Ромео и Джульетта (Шекспир; Григорьев)/1902 (ДО)/Акт четвёртый
См. также одноимённые страницы.
| ← Актъ третій | Ромео и Джульетта — Актъ четвертый | Актъ пятый → |
| Оригинал: англ. Romeo and Juliet. — См. Содержаніе. Перевод созд.: 1592, опубл: 1623/1860. Источникъ: В. Шекспиръ. Ромео и Джульетта // Полное собраніе сочиненій Шекспира / подъ ред. С. А. Венгерова — СПб.: Брокгаузъ-Ефронъ, 1902. — Т. 1. — (Библіотека великихъ писателей). |
- Википроекты
Въ четвергъ, мессеръ? Скоренько что-то очень!
Да такъ желаетъ тесть мой Капулетъ:
Я скорости такой не поперечу.
Сказали вы, что неизвѣстны вамъ
Синьоры мысли. Значитъ, бой неравенъ.
Не похвалю, синьоръ мой.
Смерть Тибальта
Оплакиваетъ все она безмѣрно;
И потому, съ ней мало говорилъ
Я о любви. Кипридинымъ улыбкамъ
Нѣтъ мѣста въ домѣ плача; но находитъ
Ея отецъ, мой падре, что опасно
Ей предаваться такъ своей печали,
И, мудростью руководясь, рѣшилъ онъ
День нашего вѣнчанія ускорить
И наводненье слезъ остановить:
Себѣ самимъ оставленныя, слезы
Текутъ сильнѣй въ сообществѣ другихъ —
Скорѣй изсякнутъ. Вамъ теперь, надѣюсь,
Ясна причина свадьбой поспѣшить.
Когда-бъ причины медлить я не вѣдалъ!
Мессеръ, вотъ кстати въ келью и синьора.
Вотъ счастливая встрѣча, о моя
Синьора и моя супруга!
Ею
Тогда лишь буду я, какъ выйду замужъ.
Да это будетъ, быть должно въ четвергъ,
Любовь моя.
Что будетъ — то и будетъ.
Извѣстная и истинная правда.
Навѣрное, на исповѣдь пришли
Къ отцу святому вы?
Вамъ отвѣчая,
Была бъ не у него — у васъ я на духу.
Любовь ко мнѣ предъ нимъ вы только не утайте!
Въ любви къ нему я признаюся вамъ.
Въ любви ко мнѣ признаетесь ли также?
Когда и такъ, признаніе заочно
Дороже несравненно чѣмъ въ лицо.
О, бѣдная! отъ слезъ твой ликъ прекрасный
Ужасно пострадалъ.
Плохая жъ
Слезамъ добыча… И до ихъ напора
Лицо мое — не Богъ знаетъ чѣмъ было.
Обиднѣй слезъ ему — слова такія.
Не клевещу, мессеръ: сказала правду я,
И — что сказала, то себѣ сказала.
Лицо твое — мое, а на него ты
Клевещешь!
Можетъ быть. Оно не мнѣ вѣдь
Принадлежитъ. Святой отецъ! Досугъ ли
Теперь вамъ иль мнѣ вечеромъ придти?
Досугъ мой — весь мой. Бѣдное дитя!
Готовъ я. Мой синьоръ: наединѣ
На время мы должны остаться съ нею.
Избави Богъ мѣшать святому дѣлу!
Въ четвергъ, Джульетта, утромъ разбужу васъ,
До тѣхъ же поръ прощайте — и примите
Вы отъ меня мой поцѣлуй святой.
Запри скорѣе дверь ты и затѣмъ
Давай со мною плакать. Ни надежды,
Ни помощи и ни спасенья нѣтъ!
Ахъ! знаю я твое, Джульетта, горе!
Мой умъ оно повергло въ напряженье.
Я слышалъ, что должна — и безъ отсрочки —
Въ четвергъ ты съ этимъ графомъ повѣнчаться?
Не говорилъ бы прежде ты объ этомъ,
О, падре, чѣмъ сказать мнѣ, какъ спастись!
