣтище оставилъ намъ.
Теперь благодарю Его за это!
Намъ въ наказанье Богъ ее послалъ.
Пусть чортъ тебя возьметъ, изчадье ада.
Господь ее спаси! Вамъ грѣхъ, синьоръ,
Такъ обращаться съ ней.
Ты что, ты что?
Синьора мудрость, — ты то что? Держи
Покрѣпче свой языкъ, или ступай
Съ нимъ къ кумушкамъ своимъ и тамъ болтай.
Я словомъ не ушибла никого.
О, Господи! спаси насъ и помилуй!
Да развѣ ужъ нельзя и говорить?
Молчи болтунья глупая; молчать!
Ступай-ка лучше къ кумушкамъ своимъ
И важничай тамъ съ ними за стаканомъ;
Здѣсь не нуждаются въ твоихъ совѣтахъ.
Ты очень вспыльчивъ.
Господи Ты, Боже!
Отъ этого могу я обезумѣть,
Днемъ, ночью, дома и въ чужихъ людяхъ,
Во снѣ и наяву одна была
Забота у меня найти ей мужа…
И вотъ теперь, когда и ей нашелъ
Супруга знатнаго происхожденья,
Въ союзѣ кровномъ съ герцогомъ самимъ,
Богатаго, прекраснаго собой
И съ головы до ногъ, какъ говорятъ,
Осыпаннаго счастія дарами, —
Ну словомъ лучше пожелать нельзя…
И что же? глупая дѣвчонка, кукла
Плаксивая невидитъ въ этомъ счастья,
И говоритъ: я замужъ не хочу,
Я не люблю, я слишкомъ молода,
Прошу меня уволить, извините.
Ну, хорошо, — я извиню тебя!
Ступай, кормись, гдѣ хочешь, у меня
Нѣтъ въ домѣ мѣста для тебя; ступай!
Обдумай же теперь: шутить, ты знаешь,
Я не люблю, — четвергъ не далеко,
На сердце руку и обдумай. Хочешь
Моею быть — отдамъ тебя Парису.
А если нѣтъ, я выгоню тебя,
Будь нищею, подъ окнами таскайся
И голодай, — умри за улицѣ!
Клянусь душой! я никогда тебя
Своею дочерью не назову,
И изъ того, что мнѣ принадлежитъ,
Повѣрь, ты не получишь ничего.
Обдумай же, я твердый, своемъ рѣшеньи.
О Боже, Боже мой, ужели съ облаковъ
Во глубь моихъ мученій не проникнетъ
Взоръ состраданія. О, мать моя,
Не отвергай меня, не отвергай,
Отсрочь мнѣ этотъ бракъ на мѣсяцъ лишь
Лишь не надолго, еслижъ нѣтъ, то пусть
Мнѣ ложе брачное готовятъ тамъ,
Гдѣ положенъ Тибальта трупъ кровавый!
Не говори со мной объ этомъ, я
Ни слова не скажу, что хочешь дѣлай,
Мнѣ до тебя нѣтъ дѣла никакого.
Творецъ! О, няня! посовѣтуй мнѣ.
Какъ мнѣ спастись… Супругъ мой на землѣ,
На небѣ клятва, данная супругу…
Какъ ей теперь ко мнѣ сойти назадъ?
Супругъ одинъ, покинувъ землю, можетъ
Сослать ее обратно мнѣ. О, няня!
Утѣшь меня… О горе, горе!… Небо,
За что на слабое созданье ты
Обрушило такую тяжесть. Няня.
Что скажешь ты? ужели у тебя
Нѣтъ никакого радостнаго слова,
И никакого утѣшенья, няня.
О, какъ не быть! послушайте меня:
Вѣдь Ромео теперь въ изгнаньи; руку
На отсѣченіе даю, что онъ
Не будетъ смѣть здѣсь снова показаться,
Чтобъ объявить на васъ свои права;
А еслибъ и дерзнулъ на это онъ,
То не иначе какъ тайкомъ, украдкой.
Теперь при обстоятельствахъ такихъ,
Вы лучшаго не можете придумать,
Какъ вытти за Париса. Ахъ, синьора,
Что это за любезный кавалеръ!
Вашъ Ромео, — дрянь просто передъ нимъ!..
Какъ взоръ орла, синьора, взоръ его
И проницателенъ и быстръ и свѣжъ.
Повѣрьте совѣсти моей, синьора,
Вашъ бракъ второй счастливѣй будетъ; лучше,
Гораздо лучше онъ, чѣмъ первый бракъ.
Да еслибъ и не такъ--что жъ толку въ немъ.
Супругъ вашъ первый умеръ, право лучше,
Когда бы умеръ онъ, вѣдь онъ для васъ
Не служитъ ни къ чему, что пользы въ немъ?
Отъ сердца ли ты говоришь?
Отъ сердца,
И отъ души, когда жь не такъ, пусть Богъ
И душу мнѣ и сердце проклянетъ.
Аминь.
Къ чему аминь сказали вы?
Чудесно ты утѣшила меня!
Ступай, и отъ меня скажи синьоръ,
Что оскорбивъ отца, рѣшилась я
Итти раскаятся въ грѣхахъ моихъ,
На исповѣдь къ монаху Францисканцу.
Я доложу, вы вздумали прекрасно.
Проклятая, коварный, злобный дьяволъ!
Изъ двухъ твоихъ грѣховъ, который больше —
Совѣтъ ли злой презрѣть святую клятву,
Иль то, что ты супруга моего
Дерзнула порицать тѣмъ языкомъ,
Которымъ столько тысячъ разъ его
Превозносила всѣхъ на свѣтѣ выше?
Ступай совѣтница! отнынѣ ты
И грудь мои раздѣлены навѣки.
Теперь пойду въ Лоренцо я; когда
Лоренцо мнѣ помочь не будетъ въ силахъ,
Найду въ себѣ я силу умереть.
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ
правитьВъ четвергъ, синьоръ? ужъ это слишкомъ скоро.
Отецъ мой, Капулетъ, желаетъ такъ,
Не мнѣ его поспѣшность замедлять.
Вы говорите, неизвѣстно вамъ, —
Какъ думаетъ она сама объ этомъ.
Я потому не говорилъ объ этомъ,
Что въ горести она теперь безмѣрной
По случаю тибальтова убійства.
Въ обители стенанія и плача
Не улыбается любви богиня.
Отецъ ея боится, чтобъ она
Подъ бременемъ тоски своей не пала,
И бракъ нашъ для того онъ ускоряетъ,
Чтобы сдержать потоки слезъ ея.
Которыя сильнѣй всегда бываютъ
Въ уединеніи. Такъ вотъ причина
Поспѣшности: вы знаете ее.
О лучше бъ я не зналъ, что остановкой
Должно ей быть! Смотрите вонъ идетъ
Сюда сама синьора; вотъ она.
Какъ счастливо мы встрѣтились теперь,
Моя владычица, моя супруга!
Я буду тѣмъ, чѣмъ вы меня назвали,
Когда супругой вашей буду я.
И это будетъ, непремѣнно быть
Должно въ четвергъ.
Что быть должно, то будетъ.
Вотъ это истина.
Скажите, вы
На исповѣдь пришли къ отцу святому?
Нѣтъ, не къ нему, а къ вамъ, когда бы я
На вашъ вопросъ отвѣтъ дала.
И отъ него
Не скройте же, что любите меня.
Отъ васъ не скрою я, — люблю его.
