Барону и королю обоимъ сильно хотѣлось спать. Его величество проговорилъ, указывая пальцемъ на свою одежду:
— Сними съ меня эти лохмотья.
Гендонъ безъ всякихъ возраженій или же прекословія раздѣлъ мальчика, уложилъ его въ постель и укуталъ одѣяломъ, а затѣмъ, осматриваясь въ комнатѣ, грустно замѣтилъ себѣ самому:
«Ну, вотъ, онъ опять улегся на моей постели! Что же мнѣ теперь дѣлать, чортъ возьми?»
Замѣтивъ его недоумѣніе, маденькій король разсѣялъ таковое единымъ своимъ монаршимъ словомъ. Онъ проговорилъ сквозь сонъ:
— Ты будешь спать за дверьми, чтобы сторожить ихъ.
Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе мальчикъ погрузился въ глубокій сонъ, заставившій его позабыть всѣ пережитыя невзгоды.
— Каковъ милашка! Ему слѣдовало бы и въ самомъ дѣлѣ родиться королемъ. Онъ великолѣпно играетъ роль августѣйшаго вѣнценосца, — прошепталъ съ наивнымъ восхищеніемъ Гендонъ.
Затѣмъ онъ улегся у дверей на полу, утѣшая себя мыслью:
«Мнѣ приходилось цѣлыхъ семь лѣтъ довольствоваться худшей квартирой, чѣмъ эта, а потому съ моей стороны было бы черной неблагодарностью жаловаться».
На зарѣ сэръ Мильсъ уснулъ, а къ полудню проснулся и, послѣдовательно раскрывая своего питомца, все еще объятаго глубокимъ сномъ, снялъ съ него веревочкой мѣрку. Король проснулся какъ разъ къ тому времени, когда Мильсъ заканчивалъ эту работу, пожаловался на холодъ и спросилъ, что онъ дѣлаетъ.
— Все уже теперь кончено, государь, — отвѣчалъ Гендонъ. — Мнѣ надо уйти по дѣламъ, но я скоро вернусь. Засните опять, такъ какъ вашему величеству надо выспаться. Позвольте укрыть и вашу головку. Вы скорѣй тогда согрѣетесь.
Прежде чѣмъ баронъ успѣлъ это договорить, король снова уже очутился въ мірѣ грезъ. Мильсъ потихоньку вышелъ изъ комнаты и по прошествіи тридцати или сорока минутъ столь же осторожно вернулся назадъ съ полнымъ костюмомъ для мальчика. Положимъ, что этотъ костюмъ былъ подержанный, изъ дешеваго матеріала, но тѣмъ не менѣе онъ имѣлъ довольно приличный видъ и соотвѣтствовалъ времени года. Мильсъ усѣлся возлѣ стола и началъ разсматривать свою покупку, ворча себѣ подъ носъ:
— Съ болѣе толстымъ кошелькомъ можно было бы, разумѣется, купить кое-что лучшее, но, когда всѣ гроши на счету, надо поневолѣ удовлетвориться и этимъ.
Затѣмъ онъ громко запѣлъ солдатскую пѣсню:
Въ нашемъ городѣ, да, |
— Кажется, что онъ пошевельнулся. Надо будетъ пѣть потише. Пусть себѣ онъ хорошенько выспится, такъ какъ намъ предстоитъ долгая дорога, а онъ, бѣдняга, страшно измучился… Пальтецо это само по себѣ недурное, особенно если его кое-гдѣ подштопать. Сюртучекъ еще лучше, хотя и ему не повредитъ маленькая починка. Штанишки и такъ сойдутъ, чулки же и сапоги совершенно исправны. Ножкамъ мальчика будетъ въ нихъ очень тепло, и онѣ не станутъ больше страдать отъ сырости. Положимъ, что съ непривычки это покажется ему страннымъ, такъ какъ онъ до сихъ поръ, безъ сомнѣнія, ходилъ зиму и лѣто босикомъ. Какъ жаль, что на хлѣбъ иная цѣна, чѣмъ на нитки. Мнѣ на пятакъ отпустили столько нитокъ, что хватитъ на цѣлый годъ, да въ придачу безплатно добавили такую славную здоровенную иголку. Я съ нею какъ-нибудь ужь управлюсь, только бы вдѣть въ ушко нитку. Это чертовски тяжелая работа.
