Выбравшись изъ толпы, Мильсъ Гендонъ и маленькій принцъ тотчасъ направились по самымъ глухимъ улицамъ и переулкамъ къ рѣкѣ. Путь для нихъ былъ совершенно свободенъ до тѣхъ поръ, пока они не начали подходить къ Лондонскому мосту. Тамъ они снова оказались въ густой толпѣ. Гендонъ смѣло сталъ сквозь нее пробираться, крѣпко держа за руку наслѣднаго принца или, лучше сказать, короля. Извѣстіе о кончинѣ Генриха VIII уже распространилось и мальчикъ слышалъ возгласы тысячи голосовъ: «Король умеръ!» Вѣсть эта глубоко огорчила осиротѣвшаго отрока и заставила его вздрогнуть всѣмъ тѣломъ. Онъ понималъ громадность своей утраты и чувствовалъ глубочайшую скорбь, такъ какъ суровый тиранъ, наводившій страхъ и ужасъ на всѣхъ другихъ, былъ всегда добръ и ласковъ къ своему сыну. Слезы навернулись на глаза молодого короля и заслонили отъ него словно дымкой тумана всѣ окружавшіе предметы. На мгновеніе онъ почувствовалъ себя самымъ одинокимъ, заброшеннымъ и забытымъ Божьимъ твореніемъ, но вслѣдъ затѣмъ мракъ ночи былъ потрясенъ разносившимися всюду громовыми раскатами возгласа: «Да здравствуетъ король Эдуардъ VI!» Глаза мальчика засверкали тогда опять огонькомъ, и онъ весь съ ногъ до головы преисполнился гордымъ сознаніемъ своего достоинства.
«Я вѣдь теперь король, — подумалъ онъ. — Какъ величественно и странно сознавать себя могущественнымъ монархомъ!»
Наши пріятели медленно пробирались сквозь толпу, тѣснившуюся на мосту. Этотъ мостъ, который могъ уже тогда похвастать шестисотлѣтнею давностью, въ продолженіе которой на немъ происходило всегда шумное и людное движеніе, являлся самъ по себѣ чрезвычайно интереснымъ сооруженіемъ. По обѣимъ сторонамъ моста, отъ одного берега рѣки до другого, тянулся сплошной рядъ лавокъ и магазиновъ, надъ которыми устроены были жилыя помѣщенія для хозяевъ. Такимъ образомъ, мостъ оказывался чѣмъ-то вродѣ города. У него имѣлись собственные свои питейные дома, портерныя, булочныя, мелочныя и съѣстныя лавки, ремесленныя заведенія и даже церковь. Соединяя Лондонъ съ Зюйдверкомъ, мостъ (въ лицѣ своего населенія) считалъ ихъ довольно сносными, въ качествѣ предмѣстьевъ, но въ сущности незаслуживающими особаго вниманія. Мостовики составляли, если можно такъ выразиться, замкнутую корпорацію. Мостъ являлся маленькимъ городкомъ изъ одной улицы, сажень въ полтораста длиною. Обывателей въ немъ было не больше, чѣмъ въ порядочной деревнѣ. Каждый изъ нихъ коротко зналъ не только своихъ согражданъ, но также ихъ отцовъ, матерей, равно какъ и всѣ хозяйственныя и домашнія ихъ дѣла. Разумѣется, что у мостовиковъ имѣлась своя аристократія: старинныя гордыя семьи мясниковъ, булочниковъ и т. п., которыя торговали пятьсотъ или шестьсотъ лѣтъ въ тѣхъ же самыхъ лавкахъ и знали исторію моста отъ начала до конца со всѣми ея легендами. Всѣ ихъ рѣчи и мысли имѣли настоящій мостовой пошибъ. Даже если имъ случалось лгать, то и ложь у нихъ выходила совершенно своеобразная и характерная для Лондонскаго моста. Вся обстановка складывалась такъ, чтобы выработать у мостовиковъ узость взглядовъ, невѣжество и самомнѣніе. Дѣти, рождавшіяся на мосту, выростали тамъ, старѣлись и, наконецъ, умирали, не побывавъ въ продолженіе всей своей жизни нигдѣ, кромѣ Лондонскаго моста. Понятно, что тянувшаяся день и ночь по мосту, служившему