Увѣренъ я, что вы признаетесь
Въ любви ко мнѣ.
О если это такъ,
То болѣе цѣны въ моемъ признаньи будетъ,
Когда его я сдѣлаю заочно,
Чѣмъ вамъ въ лицо.
Бѣдняжечка, твое
Прекрасное лицо отъ горькихъ слезъ
Жестоко пострадало.
О, не много
У моего лица отняли слезы!
Кто не богатъ, не много тотъ теряетъ.
Вы оскорбляете лицо свое
Словами этими гораздо больше,
Чѣмъ слезы всѣ.
Нѣтъ, истина, синьоръ,
Не можетъ оскорбить; что я сказала,
То своему лицу сказала я.
Твое лицо не мнѣ ль принадлежитъ? —
И собственность мою ты оскорбила.
Быть можетъ, вы и правы, мой синьоръ,
Незнаю и: не мнѣ мое лицо
Принадлежитъ. Досугъ-ли, мой отецъ.
Тебѣ теперь? не то я вечеромъ
Сюда приду.
Теперь свободенъ я,
И мой досугъ къ твоимъ услугамъ, дочь.
Синьоръ, наединѣ намъ должно быть.
Избави Богъ смутить снятое дѣло!
Сейчасъ же я уйду. Ну, Юлія!
Я рано разбужу тебя въ четвергъ!
И такъ прошай, прощай до четверга;
Теперь прими священное лобзанье.
Запри, запри скорѣе дверь… приди…
И помога мнѣ плакать: все погибло!
Нѣтъ для меня спасенья, нѣтъ надежды!
Ахъ, Юлія! я знаю скорбь твою;
Она меня выводитъ изъ ума.
Какъ слышалъ я, рѣшительно въ четвергъ
Ты съ этимъ графомъ въ бракъ должна вступить.
Не говори, что слышалъ ты объ этомъ,
Когда сказать не можешь, какъ спастись,
И если мнѣ твоя помочь не можетъ мудрость,
Одобри лишь рѣшеніе мое —
И этотъ ножъ въ мгновенье мнѣ поможетъ.
Меня и Ромео самъ Богъ соединилъ,
Моя рука принадлежитъ супругу —
И прежде чѣмъ отдать ее другому,
Я лучше отсѣку ее…
Скорѣй въ себѣ я сердце умерщвлю,
Чѣмъ допущу другому передаться.
О, пусть же, пусть мнѣ опытность твоя
Подастъ теперь совѣтъ какой-нибудь,
Не то, смотри, сыграетъ роль судьи
Вотъ этотъ ножъ: разсудитъ онъ меня
Съ моей бѣдой, — онъ тяжбу разрѣшитъ,
Которой ты ни старостью своей,
Ни мудрою наукой не рѣшишь!
О, говори, скорѣе говори!
Мнѣ ждать нельзя: я жажду умереть,
Когда все то, что ты сказать мнѣ можешь,
Не будетъ словомъ избавленья.
Тише
Дочь, надежда: мелькнуло что-то мнѣ,
Похожее какъ будто на надежду;
Но то, что намъ свершить оно велитъ,
Отчаянно, ужасна, какъ и то
Что мы хотимъ предотвратить теперь.
Когда, чтобъ избѣжать съ Парисомъ брака,
Ты силу чувствуешь въ себѣ на смерть,
То безъ сомнѣнія рѣшишься ты
Быть въ состояніи подобномъ смерти?..
Рѣшишься ты? я средство дамъ тебѣ.
Чтобъ избѣжать ужаснаго союза.
Готова я съ той башни соскочить!
Охотнѣй я въ разбойничій притонъ
Или въ берлогу змѣй пойду… О, лучше!
Прикуй меня къ одной цѣпи съ медвѣдемъ,
Иль ночью на кладбище брось меня,
Покрытое костями мертвецовъ,
Скелетами и черепами ихъ
Безгубыми и желтыми! Пусть буду
Я слышать стукъ и трескъ сухихъ костей!
Иль положи въ недавнюю могилу
И съ мертвецомъ однимъ одѣнь покровомъ:
На все, на все готова я рѣшиться,
О чемъ я не могла и слышать прежде
Безъ ужаса, на все рѣшусь безъ страха,
Безъ всякаго раздумья, лишь остаться бъ
Супругу моему — женою чистой.
Такъ слушай же, или теперь домой;
Будь весела, скажи, что ты согласна
За графа вытти. Завтра середа;
Но завтрешнюю ночь ты постарайся
Одной остаться къ комнатѣ своей,
И даже няню не пускай ложиться,
Съ собой. Когда совсѣмъ въ постель ты ляжешь,
Вотъ эту склянку выпей всю до дна.
Вдругъ пробѣжитъ по тѣлу у тебя
Сокъ усыпляющій, холодный. Онъ
Въ тебѣ всѣ жизненныя силы схватитъ.
Артеріи замрутъ, не станутъ биться;
Ни теплоты не будетъ, ни дыханья;
Ничто не обличитъ, что ты живешь;
Лица и устъ твоихъ увянутъ розы
И блѣднымъ пепломъ станутъ. Окна глазъ
Закроются какъ будто дланью смерти.
И каждый членъ, упругость потерявъ,
Недвижимый, окостенѣетъ весь
И будетъ холоденъ. Ты въ этомъ видѣ,
Взаймы у смерти цѣпенящей взятомъ,
Пробудешь сорокъ-два часа, потомъ
Какъ будто бы отъ сладостнаго сна
Проснешься ты. Когда придетъ поутру
Женихъ тебя будитъ, мертва ты будешь.
По нашему обычаю, тогда
Тебя въ одежды лучшія одѣнутъ,
И понесутъ, не закрывая гроба,
Въ могильный склепъ фамильи Капулетовъ;
А между тѣмъ, еще ты не проснешься.
Я къ Ромео пошлю письмо и дамъ
Все знать ему — и онъ сюда прибудетъ.
Мы съ нимъ тогда стеречь твой будемъ сонъ,
И какъ проснешься ты, то въ туже ночь
Уѣдешь въ Мантую отсюда съ нимъ.
Вотъ, что должно тебя освободить
Отъ этого ужаснаго стыда,
Когда въ тебѣ ни женская причуда,
Ни женскій страхъ души не поколеблетъ.
Дай мнѣ, о дай! не говори о страхѣ.
На вотъ, возьми! неколебима будь
И счастлива въ рѣшеніи своемъ,
А къ Ромео пошлю монаха я
Съ письмомъ скорѣй.
Любовь, дай силы мнѣ!
Она одна меня избавить можетъ;
Прощай, отецъ мой милый.
По списку этому зови гостей.
Ты, негодяй, ступай и приведи
Мнѣ двадцать поваровъ искусныхъ.
Ужь дурнаго не приведу, синьоръ; вѣдь я посмотрю, облизываютъ ли они у себя пальцы.
Да что же ты черезъ это узнаешь?
А какъ же, синьоръ. Тотъ плохой поваръ, который не облизываетъ своихъ пальцевъ; такъ ужь того я не приведу, который не умѣетъ облизывать пальцевъ.
Иди же скорѣй.
Эхъ, не успѣемъ мы всего уладить!
Гдѣ дочь моя? На исповѣдь пошла?
Такъ точно, мой синьоръ.
Ну, дай-то Богъ,
Чтобы монахъ на путь ее наставилъ.
Какая своевольная дѣвчонка!
Смотрите-ка, какъ весело идетъ.