Коль средствъ найти твоя не можетъ мудрость,
Ты только оправдай мое рѣшенье,
Я въ мигъ себѣ ножомъ вотъ этимъ помогу…
Сердца намъ съ Ромео небо сочетало,
А руки — ты, и прежде, чѣмъ рука,
Врученная тобой Ромео, будетъ
Другому въ обладанье отдана,
Иль сердце вѣрное мое къ другому
Клятвопреступно обратится, вотъ
Что ихъ за это ждетъ!
Подай же многолѣтнею своею
Ты мудростью совѣтъ мнѣ иль смотри:
Промежъ бѣдой и мною ножъ кровавый
Посредника сыграетъ и своимъ онъ
Судомъ разсудитъ то, чего не въ силахъ будетъ
Ни многолѣтній опытъ твой, ни мудрость
По совѣсти и чести разсудить.
Не медли же отвѣтомъ: опоздать я
Боюся умереть, коль то, что скажешь,
Не скажетъ ничего мнѣ о спасеньи.
Стой, дочь моя… Мнѣ что-то на надежду
Похожее пришло, но въ исполненьи
Отчаянное столько же, какъ то
Отчаянное, что мы предупреждаемъ.
Когда скорѣй, чѣмъ повѣнчаться съ графомъ
Парисомъ, силу воли ты находишь
Къ самоубійству, вѣроятно, ты
Подобье смерти вытерпѣть рѣшишься;
Вѣдь ты, чтобъ отвратить позоръ, на смерть,
На самую на смерть теперь готова.
Дерзай же: дамъ спасенья средство я.
Вели ты мнѣ — скорѣй, чѣмъ повѣнчаться
Съ Парисомъ — соскочить съ зубчатой выси
Вонъ этой башни, или по дорогамъ,
Обложеннымъ бандитами скитаться,
Иль въ нору змѣй ползти мнѣ, или на цѣпь
Меня съ ревущимъ посади медвѣдемъ,
Иль ночью въ складѣ труповъ положи
Подъ грудою костей людскихъ, стучащихъ
Другъ объ друга, съ вонючими кусками
И съ черепами желтыми безъ зубъ,
Иль прикажи въ разрытую могилу
Мнѣ лечь живой и вмѣстѣ съ мертвецомъ
Покрыться саваномъ однимъ… все, все
Вели мнѣ сдѣлать ты, о чемъ и слышать
Безъ дрожи не могла я прежде, все
Исполню я безъ страха и сомнѣнья,
Лишь только бы женою безпорочной
Любимому осталась мужу я.
Такъ слушай же: ступай домой, — веселой
Ты притворись, согласье дай на бракъ
Съ Парисомъ. Завтра, въ середу, съ собой ты
Не позволяй кормилицѣ ложиться.
Возьми вотъ эту стклянку и, ложася,
Ты жидкость въ ней растворенную выпей!
Тогда по жиламъ пробѣжитъ твоимъ
Мертвящій, хладный сонъ; обычное движенье
Пульсъ прекратитъ свое и перестанетъ биться:
Ни теплоты не будетъ, ни дыханья;
Ничто не обличитъ, что ты живешь,
Ланитъ и устъ твоихъ поблекнутъ розы,
Какъ пепелъ блѣдны станутъ; окна глазъ
Замкнутся, какъ бы смерть сама закрыла
Для жизненнаго свѣта ихъ; и каждый
Твой членъ, упругой живости лишившись,
Окоченѣетъ, будетъ неподвиженъ
И холоденъ, какъ смерть сама; и въ этомъ
Подобьи смерти цѣпенящей — ты
Пробудешь сорокъ два часа. Когда
Будить тебя придетъ женихъ твой утромъ,
Тебя найдетъ онъ мертвою на ложѣ.
Тогда, какъ въ нашихъ сторонахъ ведется,
Въ одеждахъ лучшихъ, въ незакрытомъ гробѣ[1],
Чтобъ съ предками въ одной была могилѣ,
Снесутъ тебя въ старинный склепъ семейный,
Гдѣ Капулетовъ все родство лежитъ.
А между тѣмъ, еще до пробужденья
Увѣдомлю письмомъ я Ромео: онъ
Сюда пріѣдетъ. Я и онъ, мы оба
Стеречь минуту, какъ проснешься, будемъ,
И въ ту же ночь потомъ твой Ромео долженъ
Съ тобой отсюда въ Мантую бѣжать;
Вотъ что освободитъ тебя отъ срама,
Грозящаго тебѣ, коль только нрава
Непостоянство или женскій страхъ
Души твоей не поколеблять въ дѣлѣ.