какъ бы улицей, нескончаемая вереница, съ аккомпаниментомъ смѣшаннаго гула человѣческихъ голосовъ и криковъ, конскаго ржанья, мычанья и блеянія разныхъ животныхъ, топота ногъ и грохота колесъ, должна была казаться мостовикамъ единственнымъ въ свѣтѣ, величественнымъ явленіемъ, при чемъ они сами оказывались его хозяевами. Впрочемъ, они и въ самомъ дѣлѣ были до извѣстной степени хозяевами движенія по своему мосту. По крайней мѣрѣ, они могли показывать его изъ своихъ оконъ и дѣлали это за приличное вознагражденіе, когда возвращеніе короля или побѣдоноснаго полководца въ столицу придавало мосту особенно парадный видъ. Дѣйствительно, изъ оконъ жилыхъ его помѣщеній открывался самый лучшій видъ на проходившія по мосту колонны войскъ, или торжественныя процессіи. Людямъ, родившимся и возмужавшимъ на Лондонскомъ мосту, жизнь въ какомъ-либо другомъ мѣстѣ казалась какою-то мертвой и невыносимо скучной. Исторія повѣствуетъ объ одномъ изъ такихъ людей, который, проживъ на мосту до семьдесятъ перваго года отъ роду, вздумалъ удалиться отъ дѣлъ и переселиться въ провинцію. Тамъ онъ испытывалъ каждую ночь самыя тяжкія муки и только ворочался съ боку на бокъ въ постели, но никакъ не могъ заснуть. Глубокая невозмутимая тишина приводила его въ ужасъ, тревожила и томила до того, что онъ совсѣмъ выбился изъ силъ. Подъ конецъ, совершенно исхудалый и еле живой, онъ вернулся къ себѣ на родину и тотчасъ же мирно уснулъ подъ убаюкивающую музыку всплесковъ воды, съ аккомпаниментомъ нескончаемаго грохота, стукотни, шума и гама на Лондонскомъ мосту.
Въ описываемыя теперь времена мостъ этотъ доставлялъ своимъ обывателямъ, кромѣ всего прочаго, также и предметные уроки изъ англійской исторіи. Этими предметными уроками служили насаженныя на желѣзныя острія надъ его воротами отрубленныя и разлагавшіяся на свѣжемъ воздухѣ головы наиболѣе знаменитыхъ англійскихъ мужей и политическихъ дѣятелей. Впрочемъ, все это является, собственно говоря, отступленіемъ отъ нашего разсказа.
Квартира Гендона находилась въ маленькомъ постояломъ дворѣ на самомъ мосту. Когда онъ съ мальчикомъ подходилъ уже къ дверямъ, чей-то грубый голосъ неожиданно воскликнулъ:
— А! Наконецъ-то ты пришелъ! Ручаюсь, что ты больше отъ меня не вырвешься. Если, превративъ твои кости въ пудингъ, можно тебя чему-нибудь выучить, ты, надѣюсь, не заставишь насъ вторично ждать тебя такъ долго!
Съ этими словами Джонъ Канти протянулъ руку, чтобы схватить мальчика. Мильсъ Гендонъ загородилъ ему дорогу и сказалъ:
— Не торопись черезъ мѣру, пріятель. Мнѣ кажется, что ты слишкомъ уже грубъ. Какъ тебѣ доводится этотъ мальчикъ?
— Коли ты считаешь себя въ правѣ вмѣшиваться въ чужія дѣла, то я отвѣчу тебѣ такъ и быть, что это мой сынъ.
— Онъ лжетъ! — съ горячностью воскликнулъ маленькій король.
— Смѣло сказано, и я вѣрю тебѣ, мальчикъ, независимо отъ того, окажется ли маленькая твоя головка здоровою, или же больною. Во всякомъ случаѣ доводится этотъ грубый негодяй тебѣ отцомъ или нѣтъ, ему всетаки не удастся бить тебя и оскорблять въ выполненіе своей угрозы, если только ты предпочтешь остаться со мной.
— Разумѣется, я это предпочитаю. Мнѣ онъ совершенно посторонній, и я питаю къ нему одно только омерзѣніе.
— Въ такомъ случаѣ, дѣло улажено, нечего больше и разговаривать.