Ну что, упрямица? Гдѣ ты бродила?
Я тамъ была, гдѣ научилась я
Раскаянью въ грѣхѣ непослушанья.
Монахъ святой велѣлъ мнѣ пасть къ ногамъ
Отца и у него молить прощенье.
Я васъ молю простить меня, — отнынѣ
Не выду я изъ послушанья къ вамъ.
Послать скорѣй за графомъ; — извѣстить
Его объ этомъ. Я хочу, чтобъ бракъ
Былъ завтра же поутру совершенъ.
Я встрѣтилася съ графомъ у Лоренцо.
Изъ правъ любви ему я уступила
Все то, что скромности не оскорбляетъ.
Я радъ, я радъ, — вотъ хорошо, ну встань.
Все это такъ, какъ быть должно. Я графа
Хочу сейчасъ же видѣть. Эй, кто тамъ!
Ступай, зови сюда скорѣе графа.
Какой монахъ почтенный, право онъ
Сокровище для города всего.
Ты, няня, хочешь ли итти со мной
Въ мою уборную и мнѣ помочь
Для завтрашняго дня наряды выбрать?
Для завтрашняго дня? для четверга.
До четверга довольно времяни.
Ступай сь ней, няня. Завтра, завтра свадьба.
Когда же приготовить все успѣемъ?
Вѣдь скоро ночь.
Молчи ужъ ты, успѣемъ!
Какъ я примусь, такъ все пойдетъ какъ надо —
Повѣрь, жена. Поди-ка къ Юліи
И помоги въ нарядахъ ей! я нынче
Совсѣмъ не лягу спать — оставь меня, —
На этотъ разъ я буду самъ хозяйкой.
Кто тамъ? Всѣ разбрелись… ну что жъ?
Я къ графу самъ пойду и самъ его
Увѣдомлю, что свадьба будетъ завтра.
Какъ у меня теперь легко на сердцѣ!
Одумалась упрямица моя!
Конечно, этотъ лучше всѣхъ нарядъ.
Но, няня милая, прошу тебя,
Оставь меня одну на эту ночь.
Мнѣ надобно молиться много, много,
Чтобъ надъ собой умилостивить небо:
Ты знаешь грѣхъ тяжелый я свершаю.
Вы все еще хлопочете! Ну что,
Вамъ не нужна ли помощь?
Нѣтъ, синьора,
Мы выбрали ужъ все, что нужно будетъ.
Теперь позвольте мнѣ одной остаться.
Пусть няня эту ночь пробудетъ съ вами,
Вы въ хлопотахъ: она помочь вамъ можетъ.
Прощай, спокойной ночи! лягъ теперь,
Тебѣ покой необходимъ.
Прощайте!
Когда мы вновь увидимся, Богъ знаетъ!
Томящій холодъ страха пробѣгаетъ
По жиламъ у меня и жизнь во мнѣ
Оледѣняетъ… кликну ихъ назадъ…
Мнѣ страшно… Няня! но зачѣмъ мнѣ няня?
Одной сыграть мнѣ должно эту сцену.
Приди, фіалъ!
Что, если не подѣйствуетъ напитокъ?…
И повлекутъ меня на бракъ съ Парисомъ?…
Нѣтъ, нѣтъ! вотъ что спасетъ меня, лягъ здѣсь!
Что если это ядъ? что, если онъ
Нарочно для меня его составилъ,
Чтобъ отвратить позоръ втораго брака?
Боюсь — но впрочемъ нѣтъ, не можетъ быть,
Онъ праведный, благочестивый мужъ…
Оставь меня, оставь, дурная мысль!…
Но если я проснуся въ этомъ гробъ
Не во время, не къ той порѣ, когда
Придетъ мой Ромео спасти меня?…
Я не могу безъ ужаса подумать!…
Я задохнусь подъ сводами пещеры:
Вѣдь въ пасть ея не входитъ свѣжій воздухъ.
И я умру, и мертвую меня
Мой Ромео найдетъ!… Положимъ нѣтъ,
Я не умру, — но очень можетъ быть,
Что страшное тьмы съ смертью сочетанье,
И ужасомъ исполненное мѣсто:
Пещера мрачная, гроба, могилы,
Гдѣ прадѣдовъ моихъ умершихъ кости
Ужь нѣсколько столѣтій хоронились;
Гдѣ свѣжій трупъ, кровавый трупъ, Тибальта
Лежитъ, гніетъ, окутавъ въ саванъ свой,
И гдѣ, повѣрье есть, въ часы ночные
Блуждаютъ привидѣнья… Боже, мой,
Создатель мой!… легко, легко, быть можетъ,
Проснувшись я… и этотъ смрадъ гніенья,
Невнятныя стенанья подъ землей,
Похожія на стопы Мандрагоры,
Когда ее съ корнями вырываютъ…
И если человѣкъ услышитъ ихъ,
Онъ обезумѣетъ… легко быть можетъ…
О, если и проснусь, отъ ужаса
Разстроится мой умъ, — безумная
Начну играть моихъ отцовъ костями,
И съ мертваго Тибальта сдерну саванъ,
И въ бѣшеномъ припадкѣ костью предка
Я раздроблю больной свой черепъ… о!..
Смотри, вотъ онъ, я вижу, духъ Тибальта,
Онъ ищетъ Ромео; — а! Ромео,
Ты прокололъ его концемъ меча!
Остановись, Тибальтъ, постой, постой…
Иду я, Ромео — пью за тебя!
Вотъ, на ключи, и разныхъ пряностей
Ты забери побольше.
Финиковъ
Въ пирожное на кухнѣ требуютъ.
Живѣй, живѣй, второй пѣтухъ пропѣлъ;
Ужь колоколъ звонилъ — ужь три часа.
Ты, добрая Анджелика, сходи
Да посмотри за кухонной работой.
Идите-ка, идите, хлопотунъ,
Ложитесь спать; не лягте-ка — смотрите,
Больнымъ вамъ завтра быть.
Вотъ вздоръ какой.
Я часто ночи проводилъ безъ сна,
Для дѣлъ гораздо меньшихъ, чѣмъ теперь,
И болѣнъ не былъ никогда.
Я знаю,
Ты волокита не послѣдній былъ
Въ свои года. Теперь не то, теперь
Сама прогуливать я буду сонъ,
Чтобъ только по ночамъ ты не гулялъ.
Ревнивая какая! Человѣкъ,
Что тамъ несешь ты — а?
Для повара несу я что-то, самъ не знаю что.
Иди скорѣй, иди скорѣй, (слуга уходитъ) Ты, братъ,
Ступай полѣньевъ принеси сухихъ,
Піетро кликни: онъ тебѣ покажетъ,
Гдѣ ихъ найти.
И у меня, синьоръ,
Есть голова — найдетъ она полѣнья,
И не зачѣмъ полѣньями Піетро
Тревожить мнѣ, синьоръ.
Клянусь душой,
Онъ ловко говоритъ. Ай, негодяй!
Ха, ха! каковъ? — да ты, братъ самъ полѣно!
Ужь разсвѣло — клянуся честью, день!
Вотъ съ музыкой игратъ придетъ сейчасъ.
Что онъ сказалъ, то сдержитъ — музыку
Ужь слышу я, онъ близко; — няня, няня!
Жена, кто тамъ… Эй няня, чортъ возьми!
Ступай скорѣе, Юлію буди
И помоги убраться ей, ступай, —
А я пойду съ Парисомъ поболтаю.
