Томъ Канти, оставшись одинъ въ кабинетѣ принца, спѣшилъ воспользоваться выпавшимъ на его долю нежданнымъ счастіемъ. Довольно долго стоялъ онъ передъ зеркаломъ, поворачиваясь изъ стороны въ сторону и восхищаясь собственною своею особою въ роскошномъ костюмѣ. Затѣмъ онъ началъ прохаживаться взадъ и впередъ опять-таки передъ зеркаломъ, подражая величественной и вмѣстѣ съ тѣмъ граціозной походкѣ принца. Обнаживъ великолѣпно изукрашенный мечъ, онъ поклонился, поцѣловалъ клинокъ и приложилъ его къ своей груди. Томъ видѣлъ собственными глазами, за пять или шесть недѣль передъ тѣмъ, какъ продѣлывалъ эту штуку благородный рыцарь, передавая съ рукъ на руки коменданту Лондонской башни арестованныхъ знатныхъ лордовъ: Норфолька и Сюррея. Играя висѣвшимъ у него на бедрѣ кинжаломъ, осыпаннымъ драгоцѣнными каменьями, Томъ осматривалъ роскошное убранство въ кабинетѣ наслѣднаго принца. Онъ садился поочередно на каждый стулъ и каждое кресло, и думалъ, какъ возгордился бы онъ, если бы мальчики съ Мусорнаго двора могли заглянуть хоть однимъ глазкомъ въ этотъ кабинетъ и увидѣть своего принца на высотѣ такого величія. Онъ спрашивалъ себя, повѣрятъ ли они диковиннымъ его разсказамъ по возвращеніи домой, или покачаютъ головами и объявятъ, что онъ просто напросто помѣшался и принялъ мечты своего воображенія за дѣйствительность.
По истеченіи приблизительно получаса, Тому пришло въ голову, что принцъ давненько таки ушелъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ началъ томиться одиночествомъ, а вскорѣ послѣ того сталъ прислушиваться къ каждому шуму и съ нетерпѣніемъ ждать возвращенія принца. Томъ пересталъ играть окружавшими его хорошенькими вещицами и почувствовалъ себя какъ будто не въ своей тарелкѣ. У него возникли тревожныя опасенія, которыя, постоянно усиливаясь, привели его, наконецъ, въ отчаяніе. Что если вдругъ кто-нибудь войдетъ и увидитъ его въ костюмѣ принца, а между тѣмъ принцъ не успѣетъ еще вернуться и объяснить это переодѣваніе. Томъ считалъ довольно правдоподобнымъ, что его безотлагательно повѣсятъ, а затѣмъ уже примутся разбирать его дѣло по существу. Онъ слышалъ, что знатные англійскіе лорды не имѣли привычки особенно церемониться съ простонародьемъ. Опасенія эти, все возрастая, превращались въ настоящій паническій страхъ. Томъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, потихоньку отперъ дверь въ прихожую. Ему хотѣлось незамѣтно убѣжать и разыскать принца, чтобы съ его помощью высвободиться изъ дворца и вернуться здравымъ и невредимымъ на свой Мусорный дворъ. Шесть нарядныхъ камеръ-юнкеровъ и два молодыхъ пажа знатнаго происхожденія, разодѣтые словно бабочки, проворно встали на ноги и отвѣсили ему низкіе поклоны. Томъ поспѣшно отшатнулся назадъ и заперъ за собою дверь. — Они смѣются надо мною, — сказалъ онъ самому себѣ, — Они навѣрное пойдутъ и разскажутъ, что видѣли меня, переодѣтаго принцемъ! Зачѣмъ принесла меня сюда нелегкая!.. Вижу, что мнѣ суждено здѣсь погибнуть!..
Онъ ходилъ взадъ и впередъ по кабинету и, объятый невыразимымъ ужасомъ, вздрагивалъ при каждомъ шумѣ. Внезапно дверь распахнулась настежь, и пажъ, разодѣтый въ шелкъ и атласъ, доложилъ: — Леди Анна Грэй!
Дверь затворилась и очаровательная дѣвочка-подростокъ, въ великолѣпномъ платьицѣ, бросилась къ Тому, какъ будто собиралась его обнять, но внезапно остановилась и спросила печальнымъ голосомъ:
— Что съ тобою, милордъ? Отчего ты такъ разстроенъ?