— Это еще мы посмотримъ! — воскликнулъ Джонъ Канти, пытаясь пройти мимо Гендона, чтобы добраться до мальчика. — Я его заставлю силой…
— Если ты, ожившаяся по нечаянности падаль, посмѣешь только до него дотронуться, то я тебя насажу на вертелъ словно гуся, — объявилъ Гендонъ, загораживая опять ему дорогу и схватившись за рукоять боевой своей шпаги съ такимъ грознымъ же стомъ, что Канти невольно отшатнулся назадъ. — Замѣть себѣ, — продолжалъ Гендонъ, — что я взялъ этого мальчика подъ свое покровительство, когда цѣлая толпа такихъ негодяевъ, какъ ты, собиралась его обидѣть и, быть можетъ, даже убить. Неужели ты воображаешь, что я покину его теперь въ жертву еще худшей участи? Смѣю думать, что ты лжешь, называя себя его отцомъ, но, если бы даже ты паче чаянія, сказалъ и правду, то всетаки приличная скорая смерть была бы для такого мальчика не въ примѣръ лучше жизни подъ властью такого грубаго скота, какъ твоя милость. Иди поэтому своей дорогой, да поторопись. Я отъ природы не слишкомъ терпѣливъ и не люблю долгихъ разговоровъ!
Бормоча сквозь зубы угрозы и проклятія, Джонъ Канти ушелъ и скрылся въ толпѣ изъ виду. Гендонъ, распорядившись, чтобы прислали ему обѣдъ въ нумеръ, находившійся въ четвертомъ этажѣ постоялаго двора, поднялся туда съ мальчикомъ, котораго взялъ подъ свое покровительство. Нумеръ былъ очень плохенькій съ ветхой кроватью, покрытой потертымъ одѣяломъ. Скудная его меблировка слабо освѣщалась двумя тускло горѣвшими свѣчами. Обезсилѣвшій отъ голода и усталости, маленькій король, дотащившись до постели, тотчасъ улегся на ней. Онъ оставался на ногахъ большую часть дня и ночи (было уже два часа утра) и за все это время ничего не ѣлъ.
— Пожалуйста, доложи мнѣ, когда накроютъ на столъ, — проговорилъ онъ почти уже въ безсознательномъ состояніи и тотчасъ же погрузился въ глубокій сонъ.
Во взглядѣ Гендона мелькнула улыбка, и онъ сказалъ себѣ самому:
«Однако жь, чортъ возьми, этотъ маленькій нищій входитъ въ чужую квартиру и занимаетъ чужую постель съ такой же естественной и непринужденной граціей, какъ будто эта постель его собственная. Онъ даже не подумалъ извиниться и сказать, напримѣръ: «съ вашего дозволенія», «если вамъ будетъ угодно», или что-нибудь въ этомъ родѣ. Въ болѣзненномъ своему сумасбродствѣ онъ назвалъ себя принцемъ Уэльскимъ и, надо отдать ему справедливость, молодецки выдерживаетъ характеръ. Бѣдный одинокій мальчуганъ велъ до сихъ поръ, безъ сомнѣнія, самую несчастную жизнь. Онъ, вѣроятно, даже и помѣшался отъ дурного съ нимъ обращенія. Во всякомъ случаѣ, во мнѣ онъ найдетъ надежнаго друга и пріятеля. Я его спасъ и чувствую къ нему теперь сильное влеченіе. Мнѣ кажется, что я уже люблю эту маленькую бестію, такую дерзкую на языкъ. Онъ, какъ настоящій солдатъ, не трусилъ передъ подлою чернью и высказывалъ ей самое царственное презрѣніе. Какое у него хорошенькое пріятное и кроткое лицо теперь, когда сопъ разсѣялъ его горе и заботу! Я буду учить этого мальчика, вылечу его, стану для него старшимъ братомъ, буду его охранять и оберегать. Тотъ, кому вздумалось бы оскорбить моего мальчугана словомъ или дѣломъ, можетъ заранѣе заказать себѣ саванъ. Я позабочусь, чтобы онъ ему пригодился, если бы даже мнѣ самому пришлось быть за это сожженнымъ на кострѣ».
Нагнувшись надъ мальчикомъ, Гендопъ глядѣлъ на него съ ласковымъ любопытствомъ и состраданіемъ. Могучая загорѣлая рука воина нѣжно поглаживала дѣтскія щечки и приводила въ порядокъ спутавшіеся растрепанные локоны. По всему тѣлу мальчика пробѣжала легкая дрожь. Гендонъ замѣтилъ себѣ тогда сквозь зубы:
— Нечего сказать, хорошо я забочусь о своемъ питомцѣ! Развѣ можно было позволить ему улечься въ постель, не укрывшись одѣяломъ? Бѣдняжка вѣдь такъ прозябъ, что можетъ, чего добраго, схватить смертельную простуду. Что же мнѣ, однако, дѣлать? Если я попробую его поднять и положить подъ одѣяло, онъ вѣдь, пожалуй, проснется, а между тѣмъ, бѣдняжкѣ сонъ теперь нужнѣе всего.
