движеніе и раздались вполголоса восклицанія: «Принцъ! Принцъ идетъ!» Бѣдняга Томъ медленно шелъ мимо придворныхъ, отвѣшивавшихъ ему низкіе поклоны. Онъ пытался и самъ отвѣчать на эти поклоны, робко глядя на необычайную, окружавшую его обстановку. Въ глазахъ у бѣдняги одновременно выражались изумленіе, недоумѣніе и смертельный испугъ. Знатные вельможи шли по обѣ стороны Тома, поддерживая мальчика, чтобы нельзя было замѣтить неувѣренныхъ его шаговъ; позади слѣдовали придворные врачи и нѣсколько камергеровъ.
Томъ не замедлилъ очутиться въ большой великолѣпной комнатѣ и услышалъ, какъ затворилась за нимъ дверь. Мальчика окружали придворные, которые его туда привели, а въ небольшомъ разстояніи полулежалъ передъ нимъ на парадномъ диванѣ чрезвычайно рослый и дородный мужчина съ широкимъ и обрюзглымъ лицомъ, имѣвшимъ необычайно строгое и суровое выраженіе. Ни усовъ ни бороды у этого мужчины не было, а большая голова и бакенбарды, обрамлявшія лицо, совершенно посѣдѣли. Одежда на немъ была изъ дорогой ткани, но казалась сильно поношенной и мѣстами потертой. Одна изъ распухшихъ его ногъ, окутанная фланелью, лежача на подушкѣ. Водворилось глубокое молчаніе, и головы всѣхъ, за исключеніемъ одного человѣка, почтительно преклонились. Этотъ человѣкъ съ суровымъ лицомъ былъ грозный Генрихъ VIII. Впрочемъ, минуту спустя, лицо его приняло ласковое выраженіе, когда онъ проговорилъ:
— Ну, какъ поживаешь, милый сынъ мой, милордъ Эдуардъ? Чего ради пришло тебѣ въ голову подшутить надо мною, любящимъ тебя королемъ-отцомъ, и смутить меня за мою доброту такой печальной шуткой?
Бѣдняга Томъ слушалъ начало этой рѣчи настолько внимательно, насколько это было возможно для отуманенныхъ его умственныхъ способностей. Когда слова, «меня короля-отца» зазвучали въ его ушахъ, онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть, и упалъ на колѣни такъ мгновенно, какъ будто его сразило пушечное ядро. Поднявъ руки вверхъ, онъ воскликнулъ:
— Ты значитъ король? Тогда я погибъ, погибъ безповоротно!
Слова эти, повидимому, поразили короля: глаза его величества безцѣльно перебѣгали отъ одного лица къ другому, а затѣмъ съ недоумѣніемъ остановились на мальчикѣ, стоявшемъ передъ нимъ на колѣняхъ. Помолчавъ немного, король сказалъ тономъ глубокаго разочарованія:
— Увы! Я считалъ преувеличеннымъ дошедшій до меня слухъ, но боюсь, что ошибся! — Онъ тяжело вздохнулъ и ласково добавилъ: — Приди къ твоему отцу! Ты нездоровъ!
Тома подняли на ноги, и онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, смиренно