Языкъ Тома прильнулъ къ гортани, но, сдѣлавъ надъ собою отчаянное усиліе, мальчикъ всетаки проговорилъ:
— Пощади меня, ради Бога! Пойми, что я не принцъ и не лордъ, а просто на-просто бѣдняга Томъ Канти съ Мусорнаго двора въ лондонскомъ Сити. Пожалуйста, дай мнѣ случай повидаться съ принцемъ! Пусть онъ благоволитъ вернуть мнѣ мои лохмотья и отпустить отсюда съ миромъ. Будь же милосерда и спаси меня!
Мальчикъ упалъ на колѣни и съ пламенной мольбой протягивалъ руки къ Аннѣ Грэй. Дѣвочка въ свою очередь словно оцѣпенѣла отъ ужаса. Наконецъ, она воскликнула:
— Какъ, милордъ, ты, на колѣняхъ передо мною?..
Она до того перепугалась, что убѣжала, а Томъ, сраженный отчаяніемъ, повалился на полъ, бормоча вполголоса:
— Нѣтъ никакой надежды! Я погибъ! Теперь сейчасъ придутъ и схватятъ меня!
Пока Томъ лежалъ на полу кабинета, не помня себя отъ ужаса, страшная вѣсть быстро облетѣла весь дворецъ. Тогда, какъ и теперь, подобныя вѣсти всегда передавались шепотомъ. Лакей сообщилъ эту вѣсть на ушко своему товарищу, а благородный лордъ — столь же благородной лэди, такъ что въ одно мгновенье она пробѣжала по всѣмъ корридорамъ и заламъ рѣшительно всѣхъ этажей дворца. Всюду твердили: «Принцъ помѣшался, принцъ сошелъ съ ума!» Въ каждой залѣ и прихожей, облицованной мраморомъ, образовались группы высокоблагородныхъ лордовъ и лэди въ блестящихъ нарядахъ и кружки менѣе знатныхъ и не столь богато одѣтыхъ особъ, серьезно перешептывавшихся другъ съ другомъ, при чемъ на каждомъ лицѣ выражалась глубокая скорбь. Но вотъ роскошно одѣтый вельможа прошелъ мимо этихъ группъ, громогласно объявляя: «Именемъ его величества короля воспрещается подъ страхомъ смертной казни слушать лживыя и нелѣпыя розсказни, обсуждать ихъ или же пересказывать кому-нибудь. Такова воля его величества!» Шепотъ прекратился столь же неожиданно, какъ будто шептавшіеся внезапно онѣмѣли.
Вскорѣ затѣмъ, въ дворцовыхъ корридорахъ обнаружилось движеніе и раздались вполголоса восклицанія: «Принцъ! Принцъ идетъ!» Бѣдняга Томъ медленно шелъ мимо придворныхъ, отвѣшивавшихъ ему низкіе поклоны. Онъ пытался и самъ отвѣчать на эти поклоны, робко глядя на необычайную, окружавшую его обстановку. Въ глазахъ у бѣдняги одновременно выражались изумленіе, недоумѣніе и смертельный испугъ. Знатные вельможи шли по обѣ стороны Тома, поддерживая мальчика, чтобы нельзя было замѣтить неувѣренныхъ его шаговъ; позади слѣдовали придворные врачи и нѣсколько камергеровъ.
Томъ не замедлилъ очутиться въ большой великолѣпной комнатѣ и услышалъ, какъ затворилась за нимъ дверь. Мальчика окружали придворные, которые его туда привели, а въ небольшомъ разстояніи полулежалъ передъ нимъ на парадномъ диванѣ чрезвычайно рослый и дородный мужчина съ широкимъ и обрюзглымъ лицомъ, имѣвшимъ необычайно строгое и суровое выраженіе. Ни усовъ ни бороды у этого мужчины не было, а большая голова и бакенбарды, обрамлявшія лицо, совершенно посѣдѣли. Одежда на немъ была изъ дорогой ткани, но казалась сильно поношенной и мѣстами потертой. Одна изъ распухшихъ его ногъ, окутанная фланелью, лежача на подушкѣ. Водворилось глубокое молчаніе, и головы всѣхъ, за исключеніемъ одного человѣка, почтительно преклонились. Этотъ человѣкъ съ суровымъ лицомъ былъ грозный Генрихъ VIII. Впрочемъ, минуту спустя, лицо его приняло ласковое выраженіе, когда онъ проговорилъ:
— Ну, какъ поживаешь, милый сынъ мой, милордъ Эдуардъ? Чего ради пришло тебѣ въ голову подшутить надо мною, любящимъ тебя королемъ-отцомъ, и смутить меня за мою доброту такой печальной шуткой?