Гендонъ тщетно искалъ въ нумерѣ чего-пибудь, способнаго замѣнить одѣяло, и подъ конецъ рѣшилъ снять съ себя камзолъ и укрыть имъ мальчика, разсуждая: «Я привыкъ на войнѣ ко всякимъ передрягамъ. Маленькая прохлада мнѣ не повредитъ». Затѣмъ онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, чтобы такимъ образомъ согрѣться и продолжалъ свой монологъ:
— Больная головка мальчика увѣряетъ его, будто онъ принцъ Уэльскій. Такимъ образомъ у насъ все еще окажется наслѣдный принцъ, хотя въ дѣйствительности принцъ этотъ сталъ уже королемъ. Сумасшедшій бѣдняга будетъ, разумѣется, стоять на своемъ и не сообразитъ, что ему слѣдуетъ превратиться изъ принца въ короли…
«Просидѣвъ семь лѣтъ въ чужеземной тюрьмѣ, я за все это время не получалъ никакихъ извѣстій изъ дому, но, если отецъ мой еще живъ, онъ радушно приметъ бѣднаго мальчика и пріютитъ его подъ своимъ кровомъ ради меня. Также отнесется къ моему питомцу и милый мой старшій брата, Артуръ. Что касается до моего другого брата Гуга… Впрочемъ, я расшибу ему лобъ, если этотъ подлый скотъ, лисица въ человѣческомъ образѣ, вздумаетъ что-нибудь возражать. Да, мы отправимся прямо домой и притомъ безотлагательно».
Вошелъ половой съ обѣдомъ только-что изъ печи. Разставивъ блюда на маленькомъ столикѣ изъ некрашеннаго простого дерева, онъ придвинулъ къ столику два стула и ушелъ, предоставляя такимъ дешевымъ квартирантамъ, какъ Мильсъ Гендонъ и его мальчикъ, прислуживать себѣ самимъ. Захлопнувъ за собою двери, онъ разбудилъ этимъ шумомъ мальчика, который, поднявшись въ сидячее положеніе, окинулъ комнату радостнымъ взглядомъ. Въ слѣдующее затѣмъ мгновенье лицо ребенка приняло опять грустное выраженіе, и онъ проговорилъ съ глубокимъ вздохомъ:
— Увы, горе мнѣ, это былъ только сонъ!
Увидѣвъ на себѣ камзолъ Мильса Гендона, онъ взглянулъ на воина, все еще продолжавшаго ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, понялъ его самопожертвованіе и ласково сказалъ:
— Ты добръ ко мнѣ, да, очень добръ. Возьми камзолъ и надѣнь опять на себя. Мнѣ онъ больше не нуженъ.
Въ углу комнаты стоялъ умывальный приборъ. Мальчикъ, вставъ съ постели, подошелъ къ нему и остановился, словно чего-то ожидая. Гендонъ, чтобы ободрить своего питомца, весело проговорилъ:
— Намъ подали прекрасный супъ и жаркое. Все приготовлено очень вкусно и не успѣло еще простыть. Теперь ты немножко заснулъ, а когда закусишь, почувствуешь себя опять молодцомъ!
Мальчикъ ничего не отвѣтилъ, но продолжалъ пристально глядѣть съ изумленіемъ и какъ бы отчасти даже съ нетерпѣніемъ на рослаго воина съ длинной шпагой. Гендонъ, котораго этотъ пристальный взглядъ приводилъ до извѣстной степени въ недоумѣніе, спросилъ:
— Что тебѣ надо?
— Я, сударь, хотѣлъ бы умыться.
— Только-то? Можешь никогда не обращаться къ Мильсу Гендону съ просьбой о разрѣшеніи тебѣ чего бы то ни было. Будь здѣсь, какъ дома, и поступай по твоему благоусмотрѣнію со всѣмъ, что мнѣ принадлежитъ.
Мальчикъ продолжалъ стоять возлѣ умывальника и не трогался съ мѣста. Онъ только топнулъ раза два ножкой отъ нетерпѣнія. Это еще болѣе озадачило Гендона и онъ спросилъ:
— Скажи же, наконецъ, ради Бога, что тебѣ нужно?
— Пожалуйста подай мнѣ мыться и не болтай пустяковъ!
Гендонъ чуть было не расхохотался, но ему удалось удержаться. Сказавъ самому себѣ: «Клянусь всѣми святыми, это просто восхитительно!», воинъ проворно подошелъ къ маленькому дерзкому нищенкѣ и выполнилъ его приказаніе, а затѣмъ остановился, словно въ какомъ-то оцѣпенѣніи, пока его не вывело изъ такового другое приказаніе:
— Живѣй, полотенце!