Ну, шевелись, или скорѣй: женихъ
Ужь здѣсь — ступай скорѣй, я говорю.
Синьора! ай, синьора! Юлія!
Эге — да какъ же крѣпко спитъ она!
Эй козочка, синьора! Фу, какая
Сонливица! вставай, мой свѣтъ, вставай
Синьора, милочка моя, невѣста!
Фу, Боже мой, ни слова, ни словечка!
На цѣлую недѣлю видно вы
Хотите выспаться, и то сказать
На будущую ночь, ручаюсь я,
Парисъ стараться неусыпно будетъ,
Чтобъ неуснули вы. Прости насъ, Боже! —
Какъ спитъ она здорово! — надобно
Мнѣ разбудить се, — синьора,
Синьора, — эй синьора! хорошо жь
Вотъ графъ придетъ, застанетъ васъ въ постелѣ,
Онъ васъ спугнетъ, и вскочите вы разомъ, —
Ахъ! Боже мой, совсѣмъ одѣтая,
Не скинула и платья! Охъ, какая!
Опять въ постель упала; — какъ-нибудь
Да разбужу — синьора, ай синьора!
Синьора! Ахъ! мой Боже! — помогите!
О горе мнѣ, зачѣмъ родилась я!
Подайте спирту мнѣ.. Синьора! синьора!
Что здѣсь за шумъ?
Плачевный день! плачевный!
Скажи мнѣ, что такое?
Посмотрите!
О тяжкій день!
О горе, горе мнѣ!
Мое дитя, дитя мое, проснись!
О, оживи! проглянь! иль я умру
Съ тобою… помогите! помогите!
Кричи, зови!
Э, стыдъ какой! Скорѣе
Ведите Юлію — ужь здѣсь.
Ужь умерла она, она скончалась!
Мертва, мертва, несчастный день! о горе!
Несчастный день! она мертва, мертва!
Га! дайте мнѣ ее увидѣть — о!
Ужь холодна! остановилась кровь
И члены замерли, оцѣпенѣли….
Отъ этихъ устъ ужь отлетѣла жизнь!
Смерть на нее легла, морозъ, морозъ
Безвременный сдавилъ цвѣтокъ прекрасный,
Прекраснѣйшій на всемъ лугу!
Проклятый часъ! старикъ несчастный я!
Плачевный день!
О, злополучный день!
О смерть! ты у меня ее отняла, —
Чтобъ воплями мнѣ душу истомить:
Зачѣмъ же ты теперь языкъ сковала
И не даешь мнѣ говорить?
Готова-ли итти невѣста въ церковь?
Пойдетъ она, но ужь не возвратится.
О, сынъ мой! въ эту ночь на брачный день твой
Съ невѣстою твоею смерть легла.
Смотри, вотъ здѣсь лежитъ она. — Цвѣтокъ
Прекрасный, смерть тебя оборвала!
Сонъ смерти взялъ въ супруги дочь мою;
Онъ маѣ и зять, онъ и наслѣдникъ мой!
Я умереть хочу, и все оставлю зятю:
Исчезла жизнь — все достается смерти!
Такъ долго ждалъ я видѣть это утро —
Какой же видъ оно мнѣ представляетъ!
Проклятый день, день бѣдственный, несчастный!
О, ненавистный день! плачевный часъ!
Такого часу время не видало
Съ тѣхъ поръ, какъ начало свой путь оно!
Одно дитя, одно всегда и было,
Одно дитя, одно лишь бѣдное дитя!
Одна была отрада у меня,
Одно мнѣ было утѣшенье — смерть
Взяла его!
О горе, горе, горе!
День горестный, день бѣдственный, плачевный!
Такого дня еще я не видала.
О день! о день! о ненавистный день!
Земля такого дня еще не знала,
Такого мрачнаго! О день несчастный!
Обманутъ я, растерзанъ, оскорбленъ,
Убитъ! О смерть чудовище! тобой
Обманутъ я. О смерть свирѣпая
Ты растерзала, ты меня низвергла!
Любовь моя! о жизнь! нѣтъ ужь не жизнь, —
Любовь! — Любовь моя въ объятьяхъ смерти!
Отчаянье, убійство, муки, адъ!
Часъ горестный! зачѣмъ, зачѣмъ пришелъ ты?
Убилъ, убилъ ты наше торжество!
Дитя мое, дитя! душа моя!
Я дѣтищемъ своимъ тебя назвать
Не смѣю — умерла ты, умерла!
О горе мнѣ! дитя мое скончалось!
Довольно! постыдитесь! горесть вы
Не укротите горестнымъ стенаньемъ.
Въ прекрасной дѣвушкѣ двѣ части было,
И часть одна принадлежала вамъ,
Другая часть принадлежала небу;
Теперь же вся принадлежитъ она ему:
И что жъ могло быть лучше для нея?
Вы вашу часть упрочить не могли,
Вы не могли сберечь ее отъ смерти.
Богъ къ жизни вѣчной пріобщилъ свою.
Цѣль высочайшая стремленій вашихъ
Была ее возвысить; рай отрадъ
Въ стремленіяхъ своихъ вы находили.
Объ чемъ же вы рыдаете теперь?
Превыше облаковъ она теперь
Вознесена, она на горнемъ небѣ!
Плохую жь вы любовь имѣли къ ней,
Когда въ отчаянье вдаетесь вы
Безумное, и плачете о томъ,
Что Богъ ее возвысилъ!….
Отрите-жь слезы, полно плакать; тѣло
Прекрасное вѣнчайте розмариномъ,
И въ лучшія убравъ ее одежды,
Какъ слѣдуетъ, вы въ церковь понесите….
Приготовленья къ свадебному миру
Для мрачныхъ похоронъ послужатъ вамъ.
Звонъ колокольный, заунывный звонъ —
Вотъ наша музыка; — пиръ свадебный
Въ печальныя поминки перешелъ,
А свадебныя пѣсни въ панихиду,
И не невѣсту — трупъ цвѣты украсятъ!
Синьоръ, ступайте; вы, синьора, съ нимъ,
И вы Парисъ идите. Приготовьтесь
Всѣ слѣдовать за мертвецомъ прекраснымъ.
За что-нибудь караетъ небо васъ:
Съ покорностью внимайте Божій гласъ!
Намъ теперь приходится убрать наши инструменты и убираться.
Ахъ, люди добрые! ахъ, уберите!
Не до того теперь: вездѣ разстройство.
Ну, что жь? настроить можно какъ-нибудь.
Музыканты, о, музыканты! — отраду сердечную, отраду сердечную! Если вы не хотите, чтобъ я умеръ — сыграйте отраду сердечную.
Зачѣмъ же отраду сердечную?
О музыканты! затѣмъ, что мое сердце само напѣваетъ вотъ этотъ припѣвъ:
Изныло отъ горя сердечко мое!
Сыграйте же мнѣ, пожалуйста, что-нибудь веселенькое.
Теперь не до игры.
Такъ вы не хотите?
Нѣтъ!
А я бы вамъ заплатилъ звучную плату.
Чѣмъ же бы ты заплатилъ намъ?
Не деньгами, нѣтъ! а я бы спѣлъ вамъ, я бы послужилъ вамъ своимъ голосомъ.
Правда, холопъ только и можетъ платить своею службою.
Тебѣ видно захотѣлось, чтобы холопскій кинжалъ постучался въ твою голову.
