Отдѣльныя тюремныя камеры были всѣ переполнены, а потому короля и его барона заковали въ цѣпи и посадили въ большую общую камеру, гдѣ содержались совмѣстно обвиняемые въ менѣе важныхъ проступкахъ и преступленіяхъ. Тамъ нельзя было пожаловаться на недостатокъ общества, такъ какъ въ камерѣ находилось уже до двадцати арестантокъ и арестантовъ разнаго возраста въ ручныхъ и ножныхъ кандалахъ. Большинство квартирантовъ и квартирантокъ вели себя до чрезвычайности шумно и непристойно. Король горько жаловался на изумительно безстыдныя оскорбленія царственнаго его сана, Гендонъ же оставался угрюмымъ и молчаливымъ. Онъ чувствовалъ себя совершенно сбитымъ съ толку. На пути въ родной замокъ онъ непомнилъ себя отъ радости и съ увѣренностью ожидалъ, что всѣ будутъ точь въ точь такъ же радоваться его возвращенію. Вмѣсто того его ожидали дома холодный пріемъ и тюрьма. Между надеждою и дѣйствительностью оказывалась значительная разница, которая положительно его ошеломляла. Вмѣстѣ съ тѣмъ, получавшійся результатъ представлялся одновременно и трагическимъ, и смѣшнымъ, такъ что Мильсъ не въ состояніи былъ даже рѣшить, который изъ двухъ элементовъ являлся въ данномъ случаѣ преобладающимъ. Онъ чувствовалъ себя приблизительно такъ же, какъ человѣкъ, который, прыгая отъ радости при видѣ радуги, былъ бы въ это самое мгновеніе пораженъ ударомъ молніи.
Въ мучительномъ хаосѣ его мыслей постепенно установилось, однако, нѣчто вродѣ порядка, и тогда онѣ сосредоточились на Эдиѳи. Обдумывая ея поведеніе и разсматривая его со всѣхъ сторонъ, Мильсъ всетаки не могъ придти къ сколько-нибудь удовлетворительному выводу. Вопросъ о томъ, узнала ли она его, или не узнала, долго оставался нерѣшенною загадкой. Подъ конецъ онъ всетаки пришелъ къ убѣжденію, что она его узнала, но отреклась отъ него ради личныхъ своихъ эгоистическихъ соображеній. Мильсъ дошелъ до такого раздраженія противъ Эдиѳи, что готовъ былъ ее проклинать, но имя ея было такъ долго для него священнымъ, что онъ оказывался теперь не въ силахъ соединить съ нимъ какой-либо оскорбительный эпитетъ.
Окутавшись въ грязное тюремное одѣяло, Гендонъ и король провели тревожную ночь. Тюремщикъ снабдилъ за деньги нѣкоторыхъ арестантовъ водкой. Слѣдствіемъ этого оказалось громкое распѣваніе непристойныхъ пѣсенъ, пьяные крики и драка. Подъ конецъ, вскорѣ послѣ полуночи, одинъ изъ пьяныхъ арестантовъ принялся бить лежавшую возлѣ него на соломѣ арестантку и такъ усердно колотилъ ее по головѣ желѣзными кандалами, что чуть не убилъ до смерти, прежде чѣмъ подоспѣлъ на выручку тюремщикъ. Онъ тотчасъ возстановилъ спокойствіе и порядокъ, нещадно отколотивъ буяна палкой по головѣ и по плечамъ. Это послужило сигналомъ къ прекращенію ночной попойки, послѣ чего получилась возможность заснуть, по крайней мѣрѣ, тѣмъ, кого не особенно безпокоили стоны и оханья арестантки и наказаннаго ея обидчика.