Она оказалась для воина дѣйствительно очень тяжелой и требовавшей самаго напряженнаго вниманія. Подобно тому, какъ дѣлаютъ это и будутъ дѣлать мужчины впредь до скончанія вѣковъ, онъ держалъ иголку неподвижно и пытался просунуть нитку сквозь ушко, тогда какъ женщины поступаютъ совершенно противуположпымъ образомъ. Нитка разъ за разомъ миновала цѣль, проскакивая то по одну, то по другую сторону иглы, при чемъ иногда кончикъ ея загибался, натыкаясь на стержень иголки. Мильсъ Гендонъ тѣмъ не менѣе настойчиво и герпѣливо продолжалъ свои попытки вдѣть нитку въ ушко. Такъ какъ за время лагерной жизни ему не разъ уже приходилось въ этомъ практиковаться, то усилія его увѣнчались подъ конецъ успѣхомъ. Взявъ пальтецо, лежавшее у него передъ тѣмъ на колѣняхъ, онъ усердно принялся шить, разсуждая самъ съ собою:
— За нумеръ ужь заплачено, включительно съ завтракомъ, который намъ сегодня еще подадутъ. Остается еще довольно денегъ, чтобы купить парочку ословъ и покрыть дорожные наши расходы въ продолженіе одного или двухъ дней, пока мы доберемея до благоденствія, которое ожидаетъ насъ въ Гендонъ-Галлѣ.
Баба мужика люби… |
— Ахъ, ты, Господи, я укололъ себя иголкой подъ ноготь!.. Пустяки, мнѣ это ужь не впервые, хоть, разумѣется, нельзя сказать, чтобы такой уколъ доставлялъ особенное удовольствіе… Не безпокойся, малышъ! Намъ съ тобою будетъ тамъ хорошо. Всѣ твои невзгоды разсѣются, какъ дымъ, и ты, безъ сомнѣнія, не замедлишь выздоровѣть.
Баба мужика любила, но другой… |
— А вѣдь какіе это прекрасные большіе стежки! — продолжалъ Мильсъ Гендонъ, держа пальтецо передъ собою и разглядывая его съ восхищеніемъ. — У нихъ такой солидный величественный видъ, что сравнительно съ ними мелкіе еле замѣтные стежки портного стушевываются, словно подлая чернь передъ вельможами.
Баба мужика любила, но другой любилъ ее… |
— Ну, вотъ, дѣло сдѣлано! Работа, смѣю сказать, порядочная, да къ тому же выполненная скоро и хорошо. Теперь я его разбужу, одѣну, вымою, накормлю, а потомъ мы отправимся съ нимъ покупать себѣ ословъ на конную, въ Зюйдверкъ, къ постоялому двору подъ вывѣской «Герольдова плаща». — Соблаговолите проснуться, ваше высочество!.. Онъ не отвѣчаетъ. Вотъ какъ значитъ крѣпко уснулъ. — Ваше величество, вы слишкомъ долго уже почиваете… Что жъ дѣлать, придется осквернить священную его особу моимъ прикосновеніемъ, а то, чего добраго, его не добудишься до завтрашняго дня… Какъ? Что это значитъ?
Откинувъ одѣяло, онъ убѣдился, что мальчикъ исчезъ.
Пораженный изумленіемъ, Гендонъ не могъ въ первую минуту выговорить ни слова. Оглянувшись кругомъ, онъ впервые замѣтилъ, что изодранная одежда его питомца тоже исчезла. Тогда только онъ вскипѣлъ негодованіемъ и яростно принялся требовать къ себѣ содержателя постоялаго двора. Какъ разъ въ это мгновеніе вошелъ трактирный слуга съ завтракомъ.
— Объясни мнѣ, дьявольское отродье, если только хочешь остаться въ живыхъ, гдѣ мальчикъ? — взревѣлъ воинъ, бросившись съ такимъ неистовствомъ къ половому, что у того отъ страха и удивленія онѣмѣлъ въ первую минуту языкъ.
Заикаясь и дрожа всѣмъ тѣломъ, трактирный слуга сообщилъ, наконецъ, слѣдующее:
— Ваша милость только-что изволили уйти, какъ прибѣжалъ сюда молодчикъ и сказалъ, что ваша милость велѣли мальчику идти прямо къ вамъ, на самый конецъ моста съ Зюйдверкской стороны. Я привелъ его сюда. Онъ разбудилъ мальчика и передалъ ему ваше порученіе. Мальчикъ немного поворчалъ за то, что его разбудили такъ рано, но тотчасъ же одѣлся въ рваное свое платье и пошелъ съ вашимъ посланцемъ, замѣтивъ, впрочемъ, что было бы приличнѣе для вашей милости придти самимъ, а не присылать за нимъ какого-то проходимца. И вотъ такимъ образомъ…
— Ты оказался дуракомъ, набитымъ дуракомъ, который сразу же дался въ обманъ. Желаю тебѣ за это провалиться сквозь землю. Впрочемъ, ничего особенно дурного еще и не случилось. Пожалуй, что я успѣю еще ихъ догнать и найду моего мальчика цѣлымъ и невредимымъ. Накрой тѣмъ временемъ на столъ. Впрочемъ, погоди. Одѣяло на кровати было свернуто такъ, какъ если бы кто-нибудь подъ нимъ лежалъ. Неужели это была игра случая?