Вложи-ка свой кинжалъ, а выложи лучше свое остроуміе.
Берегитесь же моего остроумія, и проколю васъ желѣзнымъ остріемъ безъ помощи кинжала. Отвѣчайте мнѣ, какъ слѣдуетъ умнымъ людямъ.
Когда душа болитъ отъ ѣдкой муки,
И горести грудь нашу истомятъ,
То музыки серебряные звуки…
Почему серебряные звуки? а? почему сказано музыки серебряные звуки? Что ты скажешь, Симонъ Струнка?
Да потому, должно быть, что серебро имѣетъ пріятный звукъ.
Прекрасно. Ну а ты Гуго Бубенъ?
Я думаю, потому серебряные звуки, что музыканты звучать за серебро.
Превосходно. Ты что скажешь, Джемсъ Запѣвало?
Да что сказать; я ужь не знаю что сказать.
Ахъ, братъ, прости, я забылъ, что ты пѣвчій. Я ужъ самъ скажу за тебя. Музыки серебряные звуки сказано потому, что вашъ братъ рѣдко получаетъ золото за свое звучанье.
То музыки серебряные звуки
Мгновенно грудь и душу исцѣлятъ!
Что это за негодяй такой?
Ну его къ чорту, Джакъ! Пойдемъ-ка туда, подождемъ похоронной процессіи; можетъ быть, еще и пообѣдать дадутъ.
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьКогда не лжетъ глазъ, видящій во снѣ,
То сны мои мнѣ радость близкую
Пророчатъ. Царь груди моей легко
И весело на тронѣ возсѣдаетъ.
Весь этотъ день какой-то дивный духъ
Какъ будто бы меня приподнимаетъ
Веселыми мечтами отъ земли.
Мнѣ снилося, что будто бы пришла
Сюда моя супруга, и нашла
Меня уже умершимъ; (странный сонъ!
Я былъ мертвецъ, не потерявъ сознанья!)
И будто бы она въ меня вдохнула
Жизнь новую, и будто я возсталъ
И ощутилъ себя владыкой міра.
О Боже мой! и призраки любви
Такъ радостью богаты! что жь она,
Сама любовь? какими же она
Богатствами владѣетъ!
Изъ Вероны
Извѣстья! -Ну что, мой Бальтазаръ?
Ты не письмо ль привезъ мнѣ отъ Лоренцо?
Ну что моя супруга? что она?
Что мой отецъ? объ ней то мнѣ скажи,
Объ Юліи моей: здорова-ли? —
Она всего дороже… все прекрасно,
Когда она благополучна только.
Прекрасно все: она благополучна…
Въ могилѣ Капулетовъ прахъ ея
Покоится; безсмертная жь душа
Средь ангеловъ; я видѣлъ самъ,
Какъ вынесли ее въ могильный склепъ.
И съ похоронъ я прямо поскакалъ
Къ вамъ съ этой вѣстію сюда; простите
Меня за вѣсть плачевную мою!
Вы сами мнѣ приказывали строго
Васъ извѣщать не медля обо всемъ.
Какъ, въ самомъ дѣлѣ? ну, теперь судьба,
Съ тобой расчетъ оконченъ!.. Бальтазаръ!
Ты знаешь домъ, въ которомъ я живу?
Ступай сейчасъ, достань бумаги мнѣ,
Достань чернилъ — да лошадей нанять:
Я ѣду въ ночь.
Простите мнѣ, синьоръ:
Я не могу оставить насъ теперь.
Вы блѣдны такъ, вашъ взоръ блуждаетъ дико —
Недоброе онъ предвѣщаетъ мнѣ.
Пустое, другъ, пустое! ты ошибся…
Оставь меня и дѣлай все, что я
Тебѣ велѣлъ. А отъ Лоренцо нѣтъ
Письма ко мнѣ?
Нѣтъ, добрый мой синьоръ.
Ну все равно: ступай же ты теперь
Найми мнѣ лошадей; я за тобой
Приду сейчасъ же.
Хорошо же, Юлія, —
Я въ эту ночь съ тобой соединюсь.
Подумаемъ о средствахъ. — А, не долго
Мысль страшная ты заставляешь ждать.
Того, кому нужна бываешь ты!..
Мнѣ въ голову пришелъ одинъ аптекарь….
Онъ гдѣ-то здѣсь живетъ не подалеку…
Его недавно, какъ-то видѣлъ я…
Съ лицемъ нахмуреннымъ, въ лохмотьяхъ бѣдныхъ,
Заботливо онъ травы разбиралъ;
Въ глазахъ его былъ видѣнъ страшный холодъ,
И до костей его изгрызла нищета…
Въ его убогой лавкѣ, видѣлъ я,
Висѣла черепаха, крокодилъ
И чучелы другихъ уродливыхъ
Страшилищь, нищенски по полкамъ были
Разставлены пустые ящики,
Зеленые горшки и пузырьки.
Согнившая аптекарская дрянь
Валялася какъ будто на показъ;
Смотря на нищету его, тогда
Я самъ-себѣ сказалъ, вотъ если бы
Кому-нибудь понадобился ядъ,
Котораго продажа въ Мантуѣ
Подъ смертной казнію запрещена, —
Вотъ этотъ негодяй презрѣнный тотчасъ
Продастъ его; о эта мысль тогда
Была предвѣстницей того, что скоро
Нуждаться самъ я буду въ ядѣ! Этотъ
Бѣднякъ его теперь продать мнѣ долженъ.
Сегодня праздникъ, кажется, какой-то
И лавка заперта его. Эй, ты!
Аптекарь.
Кто зоветъ меня такъ громко?
Поди сюда. Я вижу бѣденъ онъ.
Вотъ видишь 60 червонцевъ здѣсь:
За нихъ мнѣ дай ты драхму яду, слышишь!
Такого яду дай, чтобы въ одно
Мгновенье онъ по жиламъ разливался,
Чтобъ жизнью утомленный человѣкъ,
Принявъ его, на мѣстѣ мертвымъ палъ.
Такого яду дай, чтобъ отъ него
Дыханіе изъ тѣла вылетало
Съ такою же могучей быстротой,
Какъ порохъ, загорѣвшись, вылетаетъ
Изъ пушки…
Я имѣю ядъ такой.
Но въ Мантуѣ подъ смертной казнію
Законъ его продажу запрещаетъ.
Какъ, неуже-ль боишься смерти ты,
Бѣднякъ, оборванный, несчастный? Голодъ
Въ твоихъ щекахъ, гнетущая нужда
Въ глазахъ твоихъ гнѣздится, нищета
Клочками на спинѣ твоей повисла.
Нѣтъ, этотъ міръ тебѣ не другъ; недругъ
Тебѣ законъ, предписанный отъ міра:
Законѣ тебя обогатить не можетъ. —
Такой законъ не издавался міромъ.
Такъ выдь же ты изъ нищеты своей
И откажись отъ ней — на вотъ, возьми…
Я волей твердъ, но бѣдность уступаетъ.
И золото я бѣдности твоей
Даю, а воля пусть не принимаетъ.
Вотъ ядъ: къ какую вамъ угодно жидкость
Вы всыпьте порошокъ и выпейте,
И еслибъ вы хоть двадцать человѣкъ
Превосходили силою своей,
Лишитесь жизни вы въ одно мгновенье.
Вотъ золото: возьми ты этотъ ядь,
Онъ гибельнѣй для человѣка; больше,
Гораздо больше онъ надѣлалъ зла
На этой отвратительной землѣ,
Чѣмъ бѣдный запрещенный порошокъ.