Въ продолженіе цѣлой недѣли, дни и ночи смѣняли другъ друга, но щеголяли величайшимъ однообразіемъ. Люди, лица которыхъ Гендонъ припоминалъ болѣе или менѣе явственно, приходили днемъ взглянуть на самозванца, при чемъ объявляли, что онъ вовсе не походитъ на покойнаго барина Милъса Гендона, и осыпали его всяческими оскорбленіями. По ночамъ каждый разъ съ такою же правильностью происходили шумныя попойки. Эта однообразная правильность была, наконецъ, нарушена маленькимъ инцидентомъ. Тюремщикъ привелъ какъ-то разъ въ камеру старика и сказалъ ему:
— Негодяй содержится здѣсь. Попробуй-ка принатужить престарѣлые твои глаза! Быть можетъ, ты и отгадаешь, что онъ за птица?
Взглянувъ на посѣтителя, Гендонъ впервые за время пребыванія своего въ тюрьмѣ испыталъ пріятное ощущеніе. Онъ сказалъ самому себѣ:
— Это вѣдь Черный Эндрюсъ, который всю свою жизнь состоялъ въ услуженіи у моего отца. Онъ мнѣ всегда казался человѣкомъ добродушнымъ и правдивымъ, съ честнымъ, искреннимъ сердцемъ. Быть можетъ, въ прежнее время онъ и въ самомъ дѣлѣ былъ таковъ, теперь же всѣ честные люди вывелись, сдѣлались лгунами. Онъ, безъ сомнѣнія, меня узнаетъ, по тѣмъ не менѣе отречется отъ меня, какъ и всѣ остальные.
Осмотрѣвшись въ комнатѣ, старикъ поочередно окинулъ взглядомъ всѣхъ арестантовъ и подъ конецъ сказалъ:
— Я никого здѣсь не вижу, кромѣ мелкихъ мошенниковъ и бродягъ самаго послѣдняго разбора. Который же именно онъ?
Тюремщикъ расхохотался и, указавъ на Гендона, пояснилъ:
— Вотъ этотъ. Вглядись хорошенько въ этого здоровеннаго скота и скажи мнѣ о немъ твое мнѣніе.
Подойдя къ Гендону, старикъ устремилъ на него долгій пристальный взглядъ, а затѣмъ покачалъ головой и сказалъ:
— Нѣтъ, чортъ возьми, онъ не Гендонъ и никогда не былъ Гендономъ!
— Что вѣрно, то вѣрно! Твои глаза, хоть и старые, а всетаки исправляютъ еще свою обязанность. Если бы я былъ на мѣстѣ сэра Гуга, то взялъ бы этого негоднаго оборванца и…
Тюремщикъ закончилъ свою тираду, поднявшись на цыпочки и вытянувъ голову вверхъ, словно вздернутый на воображаемую висѣлицу. При этомъ онъ захрипѣлъ совершенно такъ, какъ если бы ему предстояло сейчасъ же задохнуться. Старикъ, очевидно находя подобную кару недостаточной, сердито замѣтилъ:
— Если бы съ нимъ расправились такимъ образомъ, то ему слѣдовало бы еще поблагодарить Бога. Я бы, на мѣстѣ сэра Гуга, просто нанросто изжарилъ этого негодяя живьемъ на желѣзной, или еще лучше на мѣдной сковородѣ. Право слово, взялъ бы да изжарилъ!..
Тюремщикъ разразился смѣхомъ веселящейся гіены и сказалъ:
— Можешь потолковать, старичекъ, съ этимъ обманщикомъ и высказать ему твое мнѣніе. То же самое дѣлали и всѣ другіе посѣтители. Тебя это, надѣюсь, маленько позабавитъ.
Съ этими словами тюремщикъ направился, не торопясь, къ своей сторожкѣ и вышелъ изъ камеры. Старикъ упалъ тогда на колѣни передъ Гендономъ и сказалъ ему шепотомъ:
— Слава Богу, ты, наконецъ, вернулся, дорогой мой баринъ! Я считалъ тебя въ продолженіе цѣлыхъ уже семи лѣтъ умершимъ, а между тѣмъ, ты, къ счастію, живъ и здоровъ. Я узналъ тебя сразу, какъ только увидѣлъ, и мнѣ было очень трудно сохранять видъ полнѣйшаго равнодушія и притворяться, будто всѣ здѣсь производятъ на меня впечатлѣніе мелкихъ воришекъ и уличныхъ бродягъ. Я старъ и бѣденъ, сэръ Мильсъ, но по первому твоему слову явлюсь въ судъ и покажу чистую истину, хотя бы мнѣ грозила за это петля.