— Право, не знаю, ваша милость. Положимъ, что молодчикъ, приходившій за мальчикомъ, что-то долго возился съ одѣяломъ.
— Тысячу чертей! Это было сдѣлано, чтобы меня обмануть! Понятно, что тутъ имѣлось въ виду выиграть время. Послушай-ка, былъ этотъ молодчикъ одинъ?
— Одинъ-одинешенекъ, ваша милость.
— И ты въ этомъ увѣренъ?
— Увѣренъ, ваша милость.
— Подумай-ка хорошенько и постарайся припомнить все какъ было.
Подумавъ съ минутку, половой сказалъ:
— Онъ пришелъ сюда совершенно одинъ, но теперь я припоминаю, что какъ только онъ съ мальчикомъ вышелъ на мостъ и вмѣшался въ толпу, къ нимъ подскочилъ откуда-то рослый мужчина, производившій впечатлѣніе порядочнаго негодяя. Въ ту самую минуту, когда онъ къ нимъ подскочилъ…
— Что же тогда случилось? Говори же! — вскричалъ громовымъ голосомъ Гендонъ, прерывая слугу.
— Какъ разъ въ ту самую минуту они скрылись въ толпѣ, и я ничего больше не видѣлъ. Дѣло въ томъ, что меня кликнулъ назадъ хозяинъ, страшно разсердившійся на то, что забыли изготовить ростбифъ, заказанный сборщикомъ заставныхъ пошлинъ. Мнѣ страшно за это досталось, хотя я беру всѣхъ святыхъ въ свидѣтели, что такъ же неповиненъ въ этомъ проступкѣ, какъ неродившійся еще младенецъ…
— Прочь съ глазъ моихъ, идіотъ! Твоя болтовня сводитъ меня съ ума! Постой, куда ты бѣжишь! Неужели не можешь хоть минутку стоять смирно? Они и въ самомъ дѣлѣ пошли къ Зюйдверку?
— Точно такъ, ваша милость, хотя, впрочемъ, не могу за это поручиться, потому, значитъ, что меня хозяинъ призвалъ, чтобы выбранить за проклятый ростбифъ, въ которомъ я также неповиненъ, какъ ребенокъ, находящійся еще, съ позволенія вашей милости, въ материнской утробѣ. Такъ видите ли…
— Ты все еще здѣсь и мелешь попрежнему вздоръ! Сейчасъ же сгинь и пропади, а не то я тебя удушу!
Половой исчезъ, а Гендонъ выбѣжалъ вслѣдъ за нимъ, перегналъ его и, прыгая черезъ двѣ ступеньки на третью, быстро спустился съ лѣстницы. — Безъ сомнѣнія, это тотъ же подлый негодяй, который называлъ себя его отцомъ, — бормоталъ Мильсъ сквозь зубы. — Бѣдный мой сумасшедшій мальчикъ, я тебя потерялъ! Горько мнѣ объ этомъ думать, такъ какъ я успѣлъ уже тебя полюбить. Нѣтъ, клянусь церковными книгами и колоколами, что я на этомъ не помирюсь. Я осмотрю всѣ закоулки въ Лондонѣ и окрестностяхъ и не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока тебя не разыщу. Несчастное дитя, тамъ наверху дожидается тебя завтракъ, приготовленный для насъ обоихъ. Мнѣ тоже не до ѣды. Пусть крысы съѣдятъ мою порцію. Всего важнѣе теперь не терять времени. Необходимо спѣшить!
Быстро прокладывая себѣ путь сквозь шумную толпу на Лондонскомъ мосту, онъ нѣсколько разъ говорилъ себѣ самому:
— Мой мальчикъ хоть и поворчалъ немного, но всетаки пошелъ. Да, онъ пошелъ, голубчикъ, потому что думалъ, будто этого желаетъ Мильсъ Гендонъ. Ни для кого другого онъ этого бы не сдѣлалъ. Я въ этомъ увѣренъ, положительно увѣренъ, — добавлялъ Мильсъ съ такимъ видомъ, какъ еслибъ означенная увѣренность была ему особенно пріятна.