Дай мнѣ ты, дай! Не говори о страхѣ!
Возьми… Ступай же! Будь неколебима
И счастлива ты въ дѣлѣ. Къ мужу я
Отправлю въ Мантую письмо; снесетъ
Его монахъ.
О! дай любовь мнѣ силу, —
И сила та одна меня спасетъ!
Прощай, отецъ мой!
Зови ты всѣхъ, кто здѣсь записанъ, въ гости!
А ты, шельмецъ, поди найми
Мнѣ двадцать поваровъ хорошихъ![2]
Дурныхъ ужъ не приведу, мессеръ; потому — я напередъ посмотрю: облизываютъ ли они у себя пальцы.
Да что жъ ты изъ этого узнаешь?
Ну, ступай!
Однако, не застали-бъ насъ врасплохъ!
Ну, что же? дочь ходила ль къ фра Лоренцо?
Какъ не ходить — ходила!
Ну, онъ авось на умъ ее наставилъ…
Вѣдь этакая нравная дѣвчонка!
Вы посмотрите-ко, съ какимъ веселымъ
Пришла она отъ исповѣди видомъ.
Ну, гдѣ, моя упрямица, шаталась?
Гдѣ я училась каяться въ грѣхѣ
Преступнаго непослушанья
И вамъ и вашимъ приказаньямъ, Падре
Лоренцо мнѣ велѣлъ просить прощенья
У вашихъ ногъ: простите-жъ, умоляю!
Отнынѣ вамъ во всемъ я подчинюсь.
Послать за графомъ съ вѣстію объ этомъ!
Хочу я непремѣнно окрутить
Васъ завтра утромъ.
Встрѣтилась сама я
Съ синьоромъ графомъ въ кельѣ фра Лоренцо
И выказала я къ нему на столько
Любви, на сколько лишь могла
Безъ нарушенья скромности дѣвичьей.
Ну, очень радъ! Прекрасно! Встань… Все это
Какъ слѣдственно… Мнѣ графа бъ повидать.
Идти-жъ, говорятъ, за нимъ! Скорѣе!
А золотой вѣдь, право, человѣкъ-то
Святой отецъ для города всего.
Кормилица! пойдемъ со мною въ спальню
И помоги ты мнѣ наряды выбрать,
Какіе къ утру завтрашнему нужны.
Нѣтъ, нѣтъ! Въ четвергъ все это… Время будетъ.
Ступай ты съ ней, кормилица! Такъ завтра
Мы въ церковь.
Какъ мы только все успѣемъ?
Вѣдь скоро ночь.
Молчи ужъ, самъ примусь я
За все и все пойдетъ по маслу, живо…
Ужъ ты покойна будь, жена!
Ступай къ Джульеттѣ, помогай въ нарядахъ!
Я спать не лягу, ты меня оставь!
Самъ за хозяйку нынче я… Эй вы!
Всѣ разбрелись… ну, что жъ? схожу, пожалуй,
Я къ графу самъ, чтобъ извѣстить его
О завтрашнемъ. Какъ на сердцѣ-то стало
Легко мнѣ удивительно, лишь только
Одумалась упрямая дѣвчонка! (Уходитъ).
Да! этотъ вотъ нарядъ всѣхъ лучше будетъ.
Но, вотъ что, милая кормилица моя!
Пожалуйста, оставь меня одну ты
На эту ночь. Мнѣ нужно очень много
Молиться, чтобъ умилостивить небо мнѣ.
Ты знаешь: тяжкій грѣхъ на мнѣ лежитъ!
Что? заняты? Не надо ли помочь вамъ?
О, нѣтъ, синьора! Выбрали мы все,
Что завтра нужно будетъ для обряда…
Позвольте мнѣ наединѣ съ собою
Теперь остаться. Пусть ужъ съ вами ночь
Кормилица пробудетъ. Я вѣдь знаю,
Что хлопоты у васъ большія на рукахъ
И дѣло къ спѣху.
Ну, покойной ночи!