Взявъ полотенце, висѣвшее какъ разъ подъ носомъ у мальчика, онъ подалъ его безъ всякихъ комментарій, а затѣмъ принялся мыться самъ. Пока онъ мылся, его пріемышъ усѣлся за столъ и приготовился кушать. Быстро покончивъ съ умываніемъ, Гендонъ слегка отодвинулъ отъ стола другой стулъ и собирался уже сѣсть, когда мальчикъ съ негодованіемъ воскликнулъ:
— Въ своемъ ли ты умѣ? Развѣ разрѣшается сидѣть въ присутствіи короля?
Заявленіе это до такой степени поразило Гендона, что онъ чуть не свалился съ ногъ. «Однако же, сумасшествіе этого бѣдняги какимъ-то образомъ согласуется съ текущими событіями, — пробормоталъ онъ себѣ самому. — Пунктъ помѣшательства измѣнился вмѣстѣ съ великой перемѣной, которая произошла у насъ въ королевствѣ. Мальчуганъ произвелъ теперь себя изъ наслѣдныхъ принцевъ въ короли. Приходится потакать царственному его тщеславію. Иначе вѣдь ничего не подѣлаешь. Если бы я заупрямился, онъ, чего добраго, отправитъ еще меня въ Лондонскую башню».
Шутка эта показалась Гендону до такой степени забавной, что онъ совсѣмъ отодвинулъ свой стулъ отъ стола, сталъ позади короля и началъ ему прислуживать, стараясь соблюдать всѣ установленныя формы придворнаго церемоніала, насколько онѣ были ему извѣстны.
Пока маленькій король кушалъ, суровость царственнаго его достоинства немкожко смягчилась. Вмѣстѣ съ возраставшимъ довольствомъ возникло также желаніе поговорить. Онъ сказалъ:
— Если не ошибаюсь, ты назвалъ себя Мильсомъ Гендономъ?
— Точно такъ, ваше величество, — отвѣчалъ Мильсъ, замѣтивъ себѣ самому: «Если ужъ потакать сумасшествію этого бѣдняги, то надо называть его государемъ и величествомъ. Не слѣдуетъ ничего дѣлать вполовину. Взявшись за гужъ, не говори, что не дюжъ. Разъ, что я рѣшился съ благою цѣлью играть комедію, то долженъ добросовѣстно исполнять свою роль, такъ какъ въ противномъ случаѣ, вмѣсто пользы принесу только вредъ больному бѣднягѣ».
Подкрѣпившись вторымъ стаканомъ вина, король замѣтилъ:
— Мнѣ хотѣлось бы узнать про тебя побольше. Разскажи мнѣ твою исторію. Видъ у тебя мужественный и представительный. Безъ сомнѣнія, ты благороднаго происхожденія.
— Мы, ваше величество, стоимъ въ самомъ хвостѣ англійскаго дворянства. Мой отецъ баронетъ изъ мелкихъ рыцарей-помѣщиковъ, сэръ Ричардъ Гендонъ, изъ Гендонъ Галля, близъ Монксгольма въ Кентѣ.
— Что-то не припомню этой фамиліи! Продолжай твой разсказъ.