— Нѣтъ, не надо! — возразилъ Гендонъ. — Это бы погубило тебя, а между тѣмъ не принесло бы особенной пользы моему дѣлу. Всетаки я очень благодаренъ за твое предложеніе. Оно вернуло мнѣ хоть нѣкоторую частъ утраченнаго прежняго моего довѣрія къ ближнимъ.
Старикъ оказался до чрезвычайности полезнымъ для Гендона и короля. Онъ заходилъ по нѣскольку разъ въ день въ тюрьму, будто бы для того, чтобы надругаться надъ самозванцемъ, и каждый разъ приносилъ съ собой что-нибудь съѣстное. Онъ сообщалъ вмѣстѣ съ тѣмъ всѣ наиболѣе интересныя текущія новости. Гендонъ приберегалъ лакомства по преимуществу для короля, который безъ нихъ наврядъ ли остался бы въ живыхъ. Дѣйствительно его величество чувствовалъ себя положительно не въ состояніи ѣсть грубую и недоброкачественную тюремную пищу. Эндрюсъ, дабы не навлекать на себя подозрѣній, долженъ былъ ограничиваться краткими посѣщеніями, но онъ устраивался такъ, чтобы при каждомъ изъ нихъ многое поразсказать вполголоса Гендону. Разсказы эти громогласно пересыпались оскорбительными эпитетами по адресу самозванца, служившими, если можно такъ выразиться, для отвода глазъ.
Такимъ образомъ Мильсу мало-по-малу выяснилось все случившееся въ его семьѣ за время его отсутствія. Артуръ умеръ уже шесть лѣтъ тому назадъ. Эта утрата, равно какъ отсутствіе всякихъ извѣстій о Мильсѣ, разстроили здоровье старика Гендона. Опасаясь умереть съ часу на часъ, онъ выразилъ желаніе, чтобы Эдиѳь и Гугъ сочетались еще при его жизни бракомъ. Эдиѳь молила объ отсрочкѣ, надѣясь, что Мильсъ вернется, но вмѣсто того получено было письмо съ сообщеніемъ о его смерти. Пораженный этимъ новымъ ударомъ, сэръ Ричардъ Гендонъ расхворался еще хуже и вмѣстѣ съ Гугомъ настаивалъ на томъ, чтобы свадьба была сыграна немедленно. Эдиѳи удалось, однако, выпросить себѣ отсрочку сперва на одинъ мѣсяцъ, потомъ на другой и, наконецъ, на третій. Лишь у смертнаго одра своего дяди и опекуна, она согласилась стать женой Гуга. Бракъ между ними оказался несчастливымъ. Ходили толки, будто вскорѣ послѣ свадьбы новобрачная, найдя въ бумагахъ своего мужа нѣсколько черновыхъ проектовъ рокового письма, стала обвинять Гуга въ злоумышленномъ подлогѣ, ускорившимъ кончину сэра Ричарда и принудившимъ ее къ замужеству. Затѣмъ начали распространяться слухи о жестокомъ обращеніи новаго владѣльца гендонскаго замка со своею женою и слугами. Не подлежитъ сомнѣнію, что послѣ кончины отца сэръ Гугъ сбросилъ съ себя маску и сдѣлался безпощаднымъ тираномъ для всѣхъ, чье существованіе находилось въ какой-либо зависимости отъ него, или же отъ его помѣстьевъ.
Изъ того, что разсказывалъ Эндрюсъ, особенно заинтересовало короля лишь слѣдующее извѣстіе:
— Говорятъ, будто его величество, король помѣшался. Ради Бога только не передавайте никому, что слышали объ этомъ отъ меня, потому что запрещено подъ страхомъ смертной казни объ этомъ упоминать.
Бросивъ на старика гнѣвный взглядъ, его величество возразилъ:
— Король не помѣшался, а въ своемъ умѣ. Для тебя было бы умѣстнѣе, почтеннѣйшій, заниматься собственными своими дѣлами, чѣмъ нести такую законопреступную чепуху!
