дутъ точь въ точь такъ же радоваться его возвращенію. Вмѣсто того его ожидали дома холодный пріемъ и тюрьма. Между надеждою и дѣйствительностью оказывалась значительная разница, которая положительно его ошеломляла. Вмѣстѣ съ тѣмъ, получавшійся результатъ представлялся одновременно и трагическимъ, и смѣшнымъ, такъ что Мильсъ не въ состояніи былъ даже рѣшить, который изъ двухъ элементовъ являлся въ данномъ случаѣ преобладающимъ. Онъ чувствовалъ себя приблизительно такъ же, какъ человѣкъ, который, прыгая отъ радости при видѣ радуги, былъ бы въ это самое мгновеніе пораженъ ударомъ молніи.
Въ мучительномъ хаосѣ его мыслей постепенно установилось, однако, нѣчто вродѣ порядка, и тогда онѣ сосредоточились на Эдиѳи. Обдумывая ея поведеніе и разсматривая его со всѣхъ сторонъ, Мильсъ всетаки не могъ придти къ сколько-нибудь удовлетворительному выводу. Вопросъ о томъ, узнала ли она его, или не узнала, долго оставался нерѣшенною загадкой. Подъ конецъ онъ всетаки пришелъ къ убѣжденію, что она его узнала, но отреклась отъ него ради личныхъ своихъ эгоистическихъ соображеній. Мильсъ дошелъ до такого раздраженія противъ Эдиѳи, что готовъ былъ ее проклинать, но имя ея было такъ долго для него священнымъ, что онъ оказывался теперь не въ силахъ соединить съ нимъ какой-либо оскорбительный эпитетъ.
Окутавшись въ грязное тюремное одѣяло, Гендонъ и король провели тревожную ночь. Тюремщикъ снабдилъ за деньги нѣкоторыхъ арестантовъ водкой. Слѣдствіемъ этого оказалось громкое распѣваніе непристойныхъ пѣсенъ, пьяные крики и драка. Подъ конецъ, вскорѣ послѣ полуночи, одинъ изъ пьяныхъ арестантовъ принялся бить лежавшую возлѣ него на соломѣ арестантку и такъ усердно колотилъ ее по головѣ желѣзными кандалами, что чуть не убилъ до смерти, прежде чѣмъ подоспѣлъ на выручку тюремщикъ. Онъ тотчасъ возстановилъ спокойствіе и порядокъ, нещадно отколотивъ буяна палкой по головѣ и по плечамъ. Это послужило сигналомъ къ прекращенію ночной попойки, послѣ чего получилась возможность заснуть, по крайней мѣрѣ, тѣмъ, кого не особенно безпокоили стоны и оханья арестантки и наказаннаго ея обидчика.
Въ продолженіе цѣлой недѣли, дни и ночи смѣняли другъ друга, но щеголяли величайшимъ однообразіемъ. Люди, лица которыхъ Гендонъ припоминалъ болѣе или менѣе явственно, приходили днемъ взглянуть на самозванца, при чемъ объявляли, что онъ вовсе не походитъ на покойнаго барина Милъса Гендона, и осыпали его всяческими оскорбленіями. По ночамъ каждый разъ съ такою же правильностью происходили шумныя попойки. Эта однообразная правильность была, наконецъ, нарушена малень-