— Онъ не особенно интересенъ, ваше величество, но, пожалуй, за не имѣніемъ лучшаго, позволитъ скоротать лишнихъ полчасика времени. Мой отецъ, сэръ Ричардъ, очень богатъ и обладаетъ чрезвычайно великодушнымъ характеромъ, мать же умерла, когда я былъ еще ребенкомъ. Я средній изъ трехъ братьевъ. Старшій изъ насъ, Артуръ, характеромъ, весь въ отца, а младшій, Гугъ, настоящая змѣя: хитрый, лживый, алчный, порочный и во всѣхъ отношеніяхъ недостойный августѣйшаго вашего вниманія. Онъ былъ негодяемъ еще въ колыбели, а десять лѣтъ тому назадъ, когда я видѣлся съ нимъ въ послѣдній разъ, онъ, несмотря на свои девятнадцать лѣтъ, былъ уже зрѣлымъ мерзавцемъ. Мнѣ исполнилось тогда всего лишь двадцать лѣтъ, Артуру же двадцать два года. Кромѣ того, въ нашемъ домѣ жила еще моя кузина, лэди Эдиѳь. Ей было тогда шестнадцать уже лѣтъ. Эта милая, добрая дѣвушка и замѣчательная красавица, единственная дочь умершаго уже графа, послѣдняго въ своемъ родѣ. Она передастъ поэтому своему мужу большія помѣстья и графскій титулъ. Мой отецъ состоитъ ея опекуномъ. Я любилъ Эдиѳь, и она платила мнѣ взаимностью, хотя еще въ раннемъ дѣтствѣ была обручена съ Артуромъ, а сэръ Ричардъ не хотѣлъ и слушать о нарушеніи фамильнаго договора. Между тѣмъ Артуру нравилась другая дѣвушка, а потому онъ совѣтовалъ намъ не отчаиваться и надѣяться, что со временемъ счастье повернется къ намъ лицомъ. Гугъ въ свою очередь влюбился въ помѣстья и капиталы лэди Эдиѳь, хотя и утверждалъ, будто любитъ ее самое. Насъ это нисколько не удивляло, такъ какъ у него всегда была привычка говорить не то, что думаетъ. Всѣ его старанія обмануть молодую дѣвушку оказывались, однако, тщетными. Ему удалось провести единственно только отца, любимчикомъ котораго онъ былъ въ качествѣ младшаго сына. Отецъ относился къ Гугу съ полнымъ довѣріемъ и питалъ къ нему тѣмъ большую нѣжность, что мы съ Артуромъ терпѣть не могли хитраго негодяя, брата. Онъ умѣлъ говорить очень гладко и убѣдительно и былъ надѣленъ необычайнымъ талантомъ ко лжи. Эти качества, какъ и слѣдовало ожидать, еще болѣе усиливали слѣпую отеческую къ нему любовь. Я, въ свою очередь, былъ пылкимъ взбалмошнымъ юношей, пожалуй, даже меня слѣдовало бы назвать очень взбалмошнымъ, хотя безразсудныя мои продѣлки оказывались довольно невиннаго свойства, такъ какъ вредили единственно только мнѣ самому, не причиняли никому вреда, или же позора и не имѣли въ себѣ ничего преступнаго, низкаго или же несовмѣстнаго съ дворянскимъ моимъ достоинствомъ.
«Братецъ Гуго сумѣлъ, однако, воспользоваться моими слабостями. Видя, что здоровье старшаго нашего брата Артура плохо, онъ счелъ для себя не безвыгоднымъ на всякій случай столкнуть меня съ дороги и… Впрочемъ, всемилостивѣйшій государъ, разсказывать обо всемъ этомъ не стоитъ и было бы къ тому же слишкомъ долго. Суть дѣла въ томъ, что младшій братъ безсовѣстно преувеличивалъ мои проступки, превращая ихъ въ преступленія. Онъ довершилъ свою низость, отыскавъ въ моихъ комнатахъ шелковую лѣстницу, которую самъ же тамъ спряталъ, и убѣдивъ моего отца этой лѣстницей и показаніями подкупленныхъ слугъ и разныхъ другихъ лжецовъ, будто я собирался похитить Эдиѳь, чтобы жениться на ней прямо вопреки его волѣ.
«Въ виду всего этого, отецъ нашелъ, что трехлѣтнее отсутствіе изъ дому и родины сдѣлаетъ изъ меня воина и порядочнаго человѣка, а вмѣстѣ съ тѣмъ научитъ меня до нѣкоторой степени благоразумію. Я провелъ этотъ трехлѣтній искусъ въ войнахъ на материкѣ Европы, при чемъ подвергался въ изобиліи серьезнымъ опасностямъ и всяческимъ лишеніямъ. Я участвовалъ во многихъ сраженіяхъ и неоднократно былъ раненъ, но въ послѣдней моей битвѣ попался въ плѣнъ и въ продолженіе цѣлыхъ семи лѣтъ, которыя истекли съ тѣхъ поръ, содержался въ чужеземной тюрьмѣ. Благодаря ловкости и мужеству, мнѣ удалось вырваться оттуда на свободу. Я бѣжалъ прямо на родину и только-что прибылъ сюда, почти безъ денегъ, совсѣмъ оборванцемъ и не зная рѣшительно ничего о томъ, что случилось за эти несчастныя семь лѣтъ съ Гендонъ-Галлемъ и его обитателями. Съ вашего позволенія, государь, небольшой мой разсказъ законченъ.
— Тебя, позорно оклеветали, — объявилъ маленькій король, глазки котораго сверкали. — Я заставлю, однако, воздать тебѣ должное. Клянусь въ этомъ Распятіемъ. Королевское слово свято!