Ложись въ постель и засыпай-ко съ Богомъ…
Тебѣ теперь покой необходимъ.
Прощайте… Знаетъ Богъ одинъ, когда мы
Увидимся… И странный, и холодный
Какой то страхъ по жиламъ пробѣгаетъ
И леденитъ всю жизни теплоту.
Не воротить ли ихъ, чтобъ ободриться?
Кормилица… Но что ей дѣлать здѣсь?
Одна ужасную должна сыграть я сцену…
Приди, фіалъ!..
Что, если не подѣйствуетъ напитокъ?
Меня вѣдь повѣнчаютъ завтра утромъ!
Нѣтъ! нѣтъ!
Вотъ кто спасетъ меня… ложись ты здѣсь!
А что, коль это ядъ, коли вручилъ
Монахъ его мнѣ съ хитростью, нарочно,
Чтобъ умерла я?.. Опозоренъ этимъ
Вѣдь бракомъ онъ, меня вѣнчавшій съ Ромео!
Боюсь я… но нѣтъ… не можетъ быть!
За праведника онъ всегда считался
И мысли я питать дурныя не хочу…
А что, коли положенная въ гробъ,
Проснуся прежде я, чѣмъ Ромео мой
Придетъ освободить меня?.. О! страшно!
Что, коль задохнусь я въ могильномъ склепѣ,
Ужасный зѣвъ котораго въ себя
Струй воздуха свѣжащихъ не вдыхаетъ,
И, задохнувшися, умру я прежде,
Чѣмъ Ромео мой придетъ?
Иль, если я жива останусь, развѣ
Не можетъ быть, что сочетанье смерти
Со тьмой и ужасъ мѣста самаго…
Вѣдь это склепъ могильный и старинный.
Гдѣ, нѣсколько уже столѣтій, кости
Моихъ усопшихъ предковъ хоронились…
Гдѣ окровавленный и свѣжій трупъ Тибальта
Въ землѣ гніетъ подъ саваномъ своимъ,
Гдѣ, говорятъ, въ полуночную пору
Выходятъ мертвецы… увы! увы!
Не можетъ развѣ быть, что слишкомъ рано
Проснуся я?.. и этотъ смрадъ гніенья,
Глухіе стоны, стонамъ мандрагоры
Съ корнями вырванной подобные[3], которыхъ,
Не обезумѣвши, никто живущій
Не можетъ слышать… О! коль такъ проснуся,
Могу ль съ ума я не сойти, среди
Всѣхъ адскихъ ужасовъ и, обезумѣвъ,
Играть костями предковъ стану я,
И саванъ сдерну съ мертваго Тибальта,
И въ бешенствѣ, схвативши предка кость,
Какъ палицей ей раздроблю свой черепъ
Помѣшанный… О! вотъ: я вижу брата тѣнь…
За Ромео гонится она, который
Концомъ меча насквозь ее пронзилъ…
Стой, стой Тибальтъ! О Ромео, Ромео, Ромео!
Вотъ мой фіалъ!.. Пью за тебя его.
На вотъ ключи и пряностей достань,
Кормилица!
Въ пирожное айвы
И финиковъ тамъ требуютъ.
Живѣй!
Живѣй! живѣй! Вторые пѣтухи
Пропѣли: колоколъ звонилъ… Теперь
Ужъ три часа, Анджелика! на кухню
Ты заглянула бы… да чтобы ничего
Тамъ не жалѣли!
Охъ вы, суета!
Ложитесь-ко вы лучше. Вѣдь, ей Богу,
Вы не здоровы будете на утро,
Не спавши ночь.
Ни-ни: вотъ-на! Я часто
Ночей не спалъ бывало изъ за дѣлъ
Гораздо меньше важныхъ… не бывалъ же
Я боленъ.
Да! въ свое ты время былъ
Извѣстнымъ мышеловомъ… Но теперь
Мое ужъ дѣло, чтобъ въ такихъ дѣлахъ ты
Ночей безъ сна не проводилъ.
Ишь ревность-то! ишь ревность-то!
Эй! малый!
Что у тебя?
Для повара тутъ что-то,
Мессеръ, а самъ не знаю право что.
Тащи скорѣй, скорѣй!