Изумленный энергическимъ нападеніемъ и притомъ съ такой стороны, съ которой онъ его совсѣмъ не ожидалъ, Эндрюсъ спросилъ:
— Что случилось съ этимъ мальчикомъ?
Гендонъ успокоилъ старика жестомъ, послѣ котораго Эндрюсъ, не настаивая болѣе на своемъ вопросѣ, продолжалъ:
— Завтра или послѣзавтра, а именно шестнадцатаго, нынѣшняго мѣсяца состоится погребеніе покойнаго короля въ Виндзорѣ, а двадцатаго числа новый король будетъ короноваться въ Вестминстерскомъ аббатствѣ.
— Мнѣ кажется, что для коронованія надо прежде всего разыскать короля, — замѣтилъ вполголоса мальчикъ и затѣмъ съ увѣренностью присовокупилъ: — Впрочемъ, всѣ, кому слѣдуетъ, объ этомъ позаботятся, въ томъ числѣ также и я.
— Именемъ Господа…
Старикъ не договорилъ предположенной фразы, такъ какъ краснорѣчивый жестъ Гендона заставилъ его умолкнуть и вернуться къ своему повѣствованію.
— Сэръ Гугъ ѣдетъ на празднества коронованія и задается при этомъ самыми розовыми надеждами. Онъ въ большой милости у лорда-протектора, а потому съ увѣренностью разсчитываетъ вернуться съ коронаціи пэромъ.
— Какой это такой лордъ-протекторъ? — освѣдомился король.
— Его свѣтлость герцогъ Сомерсетскій.
— Не знаю, что это за герцогъ.
— Онъ, чортъ возьми, только одинъ въ королевствѣ, это Сеймуръ, графъ Гертфордъ.
Король рѣзкимъ тономъ продолжалъ освѣдомляться:
— Съ какихъ же это поръ сдѣлался онъ герцогомъ и лордомъ-протекторомъ?
— Съ тридцать перваго января нынѣшняго года.
— Кто же далъ ему такой высокій титулъ и санъ?
— Онъ самъ, да государственный совѣтъ при содѣйствіи короля.
Его величество даже привскочилъ отъ изумленія и негодованія.
— Короля? Какого же именно, сударь? — вскричалъ онъ.
— Странный вопросъ! (Господи Боже, что такое случилось съ этимъ мальчикомъ!). Отвѣтить на него, однако, не трудно, такъ какъ у насъ царствуетъ всего только одинъ король, его священнѣйшее величество король Эдуардъ VI, да сохранитъ его Господь Богъ на многая лѣта. Говорятъ, что это очень милый, добросердечный и умненькій мальчикъ. Иные утверждаютъ, будто онъ помѣшался, но во всякомъ случаѣ ему съ каждымъ днемъ становится значительно лучше. Не подлежитъ сомнѣнію также, что онъ сумѣлъ снискать себѣ общую любовь и расположеніе. О немъ отзываются съ величайшей похвалой и молятся, чтобы ему суждено было долгое царствованіе въ Англіи. При самомъ своемъ восшествіи на престолъ онъ выказалъ уже сердечную свою доброту тѣмъ, что спасъ жизнь старому герцогу Норфолькскому. Тотчасъ же послѣ того онъ принялся отмѣнять и упразднять наиболѣе жестокіе законы, угнетающіе народъ.