Бѣдняга Томъ слушалъ начало этой рѣчи настолько внимательно, насколько это было возможно для отуманенныхъ его умственныхъ способностей. Когда слова, «меня короля-отца» зазвучали въ его ушахъ, онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть, и упалъ на колѣни такъ мгновенно, какъ будто его сразило пушечное ядро. Поднявъ руки вверхъ, онъ воскликнулъ:
— Ты значитъ король? Тогда я погибъ, погибъ безповоротно!
Слова эти, повидимому, поразили короля: глаза его величества безцѣльно перебѣгали отъ одного лица къ другому, а затѣмъ съ недоумѣніемъ остановились на мальчикѣ, стоявшемъ передъ нимъ на колѣняхъ. Помолчавъ немного, король сказалъ тономъ глубокаго разочарованія:
— Увы! Я считалъ преувеличеннымъ дошедшій до меня слухъ, но боюсь, что ошибся! — Онъ тяжело вздохнулъ и ласково добавилъ: — Приди къ твоему отцу! Ты нездоровъ!
Тома подняли на ноги, и онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, смиренно подошелъ къ его величеству англійскому королю. Обхвативъ обѣими руками испуганное лицо мальчика, король пристально и нѣжно глядѣлъ на него въ теченіе нѣкотораго времени, какъ бы стараясь отыскать какой-нибудь симптомъ возвращающагося разума, а затѣмъ прижалъ къ своей груди курчавую его головку и ласково ее погладилъ.
— Неужели ты не узнаешь своего отца, дитя мое? Не разрывай стариковскаго моего сердца! Скажи, что ты меня знаешь! Разумѣется, знаешь? — спрашивалъ король. — Да, знаю! Ты грозный мой лордъ король, котораго да сохранитъ Господь Богъ!
— Вѣрно, совершенно вѣрно! Это очень хорошо. Только успокойся и не дрожи такъ. Никто тебя здѣсь не обидитъ. Всѣ здѣсь любятъ тебя. Тебѣ стало лучше. Твой дурной сонъ миновалъ. Такъ вѣдь? Ты, безъ сомнѣнія, узнаешь вѣдь теперь себя самого и не станешь больше называть себя чужимъ именемъ, какъ дѣлалъ это еще недавно.
— Прошу тебя всемилостивѣйше мнѣ вѣрить, могущественнѣйшій грозный государь. Я говорилъ чистую правду. Я дѣйствительно ничтожнѣйшій изъ твоихъ подданныхъ, такъ какъ родился и росъ до сихъ поръ въ нищетѣ. Теперь я оказываюсь здѣсь лишь вслѣдствіе злополучной странной случайности, въ которой я самъ не при чемъ. Я ничего дурного не сдѣлалъ и къ тому же я, вѣдь, такъ молодъ. Зачѣмъ же мнѣ умирать, когда ты можешь спасти меня всего лишь однимъ словечкомъ? Скажи это словечко, государь!
— Зачѣмъ ты говоришь о смерти? Нѣтъ, милый мой принцъ, не упоминай о ней! Да снизойдетъ миръ на твое взволнованное сердце. Смерть тебя не постигнетъ!
Томъ упалъ на колѣни съ радостнымъ возгласомъ:
— Да вознаградитъ Господь Богъ тебя, государь, за твое милосердіе и да ниспошлетъ Онъ тебѣ долгіе дни ко благу нашей отчизны!
Затѣмъ, проворно поднявшись, онъ обернулся съ радостнымъ лицомъ къ сопровождавшимъ его двумъ лордамъ-камергерамъ и воскликнулъ:
— Вы слышали? Смерть меня не постигнетъ! Самъ король объявилъ это.
Слова его не вызвали среди присутствовавшихъ ни малѣйшаго волненія. Всѣ наклонили головы съ серьезнымъ, почтительнымъ видомъ, но никто ничего не возразилъ. Томъ, нѣсколько смутившись, постоялъ съ минутку въ недоумѣніи, а затѣмъ робко обратился къ королю съ вопросомъ:
— Можно теперь уйти?
— Уйти? Разумѣется, можно, если ты хочешь! Отчего, однако, тебѣ не побыть здѣсь еще немножко? Куда ты хотѣлъ уйти?
Потупивъ глаза, Томъ смиренно отвѣтилъ:
— Безъ сомнѣнія, я ошибался, но мнѣ казалось, что я еще не лишенъ свободы. Я хотѣлъ, поэтому, разыскать снова конуру, гдѣ родился и выросъ въ бѣдности, но гдѣ живутъ моя мать и сестры. Тамъ настоящій мой домъ, а не здѣсь, среди роскоши и великолѣпія, къ которому я не привыкъ. Прошу васъ, государь, отпустить меня домой!
Король нѣсколько времени молчалъ и погрузился въ глубокую задумчивость, при чемъ его лицо приняло грустное выраженіе, становившееся все болѣе безотраднымъ. Вдругъ на лицѣ этомъ мелькнулъ лучъ надежды.
— Быть можетъ, онъ помѣшался только па одномъ пунктѣ! — воскликнулъ король. — Въ такомъ случаѣ разсудокъ у него во всѣхъ другихъ отношеніяхъ могъ сохраниться. Дай Богъ, чтобы это такъ и случилось! Подвергнемъ его маленькому испытанію.
Онъ обратился съ вопросомъ на латинскомъ языкѣ къ Тому, который отвѣтилъ на этотъ вопросъ хотя и не особенно бойко, но тоже по-латыни. Король не скрывалъ своего восхищенія. Присутствовавшіе знатные вельможи и доктора тоже до чрезвычайности обрадовались. Король замѣтилъ:
— Положимъ, что онъ, при своемъ образованіи и знаніяхъ, могъ бы отвѣтить и лучше, но всетаки отсюда уже можно заключить, что душевная его болѣзнь не безнадежна и не вызвала въ его умѣ рокового помраченія. А вы, сударь, какъ думаете?
Врачъ, къ которому обратился король, низко поклонился и объявилъ:
— Ты, государь, высказалъ своими устами мое собственное убѣжденіе.
Поощреніе со стороны такого авторитетнаго лица, очевидно, доставило королю удовольствіе. Онъ продолжалъ сравнительно уже веселымъ тономъ:
— Мы сдѣлаемъ ему еще испытаніе. Слушайте всѣ внимательно!
Онъ обратился къ Тому съ вопросомъ на французскомъ языкѣ. Мальчикъ, смущенный устремленными на него взорами всѣхъ присутствовавшихъ, съ минуту молчалъ, а затѣмъ неувѣреннымъ голосомъ отвѣтилъ:
— Съ соизволенія вашего величества, я этого языка совсѣмъ не знаю.
Король упалъ назадъ на свое ложе. Придворные устремились къ нему на помощь, но онъ отстранилъ ихъ жестомъ руки и сказалъ:
— Не безпокойте меня! Это мгновенный упадокъ силъ, который тотчасъ пройдетъ. Поднимите меня! Вотъ такъ, довольно! Подойди ко мнѣ, дитя мое. Пусть бѣдная больная твоя головка успокоится и отдохнетъ на груди у твоего отца! Ты скоро выздоровѣешь. Мечта, омрачившая твой умъ, не замедлитъ разсѣяться. Не бойся, ты поправишься!
Затѣмъ онъ обратился къ присутствовавшимъ придворнымъ, но ласковое выраженіе его лица при этомъ мгновенно исчезло и въ глазахъ начали сверкать зловѣщіе огоньки. Онъ сказалъ:
— Слушайте. Мой сынъ помѣшался, но это у него пройдетъ! Онъ слишкомъ прилежно учился и черезчуръ много сидѣлъ въ четырехъ стѣнахъ. Смотрите теперь за тѣмъ, чтобы онъ не возился больше, до поры до времени, съ книгами и учителями! Забавляйте его разными играми на открытомъ воздухѣ. Старайтесь всячески его развлекать, чтобы онъ выздоровѣлъ какъ можно скорѣе!
Принявъ сидячее положеніе, Генрихъ VIII продолжалъ энергическимъ тономъ:
— Онъ сумасшедшій, но всетаки сынъ мой и наслѣдникъ англійскаго престола! Въ здравомъ умѣ, или же помѣшанный, а все же онъ будетъ царствовать. Слушайте также и объявите во всеобщее свѣдѣніе: тотъ, кто вздумаетъ говорить о болѣзни наслѣднаго принца, будетъ безотлагательно повѣшенъ, какъ нарушитель мира и спокойствія нашихъ королевствъ!.. Дайте-ка мнѣ выпить! Все нутро у меня горитъ. Это горе подрываетъ мои силы… Довольно! Возьмите прочь чашу… Поддержите меня! Ну, вотъ такъ хорошо. Онъ, значитъ, сумасшедшій? Ну и пусть себѣ будетъ хоть тысячу кратъ сумасшедшій, а всетаки онъ принцъ Уэльскій, и я, король, утверждаю его въ этомъ санѣ! Пусть онъ сегодня же будетъ утвержденъ съ соблюденіемъ всѣхъ установленныхъ обычаемъ формальностей въ званіи принца Уэльскаго. Лордъ Гертфордъ, безотлагательно изготовьте соотвѣтствующій указъ.