Шельмецъ! Неси
Сюда полѣньевъ ты посуше… Пьетро
Покличь: тебѣ укажетъ онъ, гдѣ взять.
На столько у меня у самого, мессеръ,
Смекалки хватитъ… Что тревожить Пьетро? (Уходитъ).
Отвѣтилъ славно! Ай да — шельминъ сынъ!
Ай да полѣнный мастеръ!.. Богъ ты мой!
Ужъ день! Графъ тотчасъ съ музыкой прибудетъ;
Такъ обѣщался… да ужъ онъ и близко.
Я слышу… Эй! кормилица! жена!
Эй вы! кормилица! да ну же ты!
Ступай, буди Джульетту, одѣвай!
А я пойду съ Парисомъ поболтаю.
Ну, шевелись, ступай! Женихъ ужъ здѣсь.
Ступай скорѣе, говорятъ!
Синьора! эй, синьора! Джуля!.. Ну!
Признаться, спитъ же крѣпко. Эй, овечка!
Эй, барыня моя! Фай! что за соня!
Да ну-же, милочка, я говорю…
Сударыня! красавица! невѣста!
Ни слуху и ни духу все… Ну, точно
За деньги спать рядилась, — собралась
На цѣлую недѣлю отоспаться.
И то сказать вѣдь: въ будущую ночь
Синьоръ Парисъ усердно похлопочетъ,
Чтобы не много ты спала… Однако,
Господь меня прости, какъ крѣпко спитъ!
Вѣдь надо-жъ разбудить… Эй! синьорина!
Синьора! синьорина! Графъ застанетъ
Васъ на постели, раскачаетъ разомъ…
Да это что?.. Одѣтая совсѣмъ
И на постели!.. Надо побудить.
Синьора, синьорина, синьорина!
Ахъ, ахъ! сюда! скорѣе! умерла!
Охъ, горемычная моя ты доля!
Эй! водки! Мой синьоръ, о мой синьоръ!
Что ты шумишь тутъ?
Охъ! бѣда лихая!
Да что тутъ?
Посмотрите, посмотрите:
Вотъ горе-то!
Охъ! охъ! мое дитя,
Сокровище единое! Проснись ты,
Взгляни ты иль умру съ тобою вмѣстѣ!
О, помогите, помогите!.. Кличь ты,
Зови, кричи ты!
Что за срамъ? Ведите
Джульетту вы: — женихъ давно пріѣхалъ.
Охъ! умерла, скончалась, умерла!
Охъ, горе, горе!
Господи!.. Мертва!
Мертва! мертва!
Что? дайте поглядѣть мнѣ…
Остановилась кровь, окоченѣли члены
И жизнь давно разсталася съ устами…
Смерть на нее легла: безвременный морозъ
Палъ на цвѣтокъ на самый лучшій луга.
Охъ, горе горькое!
О, день несчастный!
Смерть,
Которая, чтобы стеналъ я горько,
Взяла ее, языкъ связала мой
И не даетъ мнѣ вымолвить ни слова.
Что жъ? Въ церковь собралася ли невѣста?
Да! собралась туда она навѣкъ.
О, сынъ мой! Въ ночь передъ твоею свадьбой
Легла съ твоей женою смерть… Взгляни вотъ,
Лежитъ она, цвѣтокъ, сраженный смертью.
Смерть — зять теперь мнѣ смерть — наслѣдникъ мой;
Съ моею дочерью она вѣнчилась:
Умру — и все оставлю ей! И жизнь
И все житье-бытье — добыча смерти!
Такъ ждалъ я утро увидать въ лицо
И вотъ оно въ какомъ предстало видѣ!
Проклятый, скорбный, гнусный, ненавистный день!
Часъ злополучнѣйшій изъ всѣхъ, какіе
Лишь видѣло когда либо въ своемъ
Теченьи многотрудномъ время!
Одно, одно, одно любимое дитя!
Одно, что мнѣ отрадой, утѣшеньемъ было,
Смерть лютая отъ глазъ моихъ сокрыла.
Ахти, бѣда! Охъ, горе, горе, горе!
Безчастный день ты, горемычный день!
Такого никогда не знала!.. День ты, день проклятый!
Темнѣй такого дня и не бывало!
Охъ, день безчастный, охъ, безчастный день!