Извѣстіе это поразило его величество такимъ изумленіемъ, что онъ, словно онѣмѣвъ, погрузился въ глубокія грустныя думы, помѣшавшія ему внимательно вслушиваться въ болтовню старика. Онъ спрашивалъ себя самого, неужели рѣчь идетъ о томъ самомъ мальчикѣ-нищенкѣ, котораго онъ одѣлъ въ свое платье и оставилъ во дворцѣ? Маленькому королю это казалось положительно немыслимымъ. «Если бы мальчишка съ Мусорнаго двора вздумалъ выдавать себя за принца Уэльскаго, неосновательность его притязаній тотчасъ была бы выяснена мужиковатостью его рѣчи и обращенія. Его немедленно выгнали бы изъ дворца и тотчасъ принялись бы разыскивать настоящаго принца. Ужь нѣтъ ли тутъ какой-нибудь придворной интриги? Не замѣстили ли отсутствующаго короля какимъ-нибудь похожимъ на него юнымъ аристократомъ? Нѣтъ! Этого не могло случиться. Лордъ Гертфордъ родной мнѣ дядя, — разсуждалъ король. — Онъ теперь всемогущъ и ни подъ какимъ видомъ не дозволилъ бы сыграть со мной такую штуку». Глубокія размышленія его величества оказывались совершенно безцѣльными. Чѣмъ энергичнѣе пытался онъ разгадать мучившую его тайну, тѣмъ болѣе приводила она его въ недоумѣніе, — тѣмъ сильнѣе болѣла у него голова и тѣмъ хуже онъ спалъ. Нетерпѣливое стремленіе вернуться какъ можно скорѣе въ Лондонъ росло у него не по днямъ, а по часамъ. Пребываніе въ тюрьмѣ становилось, при такихъ обстоятельствахъ, совершенно невыносимымъ.
Всѣ старанія Гендона развлечь и утѣшить короля оставались тщетными. Двумъ женщинамъ, прикованнымъ тутъ же по сосѣдству на цѣпи, это удавалось сравнительно лучше. Благодаря ласковымъ ихъ увѣщаніямъ, мальчикъ успокоился и сдѣлался терпѣливѣе. Онъ проникся къ этимъ женщинамъ благодарностью, полюбилъ ихъ отъ всего сердца и сталъ находить для себя большое удовольствіе въ смягчающемъ нѣжномъ вліяніи, какое оказывало на него ихъ присутствіе. Онъ освѣдомился, за что именно содержатся эти женщины въ тюрьмѣ и, узнавъ, что онѣ баптистки, спросилъ, улыбаясь:
— Развѣ это такое преступленіе, за которое можно сидѣть въ тюрьмѣ? Боюсь, что намъ придется скоро разстаться. Васъ не станутъ долго томить здѣсь изъ-за такихъ пустяковъ.
Мальчику ничего на это не отвѣтили, но въ выраженіи лица женщинъ было что-то такое, показавшееся ему подозрительнымъ. Онъ торопливо добавилъ:
— Отчего вы умолкли? Будьте такъ добры, не мучьте меня и скажите скорѣе: вѣдь вамъ не придется вытерпѣть никакого иного наказанія? Пожалуйста успокойте меня на этотъ счетъ.
Онѣ старались перемѣнить предметъ разговора, но у мальчика пробудились уже опасенія и онъ продолжалъ:
— Неужели васъ вздумаютъ сѣчь плетьми? Нѣтъ, нѣтъ, этого не сдѣлаютъ! Это было бы ужь слишкомъ жестоко. Вы, разумѣется, знаете, что это немыслимо! Правда, вѣдь съ вами не сдѣлаютъ ничего дурного?
На лицахъ обѣихъ женщинъ можно было безъ труда подмѣтить горе и смущеніе. Приходилось, однако, отвѣтить на такой настойчивый вопросъ. Одна изъ женщинъ сказала поэтому голосомъ, прерывавшимся отъ волненія: — Милый, хорошій мальчикъ, ты разрываешь намъ сердца твоими разспросами. Во всякомъ случаѣ Господь Богъ поможетъ намъ вынести нашу участь…
— Вы, значитъ, сознаетесь, — прервалъ король. — Эти безсердечные негодяи рѣшили наказать васъ плетьми? Не плачьте, однако, прошу васъ, не теряйте мужества. Я своевременно еще верну свои права, для того чтобы спасти васъ отъ такой горькой участи и непремѣнно сдѣлаю это!
Проснувшись на другой день утромъ, король нашелъ, что женщинъ въ тюрьмѣ уже не было.