Не ты мнѣ продалъ ядь, а я тебѣ.
Прощай, купи себѣ скорѣе корму
И мясомъ кости голыя одѣнь.
Пойдемъ со мной, лекарство, а не ядъ,
Ко гробу Юліи пойдемъ со мной;
Мнѣ тамъ нужна твоя услуга будетъ.
Лоренцо, эй! Лоренцо, братъ Лоренцо!
А, это голосъ брата Іоанна.
Грядущему изъ Мантуи привѣтъ.
Что Ромео? Ну что онъ говоритъ?
Иль, можетъ быть, онъ написалъ ко мнѣ,
Такъ дай письмо.
Я не былъ въ Мантуѣ.
Отправившись за братомъ босоногимъ,
Чтобъ взять его и съ нимъ пуститься въ путь, —
А онъ тогда недужныхъ навѣщалъ, —
Съ товарищемъ я остановленъ былъ
Градскою стражею по подозрѣнью,
Что оба мы въ больницѣ заразились,
Въ больницѣ, гдѣ свирѣпствуетъ чума.
Кто жъ къ Ромео отнесъ мое письмо?
Послать не могъ я также, — вотъ оно,
Никто не брался отнести его:
Страшились всѣ чумы.
Несчастный случай!
Письмо мое, клянусь св. Францискомъ,
Имѣло много важнаго въ себѣ.
Опасность изъ того большая можетъ быть,
Что не было доставлено оно.
Братъ Іоаннъ, ступай скорѣй, достань
Мнѣ ломъ и принеси сюда сейчасъ же.
Братъ мой, иду, — и принесу тебѣ.
Теперь спѣшить мнѣ должно къ монументу;
Навѣрное вотъ въ эти три часа
И Юлія прекрасная проснется.
И мнѣ она не будетъ благодарна,
Что Ромео объ этихъ приключеньяхъ
Не получилъ извѣстья никакого.
Но въ Маптую тогда я напишу
Вторичное письмо, а Юлію
Возьму къ себѣ, — она пробудетъ здѣсь
Въ моей обители до той норы,
Какъ Ромео сюда прибыть успѣетъ.
О трупъ живой, о бѣдный трупъ живой,
Въ могилѣ мертвеца похороненный!
Подай мнѣ факелъ, пажъ, поди стань одаль,
Нѣтъ, нѣтъ! ненужно факела, возьми
Я не хочу, чтобъ видѣли меня,
Поди и лягъ во всю свою длину
Подъ кипарисомъ тѣмъ, и ухо ты
Плотнѣй къ землѣ изрытой приложи.
Земли рыхла отъ частыхъ погребеній,
Малѣйшій шорохъ ты услышать можешь;
Ты свистомъ мнѣ подашь сигналъ тотчасъ-же,
Когда шаги услышишь чьи-нибудь.
Подай цвѣты, ступай, исполни все.
Мнѣ страшно одному остаться здѣсь,
Среди могилъ, но должно покориться!
Я ложе брачное твое, цвѣтокъ
Прекраснѣйшій, цвѣтами усыпаю!
Счастливый гробъ въ своихъ объятьяхъ ты,
Вмѣшаешь совершенный образецъ
Безсмертія. Прелестное созданье,
Средь ангеловъ живущее теперь,
О Юлія, прими послѣдній даръ
Изъ рукъ моихъ, изъ рукъ того, который
Благоговѣлъ передъ тобой при жизни
И гробь твой чтитъ надгробною хвалой!
Мнѣ пажъ даетъ сигналъ — идутъ сюда.
Чья святотатская нога блуждаетъ
Въ ночное время здѣсь, о, кто смущаетъ
Надгробное привѣтствіе любви?
Какъ! съ факелами? Ночь, сокрой меня на мигъ.
Подай мнѣ ломъ и ротъ возьми письмо.
Ты моему отцу вручишь его
Поутру завтра, дай теперь мнѣ факелъ.
Послушай! если жизнь тебѣ мила.
То что бы ты ни видѣлъ, чтобъ ни слышалъ,
Не подходи, не прерывай меня…
Я въ ложе смертное хочу сойти,
Чтобы лицо жены моей увидѣть.
Но главное, чтобъ съ пальца у нея
Снять драгоцѣнное кольцо, мнѣ нужно.
Для дѣла важнаго оно мнѣ нужно!
Уйди же, другъ, уйди совсѣмъ отсюда.
Но если ты, влекомый любопытствомъ,
Осмѣлишься подсматривать за мной.
Бѣда тебѣ; клянуся небесами,
Клянусь, — я разорву тебя на части
И жадное кладбище я усѣю
Твоими членами: часъ этотъ страшенъ!
Намѣренья мои свирѣпо-дики,
Не такъ неумолимъ голодный тигръ
И море бурное не такъ опасно!…
Синьоръ, уйду, не помѣшаю вамъ.
Ты этимъ дружбу мнѣ свою докажешь.
Возьми вотъ это, другъ, или скорѣй.
Живи, будь счастливъ, добрый человѣкъ.
Слова его, напротивъ, заставляютъ
Не уходить, ужасенъ взоръ его,
Намѣреньямъ его не вѣрю я.
Пасть ненасытная, утроба смерти!
Часть лучшую пожрала ты,
Я вскрою челюсти твои гнилыя,
И начиню тебя я новой пищей.
А! изгнанный надменный Монтэгю,
Который умертвилъ двоюроднаго брата
Моей возлюбленной; я думаю.
Что это и свело ее во гробъ,
О, онъ пришелъ сюда, чтобъ наругаться
Надъ ихъ тѣлами — я схвачу его.
Останови свой нечестивый замыслѣ,
О подлый Монтэгю! неужли мщенье
Ты простираешь за предѣлы смерти?
Я задержу тебя, изгнанникъ низкій,
Ступай за мной, ты долженъ умереть.
Я долженъ умереть; за этимъ я
Сюда пришелъ, мой добрый юноша.
Не искушай отчаяннаго ты,
Бѣги, оставь меня: ты видишь ли,
Какое множество здѣсь мертвыхъ,
Подумай же объ нихъ и устрашись.
О юноша, прошу тебя, прошу
Не навлекай на голову мою
Ты новаго грѣха, — не раздражай меня,
Уйди скорѣй! Клянуся небомъ, я
Гораздо болѣе тебя люблю,
Чѣмъ самого-себя, повѣрь — сюда
Я съ умысломъ на жизнь свою пришелъ.
Уйди жъ, уйди, живи — ты послѣ скажешь,
Что человѣкъ съ больнымъ умомъ тебя
Изъ сожалѣнья же къ тебѣ просилъ уйти,
Я презираю всѣ твои угрозы,
Преступникъ ты: я здѣсь тебя свяжу.
Такъ ты меня на битву вызываешь;
Ну, мальчикъ, берегись.
О, Боже мой?
Они дерутся, побѣгу за стражей!
О, я убитъ! (Падаетъ.) Съ ней положи меня,
Когда тебѣ доступно состраданье.
Исполню, хорошо; но кто же онъ?
Вгляжусь въ его лице… А! родственникъ
Меркуціо — Парисъ… Что говорилъ мнѣ
Мой человѣкъ, когда мы шли сюда?
Былъ невнимателенъ мой духъ тревожный.