Осуждена, разведена,
Оскорблена, поражена, убита!...
О, смерть проклятая! Тобой осуждена,
Тобой, изъ лютыхъ лютая, убита
Любовь и жизнь моя! — Не жизнь ужъ больше,
Но въ самой смерти ты моя любовь.
Отчаянный, проклятый, ненавистный,
Мученій полный, смертію разящій,
Нежданный и незванный часъ! Зачѣмъ ты
Пришелъ убить, убить веселье наше?
Дитя, дитя мое! О, нѣтъ! Душа
Моя, а не дитя! Ты умерла!
Ахъ! умерло дитя мое и съ нимъ,
Съ дитей моимъ, всю жизнь мою схоронятъ.
Молчите! Стыдно! Горя врачевство
Не въ гореваньи этомъ! Вы и небо
Въ прекрасной дѣвицѣ по ровной части
Имѣли: нынѣ небо все взяло!
И что жъ могло для дѣвицы быть лучше?
Вѣдь не могли бъ отъ смерти уберечь
Вы часть свою! Свою же небо нынѣ
Въ жизнь вѣчную взяло. Ее возвысить
Желаньемъ высшимъ было вашимъ; доля
Ея высокая была вамъ небомъ —
И плачете о томъ, что выше облакъ
Теперь она на небо воспарила!
О! любите вы дочь плохой любовью —
Когда ей хорошо, вы сходите съ ума!
Не въ томъ вѣдь брака счастье, чтобы долго
Во бракѣ жить; блаженнѣе стократъ
Удѣлъ почившей по недолгомъ бракѣ.
Отрите-жъ слезы ваши; розмариномъ
Вы тѣло ей прекрасное осыпьте[4],
И, по обычаю, въ убранствѣ лучшемъ
Несите въ церковь; ибо, хоть природа
Велитъ намъ плакать, но природы слезы
Для разума — посмѣшище одно.
Все то, что мы готовили для свадьбы,
Для горестныхъ намъ похоронъ послужитъ;
Замѣнитъ звуки колокольный звонъ…
Поминки вмѣсто свадебнаго пира,
А вмѣсто пѣсенъ брачныхъ панихида;
Вѣнокъ невѣсты трупъ ея украситъ…
Все, все перемѣнило назначенье.
Мессеръ, идите! — да и вы, синьора,
И вы, мессеръ Парисъ! Готовьтесь провожать
Прекрасную покойницу въ могилу.
За грѣхъ, какой то небо васъ караетъ…
Страшитесь раздражить его еще сильнѣй
Безумнымъ ропотомъ на Божью волю.
Ну, намъ, значитъ, убирать наши дудки, да самимъ убираться…
Ахъ! убирайте, убирайте вы
Ихъ, люди добрые, скорѣе… Потому
Вы сами видите, какое здѣсь
У насъ теперь разстройство.
Всежъ бы, надо
Настроить постараться какъ нибудь!
Музыканты, а музыканты! Скорѣй: „Сердца радость — жизни сладость“![5] Если вы хотите, чтобы я жилъ, сыграйте: „Сердца радость“.
Зачѣмъ же „Сердца радость“?..
Ахъ, музыканты! Затѣмъ, что у меня сердце наигрываетъ: „о горесть, о мученье!“ Сыграйте вы мнѣ что-нибудь веселенькое для куражу.
Нельзя веселенькое, да и не времятеперь играть.
Такъ вы не хотите?
Нѣтъ.
А я бы вамъ звонко заплатилъ.
Чѣмъ это?
Не монетой, конечно, а голосомъ… ужъ дралъ бы я вамъ уши, деруны проклятые!
Хамово отродье!
Хамскій кинжалъ, пожалуй, съѣздитъ васъ по макушкѣ. Не переносны мнѣ ваши крючки, ваши фа да ваши ре. Слышите?
Слышимъ, что вретъ ваша фа и вретъ ваша ре.
Спрячьте-ко вашъ кинжалъ, а достаньте лучше ваше остроуміе.
Берегитесь же: я проколю васъ остроуміемъ и вложу въ ножны кинжалъ! Съумѣйте вы только отвѣчать-то:
Коль сердцо болѣетъ отъ мукъ
И душу намъ скорбь тяготитъ,
Серебряный музыки звукъ…
Ну, почему тутъ: „серебряный звукъ?“ почему „серебряный звукъ?“ Ну, Симонъ, жильная струна?