— Онѣ спасены! — радостно воскликнулъ мальчикъ, а затѣмъ прибавилъ грустнымъ тономъ: — Тѣмъ хуже для меня, потому что онѣ болѣе всего являлись здѣсь моими утѣшительницами.
Каждая изъ нихъ пришпилила въ знакъ памяти къ его платью по ленточкѣ.
Онъ объявилъ, что будетъ всегда хранить эти ленты, непремѣнно разыщетъ своихъ милыхъ пріятельницъ и приметъ ихъ подъ свое высокое покровительство.
Какъ разъ въ это время вошелъ въ общую камеру тюремщикъ съ нѣсколькими сторожами и приказалъ вывести всѣхъ арестантовъ на тюремный дворъ. Король былъ внѣ себя отъ радости и мечталъ о блаженствѣ поглядѣть лишній разъ на синее небо и подышать свѣжимъ воздухомъ. Онъ съ нетерпѣніемъ ворчалъ на медленность тюремныхъ служащихъ, но подъ конецъ пришелъ также его чередъ. Его освободили отъ цѣпи, вдѣланной въ стѣну, а затѣмъ приказали идти вмѣстѣ съ Гендономъ вслѣдъ за другими арестантами.
Четыреугольный тюремный дворъ былъ вымощенъ камнемъ. Арестанты входили туда черезъ массивную дверь, накрытую каменнымъ сводомъ и строились въ одинъ рядъ, спинами къ стѣнѣ. Прямо передъ ними протянутъ былъ толстый канатъ. Кромѣ того тутъ же присутствовали всѣ сторожа и тюремщики. Утро было холодное и непріятное. Легкій снѣжокъ, выпавшій ночью, покрывалъ весь обширный дворъ бѣлымъ пологомъ и придавалъ ему еще болѣе безотрадный видъ. Отъ времени до времени чувствовалось на дворикѣ холодное вѣяніе зимняго вѣтерка, взметавшее рыхлый снѣгъ и разносившее его легкимъ облакомъ.
Посреди двора врыты были въ землю два столба, къ которымъ прикованы были цѣпями обѣ женщины. Король съ перваго же взгляда узналъ въ нихъ своихъ пріятельницъ. Онъ содрогнулся и сказалъ себѣ самому:
— Увы, имъ не удалось отдѣлаться такъ счастливо, какъ я на это разсчитывалъ. Ужасно думать, что такимъ добрымъ и милымъ созданіямъ, какъ онѣ, придется познакомиться съ плетью и гдѣ же? У насъ въ Англіи. Это вѣдь стыдъ и позоръ для нашего законодательства! Достаточно принять во вниманіе, что эта мерзость возможна не въ какой-нибудь языческой невѣжественной странѣ, а въ нашемъ христіанскомъ королевствѣ. Ихъ, безъ сомнѣнія, отдерутъ плетьми, а я, котораго онѣ умѣли такъ хорошо утѣшить и успокоить, долженъ теперь глядѣть на эту вопіющую несправедливость! Подумаешь, какъ это, однако, странно. Я, источникъ власти и могущества въ обширномъ англійскомъ королевствѣ, не въ силахъ теперь ихъ защитить. Пусть эти негодяи, однако, поостерегутся! Близокъ день, когда я потребую отъ нихъ серьезнаго отчета за эту низость. За каждый ударъ, который будетъ теперь нанесенъ, они поплатятся цѣлой сотней ударовъ.
Большія тюремныя ворота растворились настежь, и вошла цѣлая толпа постороннихъ зрителей. Толпа эта, собравшись вокругъ обѣихъ женщинъ, скрыла ихъ отъ глазъ маленькаго короля. Затѣмъ явился священникъ, предъ которымъ толпа на мгновеніе разступилась, чтобы сомкнуться опять за его спиною. Король услышалъ тогда нѣчто вродѣ бесѣды, состоявшей какъ будто изъ вопросовъ и отвѣтовъ, но не могъ хорошенько разобрать, о чемъ именно шла рѣчь. Затѣмъ началась на дворѣ суматоха, вызванная какими-то спѣшными приготовленіями. Служащіе бѣгали взадъ и впередъ сквозь ту часть толпы, которая стояла позади женщинъ. Тѣмъ временемъ въ самой толпѣ водворилось глубокое тяжелое молчаніе. По приказанію, отданному мѣстными властями, толпа разступилась по обѣ стороны, и король увидѣлъ тогда зрѣлище, отъ котораго кровь застыла у него въ жилахъ. Вокругъ обѣихъ женщинъ навалены были кучи хвороста, и человѣкъ, стоявшій на колѣняхъ, уже поджигалъ ихъ.