Воспламененный разсказомъ о бѣдствіяхъ Мильса, мальчикъ и самъ разговорился. Онъ изложилъ изящно и краснорѣчиво исторію недавнихъ своихъ бѣдствій. Мильсъ слушалъ его внимательно и съ изумленіемъ, которое все болѣе возрастало. Когда король закончилъ свое повѣствованіе, воинъ сказалъ самому себѣ:
— Какое блестящее у него воображеніе! Умъ у этого мальчика дѣйствительно необыкновенный. Въ противномъ случаѣ, онъ ни въ здравомъ, ни въ помѣшанномъ состояніи не могъ бы сплести такую правдоподобную, ловкую сказку изъ столь ничтожнаго по своему содержанію матеріала. Бѣдная помѣшанная головка. У тебя не окажется недостатка въ другѣ, или же въ кровѣ до тѣхъ поръ, пока я останусь въ живыхъ. Этотъ мальчикъ никогда больше меня не покинетъ. Онъ будетъ моимъ любимцемъ, маленькимъ моимъ товарищемъ. Я его непремѣнно вылечу, и онъ станетъ тогда настоящимъ молодцомъ. Я убѣжденъ, что онъ далеко пойдетъ и со временемъ прославитъ свое имя. Я буду имъ тогда гордиться и говорить: «Да, это мой мальчикъ! Я подобралъ его, когда онъ былъ еще маленькимъ безпріютнымъ оборванцемъ, и тотчасъ же увидѣлъ, что изъ него выйдетъ прокъ. Я былъ заранѣе увѣренъ, что онъ со временемъ заставить о себѣ говорить. Поглядите теперь на него сами и рѣшите: Развѣ я не былъ правъ?» Король спокойно и обдуманно присовокупилъ:
— Ты избавилъ меня отъ позора и оскорбленія и, быть можетъ, даже спасъ мнѣ жизнь и корону. Такая услуга требуетъ должнаго вознагражденія. Скажи, чего ты желаешь?Твое желаніе будетъ выполнено, если только это возможно для моей королевской власти.
Столь трезвое фактическое предложеніе сразу пробудило Гендона отъ мечтательной грезы, въ которую онъ было погрузился. Онъ уже собирался поблагодарить короля и объявить, что исполнилъ свой долгъ, а потому не желаетъ никакой награды, но затѣмъ ему пришла въ голову благоразумная мысль. Онъ просилъ разрѣшенія помолчать нѣсколько мгновеній и обдумать всемилостивѣйшее предложеніе его величества. Король съ совершенно серьезнымъ видомъ одобрилъ это рѣшеніе, замѣтивъ, что въ столь важныхъ дѣлахъ никогда не слѣдуетъ торопиться.
Мильсъ, раскинувъ умомъ, сказалъ самому себѣ:
— Необходимо устроиться именно такимъ образомъ. Никакимъ инымъ способомъ нельзя этого добиться, а я извѣдалъ теперь на опытѣ, какъ утомительны и неудобны для меня нынѣшніе порядки. Какое счастье, что я не упустилъ представляющагося теперь благопріятнаго случая! Я могу дѣйствительно выговорить себѣ льготу, очень полезную для меня при существующихъ условіяхъ.
Съ этими словами онъ опустился передъ мальчикомъ на одно колѣно и сказалъ:
— Ничтожная услуга, оказанная мною, не выходила изъ предѣла обязанностей простого подданнаго, а сама по себѣ не заслуживаетъ никакого поощренія. Вашему величеству, однако, угодно признать ее достойной награды, и я, ободренный этою августѣйшей милостью, беру на себя смѣлость представить по этому поводу всенижайшую мою просьбу. Лѣтъ четыреста тому назадъ, какъ вашему величеству извѣстно, вслѣдствіе недоразумѣній между англійскимъ королемъ Іоанномъ и французскимъ государемъ было постановлено рѣшить споръ такъ называемымъ судомъ Божіимъ, а именно поединкомъ между англійскимъ и французскимъ бойцами въ присутствіи означенныхъ двухъ монарховъ и еще третьяго испанскаго короля, являвшагося въ нѣкоторомъ родѣ третейскимъ судьею. Въ день, назначенный для поединка, французскій витязь вышелъ на арену. Онъ имѣлъ до такой степени грозный видъ, что наши англійскіе рыцари уклонились отъ предложенія съ нимъ сразиться. При такихъ обстоятельствахъ, споръ, касавшійся важныхъ государственныхъ интересовъ, приходилось разрѣшить въ ущербъ англійскому королю. Какъ разъ въ это время сидѣлъ подъ арестомъ, въ Лондонской башнѣ, лордъ де-Курси, могущественнѣйшій изъ англійскихъ витязей. Онъ долго уже томился тамъ въ заключенія, лишенный всѣхъ своихъ титуловъ и владѣній. Въ виду столъ крайней необходимости рѣшились обратиться къ нему. Де-Курси согласился вступить съ французомъ въ единобирство и, облекшись въ боевые доспѣхи, выѣхалъ иа арену. Какъ только французъ увидѣлъ богатырскую фигуру англійскаго витязя и услышалъ его имя, прославившееся въ бояхъ, онъ испугался и убѣжалъ, вслѣдствіе чего дѣдо французскаго короля было объявлено проиграннымъ. Король Іоаннъ, вернувъ де-Курси его титулы и владѣнія, сказалъ: «Объяви мнѣ твое желаніе, и оно будетъ выполнено, если бы мнѣ пришлось для этого даже пожертвовать половиною моего королевства». Тогда де-Курси, ставъ на колѣни, какъ я дѣлаю это теперь, отвѣтилъ: «Въ такомъ случаѣ я попрошу вотъ о чемъ, государь: чтобы мнѣ и моимъ преемникамъ даровано было неотъемлемое право оставаться съ покрытой головой въ присутствіи англійскихъ королей отъ сего времени и до тѣхъ поръ, пока будетъ существовать англійскій престолъ». Какъ извѣстно вашему величеству, привилегія эта была дарована, и съ тѣхъ поръ, въ продолженіе четырехсотъ лѣтъ, въ потомствѣ де-Курси никогда не было недостатка въ наслѣдникахъ мужескаго пола, такъ что, по настоящее время, глава этой старинной фамиліи пользуется правомъ носить въ присутствіи его величества англійскаго короля шляпу или шлемъ, безпрепятственно и не спрашивая на это разрѣшенія. Никто не обладаетъ такимъ правомъ, за исключеніемъ потомковъ де-Курси, лордовъ Кингселей. Ссылаясь на этотъ прецедентъ въ подкрѣпленіе моей просьбы, умоляю короля предоставить мнѣ великую милость и привилегію, которую я и сочту для себя болѣе, чѣмъ достаточнымъ вознагражденіемъ: да будетъ разрѣшено мнѣ и моимъ наслѣдникамъ на вѣчныя времена «сидѣть» въ присутствіи его величества англійскаго короля.
Мальчикъ, тѣмъ временемъ, обнаживъ шпагу Гендона, слегка ударилъ его по плечу и сказалъ величественнымъ, серьезнымъ тономъ:
— Встань, вѣрный мой баронъ, сэръ Мильсъ Гендонъ. Ты можешь теперь сидѣть въ моемъ присутствіи. Просьба твоя выполнена. Пока существуетъ Англія и королевскій ея престолъ, ты и твои потомки будете пользоваться этой привилегіей.
Его величество отошелъ въ сторону и какъ будто погрузился въ глубокія размышленія, а Гендонъ немедленно же усѣлся за столъ, говоря себѣ самому:
— Хорошо еще, что пришла въ голову такая счастливая мысль! Теперь мнѣ будетъ значительно легче. Ноги у меня порядкомъ устали и могутъ теперь, по крайней мѣрѣ, отдохнуть. Если бы я не догадался исходатайствовать себѣ привилегію сидѣть въ присутствіи его величества, то пришлось бы, пожалуй, стоять въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль, пока у бѣднаго моего мальчика не пройдетъ умопомѣшательство.
Немного погодя, онъ добавилъ:
— Итакъ, я возведенъ въ рыцарское достоинство и пожалованъ въ бароны призрачнаго королевства! Странное и оригинальное положеніе для такого серьезнаго и практическаго человѣка, какъ я. Боже, избави меня, однако, смѣяться надъ этимъ положеніемъ, такъ какъ призрачное для меня, является вполнѣ дѣйтвительнымъ для моего мальчика. Впрочемъ, съ извѣстной точки зрѣнія, я и самъ не могу, въ данномъ случаѣ, считать призракъ пустымъ и ложнымъ. Въ немъ вѣдь совершенно точно отражаются великодушіе и доброта моего питомца, — Помолчавъ нѣсколько времени, новопожалованный баронъ подумалъ: — «Вдругъ ему придетъ фантазія называть меня сэромъ Мильсомъ при постороннихъ. Всѣхъ разсмѣшитъ тогда, пожалуй, контрастъ между моимъ знатнымъ титуломъ и потертымъ костюмомъ. Во всякомъ случаѣ я спорить и прекословить не стану».