Какъ полнится, мнѣ Бальтазаръ сказалъ,
Что будто съ Юліей былъ обрученъ
Парисъ. Сказалъ мнѣ это Бальтазаръ?
Иль мнѣ пригрѣзилось? Быть можетъ, это
Я въ помѣшательствѣ ума вообразилъ,
Когда онъ мнѣ разсказывалъ объ ней.
О дай, Парисъ, дай руку мнѣ свою!
Въ одной со мной несчастья черной книгѣ
Записанъ ты! въ торжественной гробницѣ
Я схороню тебя; въ гробницѣ? Нѣтъ!
Въ обители прозрачной, полной свѣта:
Въ ней Юлія покоится, Парисъ!
И красотой гробницу превращаетъ
Въ веселую обитель ликованій!
Покойся здѣсь, мертвецъ, похороненный
Руками мертвеца!..
Не рѣдко люди
Становятся въ послѣднія минуты
Вдругъ веселы, и эту вспышку жизни
Зовутъ мгновенной молніей предъ смертью.
Но вспышку мрачную мою — могу-ль
Я молнійнымъ лучомъ назвать? Супруга!
О Юлія! дыханіе твое
Смерть выпила, по не имѣетъ смерть
Надъ красотой твоею власти — ты
Не побѣжденная лежишь!…
О! красоты сіяетъ цвѣтъ пурпурный
И на устахъ, и на лицѣ твоемъ,
Смерть пальца блѣднаго еще до нихъ
Не довела… А ты, Тибальтъ, ты здѣсь ли
Лежишь въ своемъ кровавомъ одѣяньи?
Что лучшаго могу тебѣ я сдѣлать,
Какъ не повергнуть твоего врага
Рукою той, которая сломила
Цвѣтъ юности твоей! Прости меня,
Мой братъ!… Ахъ Юліи, ты отчего
Все также хороша? Неужли долженъ
Подумать ч, что призракъ безтѣлесный,
Въ тебя влюбилась смерть, и здѣсь во тьмѣ
Костлявое чудовище тебя
Хранитъ и требуетъ твоей любви…
Но я — я здѣсь! Тебя стеречь я буду,
Изъ этого чертога мрачной ночи
Не виду никогда; на вѣки здѣсь
Останусь я, — въ сообществѣ червей,
Прислужниковъ теперешнихъ твоихъ:
Здѣсь вѣчное пристанище себѣ
Я осную, и съ тѣла моего,
Наскучившаго міромъ, я стряхну
Ярмо враждебныхъ звѣздъ… Глаза, глядите
Въ послѣдній разъ, вы, руки, обнимите
Въ послѣдній разъ! А вы, уста,
Врата дыханія, запечатлѣйте
Законнымъ поцѣлуемъ то, что и
У смерти ненасытной сторговалъ
На вѣчное владѣнье! О приди
Мой горькій проводникѣ, приди, пряди.
Ты кормчій безнадежный, — вотъ минута!
Бросай скорѣй на гибельный утесъ
Свой утомленный и больной корабль!…
За Юлію я пью! (Пьетъ.) Аптекарь честный,
О! быстро дѣйствуетъ твое лекарство!
Такъ, съ этимъ я лобзаньемъ умираю.
Святой Францискъ! направь мои шаги.
Ужъ сколько разъ мои скользили ноги
Между гробовъ во мглѣ ночной! Кто тамъ?
Кто въ часъ глухой и поздній въ гости къ смерти
Пришелъ?
Вашъ другъ и человѣкъ съ нимъ вмѣстѣ.
Знакомый вамъ.
Благослови тебя Господь!
Скажи, мой добрый другъ, чей факелъ тамъ
Льетъ тщетный свѣтъ по головамъ и черепамъ
Лишеннымъ глазъ? какъ мнѣ сдается, онъ
Горитъ у монумента Капулетовъ.
Вы не ошиблись, мужъ благочестивый,
И господинъ мой тамъ, любимый вами.
Кто?
Ромео.
Давно ли онъ пришелъ?
Ужь полчаса.
Ступай за мной въ пещеру.
Не смѣю я, мой господинъ не знаетъ,
Что и остался здѣсь. Ужасно онъ
Грозить мнѣ смертію, когда осмѣлюсь
Остаться здѣсь и подсмотрѣть за нимъ.
Останься жъ, я пойду одинъ. Страхъ, страхъ,
Овладѣваетъ мной…
Когда я спалъ
Подъ кипарисомъ, мнѣ пригрезилось,
Что будто господинъ мой съ кѣмъ-то бился
И что противника убилъ мой господинъ.
Эй, Ромео! (Приближается.) О Боже, Боже! горе!
Чья это кровь предъ входомъ монумента
Пролита? Чьи мечи лежатъ нагіе,
Окровавленные въ жилищѣ мира?
Какъ, Ромео? О! блѣдный… Кто еще?
Какъ, и Парись? и весь окровавленный!
Она встаетъ…
Лоренцо!… гдѣ же мой супругъ?
Я. помню хорошо, гдѣ а должна была
Проснуться и гдѣ проснулась я,
Гдѣ жь мой супругъ, Ромео?
Я слышу шумъ….
Синьора, убѣжимъ скорѣй отсюда,
Изъ этого жилища смерти, язвы
И неестественнаго сна! Уйдемъ!
Могущество превыше смертныхъ силъ
Разрушило предначертанья наши.
О поспѣши! твой мужъ въ твоихъ объятьяхъ
Лежатъ безжизненный. Вотъ и Парисъ.
Пойдемъ, пойдемъ, я отведу тебя
Въ обитель инокинь святыхъ — спѣши,
Не спрашивай. Ужъ стража здѣсь, идутъ..
Идемъ же, Юлія! (Шумъ усиливается) я ухожу.
Ступай, ступай! я не пойду съ тобой
Что это? склянка… О, какъ крѣпко сжала
Ее рука супруга моего!
А! вижу — ядъ, супругъ мой, дни твои
Безвременно скончалъ. Какой ты жадный;
Все выпилъ, все, ни капли не оставилъ..
Возьму лобзанье съ устъ твоихъ. Быть можетъ,
Достаточно на нихъ осталось яду.
Чтобъ умертвить, чтобъ изцѣлить меня.
Уста твои теплы.
Куда же, гдѣ?
Я слышу шумъ! скорѣй, скорѣе къ дѣлу!
А! благодѣтельный кинжалъ! — сюда! —
Здѣсь, здѣсь ножны твои! (Закалывается)
Заржавѣй здѣсь,
А мнѣ дай умереть!
Вотъ здѣсь, вонъ тамъ, гдѣ факелъ свѣтится.
Кровь на землѣ, обѣгайте кладбище,
Берите всѣхъ, кто попадется вамъ.
О жалкій видъ! — Вотъ графъ лежитъ убитый
И Юлія въ крови, тепла еще,
И видно, что не давно умерла,
А между-тѣмъ она схоронена
Два дна назадъ… Ступайте къ герцогу,
Бѣгите къ Капулетамъ, — поднимите
Всѣхъ въ домѣ Монтэгю, другихъ зовите!
Вотъ Ромео служитель, — на кладбище
Нашли его.
Держите же его
До той поры, какъ герцогъ самъ прибудетъ.
Вотъ мнѣ монахъ попался — онъ дрожитъ
И плачетъ и вздыхаетъ. У него
Я взялъ вотъ этотъ ломъ и мечъ.
А шелъ онъ съ этой стороны кладбища.
Большое подозрѣнье, — задержите.