Женщины склонили головы и закрыли лицо руками. Желтое пламя начало взбираться вверхъ по сухому хворосту, который трещалъ и вспыхивалъ. Клубы синеватаго дыма уносились вѣтеркомъ. Священникъ поднялъ руки къ небу и началъ читать молитву. Какъ разъ въ этотъ мигъ двѣ молодыя дѣвушки съ пронзительнымъ крикомъ вбѣжали сквозь тюремныя ворота и бросились къ женщинамъ на пылавшіе уже костры. Служащіе немедленно оттащили ихъ. Одну изъ нихъ удалось удержать съ напряженіемъ всѣхъ силъ, но другая вырвалась, объявила, что хочетъ умереть вмѣстѣ съ матерью, и прежде, чѣмъ удалось ее схватить, бросилась опять на костеръ и охватила руками шею несчастной женщины. Дѣвушку снова оттащили, но ея платье было уже охвачено огнемъ. Двое или трое служащихъ держали ее, а другіе срывали съ нея горѣвшую юбку. Дѣвушка все время пыталась высвободиться, утверждая, что все равно пришлось бы остаться одинокой въ свѣтѣ и умоляла, чтобы ей позволили умереть вмѣстѣ съ матерью. Вообще обѣ дѣвушки плакали навзрыдъ, тщетно пытаясь вырваться изъ рукъ сторожей, когда вдругъ ихъ рыданія и крики были заглушены страшными пронзительными воплями предсмертной агоніи. Король невольно перенесъ свой взглядъ съ дѣвушекъ, дошедшихъ до окончательнаго умоизступленія, на костеръ, а затѣмъ отвернулся, прислонилъ помертвѣвшее свое личико къ стѣнѣ и больше уже не оглядывался. Онъ сказалъ себѣ самому:
— Видѣнное мною въ это мгновенье никогда не изгладится въ моей памяти. Оно врѣзалось въ ней навѣки. Эта сцена будетъ теперь всегда у меня предъ глазами и на яву, и во снѣ, въ продолженіе всей моей жизни. Еслибъ я былъ слѣпымъ, то мнѣ, по крайней мѣрѣ, не пришлось бы видѣть такихъ ужасовъ.
Гендонъ, слѣдившій все время за королемъ, былъ очень доволенъ сдержанностью мальчика и говорилъ себѣ самому. «Ему несомнѣнно становится лучше. Онъ за послѣднее время много перемѣнился и сталъ гораздо смирнѣе. Если бы онъ остался такимъ, какимъ былъ въ первые дни нашего знакомства, то непремѣнно бросился бы на этихъ сторожей и, объявивъ себя королемъ, приказалъ бы имъ немедленно же выпустить обѣихъ его пріятельницъ на свободу. Умопомѣшательство у него, навѣрное, теперь вскорѣ пройдетъ, и онъ станетъ тогда замѣчательнымъ умницей. Дай Богъ, чтобы это случилось въ непродолжительномъ времени».