Потому, мессеръ, что у серебра пріятный звукъ.
Прекрасно. Ну, а ты какъ скажешь, Уго Гудокъ?[6]
По моему, потому „серебряный звукъ“, что за серебро музыканты играютъ…
Молодецъ! Ну, а ты какъ, Джакомо Труба?
Я, право, не знаю, что и сказать.
Ну, прости; я вѣдь и забылъ, что ты пѣвецъ — и, стало быть, глупъ по обязанности. „Серебряный музыки звукъ“ потому, что:
Серебряный музыки звукъ
Мгновенно печаль исцѣлитъ.
Вотъ ерникъ-то малый!
Ну его къ лысому бѣсу, Джакомо! Пойдемъ-ко, подождемъ выноса, да не дадутъ ли потомъ пообѣдать?
Примѣчанія
править- ↑
Лоренцо. Въ одеждахъ лучшихъ, въ незакрытомъ гробѣ.
По итальянскому обычаю, покойниковъ хоронили въ склепахъ въ незакрытыхъ гробахъ.
- ↑
Капулетъ. . . . . . . . найми
Мнѣ двадцать поваровъ хорошихъ.По счетнымъ книгамъ лондонской Stationers Company 1560 года видно, что проповѣднику платили 6 шиллинговъ 2 пенса, менестрелю (пѣвцу, музыканту) — 12 шиллинговъ, а повару — 15. Эта сравнительная оцѣнка услугъ почти не мѣнялась въ теченіе двухъ столѣтій. Капулетъ, какъ человѣкъ тщеславный, хочетъ большимъ числомъ поваровъ показать свое богатство и роскошь.
- ↑
Джульетта. Глухіе стоны, стонамъ мандрагоры,
Съ корнями вырванной, подобные…Корню мандрагоры приписывалось сходство съ человѣческой фигурой, отчего и думали, что этому растенію присуща извѣстная степень сознательной жизни и нѣкоторыя человѣческія свойства, напр, — голосъ; мандрагора, если ее вырвать съ корнемъ, будто бы стонетъ, и этотъ стонъ убиваетъ или сводитъ съ ума человѣка, вырвавшаго растеніе. Чтобы избѣжать такихъ послѣдствій, рекомендовалось обвязывать мандрагору веревкой, другой конецъ которой привязывался бы къ собакѣ, такъ чтобы вырывала мандрагору эта послѣдняя.
- ↑
Лоренцо. . . . . . размариномъ
Вы тѣло ей прекрасное осыпьте.Розмаринъ, какъ растеніе вѣчно-зеленое, считался эмблемою безсмертія, а потому и употреблялся при погребальныхъ обрядахъ.
- ↑
Пьетро. Музыканты, а музыканты! Скорѣй:
«Сердца радость — жизни сладость!»Здѣсь мы имѣемъ одну изъ тѣхъ шуточныхъ интермедій, которыми время отъ времени прерывалось дѣйствіе въ старинной англійской драмѣ. Въ изданіи «Ромео и Джульетты» in quarto 1599 года, этой сценѣ предшествуетъ указаніе: «Входитъ Билль Кемпъ». Это — имя артиста, очевидно, игравшаго роль Пьетро. Билль Кемпъ былъ въ свое время однимъ изъ самыхъ любимыхъ клоуновъ. Пѣсня: «Сердца радость» — очень популярная старинная англійская мелодія. «О горесть, о мученье!» — припѣвъ также популярной баллады «О двухъ любовникахъ». Дальше Пьетро поетъ начальные стихи пѣсни, напечатанной въ шекспировское время Ричардомъ Эдуардсомъ подъ названіемъ: «Въ похвалу музыкѣ».
- ↑
Пьетро. Ну, а ты какъ скажешь, Уго Гудокъ.
Въ подлинникѣ: Hugh Rebeck. Ребекъ — трехструнный смычковый музыкальный инструментъ, перешедшій въ Англію изъ Италіи (ribeca), гдѣ онъ былъ первоначально введенъ маврами (арабское reheb).