Какое же. несчастье здѣсь случилось?
Какое же несчастье васъ воззвало
Отъ утренняго сна?
Что значитъ это?
Что за тревога здѣсь — и что это за крики?
Народъ на улицѣ взываетъ: Ромео!
Другіе: Юлія, Парисъ! и всѣ бѣгутъ
Сюда къ гробницѣ нашей.
Что за страхъ
Смущаетъ всѣхъ и слухъ тревожитъ нашъ?
Вотъ, повелитель, графъ Парисъ лежитъ.
Вотъ мертвый Ромео, вотъ Юлія,
Умершая давно, но теплая,
И умерщвленная сейчасъ.
Ищите,
И разъузнайте какъ столь страшное убійство
Свершилось.
Вотъ мы нашли монаха,
И Ромео умершаго слугу.
При нихъ всѣ нужныя орудья были,
Чтобъ отперетъ жилище мертвецовъ.
О, Боже мой! Жена — смотри, дочь паша,
Въ крови! Кинжалъ ошибся: домъ его
Теперь пустой — при бедрѣ Монтэгю,
А онъ попалъ въ грудь дочери моей.
О этотъ видъ, видъ смерти, будто звонъ,
Звонъ похоронный, въ гробъ меня зовущій.
Приблизься, Монтэгю ты рано всталъ,
Но раньше легъ наслѣдникъ твой и сынъ.
Ахъ, повелитель мой, жена мои
Скончалась въ эту ночь — печаль о сынѣ
Изгнанникѣ ей сокрушила грудь.
Какія жь вновь несчастья сговорились
И бѣдной старости моей грозятъ?
Смотри — и ты увидишь.
О сынъ мой, сынъ!
Не хорошо съ отцемъ ты поступилъ.
Не давъ ему пойти впередъ ко гробу.
Сдержите же теперь свои стенанья —
Все темное намъ должно уяснить,
И отыскавъ источникъ бѣдъ кровавыхъ
Я поведу печали ваши самъ
И васъ самихъ, быть можетъ, приведу
Къ могилѣ я. Умолкните жь, теперь,
И скорбь свою терпѣнью покорите.
На чью главу упало подозрѣнье?
Всѣхъ больше на меня оно упало,
Хоть меньше всѣхъ способенъ я на то.
Въ чемъ можете меня подозрѣвать;
Противъ меня и время говорить
И мѣсто страшнаго убійства. И вотъ
Я здѣсь стою: признаніемъ моимъ
Я обвиню и извиню себя.
Такъ говори-жь, и разскажи, что знаешь.
Мое повѣствованье будетъ кратко,
На долгій же мучительный разсказъ
Не стало-бы дыханья моего;
Срокъ не великъ моей печальной жизни.
Сей Ромео, лежащій здѣсь безъ жизни,
Сей Ромео, былъ Юліи супругъ.
А Юлія, безжизненная также
Его супругой вѣрною была,
Я брачное имъ далъ благословенье;
День тайнаго союза ихъ былъ днемъ
Погибели Тибальта — смерть его
Изгнала новобрачнаго отсюда.
Объ немъ-то такъ, совсѣмъ не о Тибальтѣ,
Крушилась Юлія. Вы думали
Освободить ее отъ власти горя,
Вы силою хотѣли за Париса
Отдать ее. Она ко мнѣ пришла,
Съ отчаяньемъ во взорѣ умоляла.
Отъ этого вторичнаго союза
Ее спасти, — и въ кельѣ у меня
Убить себя грозила. Я ей далъ,
Своей наукою руководимый, —
Напитокъ усыпительный, и онъ
11е обманулъ меня, и произвелъ
То дѣйствіе, котораго я ждалъ:
Онъ далъ ей видъ умершей. Между тѣмъ
Я къ Ромео послалъ письмо, чтобъ онъ
Прибылъ сюда, къ несчастной этой ночи,
Помочь ей встать изъ чуждаго ей гроба.
Но тотъ, съ кѣмъ я послалъ мое письмо,
Врагъ Іоаннъ, случайно былъ задержанъ,
И мнѣ вчера принесъ письмо обратно.
Тогда рѣшился я пойти одинъ
Подъ этотъ сводъ, въ минуту пробужденья,
Чтобъ Юлію отвесть въ мою обитель.
Тамъ, думалъ я, останется она
До той поры, какъ Ромео получитъ
Извѣстье обо всемъ. Какъ я пришелъ,
Ужь грачи. Парисъ и вѣрный Ромео
Безжизненны лежали здѣсь. Она
Проснулася, я умолялъ ее
Пойти со мной — съ терпѣніемъ нести
Небесный приговоръ. Возникшій шумъ
Меня уйти заставилъ, а она
Въ отчаяньи за мною не пошла
И собственной рукой лишила жизни
Себя, какъ видимъ мы. Вотъ все, что знаю.
Кормилицѣ былъ тайный бракъ извѣстенъ.
Вотъ все, и если въ чемъ-нибудь меня
Находите виновнымъ вы, то пусть
Жизнь старая моя погибнетъ жертвой
Подъ строгостью закона безпощадной!
Мы праведнымъ тебя всегда считали.
Гдѣ Ромео служитель? — Что ты скажешь?
Я господину моему привезъ извѣстье
О смерти Юліи. Изъ Мантуи
Онъ прискакалъ сюда, къ гробницѣ этой.
Здѣсь онъ письмо мня отдалъ — вотъ оно,
Письмо къ отцу — и смертью мнѣ грозилъ,
Идя въ пещеру, если я останусь.
Подай письмо, — я посмотрю его.
А гдѣ Парисовъ пажъ, поднявшій стражу?
Что дѣлалъ здѣсь твой господинъ — скажи.
Онъ усыпалъ цвѣтами гробъ невѣсты,
Заранѣе велѣвъ мнѣ отойти.
Вдругъ кто-то съ факеломъ сюда явился,
Чтобъ отворить гробницу — и мгновенно
Мой господинъ напалъ на незнакомца,
А я скорѣй за стражей побѣжалъ.
Письмо слова монаха подтверждаетъ;
Здѣсь ихъ любовь, извѣстіе о смерти…
Онъ пишетъ также здѣсь, что ядъ купилъ —
У бѣднаго аптекаря, — и съ нимъ
Пришелъ подъ этотъ сводъ, чтобъ умереть.
Приблизьтесь Капулетъ и Монтэпо!
Сюда, враги! Смотрите: бичь небесный
Караетъ васъ за дикую вражду.
Всѣ радости у васъ убило небо
И чѣмъ же, чѣмъ? — любовію убило!
Двухъ человѣкъ по крови близкихъ мнѣ
Лишился я — надъ всѣми Бога длань!
О, братъ мой, Монтэгю, дай руку мнѣ.
И болѣю, чѣмъ руку дамъ тебѣ:
Я статую изъ золота поставлю
Въ честь Юліи, — и никогда,
Пока слыветъ Вероною Верона
Въ такую цѣну статуи не будетъ.
Такую жь статую поставлю я
Въ честь Ромео, съ его супругой рядомъ
О жертвы бѣдныя вражды несчастной!
Угрюмый миръ намъ этотъ день несетъ —
Свѣтило дня не хочетъ появиться!
Идемъ; несчастныхъ дѣлъ разсмотримъ ходъ,
Одни накажутся, инымъ простится.
Нѣтъ повѣсти печальнѣе, чѣмъ повѣсть
О Ромео и Юліи его!