Въ тотъ же день прибыли въ тюрьму на ночлегъ нѣсколько пересыльныхъ арестантовъ, препровождавшихся подъ конвоемъ въ разныя мѣста королевства, гдѣ имъ предстояло понести наказаніе, къ которому они были приговорены по суду. Король бесѣдовалъ съ этими арестантами. Онъ вообще поставилъ себѣ за правило разспрашивать каждаго содержавшагося въ тюрьмѣ, за что именно и при какихъ обстоятельствахъ бѣдняга этотъ туда попалъ. Мальчикъ находилъ для себя, какъ короля, такіе разспросы очень поучительными, но сердце его зачастую обливалось кровью. Очень тяжелое впечатлѣніе произвелъ на него разсказъ бѣдной полуумной женщины, укравшей на ткацкой фабрикѣ аршина полтора сукна и присужденной за это къ повѣшенію. Одного мужчину обвиняли въ конокрадствѣ, но за отсутствіемъ уликъ должны были выпустить на свободу. Ему не удалось, однако, ею пользоваться, такъ какъ спустя нѣсколько дней онъ былъ преданъ суду за убійство лани въ королевскомъ лѣсу. На этотъ разъ обвиненіе было доказано и теперь этого несчастливца вели для выполненія надъ нимъ смертнаго приговора на мѣстѣ преступленія. Маленькаго короля очень огорчилъ, между прочимъ, также и слѣдующій случай: мальчикъ, находившійся въ ученьѣ у мелочного торговца, поймалъ однажды вечеромъ сокола, который улетѣлъ отъ своего хозяина, и взялъ птицу домой, воображая, будто имѣетъ на это полнѣйшее право. Судъ взглянулъ на это дѣло иначе и приговорилъ мальчика къ смертной казни за кражу охотничьей птицы. Всѣ такія доказательства безчеловѣчія англійскихъ законовъ и судей, на обязанности которыхъ лежало примѣнять таковые, приводили короля въ невообразимую ярость. Онъ требовалъ, чтобы Гендонъ освобидилъ его изъ тюрьмы и бѣжалъ вмѣстѣ съ нимъ въ Вестминстеръ. Мальчикъ утверждалъ при этомъ, что считаетъ своей обязанностью безотлагательно вступить на престолъ и взять въ руки скипетръ уже изъ одного состраданія къ несчастливцамъ, жизнь которыхъ тогда только и можно будетъ спасти.
«Бѣдное дитя, — думалъ со вздохомъ Гендонъ. — Грустные разсказы пересыльныхъ арестантовъ снова ухудшили его болѣзнь. Если бы онъ не встрѣтился съ этими несчастливцами, то, безъ сомнѣнія, не замедлилъ бы выздоровѣть».
Въ числѣ этихъ пересыльныхъ арестантовъ былъ пожилой юристъ, лицо котораго дышало неустрашимой энергіей. За три года передъ тѣмъ онъ позволилъ себѣ написать брошюру, гдѣ обвинялъ лорда-канцлера въ несправедливости. Въ наказаніе за такую дерзость его исключили изъ адвокатскаго сословія и выставили къ позорному столбу, отрѣзавъ напередъ оба уха. Кромѣ того, онъ былъ приговоренъ къ денежному штрафу въ три тысячи фунтовъ стерлинговъ и заключенію въ тюрьму на всю жизнь. Это не помѣшало ему издать противъ лорда-канцлера другую брошюру, и теперь онъ былъ приговоренъ къ утратѣ остававшихся у него обрубковъ отъ ушей и денежному штрафу въ пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Кромѣ того, предписывалось заклеймить ему обѣ щеки каленымъ желѣзомъ и держать его всю жизнь въ тюрьмѣ на цѣпи. «Я считаю эти рубцы почетными», говорилъ онъ, откидывая назадъ сѣдые свои волосы и показывая изуродованные обрубки своихъ ушей.
Глаза короля сверкали негодованіемъ. Онъ сказалъ:
— Никто мнѣ не вѣритъ и, безъ сомнѣнія, ты тоже не будешь исключеніемъ изъ общаго правила. Это, впрочемъ, теперь совершенно безразлично. Не пройдетъ и мѣсяца, какъ ты будешь освобожденъ. Дѣло этимъ не ограничится. Законы, которые тебя изуродовали и опозорили Англію, будутъ вычеркнуты изъ судебнаго уложенія. Нѣтъ, я вижу, что здѣсь, на землѣ, плохіе порядки. Королямъ не мѣшало бы отъ времени до времени испытывать на самихъ себѣ дѣйствіе постановленныхъ ими законовъ и такимъ образомъ учиться милосердію.