Одинъ изъ вельможъ преклонилъ колѣно передъ ложемъ короля и сказалъ:
— Вашему величеству извѣстно, что наслѣдственный англійскій великій маршалъ содержится теперь въ Лондонской башнѣ по обвиненію въ государственномъ преступленіи. Не приличествуетъ лицу, надъ которымъ тяготѣетъ такое обвиненіе…
— Молчи! Не оскорбляй моихъ ушей ненавистнымъ его именемъ! Неужели этотъ человѣкъ долженъ вѣчно коптить землю? Развѣ можетъ моя воля быть невыполненной? Ужъ не прикажете ли принцу Уэльскому остаться неутвержденнымъ въ должности за отсутствіемъ у меня въ королевствѣ великаго маршала, неподозрѣваемаго въ государственной измѣнѣ и, слѣдовательно, способнаго участвовать въ церемоніалѣ? Нѣтъ, клянусь Богомъ Всемогущимъ, я этого не попущу! Объяви моему парламенту, чтобы онъ еще до восхода солнца постановилъ надъ Норфолькомъ приговоръ и прислалъ мнѣ его на утвержденіе. Въ противномъ случаѣ члены парламента жестоко поплатятся за свою нерадивость.
— Воля короля — законъ! — отвѣчалъ лордъ Гертфордъ и, поднявшись съ колѣнъ, вернулся на прежнее мѣсто.
Гнѣвное выраженіе постепенно исчезло съ лица короля, когда онъ вернулся къ Тому и сказалъ:
— Поцѣлуй меня, дорогой принцъ. Ну, вотъ такъ, чего же ты боишься? Развѣ я для тебя не любящій отецъ?
— Я и въ самомъ дѣлѣ знаю, могущественный всемилостивѣйшій государь, что ты добръ ко мнѣ недостойному. Всетаки, государь, мнѣ тяжело и прискорбно думать о человѣкѣ, который осужденъ тобою на смерть и…
— Это вотъ совершенно и какъ нельзя болѣе на тебя походитъ. Вижу, что сердце у тебя осталось такое же нѣжное, какъ прежде, хотя твой умъ отчасти и пострадалъ. Ты всегда былъ кроткимъ и незлобивымъ мальчикомъ. На этотъ разъ, однако, герцогъ Норфолькъ стоитъ между тобой и подобающими тебѣ почестями. Я рѣшилъ назначить на его мѣсто вельможу, который ничѣмъ не запятнаетъ своего высокаго поста. Успокойся же, милый принцъ, и не смущай больше бѣдной твоей головки такими мыслями.
— Но вѣдь ты, государь, ускоряешь изъ-за меня его смерть. Если бы не я, то онъ могъ бы, пожалуй, прожить еще долго!
— Не думай о немъ, милый принцъ, онъ этого не стоитъ. Поцѣлуй меня еще разъ и иди въ твои аппартаменты играть и забавляться. Болѣзнь всетаки подорвала мои силы. Я чувствую себя усталымъ и хотѣлъ бы отдохнуть. Иди же съ твоимъ дядей Гертфордомъ и твоею свитой. Когда отдыхъ меня освѣжитъ, приходи опять ко мнѣ.
Тома немедленно увели изъ королевской опочивальни. У него было тяжело на сердцѣ, такъ какъ послѣднія слова короля нанесли смертельный ударъ надеждамъ на освобожденіе, которыми онъ до тѣхъ поръ себя ласкалъ. Еще разъ онъ услышалъ раздававшіяся въ корридорѣ вполголоса восклицанія: «Принцъ, принцъ идетъ!»
Мальчикъ все болѣе падалъ духомъ по мѣрѣ того, какъ шелъ между блестѣвшими золотымъ и серебрянымъ шитьемъ рядами кланявшихся ему придворныхъ. Онъ сознавалъ себя теперь въ плѣну и боялся остаться навѣки запертымъ въ вызолоченной клѣткѣ, въ качествѣ злополучнаго одинокаго принца, не имѣющаго ни друзей, ни товарищей. Только одинъ милосердый Богъ могъ сжалиться еще надъ нимъ и возвратить ему свободу.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, куда бы Томъ ни оборачивался, ему казалось, будто въ воздухѣ передъ нимъ носится отрубленная голова англійскаго великаго маршала, герцога Норфолькскаго, и глядитъ на него съ упрекомъ помертвѣвшими глазами. Лицо герцога врѣзалось въ памяти у мальчика, видѣвшаго, какъ этого вельможу везли подъ конвоемъ въ Лондонскую башню. Прежнія мечты Тома были такими чарующими и увлекательными, но осуществлявшая ихъ дѣйствительность казалась ему невыносимо ужасной.